Литературная Студия "Новый Эксперимент". 31 августа 2018 года
Журнал "КАЛЕЙДОСКОП" № 1 (По страницам нашего сайта).
Для удобства читателей публикуется в четырёх частях.
******************************
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ЖУРНАЛА
******************************
Приближается 1-ое Сентября - День Знаний. Наш общий Праздник! Очень хочется, чтобы этот день был светлым и радостным.
Перелистывая страницы нашего Журнала, мы вспомним добрым словом родную школу, своих учителей и школьных друзей.
Учителя расскажут о своих очень разных, но таких дорогих сердцу, учениках, в каждого из которых они вложили часть своей души.
Мы вспомним хорошие, добрые фильмы о школе. Споём старые, но не забытые песни.
Мы поговорим о проблемах воспитания детей, о том, как сделать их образованными и счастливыми людьми.
Мы и погрустим, и посмеёмся, и поднимем бокалы за школу, за учителей, за счастье жить на нашей прекрасной планете Земля!
Мы живём в разных городах и даже в разных странах, но всех нас объединяет любовь к Родине, к школе, к общему прошлому.
Предлагаем в этот праздничный день послушать и спеть знакомые всем нам песни:
1) "Школьный вальс" http://www.youtube.com/watch?v=yFpRs2lfLfA
2) "Журавлиная песня" http://www.youtube.com/watch?v=UBwjF2nRzAE
(Из фильма "Доживем до понедельника")
3) "Когда уйдем со школьного двора" http://www.youtube.com/watch?v=tNU8IwDNqfA&t=40s
(Из фильма "Розыгрыш")
4) "Школьные годы чудесные!" http://www.youtube.com/watch?v=GwR8c8j6wYo
5) "Не повторяется такое никогда" http://www.youtube.com/watch?v=5O7octxdpw8
"НАШИ АВТОРЫ О СВОИХ НЕЗАБЫВАЕМЫХ ШКОЛЬНЫХ ГОДАХ":
1. Эльмира Пасько "Словари, или Что такое любовь"
Вплоть до восьмого класса я не знала, что на свете есть толковые словари русского языка (простой орфографический словарик у нас дома, конечно, имелся, а вот других не было). Это может показаться странным, ведь сейчас о толковых словарях все знают чуть ли не с детсадовского возраста, но я училась в послевоенное время в глухом кубанском селе, хорошие книги тогда было трудно купить.
Сомневаюсь, что и наша учительница русского языка и литературы подозревала об их существовании. Она давала такие разъяснения, которые часто не подходили по смыслу. Спросишь у неё «Что такое сепаратный мир?» (встретилось в учебнике), а она, слегка помявшись, отвечает: «Ну, это такой... позорный мир». Я записываю, дома перечитываю фразу с непонятным словом, но объяснение «позорный мир» никак не вяжется! Потом уж нашла сама: «отдельный, заключённый отдельно от военных союзников».
В другой раз хотела узнать, как расшифровывается ТАСС («ТАСС уполномочен заявить»). Она ответила: «Тайное агентство Советского Союза». Опять нестыковка: если тайное, так зачем этот ТАСС каждый день раскрывает тайны — нельзя же! Значит, опять не то. А спросить не у кого.
Обращаться к учительнице становилось опасным — это уже ощущалось мною всё сильнее. Вычитала в «Морских рассказах» Станюковича выражение «мириады звёзд»; оно понравилось своей необычностью и певучестью (не то что громыхающее «миллиарды», а мириа-ады!). Там, кстати, и сноска была: мириады — неисчислимое количество. При первой же возможности применила новое слово в сочинении «Как я провела лето» в предложении «Мириады звёзд сияли на небе». Довольная, сдала сочинение.
Учительница переправила мои "мириады" на "миллиарды" да ещё засчитала как две (!) ошибки. Обида моя плескалась через край: почему аж две? Оценку за плохой почерк она снижала — с этим я уже смирилась (почерк и вправду неважный), а тут за что?
Сбегав в библиотеку, я принесла ей первоисточник. И вот учительница вместо того, чтобы похвалить меня, такую умную, такую любознательную, такую начитанную девочку, начала стыдить: «Вечно ты, Пасько, выламываешься. Ишь, умная какая выискалась!..».
Она рассердилась не на шутку. Оценку она не исправила. Когда она кричала, от неё пахло луком. Жила она бедно. Но учителей мы, тогдашние ученики, считали небожителями, а она оказалась такой же, как и мы: она ела лук. Это меня поразило.
Я любила читать медленно, вникая в значение каждого слова. Когда встречалось непонятное, выписывала его и старалась найти разъяснения в книжных сносках или же пыталась дать собственное толкование — в меру своего понимания, конечно.
И до сих пор уважаю себя тогдашнюю, четырнадцатилетнюю, за то, что вовремя догадалась, своим умом дошла: надо располагать все слова по алфавиту. Так будет удобнее искать. Правда, для этого нужно завести целых тридцать тетрадок (по числу значимых букв в алфавите), а денег у меня не было.
Пришлось ждать какого-то праздника (только по большим праздникам мама могла давать нам по 50 копеек на конфеты). Тетрадь тогда стоила две копейки. Купила сразу пачку — 25 штук, недостающие тетрадки выменяла на ленточки, коробочки и прочие детские ценности у других ребят.
Работа закипела. Я отдавала себе отчёт, насколько важным делом занимаюсь. Мне давно хотелось сделать что-нибудь полезное для всех. Пусть работа займёт много лет, но ученикам потом ни у кого не нужно будет спрашивать значение слов: раскроют мой словарь — и, пожалуйста, читайте разъяснение. Я и не подозревала, что составляю... толковый словарь. Не знала, что их, словарей, справочников, энциклопедий, на свете много, и всё давно объяснено, и все велосипеды изобретены. Мне ещё предстояло это узнать и получить положенный судьбой щелчок по носу.
Ученики действительно стали чаще обращаться ко мне, а не к учительнице (и она об этом узнала): «Эля, скажи: «проблема» — это что значит?». А я как раз недавно нашла и вписала «проблему» в свою тетрадку на «П»: «Проблема — это вопрос, требующий разрешения». Я начала задирать нос: как много знаю!
И вот однажды я получила задание... такое сложное задание, которое не могла выполнить очень долго. Ко мне подошла рослая красивая десятиклассница (тогда это был выпускной класс) и, розовея от смущения, попросила найти объяснение слова «любовь».
Я была польщена столь высоким доверием. Раньше-то ко мне обращались только одноклассники, а тут десятиклассница, а если учесть, что она по два года сидела в четвёртом и седьмом классах, то ей вообще было уже около девятнадцати лет. И такой солидный человек обращался ко мне, восьмикласснице!
Сгоряча я тут же пообещала найти ей это слово, не представляя, какое непосильное обязательство взяла на себя. Было это в середине зимы.
К сожалению, пошла я по ложному пути: читала книги наугад — вдруг толкование нужного слова попадётся само. Но удача не приходила. Дело шло к весне, а результата всё не было. Личный опыт тоже не помог выработать подходящее разъяснение: сама я ещё влюблена не была. В ту пору мы вообще должны были знать только три вида любви: к Родине, к Коммунистической партии и к родителям. Я чувствовала, что это не подходит, должно быть ещё что-то возвышенное — то, о чём пишут в стихах и романах.
Десятиклассница уже два раза подходила ко мне с вопросом: «Ну, нашла?» — «Нет пока. Ищу», — виновато отвечала я.
А на дворе началась весна, пригревало солнышко, таял снег, и вот десятиклассница в третий раз поймала меня в узком школьном коридоре, грозно надвинулась и сказала только одно слово: «Ну?!».
Мне опять нечего было ответить. Я честно не вылезала из библиотеки, листала десятки книг... Безрезультатно. Уж такое слово неуловимое попалось: вроде в жизни и есть оно, а объяснения ему нет. Библиотекарше порядком надоело моё ежедневное присутствие (она не любила вязать носки при свидетелях), и она спросила, почему я сижу тут и листаю книги, а не читаю их дома. Пришлось рассказать про свой словарь, благоразумно опустив главное: про любовь (а то бы она мне такую любовь показала — на всю школу опозорила!).
Пожав плечами, она сказала:
— Да лучше я тебе словарь Ожегова дам.
До сих пор помню тот ржавый ключик, которым она открыла застеклённый шкаф. Вынув фолиант в буровато-зелёном переплёте и стряхнув с него пару сухих тараканов, библиотекарша пояснила: «Справочники и словари на дом не выдаются, но ты возьми пока, а завтра принесёшь».
С трепетом раскрываю громадную книжищу посередине — и первое же увиденное слово — «Проблема». Толкование: «Сложный вопрос, задача, требующие разрешения, исследования». Правильно! Почти как в моём словаре. Нет, ну до чего же здорово! И только хотела полистать назад, до буквы «Л», как библиотекарша подала голос:
— Ну, тебе дали словарь домой — чего ты тут стоишь?
Книга была огромная, в портфель не влезала. Я прижала её к себе и как на крыльях полетела домой: сверять словари.
От нетерпения я мчалась во весь дух (а бежать было километра два), на середине дороги устала, совсем запарилась, расстегнула пальтишко, сбросила шапчонку, положила тяжёлую книгу на пенёк, раскрыла её и нашла наконец слово «Любовь».
То, что я прочитала, окатило меня холодным душем. Я ничего не поняла. Там было написано: «чувство самоотверженной и глубокой привязанности...». О том высоком, необъяснимом, таинственном, волнующем, красивом, которое я смутно представляла, сказано такими холодными и суконными словами? Что такое привязанность? У нас в селе привязывали коров, коз и привязывали не глубоко, а крепко. А самоотверженный — это что? Какое скрипучее и рычащее слово... И всё вместе это означает Любовь? Какой ужас! Я долго стояла в недоумении.
До меня медленно доходило, что такое нельзя говорить моей десятикласснице. Просто нельзя. Ничего не поймёт, подумает, что насмехаюсь, — и прибьёт! Или так дёрнет за ухо, что до вечера ойкать будешь. Рука у неё, говорили, была тяжёлая.
Что же мне делать? Стало так досадно! Ну почему, почему нельзя было дать пояснение к слову ЛЮБОВЬ как-нибудь по-иному, по-человечески: чтоб прочитаешь — и сразу понятно стало всё то, из-за чего люди совершали подвиги, писали стихи, делали глупости, стрелялись на дуэлях, увозили чужих невест прямо из-под венца, убегали из дома без спроса у родителей, растрачивали казённые деньги, начинали войны, пели серенады под балконом лунной ночью, сходили с ума, уезжали на Кавказ, отправлялись вслед за мужьями в холодную Сибирь, сочиняли прекрасную музыку, теряли аппетит и сон, сооружали дворцы и замки, которые сохранились до сих пор, наставляли мужьям рога, писали длинные нежные письма, травили соперников сильными ядами или травились сами, посвящали любимым великие географические открытия, уходили в монастыри, бросались в омуты, пруды, реки, озёра (а также прыгали с высоких скал в море); то, из-за чего и сейчас люди травятся, пишут стихи (только бумагу переводят), делают глупости, бегают в самоволку, выводят новые сорта тюльпанов, роз и других цветов, бросают жён и детей, уезжают на край света, теряют аппетит и сон, царапают на стенах заветные имена, сбегают из загсов в день свадьбы, без конца посылают друг дружке короткие эсэмэски, пропускают уроки, дёргают девочек за косички, в городах лазают в чужие окна через балконы, рискуя жизнью, на большой высоте (да-да, я знаю, я читала!); в общем, что же она за штука такая, эта ЛЮБОВЬ, из-за которой люди в каждом столетии не знают покоя, делают что-то необычное и вечно наступают на одни и те же грабли?!. Тут даже взрослые не могут разобраться, а уж дети и подавно.
Увы, ничего не объяснил мне словарь, не дал ответа на такой важный вопрос.
В оправдание Ожегова могу лишь сказать, что я потом немало словарей пересмотрела, но такого определения, от которого затрепетало бы сердце, жарко взыграла и быстрее помчалась по жилам кровь и захотелось бы воскликнуть: «Ах, правда! До чего же верно!» — такого определения ни в одном толковом словаре, ни в одном самом толстом справочнике и ни в одной самой лучшей энциклопедии я не встречала.
Видно, те филологи и большие учёные, кому поручали писать словарную статью на букву «л», никогда ничего такого не испытывали, знать не знали, ведать не ведали, не читали ни Петрарку, ни Шекспира, ни Пушкина, ни даже советского Степана Щипачёва, который пытался доходчиво объяснить суть явления через отрицание: «Любовь — не вздохи на скамейке и не прогулки при луне».
А между тем...
Ромео и Джульетта, Пигмалион и Галатея, Орфей и Эвридика, Одиссей и Пенелопа, Данте и Беатриче, Петрарка и Лаура, Тристан и Изольда, Отелло и Дездемона, Хосе и Кармен, Лейли и Меджнун, Пер-Гюнт и Сольвейг; наши русские Пётр и Феврония (о них моя бабушка Александра Максимовна поведала мне как чудесную сказку, когда я училась ещё в третьем классе); Руслан и Людмила, капитан Грей и Ассоль...
Многих из них нет ни в справочниках, ни в учебниках истории, потому что эти живые и вымышленные герои не завоёвывали чужих стран и не правили государствами, но они живут в наших сердцах.
Есть такое старинное изречение: миром правит любовь. И разве это не так?
Сколько их было на свете, разных завоевателей и правителей — фараонов, императоров, диктаторов, царей, королей, шахов и султанов, — а кто им рад, кого из них помнят с восхищением и нежностью? Да, пожалуй, никого. И чего этими завоевателями восхищаться-то? Столько крови пролили, уйму народа угробили, погубили чьих-то сыновей и отцов, принесли горе в каждую семью... Что же тут хорошего?
Некоторые умники говорят: «Без войн не было бы истории». Сказать бы этим романтикам, начитавшимся книжек о завоевателях: вам-то тепло сидеть в своих кабинетах и рассуждать так, а солдатам каково? Ведь на войне всегда то холод, то жара, то дождь и грязь, руки помыть совершенно негде, а ещё часто убивают или ранят. Конечно, когда ранят не тебя, это не больно, поэтому и не жалко людей.
И напрасно разные завоеватели думают, что если войдут в историю, то их потом будет приятно вспоминать. Спросили хотя бы школьников, так те ответили бы, что ученики вообще терпеть не могут все эти исторические войны: одних дат, их начал и концов вызубрить надо сколько!
А чем ведь всегда кончалось? Империи те развалились все до одной. И всё прахом пошло, напрасно старались, только людей зря губили. Так какая же радость помнить всяких захватчиков?
А вот этих, которые завоевали наши сердца без всякого оружия и правят нашими лучшими чувствами, люди берегут в своей памяти.
Учителя не заставляют учеников запоминать их, грозя поставить за незнание плохую оценку: их и так не забывают, называют их именами своих детей, славят в стихах и песнях всех стран.
Эти герои совершили только один подвиг — подвиг любви — и тем обессмертили себя. И это оказалось в тысячу раз важнее, чем присоединить к своему государству кусок чужой земли. Влюблённым чужого не надо, они богаты красотой своих чувств — и этим дороги всем нам.
Короче говоря, нигде-нигде в словарях не было сказано про любовь так светло и возвышенно, как я это чувствовала, но выразить словами тоже не смогла.
И, если уж речь зашла о том, замечу попутно. Когда училась в институте, прочитала не то в «Известиях», не то в «Комсомолке» фельетон: в каком-то большом справочнике (чуть ли не в Большой Советской Энциклопедии) не оказалось толкования слова любовь. Вообще. Пропущено. Как будто и нет такого в природе. Впрочем, чего ж вы хотите? В стране, где не было секса, и про любовь нечего вспоминать!
Закрыв словарь и забыв застегнуть пальто, я уныло продолжила свой путь домой. На плечи давило теперь уже две беды. Первая: не знала, что я скажу десятикласснице; вторая: то, о чём мечтала, уже сделано другими. Я оказалась не у дел. А ведь так настроилась за много лет своей жизни написать большой и хороший словарь. Теперь, выходит, ни к чему? У меня отняли мечту и дело жизни. Надо было менять жизненные планы. Я стояла на распутье...
Правда, в четырнадцать лет крушение жизненных планов переживается не так трудно, как потом. Я, конечно, погоревала, что Ожегов так поторопился и раньше меня составил свой Словарь, но делать было нечего. И, пока синица (то бишь словарь) была в руках, я, даже не пообедав после школы, принялась из чужого большого словаря переписывать значения слов в тощие свои тетрадочки, потому что книгу предстояло завтра вернуть в библиотеку. Переписывала только незнакомые слова, остальные старалась запомнить.
И тут случилось маленькое чудо. За него я благодарна весне. Это она подарила мне глоток свободы. Ведь я мчалась домой расхристанная, а весной так легко подхватить простуду. Нос, конечно, заложило, поднялась температура. Радость какая! Отличный повод не идти в школу. Как и все ученики, я простуду очень любила: где ещё возьмёшь такие внеплановые каникулы?
Простуда — это не так уж и больно, зато стоит трёх дней свободы, это вам каждый скажет. Все твои одноклассники дрожат на уроках, а ты полёживаешь себе — и в ус не дуешь. К тебе приходят робкой стайкой друзья, приносят что-нибудь вкусное и школьные задания.
Вкусное можно съесть, а уроки не учить — и ничего тебе не будет. Наоборот, все ученики встанут за тебя горой: она болела! И учителя вместо того, чтобы поставить вполне заслуженную двойку, вынуждены с кислой миной сочувствовать тебе.
Пользуясь своей неслыханной удачей, я продолжала переписывать ожеговский словарь. Счастье длилось недолго: через три дня простуда пошла на убыль. А у меня не закончена работа. Я, конечно, схитрила: улучив минутку, выскочила в одном платьице во двор, немножко постояла, полизала сосульки, чтобы продлить дни болезни.
Только у нас дома много не напритворяешься. Мать-то у меня — медик. Она мигом всё поняла, принесла здоровенный шприц, заправила его и коротко сказала: «Поворачивайся!». И все мои хвори как рукой сняло.
Словарь я успела переписать до буквы «П» и как ни умоляла библиотекаршу дать мне на воскресенье книгу, она не согласилась и даже покричала на меня немножко за то, что так долго держала на дому справочную литературу. Ссылки на болезнь в счёт не шли. Когда она заперла Ожегова на свой ржавый ключ, то сразу успокоилась: теперь порядок, теперь справочная литература на месте. И словарь больше не дала. Она была человеком долга.
А мне позарез надо было узнать ещё одно слово, для тетрадочки на «Ш»; оно давно было выписано и дожидалось своей очереди быть объяснённым. Это слово шпандырь.
Оно гвоздём сидело в моей памяти и не давало покоя с тех пор, как я прочла рассказ А.П. Чехова «Ванька». Это когда его герой Ванька Жуков пишет «на деревню дедушке»: «Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятёнка в люльке и по нечаянности заснул». Сноски в тексте не было, и я недоумевала: чем же можно было избить мальчика? И лишь несколько лет спустя узнала из другого словаря: шпандырь — это специальный ремень у сапожников, которым они прикрепляют к своей ноге обувь во время починки. Значит, Ваньку Жукова били ремнём, узнала наконец я.
...Однако меня ждала ещё неминуемая встреча с десятиклассницей. И вот идёт она — большая, красивая, с толстой русой косой; а я ума не приложу, что ей сказать, и, не дожидаясь вопроса, от великого отчаяния издали в полный голос ору:
—То, что ты спрашивала, не имеет объяснения! Этого в словаре нет! Это надо самой чувствовать — понимаешь ты? Только чувствовать — и всё!
— Только чувствовать? — как-то необычно задумчиво проговорила она, мечтательно заулыбалась и пошла от меня прочь. Потом обернулась и сказала:
— Ты это, смотри... Никому про меня не болтай, а то... — и она показала мне крепкий кулак будущей доярки.
Я пообещала держать язык за зубами — и клятву свою сдержала. Дело прошлое, она через три месяца — сразу после окончания школы — вышла замуж за своего любимого, живёт с ним счастливо, у них уже внуки; но я про тот случай так никому и не рассказывала (вот вам — первым).
Учительница моя бережно донесла свою неприязнь ко мне до самого выпускного экзамена и сумела-таки поквитаться: как мне потом рассказали, не без её участия снизили мне оценку на экзамене за пропущенное в сочинении Тире и слово «невозможно», написанное якобы раздельно.
Дело в том, что я нередко пишу слова с разрывом, даже «мама» могу написать как «ма ма». А тут, как на грех, попалось «не», а с ним, сами знаете, шутки плохи! Но из-за волнения на экзамене мне было не до того.
Учителя начали спорить: считать это ошибкой или простой опиской? (От этого зависела оценка в аттестате). Рядом было сколько угодно слов, написанных с небольшим разрывом — такова уж особенность моего почерка.
Можно было толковать и так и этак.
Одни экзаменаторы предлагали не обращать внимания на пробел, другие, в том числе и моя учительница (я по привычке называю её моей учительницей, хотя после седьмого класса она у меня больше не преподавала) не соглашались. Ах, какой замечательный аргумент она нашла, чтобы переубедить коллег:
— Вы посмотрите, какой тут разрыв. Муха пролезет!
Мух она любила. Вернее, не самих мух, а различные фразеологизмы с этим ключевым словом. Чуть что — она:
— Сидишь тут как сонная муха!
— Какая тебя муха укусила?
— Ну, опять слетелись как мухи на мёд!
— Тишина! Сидеть так, чтоб слышно было, как муха пролетит!
И она-таки убедила остальных силой образного слова. Экзаменаторы перестали заниматься делом, начали представлять себе мух (кто как мог), глядели на пробел, прикидывали: пролезет или нет? Большинством голосов решили всё же, что муха средних размеров может пролезть, а уж маленькая — точно пролезет! Тут моя бывшая учительница кстати напомнила, что и Тире в приведённой мною цитате пропущено... Нет, никак нельзя пятёрку ставить. И поставили мне четвёрку. Я и раньше мух не любила, а после того случая вообще их терпеть не могу.
И вот поди знай, где найдёшь — где потеряешь, и куда повернёт тебя твоя линия жизни. Если бы тогда всё обошлось благополучно и получила я пятёрку, то никогда б не стала обращать внимание на знаки препинания и не написала бы о них книгу. А выходит, по милости своей учительницы написала. Так должна я ей сказать спасибо или не должна?
Никаких обид на неё не держу. Давно уже. С тех самых пор, как поразил меня запах лука, исходивший от неё. Со времён голодного послевоенного детства мне было хорошо известно: лук и картошка — это еда бедных. Вот почему я тогда как-то сразу обмякла, забыла про свои мириады-миллиарды и прочие мелкие обиды. Каким-то шестым чувством в ту минуту я поняла: она не была счастливой. Никогда.
Свои тетрадки я потом долго находила и выбрасывала, потому что выросла и покупала настоящие словари. Хотя одну-то, пожалуй, надо было оставить на память о детстве и о том, как я тогда понимала значение слов.
Подходила я к делу ответственно, отдавая отчёт, что моё личное толкование может быть неправильным. Такие слова непременно помечала квадратиком, чтобы отличить от пояснений, выписанных из книг. Вот, например, в тетрадке «И» слово «импровизация». Впереди стоит квадратик. Своё толкование зачёркнуто, сверху написано уже правильное, ожеговское.
Моё было: «Импровизация — это такая вдохновенная речь, когда сам не знаешь, что скажешь в следующую минуту». Вот так я тогда понимала импровизацию. Разночтений оказалось немало, но авторитету Сергея Ивановича Ожегова я доверяла полностью и свои объяснения повычёркивала.
Помню, привело меня в недоумение слово «лунь». У меня было: «старик с белой бородой, как у Деда Мороза». Оказалось, это птица («хищная птица семейства ястребиных с серовато-белым оперением у самца»). «Луня» я немедленно переписала в свою тетрадку, чтобы показывать одноклассникам, если понадобится. «Седой как лунь» — это выражение часто встречается, но я живых луней ни разу не видела.
Зато толкование слова «закром», которое тоже часто встречается, не произвело на меня никакого впечатления («Закром — отгороженное место в амбаре для ссыпки зерна, муки»). У нас в селе у многих были такие закрома — зачастую это просто деревянный ящик с крышкой.
В закроме вечно водились мыши, он пропитывался их запахом, поэтому когда зерно или мука заканчивались, закром открывали проветривать. Мы, дети, лазали в эти закрома, играя в прятки (в нашем, например, могло поместиться три-четыре дошкольника, не больше). Однажды я не успела убрать левую руку, и крышка, захлопнувшись, пребольно ударила меня.
Поэтому, когда я слышу столь полюбившееся многим выражение «закрома государства», всякий раз недоумеваю: ну кому в голову пришло назвать запасы целого государства так неудачно? Для меня это звучит просто насмешкой: закром-то маленький, их может поместиться в любом амбаре несколько штук (сколько отгородишь, столько и будет). Уж лучше б тогда говорили: амбары государства. Или элеваторы — всё-таки солиднее.
Или вот слово «монстр». Ожегов трактует так: «чудовище, урод». И всё. Коротко и ясно. Но вот выступает один деятель на юбилейном вечере другого и с пафосом произносит: «Вы для нас — пример для подражания, величина, одним словом, монстр».
«Эге, голубчик, — подумала я, смеясь, — да ты, как видно, Словарь Ожегова в руках не держал. Хотел похвалить, а назвал чудовищем и уродом».
* * *
А хотите — расскажу о словаре, который я люблю особой любовью? Может, потому, что мне близко и дорого то трудолюбие, с каким автор собирал по словечку эту свою, несомненно, «самую-самую» работу.
Иногда над теми, кто имеет большое пристрастие к чему-либо (хобби) люди посмеиваются, но ничего. Так вот, у этого автора, что называется, всю жизнь был ветер в голове. Он на протяжении десятков лет думал о... ветре. Куда ветер дует, как он работает, какую пользу приносит людям и какой вред. И как его зовут-величают в разных концах света, где дует ветер (а дует он везде).
За границей уже давно учёные собрали разные названия ветров и даже песни о них поют (мистраль, сирокко, муссоны, пассаты, бриз, зефир, эол, трамонтан), а наименований ветров, дующих на территории нашей страны, толком ещё не знали и не описали.
И вот этот учёный — Леонид Прох задался целью создать ни больше ни меньше как «Словарь ветров». Он читал книги разных писателей и никогда не пропускал описания природы, как это часто делаем мы, а напротив, читал их самым внимательным образом, особенно если там описывали ветер (то-то, наверное, у Тургенева ему было чем поживиться!).
Компьютеров и Интернета тогда ещё не было, и Леонид Прох тратил уйму личного времени, сил и денег не переписку с географами, краеведами и коллегами-метеорологами, умоляя их подробно ответить, что тем известно о ветрах, их местных названиях.
Кто-то отвечал чудаку, кто-то нет, но за много лет он сумел собрать весьма приличную коллекцию. Итогом его усилий и стал «Словарь ветров», изданный в 1983 году в Ленинградском Гидрометеоиздате небольшим по тем временам тиражом в 28 тысяч экземпляров.
В форме краткого толкового словаря там собраны и систематизированы названия, определения и характеристики многих местных ветров и ветровых систем. В словаре насчитывается около двух тысяч терминов.
Вроде бы лишь для специалистов-метеорологов предназначено издание, но Боже ж ты мой, до чего интересно его листать, удивляясь тому, какие талантливые и меткие имена и
прозвища давались главному герою этой книги! Вот уж сколько лет читаю этот словарь и начитаться не могу.
Оказывается, есть на свете ветер руководящий и ветер спящий, удручающий, лихорадочный, арбузный, птичий, утиный, сайгачий, козлиный, белый, рыжий, янтарный, огненный, олимпийский, неистовый, бабий и мужичий, а также... холостой и женатый, хохлачий, кукурузный и гнилой.
До чего неожиданные подчас встречаются наименования: кошачий глаз и кошачьи хвосты, собачьи уши, волкоед, листобой, начальник, противник, покойник, пустой мешок, танцующие джинны, внук тайфуна, галицкие ерши, «Егор сорвал шапку» (такую смешную кличку своему северо-восточному ветру дали те, кто живет на побережье Каспийского моря).
Да по этим ветрам можно географию изучать! Баварский, французский, испанский, египетский, венгерский, афганец, бакинский, армавирский, московский... Есть ветры торговые и городские, есть кислый и мокрогузый.
Обо всех подробно рассказано: кто есть кто, где дует, с какой силой, почему так назван. Не обошёл вниманием автор и ветры Белого моря: сиверко, сивер и север, полночь, полуночь, заморозник, рекостав, баргузник (не путать с байкальским баргузином) и моряна; всток и восток, обедник, лето, полуден и летник, шелоник, побережник, глубник и голомяник, а также паужник (юго-западный ветер на Кольском полуострове. Паужина — третья пора еды у рыбаков-промысловиков, между обедом и ужином, когда солнце находится на юго-западе).
Сельдяной (сольдяной) и семужий — такие тоже есть: один нагоняет воду и рыбу к берегам Белого моря и в устья рек; другой (семужий) нагоняет воду и сёмгу в Печорскую губу. Местные рыбаки называют его уважительно: золотоноша (дает заработок).
А вот какие ветры дуют на Кубани: тримунтана, грего (в разных местах его называют по-своему: греко, грегос, грек — в общем, привет из солнечной Греции), свой фирменный юго-восточный — кубанец, а также левант, гарбий, низовка, полудёнка, понент, маистра.
Но бывает и бунация — то есть полный штиль, безветрие. Знаменитая новороссийская бора удостоилась в книге подробнейшего описания — ей посвящено две страницы текста. Тут и география, и биография, и вся подноготная!
Кроме своего армавирского, частым гостем на Северном Кавказе бывает сосед — ставрополец; навещает Краснодарский край и «горячий парень» — астраханец. Тем, кто постоянно путает ямб с хореем, редакцию с типографией, шурина с деверем, Тютчева с Фетом и Кубань с Украиной, даю справку. Кубань — это не Украина, это Россия. Краснодарский край (другое его название — Кубань, в честь реки Кубани) занимает солидную часть Северного Кавказа.
Опять не очень ясно? Тогда рассказываю понятнее. Где находится олимпийский город Сочи, вы знаете (кто ж этого не знает?). Так вот, Сочи — это город в Краснодарском крае.
Город Армавир, в честь которого назван сильный и холодный юго-восточный ветер, находится тоже на Кубани, то бишь в Краснодарском крае.
Теперь не запутаетесь?
Напоминаю, кстати, что именно в Армавире, то есть на Кубани (река протекает вдоль этого города), значит, в Краснодарском крае, был пойман воспетый Булгаковым кот Бегемот. А то многие не знают, спрашивают, где этот Армавир находится.
Между тем Армавир — это крупный город, после Краснодара он один из самых развитых экономически (только машиностроительных заводов в нём одиннадцать штук, не считая фабрик и комбинатов), около трёхсот тысяч населения, театр, музей, несколько университетов (педагогический институт, который я закончила в 1965 году и преподавателям которого я бесконечно благодарна за полученные знания, теперь стал университетом). Где поймали знаменитого кота, вам сотрудники местного музея непременно покажут, если будете в тех местах. Там памятник коту Бегемоту уже поставлен.
Но вернёмся к книге, героем которой является ветер.
Пай-варрь-пинк — это знаете что? По-саамски — западный ветер на Кольском полуострове.
Я даже представить себе не могла, сколько синонимов у слова «метель». Леонид Прох перечисляет (и объясняет) их: метелица, вея, веялица, вьюга, кура, борошо, да ещё приводит целый ряд коллег метели из всех республик бывшего СССР.
«Выделяют, — отмечает Л. Прох, — общую метель (буран, вьюга, кура, пурга, хурта), низовую метель (замёт, заметь, понизовка) и верховую метель (заверть)». Там ещё какая-то сипуха есть, но, как говорится, зачем нам эти подробности. Кстати, о пурге. Автор утверждает, что это слово финского происхождения (финское пур — туман, бур — вихриться) и подробно рассказывает, чем отличается северная пурга (антициклоническая) от южной (циклонической).
Оно мне, может, сто лет не нужно, но читаешь — и оторваться не можешь. Вот что такое, когда человек сделал своё дело добротно: уважаешь толкового работника. В одиночку ведь делал. Теперь в одиночку словари никто не пишет. Этим заняты целые институты. А он сам сделал, и находятся люди, способные оценить его усилия. С улыбкой вспоминаю одного знакомого книголюба, славящегося своей хорошей библиотекой. Показывая свои книги и зная, как я люблю словари, он, поддразнивая меня, загадочно сообщает:
— У меня есть такой словарь, которого ни у кого в нашем городе нет. И у вас тоже.
И с гордой улыбкой достаёт «Словарь ветров» — моего любимчика — из потаённого ряда своих сокровищ. Тут я ему и выложила то, что знаю наизусть. До сих пор приятно вспомнить, как у него вытянулось и скисло лицо.
Простите, увлеклась. Но уж очень хотелось рассказать именно вам, что такое хороший словарь, как его трудно делать и зато как его ценят и берегут знатоки.
Всегда с благодарностью вспоминаю те три весенних дня, когда я спешно переписывала ожеговский словарь. Ничуть не жалею и не считаю, что поступила так напрасно. Это была хорошая выучка: я и сейчас лучше знаю те слова, которые до буквы «П».
С тех пор и на всю жизнь я полюбила всякие словари, а не только толковые. Особенно пришлись по душе словари синонимов, этимологические (рассказывают о происхождении слов), фразеологические. Фразеологизмы я давно собирала и любила, даже часть кандидатской диссертации написала на эту тему, но в нашем вузе своей аспирантуры не было, а в ближайшем университете в Ростове-на-Дону моя тема не находила спроса.
И я поехала учительствовать в сельскую школу, а потом меня пригласили в газету, так что кандидатом наук я не стала, что ничуть не мешает мне любить русский язык и всегда интересоваться им.
А словари... Спасибо им! Какой чудесный, неведомый мир новых понятий и оттенков разом открылся мне тогда, весной, когда я листала первый в своей жизни Словарь Сергея Ивановича Ожегова. Его труд стал для меня настоящим окном в цивилизацию.
Недаром сказал один мудрый француз, знающий толк в этом деле: «Словарь — это Вселенная в алфавитном порядке».
Так сказал Вольтер.
СЛОВАРЬ — ЭТО ВСЕЛЕННАЯ В АЛФАВИТНОМ ПОРЯДКЕ.
Мари Франсуа Аруэ Вольтер.
2. Анатолий Комаристов "Лёлька конопатая"
Она появилась в нашем классе 1 сентября. Высокая, около двух метров, как баскетболистка, на две головы выше всех, огненно-рыжая и с крупными веснушками.
Девочку привела классная руководительница Ольга Владимировна, которая рядом с ней казалась первоклассницей. После взаимных приветствий учительница сказала:
– Ребята! Это новая ученица. Зовут её Елена, фамилия – Деревякина. Она приехала из соседнего городка. Надеюсь, что вы примете Лену в свой коллектив и будете дружить. Прошу вас помогать ей, осваивать программу и готовиться к выпускным экзаменам. Она долго болела и по некоторым предметам ей будет нужна ваша помощь. Решите, кто из вас и по какому предмету будет шефствовать над Леной.
Классная рассказала, что Лена долго лечилась в больнице и санатории. Какая болезнь была у девочки, Ольга Владимировна не сказала. Одна из уборщиц (они всегда всё знают) потом потихоньку говорила: «туберкулезом болела». Сейчас, якобы, врачи решили, что лечение завершено и по состоянию здоровья она может посещать обычную школу и находиться в детском коллективе.
Как только учительница замолчала, с последней парты донесся громкий шепот:
– Лёлька конопатая.
Все хорошо знали, что это произнес «специалист по прозвищам» Васька Дебелов. Классная, обычно всегда реагировавшая на его реплики, на этот раз промолчала.
Через несколько дней Ольга Владимировна предложила нам избрать старосту класса. Формально он был таким же учеником, как всё, но учителя считали старосту своим помощником.
На собрании она предоставила нам право самим решать, кто будет старостой класса.
– Ребята! Вы уже давно знаете, друг друга, и я надеюсь, что старостой будет один из успевающих учеников, умеющий хорошо организовывать классные мероприятия. Не торопитесь, подумайте спокойно. Лично я вам никого в старосты навязывать не собираюсь.
Несколько минут в классе стояла полная тишина. Мы сидели, молча, устремив взгляд в парту, думая, как избежать этой участи, а потом опять откуда-то с «камчатки» тихо прозвучало:
– Предлагаю Лёльку конопатую.
На этот раз учительница погрозила Ваське пальцем и сказала:
– Дебелов! Прекрати свои шуточки! У девочки есть имя и фамилия. Ты все понял? Или мне опять надо приглашать в школу твоих родителей?
– Понял! Больше не буду. Не приглашайте никого,- проскулил Васька.
Других кандидатур никто из нас не предложил. Хотя, что может представлять собой новенькая ученица, мы не знали. Слышали только, что она хорошо училась. А какими организаторскими способностями обладает, и как будет общаться с нами, не представлял никто.
Сработал принцип – «выбери меня, но только не меня». Мы единогласно согласились с Васькиным предложением, подняв руки. Классная тоже не стала предлагать другую кандидатуру, но сказала:
– Вы учитесь вместе много лет, а голосуете за девочку, которую видите впервые. О своём выборе потом жалеть не будете?
– Нет! – дружно прозвучало в ответ.
Так Лёлька стала, хоть небольшим, но начальником в нашем классе.
С одноклассниками она вела себя обычно. Иногда, когда малыши начинали баловаться на переменах, могла, как старшая по возрасту, успокоить шалунов легким подзатыльником, глядя на них с высоты своего роста. Но на неё никто не обижался.
Несмотря на два с лишним года пребывания на больничных койках Лелька училась отлично. Она влилась в наш небольшой коллектив как-то незаметно и сразу. Класс и школа приняли её. А когда на спортплощадке во дворе школы Лёлька стала показывать чудеса во время игры в волейбол и, особенно, в баскетбол, она в наших глазах стала кумиром.
Прошла довольно теплая и малоснежная зима. Незаметно растаял снег, появилась зелень, расцвели сады. Прозвенел последний школьный звонок, и мы начали активную подготовку к выпускным экзаменам.
Васька с друзьями сумели каким-то образом добыть экзаменационные билеты по всем предметам. Как им это удалось - сказать трудно. Говорили, что билеты хранились в сейфе у завуча.
На классном собрании Лёлька внесла предложение готовиться к экзаменам не каждому ученику самостоятельно, а всем вместе. Якобы, в школе, где она училась до болезни, этот метод себя оправдал. И твердо, отделяя каждое слово,
сказала:
– Забудьте о шпаргалках, если Вы пользовались ими раньше. Никаких формул на бедре выше колена, «гармошек» под резинкой чулок. Экзамены будем сдавать только честно! Не надо обманывать самих себя и учителей. Проскочите здесь – провалитесь в институтах...
Лёлька пояснила, что это будет не просто «зубрежка» материала, а творческий процесс, когда можно спорить, обсуждать ответы, выбирая правильный, исправлять ошибки других. Мы все согласились попробовать новый метод подготовки к экзаменам.
Каждый день весь класс собирался в саду. Лёлька доставала из портфеля пачку билетов, тасовала их, как колоду карт, и раскладывала на одеяле. Мы по очереди тянули билеты и после подготовки начинали отвечать на вопросы.
Все учебники были всегда рядом, но Лёлька не разрешала ими пользоваться. Иногда разгоралась бурная дискуссия, но истину, в конце концов, находили. Лёлька тоже тянула билет и отвечала на вопросы. Такая методика подготовки к экзаменам всем понравилась. Казалось, что мы стали чувствовать себя гораздо увереннее в своих знаниях.
Но лето в тот год было жарким, и кто-то предложил перенести подготовку к экзаменам на берег речки. Назвать этот грязный ручей рекой ни у кого язык не поворачивался. Заросший камышом берег, илистое дно, заросли крапивы, масса коряг, отсутствие хотя бы небольшого пляжа с песком вызывали желание быстрее уйти оттуда.
Кроме того, пастухи в полдень обязательно пригоняли стадо коров на водопой, которые спасаясь от оводов, тоже шли в воду, превращая ручей в грязное болото.
Выход нашел Васька. Он сказал, что выше по течению реки когда-то была водяная мельница с большим водохранилищем, где можно поплавать в чистой воде без коров, полежать на песке. Но идти к старой мельнице вдоль реки, надо было минут двадцать, а может быть и больше.
Посовещавшись, мы решили пойти туда. После того, как в городе построили мелькомбинат, водяную мельницу постепенно разрушили. Старый мельник давно умер. Металлические детали растащили умельцы. Только в траве валялись большие неподъемные жернова.
Большой и чистый водоем, подававший когда-то воду на колесо мельницы, остался. Добравшись по ужасной жаре до мельницы, все попадали на траву, ожидая дальнейшей команды Лёльки. Она объявила:
– Всем купаться ровно двадцать минут, а потом будем заниматься.
Уговаривать нас не надо. Через минуту все оказались в воде. Но перед этим Васька, хорошо знавший этот водоем, громко предупредил:
– Слушайте все! И не говорите, что вы не слышали! На тот берег к ивняку ни в коем случае не заплывать. Там омут! Засосет за одну минуту. Все понятно? Повторять не надо? В прошлом году там мужик утонул. Поспорил с дружками, что он нырнет в этот омут и утонул – запутался в водорослях и корягах. Правда, был слегка пьяный.
– Понятно,- дружно ответили все и бросились к воде.
С плотины омут был хорошо виден. Под кустами ивняка вода образовывала довольно большую и глубокую спиральную воронку и уходила куда-то вглубь, как в черную дыру. Уставшие от жары, все бултыхались у песчаного берега, не рискуя заплывать далеко, и тем более в сторону воронки. Как там оказался Ванюшка Ширин никто не заметил. Плавать он умел только «по-собачьи», да и то около берега.
Первой крик Ванюшки «помогите!» услышала Лёлька. Она лежала на горячем песке, на берегу. Мгновенно поднявшись с песка, нырнула в воду и быстро поплыла в сторону ивняка. За ней в воду прыгнул Васька. Голова Ванюшки то показывалась на поверхности воды, то вновь исчезала в глубине воронки. Нырнув в водоворот, Лёлька оторвала Ванюшку от опутавших его водорослей и, вынырнув из пучины, поплыла на спине к берегу, держа одной рукой его голову над водой. Васька помогал Лёльке, поддерживая Ванюшку за ноги.
На берегу, Лёлька и Васька откачали из него воду. Очистили нос, рот от ила и грязи и уложили на траву, положив под голову его одежду и большой пучок травы. Ванюшка тяжело задышал, закашлялся.
Нас, пытавшихся давать советы, что надо делать еще, предлагавших вызвать скорую помощь, Лёлька прогнала:
– Не умеете оказывать помощь утопающему, так смотрите, как это делается, и не мешайте. Какая скорая помощь и когда она сюда приедет!? Кто и как её вызовет? Самим придется добираться домой. Ваня! Ты сможешь идти сам? Или мы понесем тебя на руках?
Ванюшка еще долго приходил в себя, но постепенно порозовел и даже пробовал улыбнуться.
– Пожалуй, дойду. Это надо же, наглотался столько воды! Хлестала, как из пожарного шланга.
Когда-то к мельнице вела просёлочная дорога, но сейчас по ней ездили крайне редко. Нам повезло. Из ближнего к мельнице села, в сторону города по дороге ехал старичок на телеге. Лёлька побежала к нему навстречу, что-то говорила дедушке, показывая рукой в сторону мельницы, и телега свернула к водохранилищу.
Ванюшку отвезли в больницу. Его осмотрел дежурный врач, успокоил и похвалил нас за правильное оказание помощи утопающему. Обращаясь к Ванюшке, сказал:
– Водолазом, наверное, будешь! Отведите этого пловца домой. В больнице ему делать нечего.
Когда мы рассказали директору школы обо всем, он для начала хорошо отругал нас, а потом заявил:
– Завтра же я отправлю в ОБЛОНО представление о награждении Деревякиной медалью «За спасение утопающих». Молодец, Лена, что не растерялась и не дала Ширину утонуть. Спасибо. Кто тебе еще помогал в тот момент?
– Вася Дебелов,- ответила Лена.
– А его наградим ценным подарком.
Через некоторое время медаль привезли в школу. В актовом зале собрались ученики школы, родители. Смущенная Лёлька сидела на сцене рядом с директором школы, своими родителями, отцом и мамой Ванюшки, а с другой стороны сидел Васька Дебелов с отцом.
Во время выступления директора Васька наклонился к Лёльке и тихо прошептал:
– Ты прости меня за «Лёльку конопатую», что я когда-то сказал,- и пожал ей руку. Лёлька, молча, кивнула головой и улыбнулась.
Директор прикрепил медаль к белой блузке Лёльки, вручил большой букет цветов и расцеловал её. Для поцелуя Лёльке пришлось основательно наклониться.
Родители Ванюшки, ученицы не только нашего класса, дарили Лёльке цветы, а мама Ванюшки плакала и обнимала Лёльку. Васька получил ценный подарок - фотоаппарат ФЭД. Аппарат был заряжен и Васька тут же начал фотографировать всех подряд.
Раскрасневшаяся Лёлька смущалась, благодарила всех и тоже заплакала, то ли от большого внимания к ней, то ли от радости, что она с Васькой спасла Ванюшку.
3. Любушка 2 "мальчишки и девчонки..."
1)
Наташе очень нравился букет, с которым она шла в первый класс из детского сада. Мама среди разноцветных астр вставила маленький цветок подсолнуха. Букет с такой большой, яркой, жёлтой и необычной ромашкой притягивал взгляд девочки. Наташка-первоклашка сразу узнавала его в детском саду: лежал ли он на столе воспитательницы или уже стоял в какой-то банке с водой среди других букетов на шкафчиках в раздевалке. А потом уже в школе в классе на учительском столе, который еле вмещал все цветы, что принесли дети, девочка взглядом находила свой букет.
Она была выше всех в детском саду, но в школе, когда рассадили, соседом её на последней парте в ряду у окна оказался самый большой мальчик, - учиться в первом классе ему предстояло второй раз.
Он сразу достал из недр своего не новенького портфеля простой карандаш, линейку и со знанием дела провёл черту на зелёной парте, на сидении и спинке коричневой скамейки. Несколько раз водил карандашом, добиваясь чёткой видимости. Все уроки он охранял свою половину, зорко следя за нарушением границы.
Старательно выводя палочки, а потом буквы и цифры в тетрадях, она забывала о нём, но стоило ей хоть на мгновение зазеваться и локтем пересечь линию, как следовал удар. Локтем в локоть. Не допускал он и того, чтобы школьное платье пересекало границу на скамье. Она отодвигалась, поправляла юбку коричневой формы и расправляла чёрный фартук.
На контрольных работах он забывал про вражду, а чтобы подсказала, тыкал в бок ручкой или наезжал локтем на её локоть, но осторожно. Она отстранялась от тетради, давая ему возможность самому посмотреть, как написала.
– Ко-ро-ва, мо-ло-ко, со-ба-ка, пе-нал, со-ро-ка, де-жур-ный… – диктовала медленно и разборчиво учительница.
Дома жаловалась маме, показывала тетради, в которых были кляксы, кривые буквы и линии из-за его толчков. Мама считала, что всё это можно подправить и предлагала стереть ластиком или лезвием. Но она переписывала классные работы в новую тетрадь. Боялась, что оставят на второй год, и она будет выше всех в классе.
Однажды на перемене, глядя на других девочек, она как-то залезла и устроилась на подоконнике, свесив ноги. Посмотрела вниз на пол и, совершенно не представляя, как спрыгнет, поболтала ногами для храбрости. Подоконник был длинным и широким, и на нём рядом с цветами в горшочках уместились три или даже четыре девочки.
Большие окна класса в здании начальной школы выходили на сквер в центре посёлка, в котором весной весело щебетали птицы, а деревья и кустарники зеленели и цвели под лучами яркого солнышка.
– Здесь в классе сидеть нельзя! – вдруг услышала она и испуганно обернулась.
Проходя мимо, он, уверенный в своей правоте, решительно взял её за руку выше запястья и стянул с подоконника. От неожиданности она ничего не успела: ни возразить, ни спрятать руки за спину, ни приготовиться к прыжку и потому присела на полу.
Звонок на урок заставил вскочить и поспешить за ним к парте.
Как девочки сами спрыгивали с подоконника, она не видела.
Все получили замечание от учительницы, которая со звонком вошла в класс и ожидала у двери, пока они рассаживались за парты.
Во второй класс его не перевели.
2)
Как-то во время урока, в тот момент, когда учительница сказала положить ручки и послушать новое правило, она промахнулась, и ручка не попала в специальное углубление на парте, - упала на пол и закатилась куда-то. Сидела Наташа тогда за предпоследней партой в ряду около стены. Каждую четверть их пересаживали с одного ряда на другой.
Не увидев ручку на полу и вопросительно посмотрев на учительницу, громко и увлечённо рассказывающую детям новый материал, девочка решилась достать. Тихонько подняла крышку парты и сползла с сидения на пол.
Нашла. Хотела вылезти, но тут увидела Сашу под партой в среднем ряду. Он, огороженный от учительницы ногами учеников, в полной безопасности сидел на полу под партой и …ел колбасу с хлебом. Кушал торопливо, с полным ртом откусывая от полукольца колбасы ещё и ещё, не забывая про хлеб.
Наташа тоже осмелела, голос учительницы проникал под парту приглушённым, но дальнейший обзор класса затруднялся ногами рядом сидящих детей и стал неинтересен. Потихоньку вылезла. Учительница заметила и строго спросила, что она делала под партой. Девочка показала ручку, которую не забыла поднять.
Как захотелось такой же колбасы! Наташа еле дождалась конца уроков. Домой бежала вприпрыжку. Тайна про колбасу и Сашу поторапливала, смешила. Едва переступив порог, сняла обувь, кинула портфель и побежала на кухню.
– Мама, у нас есть колбаса?
– Посмотри в холодильнике. Кушать хочешь?
– Нет, это не такая!..
Осторожно прикрыла дверцу холодильника, - мама сердилась, когда хлопали, и, пробежав глазами по названию «Юрюзань», рассказала «тайну» маме. Попросила купить колбасу колечком.
Через день или два, подражая Саше, держа в руках полукольцо колбасы и хлеб, девочка старалась как можно больше откусить и есть с полным ртом. Но очень удивило, что это не так вкусно, как, казалось, вкусно было ему под партой. Убирая в холодильник почти целое полукольцо, мама объяснила, что Саша помогал родителям по дому и не успел покушать перед школой. Проголодался и потому ел с большим аппетитом.
Наташа никак не могла определиться, как относиться к Саше и его поступку: был он с одной стороны смелым, как Тимур или Васёк Трубачёв, но в тоже время так делать было нельзя.
Отвечал он на тройки у доски, и был меньше ростом, но, когда работали в школьном саду весной, почему-то рядом с ним ей было весело и смешно. Балуясь, Наташка ненароком вывернула ком земли с лопаты Сашке на кеды. Попала земля и на брюки, так как большая лопата не слушалась. Все осуждающе зашумели, заговорили о том, что она замарала ему брюки и теперь его маме придётся стирать. Саша молчал и улыбался, отряхивая с себя землю. Девочка извинилась, отошла от него и сосредоточилась на окапывании другого куста или деревца. Чувство неловкости, какой-то досады на себя за неуместные и непонятные эмоции, испортило настроение.
Однажды осенью, когда после лета собрались в классе, она не увидела Сашу и узнала у девочек, что он и ещё один парень из класса оставлены на второй год.
Наташа сразу находила его на школьных фотографиях. В четвёртом почти весь класс был принят в пионеры, а он – нет. На фото Саша был в клетчатой рубашке, без пионерского галстука, стоял в сторонке, касаясь спиной стены, и не улыбался.
3)
Весной совсем неожиданно Валера из параллельного класса стал окликать её по имени на улице. Они некоторое время шли рядом. Разговаривали о чём-то незначительном, что совсем и не запоминалось ею.
При этом она редко смотрела на него. Ну, если только не слышала, что он говорит.
Он же говорил и улыбался. Совсем не смущаясь. Очень просто.
Почему-то глаза её сразу упирались в босоножки, и в камушки, и в траву под ногами.
Каждый раз он заставал врасплох. Она не успевала придумать, что сказать при встрече, так как просто забывала, что это может произойти.
Для неё было удивительно, что она раньше не замечала его в школе.
Он же, как появлялся перед нею, так быстро и исчезал, говоря что-то о своих делах.
Когда же однажды он вдруг заговорил о Тане из её класса, - она всё поняла. С какой-то нарочитой поспешностью стала хвалить одноклассницу, удивляясь про себя, почему он не может поговорить с Таней также, как с ней.
В школе после звонка на большую перемену она поменяла учебники на парте, готовясь к следующему уроку, и не сразу вышла из класса. Коридор на втором этаже школы уже жил активной жизнью перемены. Возле каждого окна группами стояли старшеклассники. Мимо промчались мальчишки из младшего класса и, едва не задев, свернули на лестницу. Увидев Валеру, она вспомнила про своё обещание. Пока искала глазами Таню, парень успел подойти и сказать, где будет ждать.
Таня стояла среди девочек около крайнего окна справа. Все девочки были в коричневых школьных формах с белыми воротничками и в чёрных фартуках. Выделяли одноклассницу косы, подвязанные колечками около ушей и бантики из коричневых атласных лент. Заговорила она с Таней очень тихо. Не хотела, чтобы слышали другие. Но девочки, бросая короткие взгляды на неё, продолжали говорить о чём-то своём, громко смеясь и перебивая друг друга. Таня нисколько не удивилась, что парень из параллельного класса хочет поговорить с ней прямо сейчас, – на перемене. Лишь переспросила, как зовут и куда идти.
Валера больше не окликал на улице. Она впервые обратила внимание на то, что в их небольшом посёлке не получалось случайно встретиться. Когда же решилась и спросила Таню, то оказалось, что они поговорили только на той перемене...
4. Петр Панасейко "Их души улетели в Вечность"
Все мы учились в школе. Сидели за партами. Носили с собой портфели. Прошли годы, и мы их выбросили за ненадобностью, о партах забыли вовсе, потому что их сейчас нет в школах. Даже порой забываем за горизонтом прожитых десятилетий о том, что мы сами ходили в школу. Но вот то, о чём мы не должны забывать никогда, так это о наших учителях. Благодаря их стараниям мы стали теми, кем стали – образованными людьми. На днях посмотрел в очередной раз прекрасный советский фильм «Доживём до понедельника». Как-то грустно стало: "учителя" Вячеслава Тихонова уже нет в живых. Я снова вспомнил, что многих моих сельских учителей, учивших меня с первого по седьмой классы в далёкие 1960-е годы уже тоже нет в живых. Увы! Годы берут своё.
До 1969 года школа села Малиновка, что в двух десятках километров от известного на весь мир Гуляй-поля, в буквальном смысле слова была разбросана по разным местам. В первом классе мы обучались в одном здании, во втором и третьем классах – в другом, в четвертом классе – в третьем, в пятом классе – в четвёртом, и только в шестом и седьмом классах учились уже все вместе в построенной новой школе. Ученики собирались вместе только на праздничные мероприятия, требующие одновременного присутствия всех школьников и их учителей. Нелегко было руководить ежедневно учебным процессом в таких условиях. Но, к счастью, «в нужное время, в нужном месте» оказался человек, который взвалив на свои плечи этот тяжёлый груз, нёс его с честью из года в год. Речь идёт о заведующей учебной частью Малиновской восьмилетней школы Марии Павловне Тарасенко.
Она жила на соседней с нами улице. Пусть не в обиду будет сказано в адрес моей первой учительницы Вишневской Натальи Тихоновны, но Мария Павловна мне запомнилась лучше. Строгая, добрая и справедливая, она оставила навсегда в моей душе тёплые воспоминания.
Почему-то мне всегда в первую очередь вспоминается наш четвёртый класс. В том году на Украине вводили эксперимент: если до этого начальных классов было четыре, то с нас начали делать три. После третьего класса Наталья Тихоновна своих учеников «оставила». Нас, как «подопытных кроликов», начали обучать все учителя, каждый, разумеется, по своему предмету.
Помню, как мы с какой-то тревогой ждали на урок учителя украинского языка Марию Павловну. Ведь мы знали все, что она официально работала не учителем, а завучем школы, но преподавала уроки, как и директор школы. Когда закончился первый её урок, у нас, как говорится, «от сердца отлегло». Обучаясь за свою школьную жизнь в трёх разных школах (не зданиях, а именно, школах), я, к сожалению, не так уж и много встречал таких же добрых душой учителей, как Мария Павловна. Она считала ниже своего достоинства повысить голос на своего ученика в классе в присутствии всех. А уж тем более принародно унизить его.
В пятый класс она к нам пришла дополнительно учить ещё и истории Древнего мира. Да так научила, что история стала моим любимым предметом не только в школе, но затем и в университете. Я и сейчас, закрыв глаза, мысленно представляю в классе за партой себя, внимательно слушающего Марию Павловну о Древнем Вавилоне, о Древнем Египте с его загадочными пирамидами, построенными на века, о храбром рабе Спартаке, поднявшем в Древнем Риме невиданное до того времени восстание.
В каком уж классе, не помню, в школе устраивали театрализованное представление к 23 февраля. Мальчишкам предложили одеться в военную форму. Повезло тем, у кого к тому времени в семье кто-то отслужил или сохранилась форма отца. У моего папы форма не сохранилась, больше взять было негде. И что вы думаете, кто мне пришёл на помощь? Правильно, Мария Павловна. К тому времени её сын отслужил в армии. Моя бабушка, конечно, с её разрешения форму перешила под меня, но даже мне стало жалко, что от прежней формы ничего не осталось. Но ради общего дела, а проходил какой-то районный школьный конкурс, она форму своего сына не пожалела. Такой она запомнилась мне.
В мае 1991 года я впервые за двадцать лет (так получилось) посетил своё родное село. Никогда не прощу себе, что не сделал этого раньше. С Марией Павловной я «встретился», но, увы, только на сельском кладбище, что находится рядом со школой. Тогда это была школа восьмилетняя. Как бы обрадовалась моя дорогая Мария Павловна в наши дни, узнав, что наша с ней школа стала средней, одиннадцатилетней. Не надо больше ходить за средним образованием в соседнее село за три километра.
К моему счастью, я застал в живых тогда её мужа Тарасенко Ивана Фёдоровича. К нему в дом мы зашли с бывшим директором школы Плетень Александром Григорьевичем. Сильно постаревший и ослепший, Иван Фёдорович тем не менее по голосу узнал своего бывшего ученика. Вспомнили с ним, бывшим учителем физкультуры, ежедневные утренние зарядки. В том числе и то, как он немного «хитрил»: поручая проводить в его присутствии зарядку кому-то из учеников или учениц. Я один раз провёл и больше не проводил: уж больно у меня короткая «утренняя гимнастика» получилась. На это он только рассмеялся, и как мне сказал, после того случая стал поручать зарядки девчонкам. У которых это получалось намного лучше. Их слушали больше.
Нет в живых уже давно и одного из моих самых любимых учителей Фёдора Васильевича Пилипенко. Он был у нас классным руководителем и учителем истории только один учебный год, в шестом классе, но не наш, малиновский, а из села Успеновки. Участник войны, инвалид её, он часто рассказывал нам на часах продлённого дня о фронте, о тяжёлых боях и ранениях. Каждый раз повторял со слезами на глазах одно и тоже изречение: «Самое страшное, ребята, на войне – это штыковая атака». Нам, сидящим в классе ученикам мирного времени, и то становилось страшно, а что чувствовал тогда наш учитель, идя в атаку? Конечно, по его словам, на войне всё страшно: и обстрелы артиллерией, и бомбёжки с воздуха, и танковые атаки, но страшней рукопашного боя не бывает. В школу к нам он ездил на специальном для инвалидов войны автомобиле с ручным управлением. Узнать поэтому, когда Фёдор Васильевич утром въезжает в наше село и едет по центральной улице Космической не составляло труда. По шуму автомобиль напоминал трактор.
Возвращаясь от Ивана Фёдоровича, помнится, мы встретили на Космической улице с Александром Григорьевичем бывшую учительницу моего брата Татьяну Андреевну Дахно. Увидев меня, она невольно стала оглядываться по сторонам. Я не выдержал: "Дорогая Татьяна Андреевна, Феди здесь нет, я приехал один". Поговорили, сколько ей позволяло время. Мне , разумеется, стало приятно её слушать. Её я не знал, у неё никогда не учился, но она в моём присутствии сказала столько тёплых слов о моём брате, её одном из лучших учеников, что мне показалось: это я учился у Татьяны Андреевны. Как известно, у меня обучала другая первая учительница. Но я бы не отказался, чтобы была именно она.
С Александром Григорьевичем прошлись мы не только по дороге к дому Ивана Федоровича и обратно, но и по нашей родной школе. Он водил меня по ней словно штатный экскурсовод. Преподавал у нас по совместительству географию и рисование. География мне давалась весьма легко: я мог найти по просьбе учителя любое море или реку, но вот с рисованием у меня имелась проблема.
Подойдя к доске, Александр Григорьевич, взяв в руки мел, лихо нарисовал нам лисицу. «Рисуйте, ребята, её у себя",- предложил нам он. Не знаю, кто как её нарисовал, но я нарисовал лисицу, которая, по словам учителя, в природе не была замечена. «И куда же она делась?»- спрашивал я. «Да уж, не знаю»,- последовал ответ.
Иногда в летние каникулы нас, школьников, баловали поездками к морю. Ближайшим считалось Азовское. У города Бердянска. Одна из таких поездок мне запомнилась: мы возвращались ночью и заблудились. Водитель оказался неопытным. И, скорей всего, мы бы и к утру домой не попали, если бы старшим в нашей машине грузовой с бортами (другая автомашина поехала правильным путём) не был Иван Павлович. Он быстро разобрался, куда завёз нас горе-водитель, и утром мы подъехали к стенам родной школы. Иван Павлович преподавал нам физику, которую я сильно не любил. Мне нравились другие гуманитарные предметы. Но любил и уважал того, кто нам физику преподавал. Из-за уважения к Ивану Павловичу мне приходилось, «скрипя зубами», учить этот нелюбимый предмет. Ниже «четвёрок» за него я не получал.
Прошли годы, десятилетия. Мы, бывшие ученики, выросли и ныне живём в новом двадцать первом веке. И как-то грустно становится, что сейчас нет с нами ни Александра Григорьевича, ни Марии Павловны, ни Ивана Фёдоровича, ни Фёдора Васильевича, ни Натальи Тихоновны, ни Татьяны Андреевны. Их нет, но их души улетели в Вечность.
Душа человека, как известно, не умирает. Это радует. Не могут люди, «сеявшие нам доброе и вечное», просто так бесследно исчезнуть навсегда. С другой стороны, они будут «живы» до тех пор, пока о них будут помнить их благодарные ученики. К которым я отношу и себя.
16.01.2016 г.
5. Мореас Фрост "Ошеломляющее Знакомство"
Школьная пора, после нашего приезда в Геническ, впрочем, как и обычно у всех случается после лета, подкралась незаметно. Вроде ничего не изменилось: по-прежнему солнышко днём не по-осеннему припекает, и на душе легко и беспечно, гулять бы да гулять!.. Но… «Финита ля комедия»! Я пошёл в пятый класс, сестра – в третий. Школа – под боком, лишь дорогу перейти… Подарок для ленивого. А я уж точно из их когорты!
Первое сентября. Всё как везде и как всегда в тысячах других школ. Как под копирку. По одному давно заезженному шаблону: торжественная «линейка», охапки цветов, многочисленные речи с напутствиями и т.д. Первый звонок, первый школьный день. Знакомство с новым классом, новыми школьными товарищами, учителями, с новыми учебниками. Ну, а дальше всё как по нотам, поехало-понеслось своим чередом, неудержимым вихрем закружилось в калейдоскопе рутинных школьных будней…
Средняя общеобразовательная школа номер «один», среди себе подобных, считалась по местным меркам заведением солидным. Хотя была и не самой крупной в городе. Достаточно свежее трёхэтажное кирпичное здание с просторными светлыми классами и современным для того времени техническим обеспечением учебного процесса, плюс к тому обширная прилегающая в том числе и зелёная зона вокруг, включая полноценную спортструктуру. Оно и понятно. Именно в этой школе проходили обучение все детки местного, как его сейчас принято вычурно называть, эстэблишмента и бомонда (хотя какой уж тут бомонд?!), одним словом, «сливок общества» местного масштаба. В отличие от нынешних «продвинутых» времен, ничего такого сверхнеобычайного в тогдашних раскладах мы не замечали, да и не могли заметить. Но всё одно элитная школа – она и есть таковая. На то она и номер один в городе. Хотя… если хорошенько присмотреться, была там некая своя атмосферка, дух, я бы сказал, душок. Это я чётко уловил годика через три. Волею судьбы мне пришлось перейти в другую, совсем не престижную, обычную школу, слишком «простую», где после нашего переезда на постоянное место жительства в другой район города в уже свою, наконец-то, полученную отцом квартиру, и в которой мне предстояло прожить аккурат до окончания этой самой новой, «простой» школы.
…Ну, а пока что в школе меня ожидал «сюрприз». Оказывается, в отличие от бессарабской глубинки Одесской области, откуда мы прибыли, и где почему-то в школьной программе не культивировали украинский язык вообще, здешние школы, хотя тоже были русскоязычными, однако с предметным изучением украинской мовы, правда, начиная с третьего класса. И если для сестры это оказалось обычной плановой учебной нагрузкой без всяких поблажек, то я, попав в самую гущу прикольной для меня «экзотики», текущий учебный год получил как бонусный, безаттестационный, но дальше – по полной программе, как и все. Не скажу, что это сильно меня угнетало. Мова давалась мне неплохо, освоился я очень скоро, даже некоторый смак находил в колорите нового языка, и в конечном итоге к выпуску «привёз» в аттестат твёрдую «четверку».
…Но как занимательно всё начиналось!.. Не могу не вспомнить без улыбки то моё самое первое знакомство с украинским языком:
«Падав сніг на поріг.
Кіт зліпив собі пиріг.
Поки смажив, поки пік,
А пиріг водою стік».
Да ещё и рисуночек такой потешный к четверостишью: милый котик в фартушке, со сковородкой... в руке, конечно, в лапке.
…Мне однозначно несказанно повезло с моей соседкой по парте! Нет, это был откровеннейший ДЖЕК-ПОТ!!!
Когда меня несколько позже других, поскольку я был новеньким, завели в класс для представления моим будущим соратникам по учебе, все ученики были уже рассажены по партам по принципу: мальчик – обязательно - с девочкой. Вакантными оставались: последняя парта в третьем ряду у окна и одно место на предпредпоследней парте в среднем ряду слева. Рядом с ним как раз сидела ОНА!!! Я, переступив порог класса, и без того был «не в своей тарелке», прилично волнуясь ещё с раннего утра. А здесь, находясь под прицелом добрых трёх с лишним десятков пар пытливых глаз, и вовсе стушевался, одеревенел на месте. Ясность ума была полная, то есть я всё свободно чувствовал и прекрасно соображал, но звуки извне ко мне почему-то не проникали. И кто там, и что говорил, для меня так и осталось непознанной тайной.
Моё внимание ОНА приковала буквально сразу, сиюминутно, как только я вошёл. И мгновенно УЖЕ был у НЕЁ в плену!.. Я был УЖЕ безоговорочно влюблен в это невообразимое создание природы, ещё совсем не зная ЕЁ. Это была как раз она самая – ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА! И, как потом оказалось, была ВЗАИМНОЙ. ОНА тоже с пристальным нескрываемым вниманием и с определённым углублённым интересом изучала меня, несравнимо большим, чем все остальные. Но все эти остальные меня абсолютно не интересовали. Я не замечал никого и ничего вокруг, кроме НЕЁ. Весь окружающий мир совершенно потерял для меня значение и сузился до размеров одной лишь ЕЁ парты, точнее, ЕЁ места на ней. И вот, наконец, наши взгляды, до того занятые исключительно поверхностным созерцанием друг друга, сошлись. И в этот миг мгновенно между нами на каком-то тонком, неосязаемом уровне протянулась некая совершенно незримая и неощутимая таинственная нить.
Меня словно молнией прошила внутренняя дрожь… Я неотрывно, будто под гипнозом, смотрел в её глаза (впрочем, как и ОНА – в мои). В моём пленённом и отныне полностью подвластном ей сознании, мгновенно проявилась и отчаянно забесновалась одна и та же навязчивая мысль: «Я ХОЧУ К ТЕБЕ! Я ХОЧУ БЫТЬ ТОЛЬКО РЯДОМ С ТОБОЙ! МЫ НЕПРЕМЕННО ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВМЕСТЕ!». И тут... за внезапным взмахом её длиннющих ресниц я явственно уловил особые одобрительные искорки, в мгновение пробежавшие в большущих прелестных неимоверно проницательных лучистых глазах. А появившаяся на её губах невероятно очаровывающая, лукаво-шаловливая и в то же время ласково-призывная улыбка, чудодейственно чарующим образом успокаивала и одновременно ободряла меня, будто говоря: «Ну, и что же ты стоишь, глупенький МОЙ? Видишь, я дождалась ТЕБЯ!.. ИМЕННО ТЕБЯ! Так иди же скорее сюда, ко МНЕ!».
Этот наш «потусторонний» контакт длился какие-то секунды, но, мне показалось, очень долго. Поймав этот столь ясный мне, но неслышимый никому призыв, я наконец словно очнувшись, до конца стряхнув с себя остатки былого наваждения и всецело подчиняясь этому непреодолимому мистическому зову, с полной решимостью шагнул к этому «моему» месту обетованному. И тут… словно по мановению волшебной палочки, внешний мир для меня вновь включился полноценно!..
- …Ну, вот и замечательно! Желаю всем вам в новом учебном году крепкого здоровья, только отличных оценок и примерного поведения! – это были единственные чётко мною расслышанные, они же - заключительные слова завуча, приведшего меня в класс.
При рассадке, оказывается, ОНА наотрез отказалась сидеть рядом с кем-либо из мальчиков класса. То есть наперёд всех отвергла!.. Значит, не зря она «держала» это место?! Значит, она ждала именно МЕНЯ?! Значит, именно ОНА предопределена мне судьбой?! Это, как оказалось впоследствии, была самая значимая и доленосная рассадка в моей школьной, и не только, жизни!.. Кстати, на мой вопрос, почему она ни с кем из мальчиков класса сидеть не захотела, она ответила на редкость заумно и неожиданно для меня и интригующе загадочно.
- А я - с другой планеты!.. Ты ещё поймёшь это. Но не сейчас… Ты пока не готов… Тебе следует запастись терпением... Твоё время ещё не наступило!..
Мне тогда хорошо врезались в память те её слова.
«О чём это она?.. При чём здесь какая-то ПЛАНЕТА?.. Ну, что ТАКОЕ должно непременно произойти?.. К ЧЕМУ ТАКОМУ мне надлежит себя готовить?.. И сколько предстоит ожидать?.. Когда оно придёт, то загадочное ВРЕМЯ?.. Что же она имела в виду?» - задавался я одними и теми же вопросами.
В то время я воспринимал всё, что она мне говорила, слишком уж примитивно, дословно. Я мысленно очень часто возвращался к этим её словам, думал о них время от времени, пытаясь проникнуть в их потаённый смысл. Но даже близко ничего мало-мальски вразумительного в моей голове не вырисовывалось. Мой разум был бессилен. Переспрашивать её я не решался, заранее предчувствуя легко прогнозируемый провал данного мероприятия. Таковой уж была эта полная тайн и загадок моя новая «случайная» соседка по парте, эта маленькая очаровательная волшебница. И так до поры до времени…
…Первый урок был своего рода организационный. Мы оба плохо следили за его ходом. Мы занимались знакомством, ну, и всем тем, что его сопровождает. Общение с ней оказалось настолько непринужденно лёгким, что сразу, с первых же секунд нашего тесного контакта, все доселе копившиеся во мне комплексы, страхи и смятения куда-то бесследно пропали. Всё моё существо было всецело и безраздельно заполнено моей новой «невольной» неординарной спутницей.
Звали её Варвара (или просто Варя). Не знаю, почему и откуда пришло ко мне в голову, но я сразу сказал, что буду называть её ВАРИКА. Она немало подивилась моей столь необычной интерпретации своего имени.
- Ой, как чудесненько!.. И так свежо! Надо же, меня никто ещё так не называл!.. А что, мне очень даже нравится! Возражений нет! Тогда-а… ты-ы… будешь Славуша!.. Нет, Славуш!.. А может, Славушик?.. Или-и… Славушичек?.. – она, по-лисьи хитрюще придвинувшись ко мне в упор своей очаровательной мордашкой, стрельнула большущими глазами, слегка зацепив мой нос опахалами своих нереально длинных ресниц, чем немедленно вызвала во мне полнейшее «душевное смятение», отчаянно «проверив» во мне мой «мужской инстинкт». - Не-ет… Лучше ты будешь и тем, и тем, и тем, и тем!.. Когда и как мне захочется!.. – подвела черту она.
Это прозвучало для меня столь же неожиданно. Да что там с именем, хотя Варваре тоже в оригинальности нельзя было отказать. Я готов был к любым, даже самым невероятным и нелепым пропозициям с её стороны и по любым вопросам!
Мы «проворковали» весь оставшийся первый урок, шёпотом, конечно, не один раз получая замечания от учительницы. Она, подобно опытному разведчику, напористо и всесторонне меня изучала, исследовала по всем возможным направлениям, как бы прикидывая, на что я гожусь, на что способен, откровенно провоцируя меня различными вопросами, в том числе не миновав и «запретных» тем, всякий раз вгоняя меня в краску. Ей это удавалось, на удивление, легко и непринуждённо. Мне казалось, она стремилась узнать обо мне абсолютно всё, по возможному максимуму. Я, естественно, был «раскупорен» по полной программе.
(Взято сокращённым отрывком из повести "Провинциальные Хроники")
6. Людмила Козыренко "Школьное. Праздники"
Школьные праздники и торжества...Каждый раз, когда на календаре те даты, которые в моём школьном детстве принято было отмечать, я вспоминаю о торжественных школьных линейках. К этим мероприятиям готовились заранее: пионервожатая писала сценарий, раздавала нам, школьникам, разумеется, кто был достоин, слова и стихи, мы зубрили их наизусть, что бы ни в коем случае не сбиться и не опозорить себя и свой класс на всю школу. Накануне праздничного дня, а это мог быть День рождения комсомола или День пионерской организации, День юного героя-антифашиста или День Вооружённых Сил, так вот, накануне этого дня дома тоже шла подготовка: выглаживался белый нарядный передник, банты, кружевные манжеты-воротнички,белые гольфы (в тёплое время года) и непременно галстук! Его тоже стирали, выглаживали и аккуратно развешивали на стуле. Если вдруг, (такое случалось), ты забыл его в школу, это считалось чуть ли не главным грехом и мы старались его не забывать.
Ну вот, всё готово, можно начинать. Вся школа собралась в спортзале, все торжественные и притихшие, даже отпетые шалопаи и озорники не шумят. Директор, ведущие, вожатая, флаг школы, гимн...Всё это очень важно для нас, пионеров, комсомольцев, всех школьников, все слова принимаем близко к сердцу, а свои слова рассказываем волнуясь, дрожащим от торжественности момента голосом. Но справляемся и не подводим ни класс, ни учителя, ни себя.
А приём в октябрята-пионеры! Важные события в жизни каждого школьника! Готовишься, волнуешься, учишь клятвы, но потом...Сколько счастья и радости от того, что у тебя на форме светится маленькая звёздочка, или волнуется от дуновения ветерка красный новенький галстук! Приём в комсомол вообще отнимал много сил и нервов-этот устав, будь он неладен, так приходилось зубрить, награды комсомола мы долго помнили, а принципы демократического централизма снились нам в кошмарных снах! Но ничего, все отвечали на вопросы, все получали заветный значок...
Нельзя не вспомнить концерты ко Дню Восьмого марта и Дню Учителя. Мы так готовились всегда, старательно разучивали песни-стихи, репетировали танцы, нам очень хотелось порадовать своих учителей. И у нас получалось! Мы видели их улыбки и глаза, немного влажные от слёз...Не всё же им плакать из-за наших проказ и двоек, в самом деле.
Но самым грандиозными всегда были новогодние праздники. О, что это были за прекрасные события! В спортзале устанавливают огромную сосну, везде, в каждом уголке школы витает дух волшебства, новогодней мистики и...КАНИКУЛ!
Восьмиклассники и только они, наряжают, под руководством вожатой, разумеется, ёлку и зал. Как мы завидовали этим везунчикам, этим, как нам казалось в младших классах, взрослым тётям и дядям! Это ведь такая честь-приобщиться к подготовке ТАКОГО торжества. Потом, перейдя в восьмой класс, мы, снисходительно поглядывая на малышей, проходили в зал и начинали творить...Творить сказку... Мне очень нравился этот коллективный творческий процесс, то и дело слышались возгласы: "Смотрите, какой шар! А вот шишка красивая!Куда её повесить? Мальчики, вешайте гирлянды! Не путайте дождик! Кто разбил игрушку?" Одним из главных украшений был "хрустальный шар", в его зеркальных кусочках очень красиво отражались огоньки и бегали зайчики.
А потом был праздник! Что это за чудо-чудное! Ёлка в огнях и блёстящих игрушках-мишуре, по всей школе пахнет хвоей, вокруг одни снежинки-гномы-зайцы и прочие жители волшебного леса. А вот и Дед Мороз со Снегурочкой!( Один раз и мне довелось примерить голубую шубку и корону). Хороводы, танцы, викторины, конкурс на лучший костюм, раздача подарков и табелей. У всех прекрасное настроение, ну если только в табеле не красуются гордые "лебеди", ведь впереди-снег, санки, лижи, замёрзшие ноги и носы, обледеневшие шубы-штаны-варежки...Но главное-впереди, через пару дней, Новый год, волшебства которого мы все ждали, и последующие зимние праздники. Как же было здорово! Как приятно возвращаться в те деньки...
А скоро снова Новый год...