Ты не поймёшь...

Иоланта Сержантова
- Блажная ты!
   Я смеюсь:
- Отчего же?!
- Ну, скажи на милость, чему ты сейчас улыбаешься, а?! Чему ты радуешься-то?!
- Да что такое, не пойму я...
- Ну, ты стоишь и трёшь эту чумазую раковину. Минут десять уже скребёшь и улыбаешься от виска до виска.
- От уха до уха...
- Да какая разница?! Что ты там в раковине нашла, что?! Просвети меня, неумного!
- Ты не поймёшь.- отвечаю я и вновь принимаюсь скрести и тереть налёт глины, которая с завидной регулярностью придаёт сияющему корыту раковины замызганный неопрятный  и запущенный вид. Я не слишком люблю возню по хозяйству, но в обычных делах всегда можно отыскать некий момент, который окрасит любое действо в приятные сердцу краски.

Если представить, к примеру, что под ногами у тебя не банальный пол, а палуба корабля, то драить палубу окажется намного интереснее. Полуденное солнце заменит торшер, морской ветер ворвётся в настежь  распахнутые окна... Шторы взовьются парусами! Можно даже слегка пошалить и плеснуть из ведра на середину комнаты, так чтобы не затекло под плинтус, на беду соседям снизу.

- Ты ненормальная?
- ?
- Тринадцать часов выдавливать косточки из вишен! Вся кухня в вишнёвом соке...
- Это не сок. Это кровь.
- Откуда? Ты порезалась?
- Нет. Это нормальная вишнёвая кровь.
- Фу ты. Дурёха. Иди ляг, завтра доделаешь.
- Не могу. Я обещала.
- Что? Кому?
- Вишне обещала, что, если она вырастет и у неё будут дети, то все они будут пристроены. Ни один не пропадёт.
- Кровожадно звучит, не находишь?
- Почему?
- Ты ж их съешь.
- Ну... в общем. Да. Ты тоже, кстати.

А я всё ещё стою и тру раковину.
В ней давным-давно отражается моё розовое от работы лицо. Кабошон капель воды из-под крана смешивается с солёными струями, что текут по щекам.
- Ты скоро?
- Угу...
- Ты плачешь?
- Нет...
- Иди, я домою.
- Не надо, я сама. Уже почти всё...

Я старательно намыливаю перчатки хозяйственным мылом и полощу их. Так долго, пока не становится чересчур жаль самой воды и жителей Африки, что страдают от её недостатка. Мне неинтересно тратить жизнь на пустую болтовню или бессмысленную работу. Но я не упускаю любой возможности надеть резиновые перчатки, чтобы ощутить их невозможно приятный запах. Это аромат надувных игрушек и воздушных шариков из детства. Они были такими же восхитительно резиновыми. И понарошку рвались из рук на весёлом первомайском ветерке. А на самом деле, лишь хотели проверить, насколько крепка связь между нами. Оказалось, что сильна.

- Ты всё-таки плачешь.
- Ну, понимаешь... Почему этого больше нет? Несправедливо так!
- Чего нет-то?
- Детства!
- По-моему, ты совершаешь большую ошибку.
- Что ты имеешь в виду?
- Надо радоваться тому, что есть сейчас. А рыдать над тем, что прошло... Давай-ка, иди умойся, а я тут сам. И, знаешь, завтра я тебе куплю такой большой шарик, что ты будешь рыдать, вспоминая о нём ещё лет сорок, не меньше.
- Сорок? А чего так мало?!
- Ну, на тебя не угодишь!