3. Тернистый пyть к людям продолжение

VI
Первые дни учёбы прошли в немалой суете. В день первого сентября Антон приехал в институт дважды, из-за того, что не разобрался в расписании – на месте первой пары, в 17:55 (факультет-то вечерний!) красовалась пустая клетка, но Антон решил, что всё равно что-то да должно быть, какой-нибудь ещё организационный момент. Парень искал свою группу там и сям, пока в деканате (в секретариате) ему не объяснили, что сегодня первой пары просто нет, и приезжать надо было ко второй.

И после этого Антон сделал кое-что впервые в своей жизни. В огромном институте он не находил занятий и отправился домой, никому не звоня по мобильному телефону, а просто подойдя к остановке. Он впервые в своей жизни проехал один на общественном транспорте - троллейбусе. Никаких приступов страха или паники у него не было – только удовлетворение. Дома никому не получилось устроить сюрприз, так как никого не было. Проведя в таком, уже приятном одиночестве где-то полчаса и прождав: вдруг родители  придут да удивятся, Антон снова поехал туда же, снова один, на троллейбусе. Всё-таки ему показалось странным, что сразу же первого сентября не оказалось первой пары.

На второй паре предстоял вдруг английский. В коридоре на третьем этаже Антон, встретив одного парня, спросил, из той ли он группы. Тот радостно кивнул и протянул руку. Наружность у него было хрестоматийно русская, типичный Иванушка-дурачок – скуластый, со светло-русыми вихрами, маленькими улыбчивыми глазами и вздёрнутым носом.
– А годиков-то тебе сколько? – спросил он Антона.
– Восемнадцать.
– У! Я, наверное, в группе буду самый старый!

Наконец, эти двое заглянули в один кабинет, и там Антон обнаружил уже знакомое лицо той самой девушки, которую он возле расписания нечаянно пощекотал папкой. Рядом с ней со стороны входа сидела другая, малопривлекательная – это была староста группы. Вошедшие парни назвали свои фамилии – Хибарин и Трифонов. Оказалось, в институте, как и в школе, при изучении английского было разделение на две подгруппы – парни попали в нужную. Пока что Антон узнавал всех только по фамилиям (а в школе наоборот – сначала по именам). У запомнившейся ему перед этим девушки фамилия оказалась Ливнева. Она, с одной стороны, была слегка похожа на одноклассницу Антона Таню Ермилину, а с другой – не похожа – взгляд был куда бодрее. (А у той, вследствие её исключительной примерности, в глазах постоянно была тревога вперемешку с упрёком). На уроке… простите, на паре ничего особенного Антону не запомнилось, кроме показанного учебника английского для технических вузов и слов преподавателя о том, что для иностранцев довольно труден русский язык. Трифонов шёпотом произносил шуточки, связанные с алкоголем. По окончании занятия тёмным вечером Трифонов удивительно живо разговорился с Хибариным.
– Вообще, я тебе настоятельно советую, – говорил он, толкая болтающуюся дверь проходной, – выбрать специальность «программирование», так как лет через пятнадцать всё компьютерное программирование уйдёт в прошлое, – они прошли через вертушку. – Оно заменится нанотехнологиями, и такой специальности не будет, а ты всё равно останешься с трудовой книжкой. Ты просто работал бы, но специальность твою отменили! – такой смышлёный был Трифонов.
– Ладно, меня тут отец ждёт, – так напрямую высказался Антон.
– Ну ладно, давай! – и Трифонов протянул руку для прощания.

Теперь-то Антон вернулся домой на машине. И когда он сообщил матери, что вернулся сегодня уже второй раз, тут-то у неё и округлились глаза. Но она не высказывалась против такой самостоятельности в случае, если ещё не темно.

Хоть с виду и не было заметно, но Трифонов был намного старше Антона. Он окончил школу – страшно сказать – в девяносто восьмом году, то есть когда у Антона был ещё нарочный мир! Вот ведь как! Но, тем не менее, Трифонов ошибался, говоря, что он будет самым старым в группе. На вечернем факультете учились все в годах и, скорее наоборот, Антон оказался в группе самым молодым.

На следующий день (можно сказать, на следующий вечер) была химия. В фойе перед входом на кафедру химии Трифонов стоял как-то одиноко. Антон, заметив его, сразу подошёл за рукопожатием. Он ещё не знал его имени, но решил, что узнает потом. И тут аналогичный вопрос задал сам Трифонов.
– Слушай, Хибарин, а у тебя имя есть?
– Есть!
– И как оно звучит?
Антон с ухмылкой назвал своё имя.
– А я – Виталик! – последовало повторное рукопожатие.

На химии группа тоже разделилась. Преподаватель кафедры прочитала первую часть списка и велела всем названным войти в лаборантскую слева. Трифонов и Хибарин находились во второй части списка, и им было велено заходить направо. Там оказалась и часть второй группы. В лаборантской проводились семинарские занятия, пока ещё не опыты с пробирками, а упражнения с названиями сложных веществ по их формулам. Во время выполнения задания преподаватель вычитывала кое-что из местной газеты «Инженер-физик». Задержавшись с выполнением этого задания, Антон чуть не опоздал в следующую аудиторию – на высшую математику («вышку»). Он заглянул, удостоверившись, что там его группа, и осторожно спросил отвернувшегося преподавателя: «Можно?». Вместо него ему ответила Ливнева, громко прошептав: «Заходи!». Антон сделал, что ему сказали и сел рядом с одним тучным и угрюмым парнем. Перед глазами Антона на доске предстало то, чего он ещё совершенно не видел – некие числовые матрицы. Преподаватель был старый, сморщенный, со множеством тиков – он зажмуривался, мотал головой, дёргал плечами и даже облизывался. Студент, сидевший по соседству с Антоном, тоже был странноват. Антон помнил его ещё с лета – они сидели рядом на консультации к вступительному экзамену по математике. И даже ехали в одном троллейбусе. Тот был пока так угрюм, что Антон не слышал от него ни слова, одни только вздохи. Но на этом занятии одно слово всё таки было произнесено сквозь вздох – оно было нецензурным… Сзади кто-то всё время отвечал и сам задавал вопросы. Антон думал, что это Виталик. И на перерыве Антон обратился к нему с удивлением.
– И опять ты всё знаешь!
– Да это ещё ничего, вот когда здесь будут ряды Фурье, а они здесь будут!.. – и Виталик продолжил свой рассказ, полный математических терминов.

После перерыва выяснилось, что сзади всё отвечает не Виталик, когда преподаватель попросил отвечавшего выйти к доске. Но и этого Антон запомнил с лета: после экзамена по математике тот спросил у него, на сколько баллов он сдал, и сообщил, что у него – тоже десять.

Первая неделя учёбы у Антона, как и у многих студентов, стала связана с новыми впечатлениями и суматохой. С ним происходили всякие курьёзы – забавные и не очень. Из забавных – он однажды в темноте перепутал машину, думал, это его «семёрка», где его ждёт отец, и даже протянул руку для открытия двери, как увидел, что машина не та – стёкла тёмные, тонированные.

Назрела у Антона мысль приобрести учебники в библиотеке. Он наведался туда в первый понедельник в учебном году и пробыл там долго, заполняя бланки на каждую книгу. В результате он не успел на занятие – лекцию по аналитической геометрии. К номеру аудитории в расписании была ещё добавлена спереди буква «А», обозначавшая корпус. И парень стал узнавать в секретариате факультете, где находится этот корпус. Женщина объясняла неохотно и вяло. Затем он прошёл налево весь главный корпус, перешёл в другой, расположенный перпендикулярно, после него снова повернул под тем же прямым углом в первоначальном направлении и поднялся на один этаж. И отыскал аудиторию с нужным номером, в которой звучал женский голос (так и должно было быть). Вот только войти он, можно сказать, постеснялся, не захотел в первый же раз явиться опоздавшим. «Ну, ладно – подумал он – зато теперь знаю, где эта аудитория».

Но с этой самой библиотекой был связан и гораздо более неприятный промах – Антон забыл в ней студенческий билет. Обнаружилось это по возвращении домой. Антон помнил слова декана об огромной важности «студенческого». Выход был найден в том, чтобы пройти мимо солдат с зачёткой – ведь её выдавали одновременно со «студенческим». И выглядит она так же, только крупнее…
И вот, Антон зашёл в проходную, достав зачётку.
– Куда по зачётке? – спросил у него солдат у вертушки, перед тем улыбавшийся.
– Да я… студенческий там оставил, в библиотеке, – он указал пальцем на территорию института.

Солдат вроде как махнул рукой и, отвернувшись, стал говорить о своём с товарищем. Но Антон всё ещё стоял.
– Ну чего? – громко спросил он. – Идти, нет?

Те переглянулись. По лицу одного прошла судорога смеха.
– Иди! – пока ещё сдерживаясь, сказал солдат. И когда Антон пошёл, они вслед ему здорово расхохотались.

Но только не до смеха стало библиотекарше, у которой Антон спросил о забытом «студенческом».
– Ой, надо же! Это как же вы так? А как зашли вы?
– По зачётке.
– А-а! Но надо найти, а то знаете, какой будет штраф! Никак нельзя такую вещь терять!.. Отсюда ваш студенческий, видимо, взяли.

Затем он направился к большой лекционной аудитории по химии в ещё ранний час. Некоторое время он в одиночестве смотрел в окно и видел с третьего этажа, как земля уже начала покрываться опавшей листвой.
– Привет! – раздался звонкий девичий голос. Антон обернулся и стал присматриваться. В этой темноволосой, казалось даже смуглолицей девушке он, спустя несколько секунд, узнал Ливневу, которая впервые предстала перед ним с распущенными волосами.
– Ливнева что ли? – неуклюже спросил Антон.
– Меня что-то все сегодня не узнают! – усмехнулась она и достала из пакета учебник с тетрадью и ручкой, положив на широкий подоконник. – Вообще-то меня зовут Настя!.. Да и вас бы я с удовольствием называла по имени.
– Меня Антон зовут, – вкрадчивым голосом сказал тот. Настя подняла на него крупные карие глаза.
– Хорошо, Антон! Поможешь мне тут доделать, что задано?

А заданы были тем стариком упражнения всё с теми же числовыми матрицами, в которых Антон толком ещё не разобрался. Нужно было применять правило Гаусса и теорему Крамера. Всё это нужно в аналитической геометрии. И обычно такой умный парень здесь вдруг уступил интеллектуальное первенство девушке. Настя Ливнева сама что-то высчитывала, высказывала свои соображения, глядя прямо в глаза Антону, иногда приговаривая: «Точно! Ура! Я гений!». А что тот? Только лишь изображал некое понимание: «Да!», «Выходит, что так». Один раз он даже сказал:
– Поздравляю!
– Ладно, не прикалывайся надо мной! – ответила ему на это Настя, рассмеявшись.
– А меня, кстати, вчера не было. Заметила? – нашёл Антон, что ещё сказать. – Я в библиотеке застрял.

Настя же сходила в неё сегодня, задолго до начала занятий.

Тут Настя и Антон перестали находиться вдвоём – подошли прочие студенты из группы. Подошла староста, которая дала Антону кое-что чрезвычайно важное – его студенческий.
– Ой, спасибо, – поблагодарил её Антон.
Настя, узнав о произошедшем, тоже была ошеломлена.
– Ты гений! Никогда больше так не делай!
И Антон понял, что действительно жутко терять студенческий, раз это всех так пугает.
Настя теперь разговорилась со всеми остальными, сказала, что получила двадцать девять учебников.
– Сколько? – переспросил тот пухлый молчаливый парень, и Антон услышал от него первое цензурное слово.

Настала пора идти на лекцию. Антон поднялся куда-то в средний ряд, а Настя осталась внизу.

Как-то приятно запала в душу Антона такая встреча с Настей Ливневой. Давно в него ничего так не западало, кроме разве что фотографий маленьких Ксюши да Тани. Но тут была уже живая девушка, с которой возможно общение. И до Антона, наконец, дошло, в чём особенность её лица – в том, что оно просто прекрасно. Антон, будучи сам крупного телосложения, и у девушек предпочитал телосложение попышнее, а вот Настя всё-таки, хоть и высокая, но слегка худощавая. Но при таком лице, при таком взгляде на него больших глаз и при таком обращении к нему безо всяких дурачеств, остальное сделалось для Антона не столь важным. Разве мог он в школе представить, что такая красавица так запросто к нему обратится? Да ничего подобного!

Остался ещё один день (вечер) первой недели учёбы. В этот день, в среду и предстояла так пугающая Валентину Викторовну инженерная графика. Но первая пара была совсем другой – отечественная история. В высокой во всех смыслах аудитории – и располагалась она на четвёртом этаже, и потолок был высоким – Антон заметил, что у Насти совсем не так, как у него, запечатлелась их вчерашняя встреча. Проходя мимо него, она просто рассматривала аудиторию, говоря: «Это же легендарная аудитория!». И за весь этот день она с ним больше не заговорила. «Но ничего, – думал Антон, – ещё ведь только первая неделя учёбы!». Настя села в первый ряд, и только сидящая с ней староста обратилось к сидящему с краю Антону, попросив подать журнал группы со стола. С краю добавился и Виталик Трифонов. Настя Ливнева также занимала некую должность – заместителя старосты. Она отмечала присутствующих, говоря про одного парня, очень взрослого, можно сказать, мужика: «Так, Ваня у нас – Матвеев». То есть разговорилась она уже и с тем.

Историю преподавала женщина средних лет, очень весёлая, рассказавшая много забавного, например, как в былые времена, когда она ещё преподавала историю КПСС, студенты были старше её. В аудитории находились целых три группы, и прошла очень подробная перекличка, где все назывались ещё и по именам. Антон, дождавшись, когда назовут его в конце списка первой группы, решил не сразу поднимать руку.
– Хибарин Антон! – произнесла преподаватель и в течение секунды напряжённо осматривала аудиторию. В следующую секунду Антон поднял руку. Ему было приятно взглянуть на то, как его всё-таки ищут – он зачем-то нужен.

Ещё приятнее было Антону слушать о Древней Руси и её соседях на фоне темнеющего неба за окном и загорающихся окон многоэтажки.

За этим и последовала инженерная графика. Преподаватель пришёл солидный, в очках, пузатый, но только слишком уж он тараторил. Говорилось о проекциях точек, линий и фигур на три плоскости. Под конец были розданы листки, в которых Антон мало что понял – какие-то фигуры, к которым требовалось начертить виды со всех сторон. Не ко всем, но к каким именно – эти объяснения для Антона будто заволокло туманом…

– Запахло моим отчислением! – первое, что сказал Антон матери. Проучился он, напомним, ровно неделю.
А мама поведала ему такую историю.

…Уже тёмным вечером одна дворничиха в спальном районе занималась своей самой обычной работой – подметала пока ещё небольшое количество опавших листьев, собирая их в картонную коробку, прикреплённую к тележке… Одного мгновения хватила женщине, чтобы похолодеть от ужаса. На неё мчалась какая-то разъярённая детина! Дворничиха собралась кричать, но могло быть поздно. И она, бросив метлу, пустилась бежать от этого бандита. Когда она, поборов себя, обернулась, то увидела, что бугай за ней не гонится – он свернул. И женщина начала часто и глубоко вдыхать воздух, словно его могло не хватить…

На самом деле Антон не бежал, а просто быстро шёл, но у страха, как известно, глаза велики. Он действительно был мрачен после черчения, но никакой дворничихи не заметил.

В институте Антон существенно переменил тактику общения по сравнению со школой. Ему уже стало не нужно сразу раскрывать кому-то все этапы своей жизни. Он согласился разговаривать и на самые простые темы, чего не могло быть в школе. И когда в таком простом, непосредственном, естественном общении наступит определённый момент – тогда он уже может начать раскрывать всякие тайны своей личности. Таким образом, Антон нащупал ещё одну середину между двумя крайностями – пустопорожней болтовнёй (которой в МЭТИ почти не было) и погружённостью в себя, с попытками что-то сказать только в связи с раскрытием некоей своей сути. Когда он ходил в школу, последнее ему никак не удавалось, и в итоге наступило вообще затворничество, продлившееся два года… Всё стало ещё мрачнее… Теперь Антон продолжил путь к людям, к жизни среди них, усовершенствовав его. Середину-то он нашёл, но оставалось нечто не менее сложное – удержаться на этой середине, не сбиться с неё из-за какого-нибудь порыва. В этом и состоял весь путь Антона и к людям, и к самому себе – в нахождении середины между крайностями. Первыми обнаруженными крайностями в его жизни стали тядупоумный и крахидальный этапы. И первая найденная середина – постижение себя через исследование прошлого – оказалась новой крайностью! Эта крайность была противоположна уже поведению до облома, идеологии лидеров. Нет, гомеровские Сцилла и Харибда – поистине вечный образ! А кого следует упомянуть в философском отношении, так это Гегеля с его триадами «тезис – антитезис – синтез». У нас получается просто-таки гегелевская философия с восхождением по ступеням синтеза противоположностей. Синтез в одной триаде стал антитезисом в новой триаде! Только если у Гегеля этот ступенчатый синтез был направлен на постижение безличной, охватывающей всё мироздание Абсолютной Идеи, то в случае Хибарина триады полностью встроены в его личностный мир и ведут к постижению его индивидуальной, личностной сути.

И сам контингент общения в МЭТИ был совершенно иным, нежели в школе. В институте к Антону не подходили целые компании, узнавать, как его зовут и прочее. С другой стороны не было и тех, кто изначально невзлюбил Антона. Словом, у парня была возможность в равной мере общаться со всеми. Больше всех он общался с Виталиком Трифоновым, просто потому, что тот встретился самым первым. Виталик много соображал в компьютерной технике и работал компьютерным мастером по вызову, тогда как Антон в этом – ни бум-бум. Виталику даже звонили по мобильному телефону по поводу его работы, и он давал обстоятельные разъяснения, расхаживая туда-сюда, сыпля узкоспециальными словами, до которых не дорос Антон.
– А чего так, чего ты компами не увлекаешься? – поинтересовался Виталик у Антона.
– Да-а, не получилось чего-то увлечься…

Другой областью знаний, в которой преуспевал Виталик, была отечественная история. Та самая, которую преподавали по средам.
– У нас, короче, в технаре ещё была эта история, и я там как начал рассказывать, так меня сразу же освободили от лекций. Сказали, нечего мне на них делать с такими знаниями!.. А про этот поход на Царьград – чего? – я всё знаю! После неудачи Святослава, когда он погиб, византийский император из его черепа пил вино – хотел, чтобы так ум Святослава к нему перешёл!

Таким рассказом Виталик дополнил законченную лекцию при выходе из аудитории.

Антон с Виталиком часто веселили друг друга. Виталик называл товарища на французский манер «Антуан». Например: «Куда разогнался, Антуан, нам сюда!». Словом, их отношения были вполне дружескими.

Но была у Виталия Трифонова и одна проблема. Не из тех, которые помешали бы общению, но всё же. Он часто говорил о выпивке, и это неспроста – он действительно имел тягу к спиртному. На семинаре по аналитической геометрии он вдруг уснул, не меняя позы. Антон почувствовал ещё особый запах его дыхания. При встрече на следующий день, Антон спросил:
– Ну как, нормально вчера выспался на второй паре?
– Да! – рассмеялся Виталик и стал ещё что-то рассказывать.

Но в действительности всё выходило не так уж весело. Чем дальше он учился на первом курсе, тем больше пропускал занятий… Таким был этот парень с наружностью Иванушки-дурачка.

Ещё следует сказать, что за всё время учёбы Антона в этом институте у него ни разу не случилось конфликта с кем-либо из товарищей. Некоторые были просто молчаливые, как Юра Баранов – пухлый, широколицый, лицо которого было как будто сплюснуто – нависшие брови, выпяченные губы. Его молчаливость не означала, что он не желает ни с кем разговаривать. В случае заданного ему вопроса он мог ответить умно и обстоятельно. Только Антону не нравилось, когда Юра улыбался – у него высоко задиралась верхняя губа и лицо ещё больше сплющивалось. Не нравилось это Антону ещё и в сочетании со всякими воспоминаниями… Но это никак не влияло на отношения с Юрой. По пути с ним на троллейбусе (Юра жил в соседнем районе, на окраине), Антон задал ему вопрос о сочинении на вступительном экзамене.
– Я не спрашиваю, что ты там написал, а только хотел узнать, легко ли тебе было что-то там написать.
– А что? Я написал всё довольно стандартно. Просто им нужно знать, как мы умеем писать, и всё.
– Но вопрос такой всё-таки…
– А какой ещё может быть вопрос после изложения рассказа Толстого? Льва Николаевича?

Разговор перешёл на русскую литературу. Антон передал вычитанное в газете мнение, что такой литературы, какая была в России в «золотой» XIX век, не будет больше никогда и нигде.
– Ну, может быть и так, – спокойно сказал Юра.

Так поговорили студенты технического вуза. И никто не задавал Антону вопроса о том, нравится ли ему Настя. А между тем, Настя Ливнева ему действительно нравилась!

Ещё раз немного поговорить с Настей Антону удалось ровно через неделю после  первого разговора. В середине того дня он наведался в библиотеку, где заведующая всё ещё беспокоилась о том, нашёл ли он студенческий. Антону пришлось рассказать:
– Да! Тут после меня одна девушка оставалась, и вот, она передала его старосте моей группы, а она – мне.

Вечером, пока ещё светлым, он приехал в институт повторно, только уже не на троллейбусе, а, помимо своей воли, на машине с отцом. Поднимаясь на ту же химию, он заметил Настю, говорящую с какими-то парнями не из группы. Когда Антон встал у одного из входов в огромную аудиторию, Настя подошла и к нему. Они одновременно сказали друг другу «привет», только Настя сказала намного звонче и веселее. И произошёл у них разговор на очень обычную, можно сказать, официальную тему, но дело было не в теме. Не в словах было дело, а во взглядах.

– Ну как, вчера был? – задорно спросила Настя. – На аналитической геометрии?
– Да, был! 
– И ничего тебе не сказали?
– О чём? – глядя искоса, спросил Антон.
– О том, что не было тебя в первый раз! – всматривалась в него Настя.
– Нет, ничего не сказали.
– Точно?
– Точно! – тут Антон сделал совершенно особый взгляд, как это называется, «состроил глазки». Глядя всё так же искоса, он с ухмылкой прикрыл глаза и слегка тряхнул головой.
– Ну ладно! – Настя так же, усмехнувшись, медленно моргнула и тряхнула головой.
– Ну а вообще как? – спросила она вдобавок.
– Что «как»?
– Дела как?! – Настя тряхнула руками, занятыми пакетами.
– Дела… нормально!
– Я рада! – Настя продолжала смотреть не него.
– Спасибо! – Антон посмотрел теперь в сторону, и Настя пошла.

После этого разговора Антона уже не угнетало то, как в очередной раз ругались мать с отцом, наоборот, даже как-то вдохновляло.

На этой же неделе Антону предстояло узнать, насколько Настя иной человек по сравнению с ним. Также перед химией, но только уже перед семинаром, проходившим этажом ниже, Антон сначала слушал разговор других – великовозрастного парня и такой же девушки. Он стоял между ними сбоку, и с противоположной стороны подошла Настя, спросив, сделал ли кто-нибудь что-нибудь из заданного. Не прошло и минуты, как она, изумлённо вдохнув, бросилась навстречу двоим подошедшим парням. Один был габаритный и светловолосый, в точности как Антон, другой – поменьше, с азиатскими глазами. Настя обняла и поцеловала сначала одного, затем второго. Антон не мог предположить, кто они такие, но ясно было, что у этой Насти хватает поклонников. И, тем не менее, Антон не терял надежды превзойти их всех. Для Насти такой разговор с ним был обычным делом, для Антона же – целым событием в его жизни. Хотя, Антону, бывало, тоже говорили, что он красив. Но кто говорил? Одни лишь старухи! И при всём при этом юноша увидел в первом же разговоре с Настей огромный шанс. Шанс компенсировать всё своё затворничество и в полной мере почувствовать себя мужчиной. Но вот теперь разговоры с Настей как-то надолго иссякли…

С таким предметом как инженерная графика (другие названия – начертательная геометрия, черчение) Антону пришлось довольно туго, как он и предчувствовал на первой же лекции, а его мама – ещё раньше. Во вторую среду учебного года Антон, зайдя в большую аудиторию, где предстояла история, увидел, что у всех альбомные листы, на которых они тщательно что-то вычерчивают. Так выполняли задание. Молодцы – основательно подготовились! Вот только Антон Хибарин - не молодец. Мало что он понял в этом задании. «Вроде как, сказали, это можно и не к следующему разу…», – думал он. Он сел на прежнее место. Настя в аудитории пока не появилась, и Антон ожидал, что когда она подойдёт к этому ряду, он по-джентельменски встанет и пропустит её. Но вышло не так – Настя вошла в заднюю дверь, сразу же увидела, что с краю первого ряда уже уселся Антон, и решила сесть подальше. Антон отчего-то забыл про эту заднюю дверь, в которую сам же и вошёл, и ожидал появления Насти в передней двери, прямо перед ним. Он услышал сзади адресованное кому-то её приветствие, и, обернувшись, увидел, что она уже сидит в другом ряду. Но она, вновь с распущенными волосами, была всё так же прелестна…

Подошёл Юра Баранов и тоже стал доставать из тубуса свои чертежи. К нему в этот момент обратилась маленькая девушка с азиатскими глазами за затемнёнными стёклами очков.
– А что, если я не знаю, как делать?
– Значит, надо найти того, кто знает, как делать, – дал ответ Юра.

На черчении оказался уже другой преподаватель (тот предупреждал об этом). Его внешность сразу подействовала на некоторых девушек. Хоть он был уже и седой, но в больших глазах замечалось какое-то озорство. Со своими усами, скрипучим голосом и манерой речи он производил впечатление простого, словно из деревни, быстрого на контакт мужика. Настя Ливнева на него засмотрелась с заметно проступившей улыбкой плотных губ.

Наконец, преподавателю стали показывать чертежи те, у кого они были готовы. И он вдруг сказал о тех, кто может уходить.
– Вот эти двое, например, просто так здесь сидят! – высказался он об Антоне с Виталиком, и те сразу встали.

Не считая такой поддёвки, пронесло…

Для Антона тем, кто знает, как делать, мог быть только его отец, окончивший когда-то техникум. И вот, для Игоря Михайловича нашлось достойное занятие, причём надолго. Даже не сообщая Антону, он занялся начертанием всех проекций всех фигур, а также лепкой из пластилина их самих. Этот труд всецело принадлежал ему, а задача Антона, оказавшегося вдруг таким тупым, свелась к пониманию всего того, что говорил отец. Игорь объяснял про все выступы, отверстия, изгибы: почему они такие, почему в одной проекции видны, а в другой – нет. И Антон иногда что-то понимал… Да и у Игоря это вызывало психическое напряжение, он например, страшно раздражался, когда пыталась что-то сказать и его жена.
– Слушай! Сама тогда садись и объясняй! – серьёзно заявлял он в таких случаях. Про все эти проблемы с черчением в целом он говорил, что «всё это преходяще».

Два преподавателя черчения чередовались через неделю. И Антон попробовал показать сделанное отцом тому, кто был в первый раз.
– А чертить надо было не это, дорогой! – так по-особому обратился он к Антону, – надо было…
– «Ша»! – подсказала Настя Ливнева.
– Да, под буквой «Ш».
Антон впервые узнал про какую-то букву.

Когда снова был седой, усатый и, вдобавок, слишком вольно выражающийся «чертёжник», то он вдруг обратился к Антону ещё до того, как тот стал показывать свои листы.
– И, значит, это у нас проекция… – он протянул руку в сторону Антона. – На какую плоскость?
Тот пару секунд промолчал от неожиданности.
– Горизонтальную!
– Не-э-э!
– Профильную!– сказала вдруг всё та же Настя, повернувшись к Антону и подняв палец.
– Вот это правильно! – оценил «препод». А Настя снисходительно посматривала на Антона. Он замечал это боковым зрением, не видя только выражения лица. Наконец, настала пора садиться рядом с «преподом» – показывать чертежи.
– Ты вообще сам всё это чертил? – после множества замечаний спросил Сергей Владимирович.
– Н-не совсем…
– Не совсем сам? Ну да, я и смотрю, ты плохо очень соображаешь. А кто помогал?
– Проконсультировали меня немного...
– Кто консультировал?
– Отец…
– Ах, отец! Значит, плохо тебя отец консультировал!
Во время этого разговора, сидящая прямо перед преподавательским столом Настя усердно занималась своим чертежом, не отрывая глаз – стирала ластиком и дочерчивала.
– Так что сделай сам, без консультации отца! – при этих словах Сергей Владимирович даже положил Антону руку на плечо.

Это был пока ещё не самый напряжённый период с черчением…


Ход времени в восприятии Антона в МЭТИ значительно замедлился. Когда он проучился неделю, она показалась ему месяцем, а по прошествии месяца показалось, что прошёл целый семестр. Вот что значила насыщенность дней учёбой и различными событиями, особенно по контрасту с предшествовавшими двумя годами!

Чаще всего Антон добирался до места учёбы и обратно на машине. При этом ему нравилось, в случае если в институте все шло нормально, слушать в приёмнике «Наше радио» и смотреть, особенно по пути домой, когда темно, на море огней – светофоры, красные стоп-огни и оранжевые габариты, «поворотники»... Реже его встречала мать, сопровождая в троллейбусе, стоя поодаль.

А однажды его встретил отец, но без машины. И в этот самый раз Антон забыл в химической лаборантской свою куртку. Он вспомнил о ней ещё до выхода из института. Но отчего-то, после того, как умный Илья Климушкин перед выходом протянул ему на прощание руку, Антону что-то не захотелось возвращаться. А отцу он сказал о куртке только когда они подходили к дальней остановке.
– Ну, как же так, забыл и не вернулся! Она денег стоит! – начал выражать недовольство Игорь.
– Но теперь-то уже поздно!
– Теперь, конечно поздно! Только много ты ещё так забудешь и не вернёшься?
– Это уже не преходяще? – спросил Антон, упоминая недавние слова отца.
– Нет! Если всё будешь забывать – так всё забирать будут. Всё что можно забудешь и ни с чем останешься.

На той же остановке оказались и товарищи Антона. Он не хотел при таких обстоятельствах ехать с ними в одном троллейбусе.
– Я не хочу со своими одногруппниками ехать! – сказал Антон подавленно несколько раз, так как отец не мог расслышать.
– А чего так? Это ж твоя группа, чего они тебе сделают! Ты же учишься с ними, чего ты не хочешь с ними ехать? Я себя совсем никак не проявлю, не покажу, что я с тобой!

Тем не менее, один троллейбус был пропущен, как хотел Антон.

По-настоящему тягостный разговор произошёл дома. Валентина упрекнула мужа в том, что тот сразу не заметил отсутствия куртки на Антоне. Дальше – больше. Последовало обвинение Игоря в том, что он сломал машину, а свелось всё к тому, что он пьёт. Но и Игорь в свою очередь сделал ужасное высказывание, невыносимое для Антона:
– Я могу вообще не приходить, живите вдвоём! – прибегнул он к типичному отделению себя от своей семьи.
И молчавший до сих пор Антон подал голос.
– Просто нужно ещё думать, в каких условиях я вырос! – начал он волнующимся голосом высказываться отцу, который сморщил в презрении лицо.
– Это от условий не зависит! – буркнул он, уходя из кухни в комнату. За ним устремился и Антон.
– А от чего это тогда у тебя зависит?
– Я уже летом всё сказал по этому поводу! – заявил Игорь, стоя спиной, скрестив руки и слегка откинув голову. Это была образцовая поза презрения. И тут сына просто прорвало.
– Значит, я для тебя по определению неполноценный! Такое отношение к своемy ребёнкy противоестественно, противоречит всем законам природы и морали! – Игорь всё так же стоял спиной, не шелохнувшись. – Так что не всё ты сказал! – кончил Антон и пошёл на кухню.

А с курткой, кстати говоря, ничего не случилось. В следующий учебный день, понедельник, Антон зашёл в ту самую лаборантскую. Она пустовала, а куртка спокойно висела на каком-то кране, проведённом сверху. И, снова с курткой, парень облегчённо пошёл на лекцию в другой корпус.

VII
– Такие мадмуазели тут ходят! – высказался однажды Виталик. – Даже не пойму, зачем я сюда хожу – вроде как учиться, а они тут ходят, понимаешь, отвлекают!
Больше Антон и не слышал чьих-либо высказываний о девушках. И о Насте Ливневой никто не говорил в плане её внешности. Антон даже задумался: может она только ему кажется такой красивой? Или просто здесь все такие интеллигентные, сдержанные? Даже когда у него возник большой перерыв в разговорах с Настей, он наслаждался только лишь взглядом на неё, когда она, например, сидела в аудитории спереди и сбоку. Однажды на лекции по химии, в ступенчатой аудитории, Антон стал искать Настю, взглянув налево, увидел великовозрастного Андрея Воронкова в затемнённых очках, а рядом – он вдруг будто бы ослеп – её, так она была прекрасна! Он взглядывал на неё моментами, так как всё-таки шла лекция. Но и этих моментов было достаточно, чтобы приходить в восторг.

Что до самой Насти, то она, наоборот, можно сказать, перестала замечать Антона Хибарина. Как-то скучен был для неё этот парень, да ещё и полноват. Её, в основном, забавляли другие парни из группы. Антон же в связи с этим испытывал чувство соперничества, иной раз довольно остро. То Ваня Матвеев с задней парты на английском что-то скажет, и она мило усмехается; то Илья Климушкин на семинаре, когда вызывают к доске, начнёт что-то ей рассказывать.

Про первый случай Антон думал: «Ну, что такого особенного этот Ваня сказал? Делалась перекличка, и он просто с опозданием сказал, что здесь».

Второй случай был после того, как в обычной аудитории не было света, и по поручению преподавателя было найдена Антоном – да-да, именно им! – свободная аудитория этажом выше. Входя в неё, Настя явно была довольна, но только не зная о том, кто её нашёл! Впечатление на Настю произвёл другой – севший рядом Илья Климушкин. Пожилой преподаватель с тиками всё время смотрел на доску, к которой вызывал студентов. А Илья вдруг начал что-то рассказывать Насте, и та уставилась на него во все глаза и под конец рассмеялась.

А с Антоном у Насти разговоры происходили какие-то убогие. Перед историей она обратилась к нему сзади, используя карандаш.
– Ты брал у Ани в библиотеке методичку по черчению? – спросила она, имея в виду однокурсницу, работающую здесь же, в библиотеке.
– Да, – лаконично ответил Антон.
– А начертил как?
– Да, вроде бы всё.
– Ну ты гений, блин! – сама Настя в этот момент занималась чертежом.
– Да что я, сам что ли? – не удержавшись, добавил Антон.
– Х-ха! А вот это мне нравится! – усмехнулась Настя. Но это был совсем не тот смех.

 В другой раз Настя, вроде бы, поприветствовала Антона, но так, что лучше бы этого не делала. Когда он снимал куртку (гардероб работал только для «дневников»), она проходила мимо. Антон вдруг даже задержал снятие куртки, а Настя встретилась с ним слишком близко.
– Привет… – сказала она жалким голосом, как будто её заставили. Мол, раз уж ты тут стоишь и замираешь, скажу уж тебе «привет», куда я денусь.
– Приветствую вас! – пробубнил Антон так, что и сам себя не расслышал.

А Настя и сама по себе была какая-то грустная. Она таким же голосом поприветствовала и задорную Наташу Кирясину. Оказалось, что Настя приболела, и за ней должны были приехать и увезти. На прощание она помахала пальцами руки, державшей пакет, глядя в одну точку, конечно, не на Антона.

Также выходило, что Настя слукавила в первом разговоре с Антоном, сказав, что с удовольствием называла бы его по имени. Ни разу после того разговора этого не произошло.

И больно было парню представлять, что в этот институт ему по наследству от школы перейдёт одиночество, отделённость от всех. Думая об этом однажды перед историей, он сидел молча, не шелохнувшись, так, что даже глаза застилались водой. Чуть-чуть ему полегчало, когда рядом сел запыхавшийся и потный Юра Баранов.
– Чего, бежал что ли? – спросил Антон, и вышло некое подобие разговора.
Больше всех в плане общения Антона выручал Виталик Трифонов. Тот был готов общаться хоть с кем, и Антону повезло встретить его раньше остальных.

А вот напряжение для Антона создавала именно Настя Ливнева. Слишком уж большие надежды Антону вдруг подали разговоры с ней в начале учёбы, и слишком большая ставка на неё была сделана в плане общения и в плане всего душевного состояния парня. И он всеми силами старался не оплошать перед Настей ни единым жестом, думал, о чём её можно спросить, но пока не придумывал. Да и учёбы хватало, чтобы думать.

А Настя, тем временем, утратила к нему всякий интерес. Когда он подходил, она оборачивалась совершенно безразлично, как на кого-то незнакомого.

Подходя однажды к аудитории, Антон уже услышал весёлое щебетание Насти. Речь шла о дате промежуточной аттестации.
 – Да просто в этот день, двадцать восьмого октября у меня день рождения! – задорно объявляла Настя.

Далее, до прихода преподавателя речь у студентов шла о том, что неплохо бы завести тетрадку с днями рождения всех в группе, предлагалось на неё скинуться. Тема продолжилась и при появлении преподавателя. Весёлый Климушкин высказался напрямую:
– А давайте всё-таки перенесём, потому что в пятницу… – он понизил голос, – у Насти день рождения.

Сама же Настя при этих словах уткнула голову в парту, беззвучно хохоча. Словом, Настя Ливнева оказалась в центре всеобщего внимания. Хибарин находился на противоположном полюсе – полюсе отстранённости. И вообще, они были во многом противоположны, Антон вдруг стал замечать это. Она – весёлая, он – угрюмый, ей общаться просто, ему – сложно, она – худенькая, а он в последнее время поправился.

Дома Антон очень осторожно пытался что-то сообщать о Насте Ливневой и только лишь матери. Он вообще с тринадцати лет молчал на тему противоположного пола, тем не менее, испытывая его воздействие все эти годы. И вот теперь в связи с Настей он попробовал всё-таки заговорить. Он говорил маме понемногу: что одна девушка в группе похожа лицом на Ермилину, а потом – что не так уж похожа, что она очень красива, но об этом все молчат.

А вернувшись домой этим вечером, Антон стал рассуждать о вот этом малопонятном для матери нахождении с Настей на разных полюсах. Результат вышел ужасным.
– И вот, сегодня Настя была в центре общения...
– Какая Настя?
– Ну, Ливнева, я говорил...
– Ладно, хорош говорить, тебе делать-то сколько! Ты с векторами, с уравнениями плоскости разобрался хоть? Вот - сидит, рассуждает не о том! То про Наталь Иванну, то про Таню, теперь про какую-то Ливневу!

И парень моментально пожалел о начатом разговоре, в результате которого Настя Ливнева оказалась «какой-то».

Между тем, Настя будто старалась свою красоту как-то уменьшить, скрыть. Одевалась она очень неброско – свитера, плащи – и причёску делала какую-то старушечью – стягивала волосы в пучок.

Антон всё упорно ждал случая, подходящего для того, чтобы достойно заговорить с Настей или достойно предстать перед ней. Без этого случая он был беспомощен. И такой случай вдруг представился! Это произошло благодаря ещё одной девушке.
Женя Синёва, встретившаяся Антону по пути в нужный корпус, кое о чём его попросила.
– Ты не знаешь, Настя пришла сегодня?
– Пока не знаю, – удивлённо ответил Антон.
– Значит, если она пришла или придёт, то передай ей, чтобы отметила меня, что я была. Я сейчас ухожу, но ты попроси, чтобы она отметила. Я – Синёва Евгения.
– Да я знаю! – сказал взбодрившийся Антон и заверил Женю, что передаст её просьбу.

Подойдя к нужной двери, Антон, не мешкая, подошёл большими шагами, будто промаршировал к сидящей впереди Насте, перед которой стоял Андрей Воронков.
– Товарищ зам старосты! – в этот момент рассмеялся Андрей, а Настя только лишь удивлённо перевела глаза на Антона.
– Тебя попросила Синёва Евгения отметить, что она была на лекции!
У Насти сразу сделалось снисходительное лицо, но это ещё не поводу Антона.
– Ну, блин! Ну, сколько я уже их всех отмечаю! Пусть она что ли на заочное тогда переводится.
Зашёл разговор о том, кто в последнее время отсутствовал. Антону нужно было что-то добавить.
– А для чего ей это надо, мне не удалось выведать!
И теперь Настя, глядя на него, слегка улыбнулась. Антон, уже от этого торжествуя, пошёл садиться. Вот и снова он стал заметен для неё! Юноше казалось: ещё чуть-чуть, и он станет просто счастлив!

И, в общем-то, эта неделя действительно оказалась благополучной в общении Антона с Настей. На следующий день на семинаре по матанализу, он заметил некое явление, которого ранее не замечал. Настя, сидя ближе него, как-то много на него оборачивалась – целых четыре раза! Антона это весьма заинтриговало. И спустя ещё пару дней у Антона произошёл наивысший взлёт за всё прошедшее время учёбы. Говоря математическим языком – точка максимума в данной временной окрестности. Перед этим, правда, произошла небольшая канитель, в которую оказалась вмешана даже бабушка, что было особенно ужасно.

Всё та же Настя, будучи замом старосты (а по сути – просто старостой), объявила о каких-то совершенно особых лекциях, которых не было в расписании – лекциях об информационных технологиях в обучении. И проходить они должны были в совершенно особом корпусе МЭТИ, находящимся в отдалении, и не похожем на остальные своим видом, в первую очередь высотой.

На следующий день, пораньше обычного Антон наведался в этот корпус «К». Сначала он искал его, перед входом уточнил у одного студента, что это действительно тот корпус. Затем Антон ходил по шестому этажу, никого не встречая, заглядывая в пустые тёмные аудитории и наконец, стал спускаться обратно. Ему только лишь понравилось в этом корпусе смотреть с высоты, которой не было в других корпусах, на освещённое своё родное шоссе. А также он получил хорошую зарядку с подъёмом на шестой этаж пешком.

А вот неприятный момент возник, когда он позвонил по мобильному телефону маме, сказать о результате. Ему ответила боязливая бабушка.
– Я хотел сказать, что никого не нашёл и обратно иду, к проходной.
– Подожди! Ты где сейчас?! – всполошилась Галина Архиповна.
– Да я на территории института, к проходной иду!
– Подожди! Стой, пока мама к тебе не подойдёт!
– Да её не пустят на территорию МЭТИ! А со мной на ней ничего не случится! – уже раздражённо объяснял Антон.
– Ещё раз скажи: где ты и куда идёшь?

Тут Антон со злостью оборвал связь. Как ему надоела бабушкина трусость, как испортила ему жизнь! Он чуть не швырнул свой телефон об асфальт, но совладал с собой и пошёл дальше по дороге, освещённой круглыми фонарями. Он представлял, будто лупит по этим фонарям, шёл, сжав трясущиеся кулаки.

В этот день приезжать нужно было ещё раз – ко второй паре, к английскому. Дома произошёл ещё один неприятный разговор родителей Антона.
– Нет, чтобы там летом ещё походить по территории, посмотреть все корпуса, разорался: «Пошли, пошли!» – упрекала мужа Валентина.
– Да идите вы! – высказался под конец Игорь, ещё раз прибегнув к своей странной манере «выкать». Антон напряжённо вздохнул.
– Что ж, могу и пойти! – сказал парень после паузы.
– А я не тебе сказал!

На машине к институту ехали все вчетвером. Галина Архиповна добавила своё:
– Договаривайтесь лучше, где встречаться будете!
– Я сказал, что у проходной!
– …А то я уже переживать начала.

Но когда Антон подошёл к кабинету английского, вся эта нервозность улетучилась, стократно компенсировалась. Настя стояла там пока одна, увидев подходящего Антона, первая звонко сказала ему:
– Привет! Поможешь мне тут с английским?
Но разговор быстро перешёл с английского на другое.
– Я, вот, сегодня, кстати, был в этом корпусе «К», про который ты вчера говорила, но никого там чего-то не нашёл. Может, я чего-то не так понял? – решил прояснить Антон.
– Ты знаешь, я сама ещё не совсем договорилась об этих лекциях по информационным технологиям в обучении. Я и преподавателя ещё толком не узнала, знаю только что… – тут Настя сделала паузу с особой миной,– …женщина будет читать. А так – в деканате мне всё сказать должны. Пока что поручили вот это объявление сделать. А сейчас вообще развелось много всяких курсов, – продолжала она говорить Антону. – Школу быстрого чтения Олега Андреева рекламируют во многих местах. Но это смотря для чего нужно это быстрое чтение. Вот, например, я слышала, что для художественной литературы это быстрое чтение совершенно не нужно.
– Ну да, в неё надо вчитываться – вставил Антон. Он не мог произносить столько слов в минуту, сколько Настя, и только молча слушал, вставляя всякие реплики.

Подошла ещё одна девушка – Женя Синёва, и начала свой рассказ Насте. Уж Женя-то могла говорить так же. Она удивлялось, что незачем было так бежать, ведь «препода» ещё нет. Она рассказала, как на проходной её приостановил солдат, не успев рассмотреть её фотографию в студенческом и сверить с натурой.
– Вот ведь козёл! – кончила Женя.

Настя рассмеялась в своей манере – беззвучно и раскрыв рот, показывая оба ряда зубов. С таким смехом, ещё и наклонившись, она развернулась к Антону. Тот чуть ухмылялся.

И наконец, пришёл преподаватель вместе с ещё одной студенткой, и все вошли в кабинет. Антон, таким образом, оказался среди студентов единственным мужчиной и посчитал, что это неплохо. И на этом занятии его осенило – вот ведь, что надо спросить! Ведь что ещё было недавно – на матанализе Настя странно на него оборачивалась! Он спросит у неё о причине этого, и у него начнётся новая жизнь! Да! Когда преподаватель всех отпустил, Антона охватило приятное волнение. Уже выйдя из кабинета, он дожидался, когда из него выйдет Настя.
– Насть! – впервые окликнул он её по имени. Та кивнула.
– Что? – спросила она, подходя.
– У меня к тебе вопрос образовался.
– Да-да!
Теперь они двинулись с места вместе.
– Просто, интересно!
Настя кивала, дожидаясь вопроса.
– Вот, во вторник, когда матанализ был, ты на меня целых четыре раза обернулась. Вот, что бы это значило? – посмотрел Антон испытующе.
– А что тогда было?
– Матанализ!
Настя сделала задумчивое лицо.
– А! Это я просто отмечала всех и обсматривала.
– А! Ясно теперь! А то я чего-то… никак не мог понять!
– Э-хи-хи-хи! – тихонько, опять же по-своему усмехнулась Настя.

Антону же, на данный момент больше ничего и не было нужно! Когда она остановилась у какого-то объявления, он двигался по коридору дальше, но как при этом торжествовал! Пока что он задал этот вопрос, повеселивший Настю, но этим положил некое начало, всё будет теперь иначе! Как именно – он ещё может придумать, потому что впереди ещё три выходных! Включая День Народного Единства. Словом, парень пребывал в эйфории, когда ехал на троллейбусе с матерью и по приезде домой. Этим вечером у него был праздник – такой, которого не было ни в один день рождения! Он взял подзабытые тома «Поэтов русского рока», находил тексты, знакомые из песен, пропевал их. Да-а!..


Проходили три выходных дня. В последний из них торжества у Антона уже поубавилось. С мамой разговоры стали какие-то неприятные – и о том, что было когда-то давно, и о том, что сейчас Антон начал отвлекаться от учёбы…

Вот и наступил очередной учебный день – понедельник. Антон Хибарин зашёл всё в ту же аудиторию, где неделю назад он объявил Насте просьбу её подруги. Пока он шёл к аудитории, он уже не был уверен, что Настя поприветствует его так же радостно. И действительно – она сказала «привет» каким-то задумчивым голосом. Выходя на перерывах, парень смотрел из окна на освещённую фонарями дорожку, и к нему даже вновь возвращались мысли о том, что в этом мире он пока никто и ничто.

…Дома он ещё и высказывал эти мысли матери, для которой слышать подобное стало так же привычно, как мыть посуду.

Ещё через пару дней Валентина сделала сыну серьёзный выговор в связи с тем, что он отвлекается от учёбы чтением «Поэтов русского рока», и это мгновенно подействовало. Антон сразу же… разорвал том, который читал и бросил за шкаф. Настолько острым стало его сожаление о позволенной себе такой вольности, как во времена домоседства.


Игорь, когда бывал дома, всегда возил Антона в институт и обратно. Ему вменили это в обязанность, но сделал это отнюдь не сын. Тот просто не стал возражать. Он сказал отцу «спасибо» только в первый раз – просто за то, что он начал его возить. «Не за что!»– слегка удивлённо ответил на это Игорь. Но с течением времени Антон уже не смог ощущать благодарность. Всё дело было в разговорах, которые велись в дороге с отцом.
Однажды Антон завёл разговор о том, что на вечернем факультете действительно все работают. Даже Настя не была исключением. Один раз, опоздав на английский, она сказала: «Извините, пожалуйста, за опоздание! На работе задержалась!». Исключение составлял только он. Целью разговора было выяснить: почему так – Антон на вечернем факультете и не работает?
– А какую ты хочешь работу, можешь сказать? Например, физически ты работать не сможешь!

Антон понял это так, что отец считает его слабосильным, помимо того, что психопатом и королём. И вообще парень понимал всё по-особому – в унизительном для себя ключе. Но, с другой стороны, и Игорь совершенно не считал нужным осторожничать в высказываниях.
– Ты, к тому же, слегка своеобразный человек! – заявил Игорь, когда «Жигули» уже подъезжали к дому.

Вот теперь Антону стало непременно нужно узнать, что это значит. Проблеснула некая надежда. «Вот как! Уже о моём своеобразии заговорил! В чём же он его у меня видит – в каком-то складе души, особом пути или ещё в чем?».
– И в чём же у меня своеобразие?
– Да в здоровье твоём – и ноги у тебя не такие, плоскостопие, и часто ты кашляешь и чихаешь… И больше ни в чём, – спокойно кончил Игорь и тут же выключил двигатель.

Приехали. У Антона возникло даже физическое ощущение, будто ему сдавили грудную клетку. Его так спокойно унизил родной отец, будто говорил о каком-то отбросе, по крайней мере, как о чужом!
– А почему мне тогда инвалидность не дают?! – выскочив из машины, спросил Антон, Отец что-то ответил таким же спокойным тоном, но ничего услышано не было. И вообще, Игорь продолжал вести себя как ни в чём ни бывало.
– Открыть? Или у тебя есть ключи?
Антон молча открыл дверь в секцию. Отец спокойно сказал ему о том, через сколько он придёт из гаража, и пошёл назад, к машине. Антон не смог крикнуть ему: «Можешь не приходить!» – хотя желание проблеснуло.
«Как он при этом спокоен! Так унизил меня и стал бодрее, чем обычно! Значит, для него это настолько обычное дело – унижать меня! Для него это норма – моя униженность, это то, что должно быть! Какой он мне отец?! Как смеет называться им?!!»– такие яростные мысли душили Антона, когда он входил в квартиру.
– Он снова показал мне мою неполноценность!! – прокричал Антон матери, как только вошёл.

Разговор с ним Валентины всё же немного его успокоил. Просто она свела всё к тому, что отец в гараже собирался напиться и был в предвкушении, не думая, что говорит, а Антон насел на него со своими вопросами. Пока она это говорила, Игорь уже вернулся, но Антон успокоился – не хотел больше ничего выяснять. А вот у отца как-то наоборот, лицо стало раздражённым…

Последствия другого возвращения на машине зашли ещё дальше. На сей раз Антон снова кое-что забыл – шапку. И забыл он её уже не в лаборантской, а в большой лекционной аудитории по химии. Всю верхнюю одежду приходилось носить с собой вследствие того, что гардероб не работал для «вечерников» – такая вот
дискриминация. На юношу теперь ужасно действовала своя собственная забывчивость. Дело не только в том, что он оставлял уже здесь, в МЭТИ – студенческий билет (самый опасный случай), куртку. Самые страшные, многоэтапные последствия имел случай в школе, когда он забыл дома пенал, а мама исполнила роль его служанки. Надежды на возвращение шапки уже не было. В машине Антон изображал нервозность обычным для себя способом – раскачивался в сиденье взад-вперёд, давил себе кулаком на челюсть.
– Ладно, будешь ещё из-за этого нервы трепать. …Которых у тебя вообще нет, – сказал, крутя руль, Игорь.

От таких слов никак не могло стать легче, наоборот! Снова отец сказал о том, чего у Антона нет, и ни слова о том, что есть!
– Успокойся, говорю! – повторил Игорь, наблюдая продолжение тех же движений.

Не успокоился Антон и дома, когда отец пошёл в гараж. Он разразился вопросами матери, конечно, отнюдь не спокойным голосом: зачем он родился, почему от него не отказались, раз он такое никчёмное существо. И, наконец, он стал бить себя кулаком в нос, из которого потекла кровь… Валентина приняла решение сходить в гараж и посмотреть, чем там занимается муж, застать его. Перед её уходом Антон ещё спросил, не может ли он умереть от кровотечения, и она уверила, что нет. Кровь, действительно, вскоре остановилась. Антон сначала не хотел смывать её следы, чтобы показать отцу, затем всё-таки смыл и стал об этом сожалеть. Находясь один в квартире, он готовился к схватке. «Настала пора как следует разобраться с тем, кто называется моим отцом». Дверь открылась. Сначала вошёл Игорь, за ним – Валентина, сразу поставив на галошницу четырёхгранную бутылку с остатком.
– Пришли? – первое, что спросил Антон и сразу обратился к отцу. – Я хотел тебе задать один простой вопрос: а зачем я родился? – проговорил он, напряжённо дыша.
– Потому что родился! – отрезал Игорь после некоторой паузы, ещё раздеваясь.
– А кем ты хотел, чтобы я вырос?
– Прежде всего, человеком!
– Ах, человеком! А что ты для этого делал?
– «Что делал»?.. Ничего.
– А! Ну, спасибо… за честность…
Пока что они разошлись. Игорь, выйдя из ванной, пошёл в комнату смотреть футбол, а Антон на кухне ужинал и смотрел своё. Он был доволен своими вопросами, а Игорь также не мог их забыть, чувствуя, какой неожиданно получил удар. Когда Антон зашёл в комнату, Игорь поднялся и попробовал высказаться в ответ.
– Человеком не рождаются, им становятся! – ощерившись, проговорил он в лицо сыну – Так что ничем помочь не могу! – и он собрался снова уходить из квартиры.
Антон совершенно не понял того, что сказал отец, но подумал: «Вот как сразу задёргался! Бред какой бред нести начал! Вот что значит своевременно заданный вопрос!».
– Значит, в каком угодно зверинце можно человеком стать?
– Не знаю, в каком зверинце! – невнятно проговорил Игорь, обуваясь.

VIII
Декан вечернего факультета больше как-то не общался со своими студентами с самого организационного сбора в конце августа. Он быстро проходил по коридору в каких-то раздумьях и, когда с ним здоровались, отвечал рассеянно. Но ещё реже встречалась куратор, про которую декан на том же сборе говорил студентам, что она будет у них вместо мамы.

Когда какой-нибудь народ на Земле испытывает потребность в самоопределении, то он обращается к первоистокам своей культуры – обычаям, традициям. Нечто подобное бывает и с отдельными людьми, как с Антоном Хибариным, например. Он, чрезвычайно остро нуждаясь в самоопределении, в понимании, каков он есть, стал напряжённо вспоминать, каким он был в самом начале своего жизненного пути – в далёком детстве, ещё до переезда. Ведь в возрасте трёх-пяти лет он ещё не мог ни под кого подстраиваться! Вот только слишком уж давно это было и вспоминать нужное из того периода Антон не мог без помощи матери. Вспоминая кое-что сам, он удостоверялся у неё, так ли это, а также просил её о чём-то вспомнить – как он общался с девочками, с мальчиками, со взрослыми, с родственниками. И парень понял так, что основной в глазах взрослых его способностью в раннем детстве являлось умение всех веселить. И он сам припомнил, как многие от него хохотали. Так вот и теперь, учась в институте, Антон в общении сделал ставку на то, чтобы веселить товарищей.

В химической лаборантской неожиданно появилось много народа. Просто минуло уже больше половины семестра, и неотвратимо надвигалась зимняя сессия, отчего многие решили взяться за ум.
– Народ! – воскликнул Антон, обращаясь к Максиму Першину из второй группы. – Откуда вас столько взялось?
– А у меня-то ты чего спрашиваешь? – весело удивился тот. – Я что ли весь народ?
– А я к тебе обращаюсь как к представителю народа… отсутствовавшего!
– Какими умными словами заговорил! – сделал комментарий Виталик Трифонов.
Все, кто слышал диалог, рассмеялись, в том числе забавная Оля Топоркова.
– Замечательно! – добавил ещё одно слово Виталик, когда преподаватель уже начала объяснять лабораторную работу.

Антон не только смеялся, но и был весьма доволен собой. Но очень скоро проявилась оборотная сторона этого. Как Антон плохо слушал объяснения, так же плохо он и делал лабораторную работу. Надо было воспользоваться секундомером – посмотреть, за сколько секунд в колбе помутнеет смесь из двух пробирок. Помутнеть она должна была так, чтобы стали невидимы клетки тетрадного листа, подложенного под колбу. Таким образом определялась скорость химической реакции и то, что на неё влияет. Словом, мудрёная оказалась работа, какие раньше не проводились! Перед тем, как приступить к ней, Хибарин всё ещё упивался своим успехом в области сатиры. Но в процессе выполнения заданного довольство собой улетучилось, говоря как раз химическим языком. Но при этом продолжали веселиться двое с другой стороны стола – Максим Першин и Оля Топоркова. Максим говорил Оле нечто такое, отчего она покатывалась, сгибалась от хохота.

Вообще, Оля была забавной девушкой. Совсем не красавица, но интересная тем, что забавна, как обликом, так и всеми манерами. У неё выступала нижняя челюсть, а в верхней не было зуба (при этом красавицей её не назовёшь), отчего говорила она интересным картаво-шепелявым голосом, а также и интересными словами – какими-то детскими. На некоторых лекциях она отвечала так, что по рядам пробегал смех. Например: «Что нам теперь надо сделать?» – «Разделить!». А что касается манеры одежды, то Оля могла сочетать чёрную майку с эмблемой группы «Элегия» и ярким рисунком со шляпкой, которая была в моде где-то полвека назад. И вот, такая своеобразная девушка встретилась с подходящим как раз для неё шутником.
– Утилизировать надо! – весело говорила Оля, выливая продукты реакции в специальную банку с надписью «слив». Максим тихонько добавил своё, и снова – хохот. Так, они становились всё веселее, а Антону, напротив, становилось всё больше не до смеха.

Требовалось записывать в тетрадь уравнения всех проводимых реакций, указывать время, за которое помутнела смесь, катализаторы, делать расчёты… Секундомер в телефоне включал Виталик - работали парами. Хорошо попотел Антон! Он злился на себя: «Вот идиот! Думал, что повеселить – это единственное, что надо будет сегодня здесь сделать!».

А Максим и Оля тем временем так же весело и играючи кончили свою работу. Заходила из другой подгруппы Настя – снова с журналом, отмечать присутствующих. Антон на неё теперь почти не взглядывал, сосредоточенно смотря на деления стеклянной трубки…

Кончилось всё тем, что время поджимало, и преподаватель сказала, что поставит ему подпись в специальном бланке, раз он всё-таки делал эту работу. Кое-как записав в тетради одно уравнение, Антон подошёл за этой подписью…
Удручён был Хибарин этим семинаром. Ведь если ещё с химией будут такие же проблемы, как с черчением, то это беда – ему никак не проучится более одного семестра!

Когда Антона в троллейбусе сопровождала мама, она успела рассмотреть уже всех его одногруппников. Про Андрея Воронкова, который также рассматривал её на остановке поверх своих тёмных очков, она сказала, что этому – явно лет за тридцать. Виталик ехал до метро вместе со старостой Катей Сечевской, с которой, в основном, и разговаривал. Валентина заметила, что Катя «какая-то страшненькая».

Но вот загадка – никак невозможно было увидеть, как уезжает из института Настя Ливнева, куда она направляется после проходной. Антон думал, что если бы хоть раз его мама увидела Настю, то поняла бы весь его интерес к ней. Но этого не происходило.

Один раз Антон заметил, как, только выйдя из проходной, Настя позвонила кому-то, отойдя немного в сторону. Парень заподозрил было белое «Вольво» с тонированными стёклами в том, что именно в эту машину садится Настя. Он не знал, кто её увозит – либо отец, либо ещё кто, но он прекрасно понимал, что с такой привлекательной внешностью Насте следует в тёмное время суток удесятерить меры безопасности!

В один из дней на следующей неделе Настя предстала Антону особенно прекрасной, какой он её ещё даже не видел. Он не знал, что она может быть прекрасной даже до такой степени! Всё дело было в причёске, у Насти ещё ни разу не было в институте распущенных и при этом прямых волос. Перед историей Виталик снова разговорился с Катей Сечевской, нашёл в ней хорошего собеседника. Антон вдруг подумал: «Отчего это вдруг Катя называется старостой, когда отмечает всех и договаривается со всеми Настя, называющаяся только лишь замом старосты?»
– А что, у нас староста теперь другая? – спросил Антон Виталика.
– Нет! – в свою очередь так же удивился тот. – Вот у нас староста – Катюха!

Настя сидела чуть подальше, и от одного только взгляда на неё такую Антон снова будто бы ослеп. Её облик вошёл в него в качестве живительной силы. Далее, в аудитории с черчением Настя, войдя, заговорила о прошедшем тестировании по истории. Антон вставлял свои комментарии и всё смотрел на неё, даже когда она села с преподавателем, показывать чертежи. Она была совсем уже невыносимо, нестерпимо, недопустимо прекрасна! Антон уже делал над собой усилие, чтобы на неё больше не смотреть, не выдавать себя и как-то не пьянеть.

А между тем, уже вторая лабораторная работа по химии прошла у Антона плохо.
– Виталь, я тебе прямо скажу: после таких со мной ситуаций у меня как-то пропадает тяга дальше учиться, – пооткровенничал он ещё после первого раза.
– Да ладно, Антох, знал бы ты, какие у меня ситуации были, в технаре ещё!
Но Виталик все же заглянул в тетрадь Антона для лабораторных работ, увидев в последней работе одно-единственное уравнение реакции.
– Ну, ты зас…ец! – по-дружески обозвал он Антона.

Перед второй такой же лабораторной Антон снова увидел Настю, зашедшую в двери кафедры и идущую по коридору. Она виделась уже совсем какой-то другой – не только прекрасной, но и радостной, сияющей. Можно даже сказать – счастливой.

Подгруппы развели по лаборантским. На сей раз Виталик вовсе отсутствовал, и Антон работал один, без пары. Напротив него балагурила всё та же парочка – Оля и Максим. На протяжении всей работы не прерывался их причудливый разговор.
– Это же рождение новой жизни! – восклицал Максим по поводу зелёного цвета продукта реакции, и Оля неизменно смеялась. Антон, при всём своём напряжении с этим множеством реакций, которые нужно было провести капельным методам и записать ещё дома, постарался всё-таки внести и свою лепту в веселие этой парочки. Сначала это вышло случайно: Оля искала колбу с определённым веществом, а Антон подал ей эту колбу.
– У меня появился соперник! – после многозначительной паузы сказал Максим.
Но самое главное, задуманное заранее, Антон оставил на конец. Оля с Максимом, хоть и веселясь, но закончили лабораторную, а Антон, испытывая большие трудности, всё-таки хотел успеть кое-что им сказать.
– Я вам так скажу, ребята-демократы! – начал он, когда с ним не осталось никого, кроме них. – Вы можете смело жениться! Потому что редко когда встретятся два таких чудика, ещё и разнополых!
Оля, заранее готовясь, согнулась пополам от смеха. Расхохотался и Максим. Даже уже перестав, он начал снова.
– Доходит до меня! – пояснил он.

Получив такое «благословение», они ушли, а Антон остался один маяться в лаборантской. Кульминация его неудачи была впереди. Из другой лаборантской через смежную дверь вошла… Нет, только не это! Лучше бы это был декан! Вошла Настя с журналом, и так настало самое глубокое падение Антона перед ней.
– А! Все ушли? Ты один здесь?
– Да! – сдавленно ответил Антон.
– Не скажешь мне, кто здесь был? Катька была?
– Сечевская была, – далее Антон перечислил всех, кто был, даже добавил по рассеянности того, кого не было, но исправился.
– Спагин был? Да ты что, смеёшься? – сама опровергла его Настя.
– А вы что, не ушли ещё? – задал Антон жалкий вопрос.
– Мы тоже все заканчиваем, – сказала Настя, повернув обратно.
«Почему подо мной не провалился пол? Упасть бы мне в подвал и не выбираться из него неделю!..»

Настя закрутила себе кончики волос, на груди у неё был большой вырез, в результате которого стало более заметным то, что ранее было заметно не так. А ещё был ужасающе официальный тон.

Антон продолжил пытаться что-то делать и записывать, уже сдерживая стон. Вошла преподаватель другой группы.
– Ой, боже мой! – воскликнула она шёпотом.

Наконец, этому растяпе было предложено то же самое – подойти за подписью. А тот всё думал, что осталось немного. Вошли уже и студенты другой группы – девятой. Увидев Антона, они стали задавать соответствующие вопросы:
– А преподаватель у нас – вы, да?
Антон сдавленно ответил «нет». И во время переклички девятой группы, эта преподаватель поставила ему подпись всё в тот же бланк, вклеенный в его тетрадь.

В таком жалком состоянии, Антон позвонил отцу, попросив его приехать пораньше. Парень явственно ощущал, что выбрал не то направление образования. Ему бы куда лучше было учиться литературе или ещё чему, что было бы подспорьем для рукописи…
Чуть полегчало ему от разговора с одним парнем, сидящим рядом, в зале перед главным выходом. Тот оказался третьекурсником, очень простым в общении и смешливым.
– А ты что сидишь, тоже кого ждёшь? – начал разговор Антон.
Тот моментально оживился, до этого сидя неподвижно и уткнув лицо в ладони. Антон сказал про свою плачевную ситуацию, он ведь вдобавок снова оставил куртку. Третьекурсник даже предложил ему свою услугу по принесению куртки.
– Ладно, не лакействуй! – сказал Антон, и тот рассмеялся.
Они ещё поговорили о том, сколько народу у кого выбыло.
– Вот у нас в группе сейчас из тридцати человек осталось шесть. – поведал Антону его собеседник.
Наконец, было решено вместе сходить за курткой Антона. «Для моральной поддержки» – объяснил великодушный третьекурсник. Во время разговора Антон также заметил неподалёку всё ту же Настю, кому-то звонившую с вопросом: «Ты где?». Это главный вопрос, задаваемый по мобильному телефону.

Куртку Антон взял, с третьекурсником запросто попрощался. Полегчало… Но вот только предстояло ещё объяснять произошедшее отцу. Парень прошёл стоянку, так как отец ещё не приехал, и на шоссе перед ним остановились бордовые «Жигули».
– Не туда я поступил, – первое, что сказал Антон, садясь в машину.
– Обидел тебя кто? – спросил Игорь. Антон в этот момент подумал, что его в институте всё равно не могут обидеть так, как это делал отец.
– Нет, просто не туда я поступил, не то выбрал направление обучения! Лабораторная по химии уже второй раз прошла ужасно, так ужасно, что я решил даже не идти на матанализ! В себя надо прийти… – и он, пока машина ещё не тронулась, поведал, что он не так уж однозначно выбрал МЭТИ. – Мне литература нужна! – дошёл он до такого утверждения и тут же ощутил, как жалко звучат все его слова.
– Но куда ж тебе сейчас-то уходить, перед сессией? Уж этот-то семестр доучиться надо всё-таки! – стал вразумлять его Игорь.
– Ладно, посмотрим… Ещё черчение это…

На этом кончился их разговор под урчание работавшего вхолостую двигателя, и машина тронулась.

Матери Антон выразил то же самое желание, но с одной особой оговоркой, которой он не делал отцу.
– Если бы только не одна деталь. Это меня удерживает от ухода…
Возникла пауза.
– Ливнева? – догадалась Валентина.
– Да, Настюша Ливнева отпечаталась слишком в моей душе.
Он ещё не догадывался, с чем была связана сегодняшняя радость Насти…

Сколько же народу выбыло ещё до первой сессии! Официально – забрав документы – выбыла только одна девушка, с восточным лицом. Проблемы у неё возникли с черчением и больше ни с чем. Это она спрашивала у Юры Баранова, что делать, если не знает, как чертить. Ушла она, можно сказать, благополучно и мирно. О ней Антон рассказал тому третьекурснику. Затем исчез, не забирая документов, и сам Юра Баранов. Слишком сложной оказалась для него высшая математика, не зря ведь он на первом семинаре, с числовыми матрицами, еле слышно выругался - услышал только Антон. И наконец – это было особенно жаль Антону – перестал ходить Виталик Трифонов. Он был, как это ни прискорбно, пьяницей, но пьяницей добрым, дружелюбным, такие ведь тоже бывают! При этом он и не курил! Сквернословил – это да, но Антон против этого ничего и не имел, слыша подобные выражения с малых лет.

Напряжённость с черчением у Антона в декабре достигла апогея. Один из двух меняющихся преподавателей, Юрий Константинович, обвинил Антона в том, что тот, оказывается, не знает математики.
– Как это ни странно, но проблема многих студентов технического вуза в том, что они математики не знают совершенно! – так объявил он.
Другой, более вольно выражающийся и более насмешливый, Сергей Владимирович, спросил:
– Ты с платного отделения что ли?
– Нет! – недоумённо воскликнул Антон.
– А то там они обычно ничего не соображают в математике!
– Да я вообще-то экзамен сдал на десять баллов!
– Какой экзамен, когда он был?
И тут за Антона вступилась уже Наташа Кирясина.
– Вступительный, по математике, – недовольно пояснила она. Ей тоже надоела такая манера обращения, хотя сначала и её обаял этот преподаватель.
– Да неужто? А здесь тогда отчего не соображаешь?
Антон не обнаруживал ничего общего между вступительным экзаменом и этими чертежами. Он иной раз не знал очерёдность, в которой надо показывать чертежи, и у него не оказалось нужного в данный момент альбомного листа. В таком случае Сергей Владимирович просто отплевался.

Напряжён был, соответственно, и отец Антона. Игорь Михайлович объяснял свои чертежи громко и нервно. А тут ещё приехала и Галина Архиповна и делала комментарий его жене.
– Валь, слушай! Может, тоже когда-нибудь поможешь! – сказала она шутливым голосом.
– Я счас всё брошу и уйду!! – совсем рассвирепел Игорь.
– Да я просто предложила ещё Валентине слушать. Чего ж ты сердишься-то? – пояснила она таким же интересным тоном.

Когда в квартире оказался ещё и Виктор Захарович, то есть все были впятером, как в старые добрые времена, у Игоря возник напряжённый разговор с женой по поводу всё тех же чертежей.
– …Я говорю, что здесь я мысленно сделал разрез, он не показан! Как ещё объяснять?!
– Ну, хорошо, а теперь с мыслями закончили! Что не мысленно теперь надо делать?
– Возьму сейчас бутылку вот эту распилю, чтобы яснее было! – он взял поставленную тёщей на шкаф бутылку минеральной воды.
– Где нужно делать разрез?! – в свою очередь повышала голос Валентина.
– Где хочешь! В голове у себя делай! – с этими словами Игорь вовсе выскочил из комнаты.

Виктор Захарович встревоженно заглядывал, а когда выскочил зять, и сам решил подать голос.
– Вот, давайте, я туда сейчас пойду и договорюсь, как следует! Как угодно договорюсь!!
– Ахга! – недовольно отозвался Игорь. – Тебя прям пустят через проходную!
– А чего ж, пустят! Везде меня пускали!

Галина Архиповна в это время лежала на диване и периодически даже улыбалась. Но когда к проблеме подключилась и она, тогда и настал ужас.

Однажды вечером на кухне у Валентины зазвонил мобильный телефон, мелодия которого не понравилась Антону. Та достала телефон из шкафа, и с ней заговорила мать. Антон отчётливо слышал бабушкин голос из Домодедова. Сначала Галина Архиповна говорила о всяких хозяйственных делах, из-за которых много лет не замечалось состояние Антона, а затем переключилась на нечто другое.
– …И завтра нанимаем!! Обязательно! О цене договариваемся и нанимаем!! Слышишь?! Никаких!! Всё, хватит!

Антон слышал каждое слово, понимал, что речь идёт об отдельных занятиях с кем-нибудь из «чертёжников», но только ему было противно. Так ли ему было нужно это черчение, чтобы из-за него что-то грозно повелевала бабушка?

Но в самый суровый день, в ту среду, когда собирались договариваться с Сергеем Владимировичем, у Антона неожиданно получилось сделать себе огромную разрядку.
– Да я ещё того твоего задания не видел, ты что, издеваешься что ли надо мной?! – разошёлся и Сергей Владимирович.
– Но вы же смотрели!
– Мало ли, что я смотрел, я же ещё не проверял!
– Вот ваша подпись! – Антон показал ему один из чертежей по прошлому заданию.
– Я не все их ещё проверил!
Вообще, Антон сразу заметил сходство Сергея Владимировича со своим отцом – и в наружности, и в манере речи и поведения.
– Ладно, поставлю, ну тебя в з…! – сказал преподаватель. Рассмеялась, как обычно, Катя. Она всегда сидела перед столом преподавателя вместе с Настей.

Успокоившись, Сергей Владимирович заглянул в журнал.
– У тебя, вроде бы, и посещаемость хорошая, и чертишь ты нормально.
– А что тогда не так? – подумав, спросил Антон.

Через секунду он услышал, как хохотнула Настя. Он переместил взгляд, который упал сначала на Катю, наклонившуюся от смеха, затем на Настю, запрокинувшую голову и хохотнувшую ещё раз. Затем она уткнула голову в парту и мотала ей. Только теперь до Антона дошло, что он здорово её рассмешил. Её никто так не смешил не только в институте, но и, возможно, вообще в жизни.
– Чего говоришь? – раздался вдруг настороженный голос преподавателя.
– А что тогда не так? – задорно повторил свой вопрос Антон. Но Сергей Владимирович продолжал молча смотреть на него глазами в красных прожилках. – Если у меня посещаемость хорошая и черчу я нормально?
– А-а… Да ты просто медлишь больно. Медленно показываешь всё это – последовал вздох.
Далее происходил обычный разговор преподавателя со студентом. Антон чувствовал себя теперь гораздо легче и уверенней.
– А вот это показывал?
– Да, показывал Юрию Константиновичу.

 В этот момент Антон посмотрел на Настю впервые после её хохота. Она уже собирала вещи, но при этом всё улыбалась. Показалось, что так смеяться действительно можно только раз в жизни. И совершенно неожиданно, безо всяких поводов и выжиданий, Антон подарил ей такое настроение! Вот это прорыв!

…Тем временем возле ограды МЭТИ под снегом стояли отец и бабушка. Выйдя  из проходной, Антон увидел возмущённую бабушку и резко отошедшего от неё отца.
– Он ещё там, «чертёжник»! – сообщил он. – Не выходил, подождать его надо! С ним же надо поговорить, да?

Антон вернулся в проходную и стал смотреть на тех, кто выходил через вертушку. От напряжения он ощущал давление под ложечкой. Увидел задержавшуюся Катю.
– Не выходил ещё препод? – обратился он к ней, и та мотнула головой.
В проходную вошла и Валентина.
– Всё, вот он! – сказал Антон, увидев Сергея Владимировича. Он отметил, до чего же тот похож на его отца! И одежда точно такая же, и кепка, и усы, и сигарета в зубах! Только преподаватель уже весь седой, а отец пока ещё нет.
– Сергей Владимирович!
– Чего? – отозвался тот с сигаретой во рту.
– Сейчас мой отец хотел бы с вами поговорить, – это пришлось повторить ещё раз.
– По поводу чего?
– По поводу учёбы моей, – преподаватель как-то смущённо заулыбался. – Игорь Михайлович его зовут, – тот снова смущённо посмотрел на Антона.
Через несколько секунд произошла встреча двух этих похожих людей.
– Здравствуйте, Сергей Владимирович! – обратился Игорь Михайлович.
– Здравствуйте, здравствуйте! – как-то странно заговорил, будто заблеял «чертёжник».
– Я вот хотел узнать: как у сына успехи с черчением?
– Да ничего-о! Голова у него работает!
– А нужны какие-нибудь дополнительные занятия?
– Да что вы, нет, всё нормально!
– Точно?
– Да то-очно!
– Ну, тогда ясно, всего доброго!
– Да-да, всего доброго!
Антон с мамой в это время прошли вперёд и уже сели в машину с бабушкой. Слышали они только конец разговора. Игорь сел за руль.
– Ну чего? – спросила Валентина.
– Ничего, сказал, что всё у него нормально, голова работает и ушёл!
– Вот и всё, видишь? Не стал он договариваться, – прокомментировала она матери.
– А где ты была? – вцепилась та в дочь.– Где ты была?!
– Но ничего, хоть так поговорили, уже какое-то продвижение, – и Галина Архиповна слегка успокоилась.

Игорь ещё должен был везти тёщу в Домодедово. При заезде в московскую квартиру ему было предложено поесть.
– Я уже сыт! – резко ответил он.
– Чего? – переспросила Галина Архиповна.
– Он сыт! – повторила дочь.
– А-а, сыт! – многозначительно протянула Галина Архиповна.

С химией у Антона дела вдруг поправились. На следующей лабораторной он всё успел и в конце определил вещество в пробирке – хлорид никеля.

Но главным успехом для него было то, что он вдруг сделал с Настей. Так её рассмешив, он однозначно превзошёл всяких матвеевых, воронковых, климушкиных и всех прочих! Вот теперь-то у Насти Ливневой заметно поменялось отношение к Антону Хибарину. Невозможно было представить, что это произойдёт в результате его разговора с «чертёжником», а не с ней.

На следующий день был английский, и Антон тихо подошёл к тому подоконнику, где готовились девушки.
– А, Антон пришёл, – тихо сказала Настя. – Привет! – сказала она ему со сдержанной улыбкой. Антон ответил тем же.

На занятии он добавил ещё кое-чего весёлого. Преподаватель английского никак не мог запомнить студентов, хотя у него была только половина группы. Он снова производил перекличку.
– …Матвеев!...
– Вышел покурить! – деловым голосом сообщил Антон. (Когда он только заходил в здание, ему встретился выходящий Ваня Матвеев). Он заметил, как засмеялась Женя Синёва. Настя же сидела прямо перед ним, и он не видел её лица.
– А-а, вышел… А он хоть вернётся? – спокойно спросил Борис Андреевич.
– А вот этого я как раз не спрашивал!
И тут Настя обернулась к Антону, смеясь всё так же – показывая оба ряда зубов. Она сама показала, что он её снова повеселил.
– Я уже как-то потерял надежду его увидеть, – продолжил преподаватель.
Вскоре зашёл с извинениями Ваня, и Настя весело посмотрела на него. Только сам Ваня был невесел – нервничал. Во время чтения перевода он брал карандаш Антона и водил им по воздуху вверх-вниз. Антон спокойно отобрал у него карандаш. Также Ваня часто вздыхал и как-то растягивал лицо.
– Давай, подсказывай! – требовательно шептал он Антону, судорожно толкая, и тот подсказывал, что мог.
– А чего ты весь изнемогаешь? – не выдержав, спросил Антон.
– Кто? Я? Ничего!

После занятия Антон решил на ходу выспросить что-то у торопящегося Вани о черчении.
– Я хотел спросить: а как у тебя отношения с преподом…
– С каким? – перебил Ваня.
– По черчению, с Серегой-Вовой.
– А как? Нормально, а что?
– А за что он тебя вчера мерзавцем назвал?
– Да это он так, выделывался. Мне вообще тот больше нравится, другой.
– Да, поинтеллигентнее, – согласился Антон. – А этот – не препод, а какой-то колхозник! – Ваня усмехнулся. – Нормально так сказать: «Поставлю, ну тебя в з…»?
Ваня всё спешил…

Следующий вечер. Пятница. По химии – уже не лабораторная, а тестирование с листками. Все подгруппы сидели в одной лаборантской. И снова в глазах Антона выделялась из всех своим очарованием Настя. Её тёмные волосы снова были распущены и волнисты, как в момент их первого разговора. А что ещё было дивно – теперь и она замечала Антона не менее быстро, чем он её.
– Привет! – тихо сказала она, улыбнувшись, можно даже сказать, нежно.
– Привет, Насть, привет! – в упоении пошептал Антон. Она всё ещё улыбалась.
Антон стал усаживаться в тесноте вместе с Виталиком, который доучивался здесь последние дни.

На том тестировании особых проблем у Хибарина не возникло, только лишь листок куда-то сдвинулся из-за тесноты.
– Мой листок куда-то уплыл, – сообщил он Виталику.
– Эх, Антуан! – сказал тот, подавая листок.

Итак, у Антона в отношении Насти возник очередной период упоения… И закончился на следующей неделе… В среду по истории было ещё одно тестирование, последнее.
– Приве-э-эт! – протянула Настя с третьего ряда, когда Антон садился на первый. Она так протягивала это слово только тем, кто был ей особенно приятен. И вот, Антон в течение семестра наконец-то этого удостоился.
– Антон, а ты брал в библиотеке по истории какой-нибудь учебник? – спросила Анастасия после некоторой паузы.

Антон ответил, что нет, заметив, что только теперь она обратилась к нему по имени – впервые после того давнего первого разговора, когда она сказала, что с удовольствием называла бы его по имени.
– А сколько ты получил за прошлое тестирование?
– "Четыре".
– Почему "четыре", что случилось?
– А «пятёрку» вообще только один Виталик получил.
– Но ты же сидел рядом с ним! – с весёлой досадой сказала Настя.
– Значит, упёртость моя меня подвела.

Антон тоже решил начать свою тему.
– Насть, а как ты относишься к преподу по черчению?
– К какому – их двое?
– К Серёже-Вове.
– Ну, они все – мои преподаватели, и ко всем я хорошо отношусь, а что?
– Просто я не заметил того момента, когда преподы начали так выражаться!

Тут Настя рассмеялась, хотя и совсем не так, как на последнем черчении. А вот Антону то, как она рассмеялась, что-то не очень понравилось. Она сначала вытянула губы вперёд, словно хотела что-то сказать, а затем растянула их в улыбку. Смеясь, она потрясала пальцем, но Антон всё равно тихо процитировал преподавателя. Улыбнулась и сидящая с ней Оля Топоркова, на которую она посмотрела.

На тестировании Антона снова толкнули сзади. Настя попросила это сделать Катю.
– Антон, у меня тоже четвёртый вариант! – сообщила Настя, разглядев через ряд цифру на его листке.
– Надо же!
– А он и рад! – деловито подметила Катя.

И вот они стали сверяться друг с другом. Иногда Настя настаивала на своём варианте, с которым Антон не соглашался и молча выбирал другой.

Были ещё какие-то странные моменты, когда Антону Настя казалась отчего-то не такой уж красивой. Один раз мы уже указали – когда она засмеялась. Во время тестирования со взаимной сверкой Антону показалось, что у этой волнующей его девушки разрез глаз слишком уходит в стороны, хотя раньше это нравилось. «Может, это оттого, что волосы у неё опять собраны по-старушечьи?».

Прошла история, а за ней и черчение, и довольно удачно. Юрий Константинович, хоть и неофициально, но неплохо оценил сделанные отцом Антона на данный момент чертежи. Настя покинула аудиторию раньше Антона, но он её ещё увидел…

…На проходной перегородили столом проход с одной стороны от вертушки – там образовалась грязная лужа. Пришлось проходить с другой стороны. Проходя там, Антон подошёл ближе и заметил затылок Насти – её заколку и хвост. Лицом же она уткнулась в грудь какого-то здорового, высокого парня, который широко улыбался и обнимал её обеими руками. У Антона внутри как-то всё осело, но он постарался не замереть на месте и в недоумении, оглушённый, всё же вышел из проходной. У машины его ожидали оба родителя. Антон постарался придать себе бодрый вид.
– Новости у меня неплохие! – сказал он, имея в виду, конечно, черчение.

Дома Антон всё-таки рассказал матери об увиденном в проходной. Старался он рассказывать отстранённо, как о чём, не затрагивающем его. Но Валентина всё же заметила на его лице явное огорчение.
– Что такое? – спросила она.
– Да вот, думаю, что зачёт ещё по черчению, чертить всё-таки самому придётся, – отговорился он.
– А-а… А я думала из-за Ливневой расстроился.
– Да нет! – всполошился Антон.
Он вспоминал, как перед предыдущим занятием по черчению Настя говорила кому-то по мобильному телефону: «Андрюш, я не смогу ко стольким быть!». Хотя она однажды называла так и Андрея Воронкова, но теперь это был явно не он, так как он сидел в аудитории сзади. Антон тогда особо не задумался, кто этот Андрюша – брат или ещё кто. Теперь он увидел, каков этот Андрюша… Хотя и Антон далеко не маленький, но тот – ещё выше, волосы тёмные, густые. Он и увозит её на белом «Вольво». Вот из-за кого она была так счастлива в день неудачной лабораторной Антона по химии… Нет, всё-таки гораздо большее воздействие на состояние Антона, чем черчение и все прочие предметы, оказывала эта девушка, которая впервые обратилась к нему в конце августа, когда он у расписания случайно пощекотал её папкой…