Оставшись без паспорта, я словно освободился от какой-то части себя самого. Судьба моя, на какое-то время, вообще перестала зависеть от меня. Оставят ли меня на первой заставе, бросят ли на стоянке или прямо на дороге – всё равно. Как ко мне относятся Олеся и Юлля, которые то подкалывали меня, бросая насмешливые взгляды, то вдруг просили рассказать какую-нибудь страшную историю или местную легенду, мне тоже стало безразлично. Тем более меня перестало волновать мнение всех прочих участников «экспедиции». Нет, я не устранился, я помогал ставить палатки, собирать дрова, разводил костер, прикидывал с оператором, что ещё нам нужно отснять в первую очередь. Но все это делала какая-то очень малая часть моей личности. А большая - просто кайфовала от всего, что я видел, чувствовал. Даже от воздуха, от воды, от простой еды, каш и макарон, сладкого чая и раскрошившихся печенек.
В Коша-Агачском районе мало осадков, здесь встречается много домов с плоской крышей. А потому - почти каждую ночь можно смотреть на звёзды. Огромные, мерцающие на ледяном ветру. Днем полупустынное плоскогорье пересекают стада полудиких верблюдов. То тут, то там встречаются камни с петроглифами – выдолбленными в скальнике рисунками первобытных людей. Мало деревьев, но много камней и гор. От этого каждый цветок кажется драгоценностью. Это всё Чуйская степь – котловина между гор. Среднемесячная температура января минус 30, а июня плюс 13. Тысяча семьсот-тысяча восемьсот метров над уровнем моря. Местами слой вечной мерзлоты здесь составляет 90 метров. Здесь самый опасный и активный в России очаг чумы. Её переносят суслики. Тут их полным-полно. И, если верить, некоторым источникам, половина из них переносчики болезни, один из штаммов которой выкосил две трети населения Европы в середине шестнадцатого века и подарил человечеству «Декамерон» Бокаччо и много ещё чего. И, несмотря на это, тысячи лет в этих суровых местах жили люди. И я их прекрасно понимал сейчас.
Это не то, что ты остаешься один в лесу, тайге, где чувствуется защита, жизнь, лес - живой, он общается с тобой, ты никогда не будешь одинок в лесу. Это не одиночество в горах, где закрыт горизонт, где вертикали тянут тебя вверх, где ты всегда гость, и тебе надо успеть покорить вершину, пока не кончились продукты и силы, а поэтому долгие размышления ни к чему. Горы – короткий миг восторга, покорения, и много-много часов выискивания места, куда поставить ногу и за что уцепиться рукой. Кислородное голодание и погода часто вообще не дают возможности восторгаться происходящим. Большей частью горы – это воспоминание или желание. Пережить горы как настоящее, здесь и сейчас, очень трудно, потому что концентрируешь внимание совсем на другом – на пути и метеосводке.
Про одиночество моря ничего не скажу. Наверное, оно ужасно и прекрасно одновременно. Но вот одиночество в Чуйской степи – это самое необычное одиночество, которое может почувствовать человек на земле. Горы в отдалении, и в то же время они везде, вокруг, и даже сама долина – горы, в смысле плоскогорье. Ты и в пустыне, есть песок, камни, и в тоже время реки и озера, ты и в Арктике. Солнце обжигает, слепит, и в тоже время холодно почти как в космосе. Местами зимой температура падает до минус 60. Но воздух такой сухой, что иногда даже сильного мороза можно не почувствовать. Люди так далеко друг от друга, а небо так близко, что может показаться, что этот мир создан в этот самый миг и только для тебя одного. Не мысль, но чувство это опьяняет. Может быть, только меня.
Кстати. Паспорта моего никто не спросил, хотя ночевали мы на заставе. Выгрузили несколько мешков картошки. Вопросов к нам не было вообще никаких. Видно нашего начальника, Максима, знали тут очень хорошо.
На пути от Кош-Агача к Джумалинским ключам (а это 100 км) ко мне подсела Юлля. Все устали от бесконечной тряски, перекатывания машины с бока на бок, местами приходилось ехать очень медленно, пересекать довольно большие рытвины, русла ручьев, каменные осыпи.
-Не жалеешь, что поехал?
-Нет.
-Ты чего-то грустный, не грусти, так надо было.
Про что это она? Ах да, она же меня бросила. Как давно это было, не меньше ста лет тому назад, по ощущениям.
-Я не грустный, я задумчивый.
-Ты не представляешь, чего мне это стоило, так вот расстаться.
Не представляю. И не хочу.
-Юлля, слушай, не надо меня жалеть, я уже всё забыл. Честно слово. – Зеленые глаза смотрели недоверчиво, там даже заплясал какой-то огонёк недоверия, а может, злости. - И спасибо тебе за то, что позвала меня в эту поездку.
-А я думала, ты переживаешь и тебя здесь всё мучает, особенно моё пристутствие.
-Да не переживай ты, Юлля, всё хорошо.
-Я не переживай? Ну, ты даешь!
Юлля сделал такое лицо, ну вроде хотела сказать, но не сказала: «Мне-то нечего переживать, а вот ты, я же вижу, переживаешь. Не хочешь говорить, ну и не надо, тебе же хуже». Она пересела. А я снова стал смотреть в окно.
Джумалинские ключи это волшебное место. 2400 метров над уровнем моря. Тут на поверхность выходят теплые источники. Ну, почти как в Исландии. Вода не замерзает. Её температура +18. Мало того, эти источники радиоактивные, вместе с водой выходит и радон, поэтому еще эти источники называются радоновыми. Почему-то вода в этих источниках считается лечебной. Испокон веков люди тут лечатся радиацией! Над источниками построены деревянные купальни. В воде даже плавают рыбки. Вода прозрачная. Можно раздеться и искупаться. В каждой избе-купальне лечат определённые болезни: в одной — болезни спины, в другой — болезни живота, в третьей — головы. Ну, понятно, мне в третью. Место это с древних времен считалось священным.
Я решил прогуляться по окрестностям. Невдалеке стояло странное сооружение напоминающее космический корабль из фильма «Кин-дза-дза». Огромная железная цистерна. Оказалось – туалет.
За мной шла Олеся. Наверное, ей тоже стало любопытно, что это такое. Но я ошибся, она не зашла в железную бочку. Она шла ко мне.
-Как тебе поездка?
-Отлично. Бесподобно. Превосходно.
-Смеёшься?
-Ну, что у меня за репутация? Говорю серьезно: здорово.
-Ты знаешь, Макс, он классный, не смотри, что он иногда такой строгий.
-Да он просто замечательный, я бы хотел быть похожим на него.
-Опять ёрничаешь? Между прочим, он к тебе хорошо относится, хотя знает про наш «роман».
-Господи, «роман»! Целовались пару раз, вот и роман. И было это при царе Хвоще.
-Почему при Хвоще?
-Потому что до царя Гороха.
-И всё же ты предлагал мне замуж.
-Сейчас вот не хочу тебя обидеть… И понимаю, что в твоих глазах падаю, но Олеся, я столько раз предлагал девушкам замуж.
Но Олеся, словно не поняла, чем её может обидеть такое заявление.
-Ну, а девушки что отвечали?
-Ну, ты же знаешь?
-Что знаю?
-Восемь браков, четырнадцать детей.
Олеся сделал вид, что обиделась. Или на самом деле.
-Ну, почему у тебя столько злости? Почему тебя всё раздражает? Я к тебе как к человеку.
Ну, что можно на такое ответить?
-Олеська, я ж не человек, я с другой планеты. Я только притворяюсь. Я вас людей совсем не понимаю. И вообще, мне завтра улетать. У нас на плато Укок секретная посадочная площадка.
-Вот, вообще, не остроумно, не смешно. Тебе тридцать лет, а ты обижаешься как маленький.
Отвернулась и ушла. Не умею я общаться с девушками.
Она уходила такая красивая, даже в мешковатой походной экипировке. А недалеко стоял Максим и смотрел на нас. Ох, это взгляд холоднее джумалинского ветра. Ах, если бы за моей спиной был не обычный железный туалет, а настоящий космический корабль! И - оставайся вы все тут со своей красотой, со своими запутанными чувствами, облачными, то бишь туманными мыслями и ощущениями, понятиями о том, кто вы и зачем здесь. Господи, забери меня отсюда! Не понимаю, что ты от меня хочешь? Что людям от меня надо?
Сразу за Джумалинскими ключами начинается "зона покоя Укок", отнесенная ЮНЕСКО к охраняемым природным объектам. Но, чтобы попасть на плато, надо преодолеть перевал. С огромными валунами на дороге. Справа пропасть. Сначала не крутая, но постепенно она всё больше и больше. А машина, качаясь, перекатывается через валуны. Крен иногда такой, что сидя с правой стороны будки приваренной к ГАЗу-66, я прямо уже слышал хруст сминаемого железа и звон стёкол, которые должны были непременно случиться в следующее мгновение. Но машина выравнивалась и все пассажиры издавали дружный «ооооох».
Через этот перевал проходили только такие машины как наш 66-ой и армейские Уралы. И то не всегда. Лучшая время - как раз начало осени. Перевал уже покрыт снегом. Облака проносились так близко, что казалось до них можно допрыгнуть. Они летели быстро, и по горной гряде справа тоже быстро пролетала их тень, создавая на миг причудливые узоры на земле. За этим можно было следить бесконечно.
Мы заехали на Калгутинский рудник. Безжизненное каменистое место. Несколько полу заваленных шахт. Вдоль небольшой речушки росли темно-синие цветы. Ни кустов ни деревьев. У входа в шахты валялись разорванные пакеты с надписью «Осторожно! Взрывоопасно». Если здесь когда-то оставалась взрывчатка, её давно растащили местные на хозяйственные нужды. Когда-то здесь добывали вольфрама-молибденовую руду. Я захватил оттуда камешек: вольфрам и молибден в горном хрустале. До сих пор использую иногда как пресс-папье. В сталинские времена тут, рассказывал Максим, был лагерь. Добывали руду зеки. Большая была текучка кадров. То есть жили они в этой вечной мерзлоте в обычным палатках, трудились на износ. Спирали для лампочек Ильича добывались кровью и смертью.
Конечно, мальчишки не были бы мальчишками, если бы не вошли в шахту. У всех фонарики. На сенах толстый слой инея. Буквально сантиметров десять чистейшего, острого, узорчатого, ажурного льда. Долго шли по этому белому коридору. Вполне комфортно, в полный рост. Только одно смущало, сверху над нами была гора. Никаких подпорок, просто туннель. А потом развилка. Тут тоже валялись разорванные пакеты из-под взрывчатки. Я представил себя фараоном лежащим в центре вот такой вот пирамиды, как эта горка над головой. Стало жутко. Идеальное место для съемок фильма ужасов.
Все пошли налево, а Макс взял меня с собой направо. Очень быстро мы перестали слышать вторую группу. В конце нашего пути туннель оказался перегорожен решеткой. В ней была вырезана дверь. Макс пропустил меня вперёд. Я хотел спросить, долго ли мы ещё будем идти. Но за спиной скрипнуло железо и щелкнул замок. Я медленно повернулся. Ожидать можно было чего угодно. Дверь была заперта. Лицо Макса совершенно непроницаемо.
-Поговорим?
Как будто я мог отказаться. Но язык перестал повиноваться. Во рту пересохло. Я бы сел, но негде.
© Сергей Решетнев