"И, призвав народ, сказал им: слушайте и разумейте! Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека…
Иисус сказал: неужели и вы еще не разумеете? Еще ли не понимаете, что все входящее в уста проходит в чрево и извергается вон? А исходящее из уст – из сердца исходит – сие оскверняет человека, ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления – это оскверняет человека;»
Мф. 15: 11,16- 20
Иван проснулся к полудню. «Садись к столу, обедай, а потом я задам тебе пару вопросов. Сейчас самое время, дети спят, хозяйка пошла, прогуляться, никто не помешает нам объясниться». Иван ел, как всегда, быстро и с аппетитом. Перелил остаток супа в ложку, облизнул ее: «Ну, задавай свои вопросы».
«Ты выпроводил меня в роддом в схватках, с Лизой, которая еще не окрепла после операций, в тридцатиградусный мороз, а сам лег спать! Совесть тебя в бок не толкала?»
«Оль, вскоре после вашего ухода, я встал и отправился по улице до остановки автобуса на Смоленском шоссе, но вас, среди ожидающих его, не было. Я сообразил, что вы пошли по железной дороге, вернулся и поспешил следом, увидел издалека, как вы поднимались по пригорку к Московской улице. Когда я подошел к шоссе, понял, что вы уехали на автобусе, и вернулся домой». «Ладно, пусть хотя бы так ты о нас позаботился, - Ольга скривила губы в презрительной ухмылке, - а вот с какой целью ты принялся мне рассказывать, что черт связал тебя с Тарантолкой? Я тебе хотя бы слово сказала о ней или может быть упрекнула тебя в чем-то?» «Оль, ну ты сама виновата! Зачем ты пошла на квартиру к одинокой и не старой женщине, а затем скандалами подтолкнула меня к дальнейшим действиям». «Иван! Нас, что все приглашали к себе на квартиру нарасхват?! Она единственная кто приняла нас».
Ольга чувствовала, что назревает новый скандал. «Я не об этом сейчас, прошлое разговорами не изменить. Я на будущее, если тебя вдруг черт попутает опять, и до меня дойдут слухи об этом! Ты должен будешь лечь костьми, но доказать мне, что слухи эти - вранье завистников, иначе я разведусь с тобой. Меня не остановит то обстоятельство, что придется мне поднимать детей одной». Иван клятвенно обещал, что никогда подобное в его жизни не повторится.
«Ладно, хватит об этом! Завтра у тебя выходной, пойдешь с хозяйкой к нотариусу и оформишь завещание на дом, на себя. Надо ковать железо, пока оно горячо», - примирительно произнесла Ольга.
Жизнь шла своим чередом. Ольга знакомилась с соседями, не то, чтобы не хватало ей общения, а просто знакомила ее Лиза. В каждом из соседних домов был ребенок приблизительно ее возраста, а, как известно, дети находят общий язык со сверстниками очень быстро.
Первой состоялась ее встреча с Нюрочкой Глушанковой, невысокой и худой женщиной, болезненно переживавшей на тот момент времени предательство мужа. Он оставил ее с тремя детьми практически нищенствовать, потому что алименты приходили от него не регулярно и в малых суммах. «Наверное, новая женка скрывает его зарплату, она ведь делает ему начисления за работу», - такие догадки строила эта бедная женщина.
Работал ее муж до развода шофером, возил грузы в Москву. Вот и довозился, окрутила его там шустрая бухгалтерша одного из предприятий общепита. Как говорила Нюрочка: «Его прикормила, а детей осиротила». Сын ее Саша был довоенный, средняя дочь - ровесница Лизе, а младшей едва исполнилось два года. Билась она как рыба об лед, чтобы прокормить детей своих. Работала в душевых отделениях при железной дороге, эта работа приносила ей приработок посредством сбора стеклотары, другими словами, бутылок из-под спиртного. Собирала она их штук по пять, шесть каждый рабочий день, а в свой выходной везла сдавать в приемный пункт, сгрузив в мешок, зимой – на санках, летом – в детской коляске.
Жила Нюрочка со своим семейством в доме напротив. Он был настолько мал, что кроме трех кроватей и стола в нем больше ничего не помещалось. Дом стоял на пересечение улицы Тельмана и Третьего Индустриального переулка, то есть того места, где улица круто спускалась в ров, который тянулся через все соседние улицы до конца города и заканчивался Бухтеевкой. Так в народе называли Бухтеев овраг. Кто был этот Бухтеев и в какое время он жил, история об этом умалчивала.
Нюрочке и другим жителям, чьи дома стояли на спуске в ров, повезло, потому что их огороды имели протяженность не шесть положенных по закону соток земли, а все двенадцать. Правда, вспахать конем такой огород нельзя было, но так руки на что?! Нюрочка так обихаживала свой участок, что и травинку на нем сыскать трудно было. Но и он, за такой уход, снабжал ее семейство пропитанием на всю зиму.
«Там, на дне рва живет дед Гарган со своей женой, он точно колдун, одних людей воском отливает от сглаза, над другими шепчет и травы раздает, - с трепетом в голосе знакомила Нюрочка Ольгу с соседями заочно, - я стараюсь ему в глаза при встрече не смотреть, боязно». Ну, а Ольге неожиданно случилось посмотреть ему в глаза, когда в ответ на ее приветствие, он сказал: «А ведь к дочке твоей прикинулся детский». Ольга посмотрела на шедшую с ней рядом Лизу, потом на деда: «Я не понимаю вас». «А что тут понимать? Испуг с ней большой произошел, вот детский и приключился. Надо ее от испуга отговорить, а то удавнится и перерастет в падучку. Слышала, врачи эту болезнь эпилепсией величают, и лечить ее не умеют. Им и не ведомо, что у многих людей она начало берет от испуга». Ольга растеряно спросила: «Так что же нам делать?» Приходи ко мне с дочкой завтра на утренней заре, пошепчу, а там посмотрим, как дальше быть». «Хорошо, приду».
Взяла Лизу за руку: «Скажи мне дочка, испугалась ли ты чего? Может кто-то напугал тебя»? «Да, - сказала Лиза, - меня папка сильно напугал, когда мы к деду в гости летом ездили. Мы играли с подружками в бане, а он постучал в оконце и сказал страшным голосом, что он волк и нас съест. Все дети под лавку попрятались, а я подумала, что надо дверь за ручку держать, чтобы волка в баню не впустить. Он дверь открыл, а я к ручке прилипла, так на ней и повисла, руки мои не разжимались. Тогда он меня водой полил, я и отпустила ее». «Ох, Иван, в игрушечки поиграть захотелось!», - с осуждением подумала Ольга. Водила Лизу к деду Гаргану три дня на утренней и вечерней заре: «Ну, вот и хорошо. Теперь ты здоровенькая», - сказал он и потрепал Лизу по щеке. Денег за работу свою не взял, сказал: «Даром получил, даром и отдаю».
Со временем познакомилась Ольга с соседкой из дома, стоящего рядом, огород в огород: «Послушай,- окликнула она Ольгу, вышедшую во двор, - тебя Ольгой зовут? Выгони, Ольга, мою курицу с Матвеевнего участка, а то она гряды раскопает, тогда крику будет не обобраться. Дочка твоя с моей Валей хорошо играет, они почти ровесники, моя чуть старше. Так она и сказала, что тебя Ольгой зовут, а меня - Юлей звать. Нюрочка обо мне тебе ничего не говорила? Так вот муж мой меня бросил. Брошенка я, как и Нюрочка. Только мне легче, у меня один ребенок, и сестра есть, вон в доме на повороте к стеколке (стекольный завод) живет, в разные смены мы работаем и дочку мою растим, одну на двоих».
Вечером Нюрочка рассказала Ольге об этой соседке, что муж ее – татарин, по фамилии Мусулямов. «Жизнь у них с самого начала не складывалась, дрались, да ругались. Потом сказал ей, что в заработки уезжает. Как уехал, так с концами, ни ответа тебе, ни привета, ни алиментов. Маруська Голиковская, что в овраге рядом с дедом Гарганом живет, так та, кроме как татаркой ее не зовет: Юлька - татарка, дочка ее, Валька – татаркина дочка, всем клички дает. А сама живет, как сыр в масле катается. И везет же таким!» Нюрочка шепотом поведала Ольге, какие разговоры ходили про жизнь этой Маруськи во время немецкой оккупации в Рославле. «Муж ее с войны вернулся, ему сразу доложили обо всем, он с ней и развелся. Так вот ведь сразу же другой подобрал! Да мужик, знатный какой, машинистом на поезде работает, денег много зарабатывает, по дому ей помогает, и навоз выбросит, и огород перекопает, одним словом на руках носит. Вот она и панует, чего бы за таким мужиком не пановать! Дочка всего одна, не работает, что ей делать? Языком чешет, да всем клички дает обидные. Мне какие только не приклеивала, знает, что не кому за меня вступиться. Собрала себе компанию баб, приходят к ней вечером на посиделки, когда муж ее в поездке и плетут сплетни про всех, да заговоры строят, чаем с печеньем их запивают. Страшно к ним на язык попасть. Да ты, наверное, видела ее, когда за Лизой ходила в ров, дочка ее Галя, громкая такая». Нюрочка съежилась, как от холода и показалось Ольге, что стала она росточком еще меньше, чем была на самом деле.
Ольга в бурках, как она говорила, в люди, то есть в магазин, на базар не ходила, но на колодец за водой, по хозяйству справиться, поросенку дать поесть, дрова в дом занести, для таких работ, удобней обуви не находила. Вот и сегодня, хотя на дворе уже начало апреля, снег еще не сошел, но морозы отступили, отправилась она в своей любимой обувке за водой к колодцу. Не рассчитала, надо было надевать резиновые сапоги, измазала свои бурочки глиной: «Да, ладно, не страшно, подсушу и ототру ее, будут как новенькие». Несет ведра полные на коромысле, а навстречу ей Маруся, та, что в овраге живет, с пустыми ведрами. Поздоровалась, остановилась, хочет разговор завести. Ольга здоровается в ответ, но показывает, что останавливаться, не намерена, два ведра по десять литров на плечах, не до разговоров. То ли такое поведение Ольги, то ли просто настроение с утра плохое, что побудило ее сказать такое: «Посмотри на свои бурки! Да ты просто - грязная Ольга». «Все, она и мне кличку приклеила», - пронеслось в мозгу у Ольги. Она спустила ведра на землю: «Маруся, грязь не на бурках, а вот тут, - Ольга постучала пальцем посредине грудины. Бурки потрешь, и она отвалится, а вот эта грязь, внутренняя, так просто не отпадет». «Ты, Ольга грязная!» - вызывающе повторила скандалистка. Ольга посмотрела ей в глаза и увидела блеск, то ли радость от безнаказанности за подобное поведение, то ли злоба. Чем вызван он? «Если я услышу от кого-нибудь, что ты обзовешь меня так или еще хоть раз скажешь, что про Нюрочку, то ты пожизненно будешь называться немецкой подстилкой». Маруся от этих слов остолбенела, а потом произнесла: «Это не правда. Сплетни завистников. Ты пожалеешь об этих словах». На этом и разошлись они в разные стороны. « Я нажила себе врага! И принесла же ее нелегкая. Может, и правда оклеветали », - подумала Ольга, но и кличку вместо имени носить она была не намерена.
Угрозу свою Маруська принялась осуществлять сразу, не откладывая в долгий ящик. Буквально со следующего дня ее хозяйка, Матвеевна начала исчезать из дома. Уйдет вечером «подышать свежим воздухом» и пропадет на несколько часов. Ольга решила проследить, где бывает она по вечерам. И увидела, как Матвеевна ее, спустившись с горы в ров, сворачивает к дому Маруськи Голиковской. Недобрые предчувствия появились у нее в душе: «С чего это вдруг стала она к себе Матвеевну в гости зазывать?»
В одно прекрасное утро все ее переживания по этому поводу разрешились. Раздался стук в дверь, Ольга открыла ее и увидела на крыльце мужчину и женщину: «Вам кого?» «Мы к Матвеевне». «Ну, проходите». Матвеевна вышла навстречу гостям, поздоровалась с ними, повернулась к Ольге: «Я расторгла завещание на дом, это мои новые жильцы. Мне с вами жить шумно, а у них только один ребенок, да и то большой. Так, что подыщите себе квартиру, даю вам срок две недели». Ольга от такого сообщения онемела, но спустя какое–то время обратилась к Матвеевне: «Не пройдет и месяца, как вы придете меня просить вернуться к вам, но я не вернусь. Подумайте хорошенько, прежде чем принять окончательное решение». «А, что тут думать, уже все решено».
Опять предстояло им менять место жительства. Но по стечению обстоятельств произошло это намного быстрее отведенного Матвеевной срока в две недели. Рядом с домом Мусулямовой Юли, то есть через дом от Матвеевны, проживала семья Симуровых, муж с женой и двумя детьми. Жили они безбедно; их большой послевоенный дом был обнесен добротным забором, а двор огорожен необрезным тесом, роскошь по тем временам. Два новеньких сарая стояли во дворе, и в одном из них находилось стойло для коровы, которая не так давно отелилась, курам было отведено просторное место за металлической сеткой, двор засыпан мелкой галькой, в палисаднике – цветы на любой вкус. Ольга ходила в этот дом за молоком, через день покупала трехлитровую банку. Хозяйка дома, Марина, всегда была весела и приветлива, крепко заплетённые косы обхватывали голову ее кольцом, в теплое время года платка она не носила, платья были подогнаны по статной ее фигуре. Одним словом не женщина, а картинка, очень она нравилась Ольге. Марина, по-видимому, чувствовала эту симпатию и в свою очередь оказывала ей расположение, приглашая войти во двор и перекинуться парой слов, тогда как другие соседи такой привилегией не пользовались и считали ее гордячкой и зазнайкой. Марину их мнение особо не волновало: «Завидуют, вон у меня муж, какой хозяин, и к тому же высок и статен, а уж как любит меня и детей».
Вот и сегодня пришла Ольга к ней за молоком и поделилась своей заботой. «Так через дорогу от нас, Скатарские переезжают в новый дом, старый пустовать будет. Правда он маленький и дряхлый, но не век же вы в нем куковать будете, наверняка собственный построите».
Ольга, взяв молоко, сразу же постучалась к Скатарским и договорилась о сдаче в наем их старого домика, в который они вечером благополучно и перебрались.
Прошел месяц. Утром, провожая Ивана на работу, увидела Ольга, как подошла к их забору Матвеевна и стоит в нерешительности. Заметила Ольгу, окликнула, спросила разрешения войти в дом, только порог переступила, заплакала: «Вернитесь ко мне, простите меня, я глупая старая женщина поддалась на уговоры Маруськи, а теперь раскаиваюсь. Я ведь с вами жила как в родной семье, отчуждения совсем не чувствовала, а эти, новые мои жильцы, отделили меня. Питаются сами по себе, ходят как сычи, слова доброго не скажут. Вечером соберутся чай пить, дверь закрывают, чтобы я не видела их. Так и сижу в своей комнате, как будто ни они у меня квартируют, а я у них, и Маруська меня больше к себе не зовет». «Я же вас предупреждала, Матвеевна, что если уйду, то уже не вернусь. Зачем вы пришли?! Не могу я вам теперь верить, где гарантия, что спустя какое-то время вы опять нас не выгоните, ведь предавший раз, предаст и дважды. Даже не просите, не вернусь». Так и ушла Матвеевна от нее не солоно хлебавши.
Забегая вперед скажу. Матвеевна и года не прожила со своими новыми квартирантами, умерла. Ходили слухи, что помогли они ей в этом, якобы отравили, но это уж на их совести, может и была их вина, да сошла с рук.
Марина Симурова будет предана мужем своим, как станут они постарше. Свяжется он с почтальоншей Катей. Катя никогда, даже с полностью загруженной газетами сумкой, не ходила медленно. Жители района, которых она обслуживала так и говорили: «Завтра Катька с пенсией прибежит». Было у нее пятеро детей и муж пьяница, но это не мешало ей оставаться веселой, приветливой и говорливой. В дом войдет, улыбнется так, как будто сейчас радостное известие сообщит и сообщала все, что было у нее в голове на тот день. Мужской пол уважала, да и он платил ей взаимностью, но всерьез ее никто из мужчин не принимал. А вот Андрей Симуров так увлекся ей, что от жены своей связи этой порочной уже не скрывал. На упреки Марине отвечал побоями. И то ли от побоев тех, то ли от переживаний приключился к ней рак, и умерла она, будучи еще не старой женщиной. Андрей женился на Катьке, которая притащила в дом его все свое потомство, а детям своим родным по наущению ее, приезжать запретил. На то время закончили они учебу в Смоленске, были распределены по району как молодые специалисты. И в одночасье лишились и матери, и отца. Вот какую силу взяла над ним почтальонша. Став женой Андрея работу эту Катька бросила и похаживала по дому Марины, нарядная и счастливая, нисколько не тяготясь мыслью о том, что загубила живую душу.
Спустя год, начали доходить до Андрея слухи, что бегает его Катюша к соседу, Ваське рыжему. И теперь уж сам он оказался в положении своей бывшей жены. Да хуже всего было то, что сделал он дарственную на дом «любушке» своей и жил в нем теперь как приживалец, не смея даже упрекнуть ее. Как говорится, за что боролся, на то и напоролся. Пытался связаться с детьми, но они на контакт с ним не пошли. Обида за мать, и поведение его во время ее похорон навсегда разделили их. Так и доживал он жизнь свою в полной зависимости от Катьки почтальонши. После смерти его Катька переключится на жену Васьки, доведет ее до гипертонии. И в один из дней жена Васьки упадет, сломает шейку бедра, которая так и не срастется до самой ее смерти. Будет Катька приходить в дом к ней и пользуясь ее беспомощностью хозяйничать там, при этом жаловаться соседям, рассказывая, как много усилий приходится ей прилагать по уходу за больной. А когда умрет и эта несчастная, попытается завладеть еще одним домом. Но Васька не будь дураком, быстренько подписал его сыну. Так Катьке не удалось во второй раз руки на чужом добре погреть.
Юля Мусулямова дочке своей Вале даст высшее образование, из последних сил своих будет зарабатывать деньги для содержания ее во время учебы. Станет она преподавателем английского языка, устроится работать в школу. Ох, как будет гордиться Юля дочкой своей! Но дальнейшая жизнь Вали не сложится; нагуляет она ребенка, девочку, заботы, о воспитании которой опять лягут на плечи Юли. Попытается Валя несколько раз создать семью, не получится, начнет пить, потеряет работу, а потом и жизнь – замерзнет ночью недалеко от своего дома. Юля долго после смерти дочки не проживет, внучку ее заберёт на воспитание последний сожитель Вали.
Нюрочка Глушанкова детей своих поднимет, построит большой дом, в котором доживет век свой с семьей сына Саши. Дочка ее младшая Лида с мужем и двумя детьми построится рядом, на этом же участке, крыша в крышу, на склоне рва. А старшая, Валя, так та отстроит двухэтажный коттедж. Отец, бросивший их в малолетстве, перед смертью приедет прощения просить. За то, что росли они безотцовщиной; за то, что голодали в детстве; за то, что мало помогал им деньгами; да разве все перечтешь чего бывают лишены дети из неполных семей. Они его простят и поедут в Москву на похороны все со своими семьями, двенадцать человек в собственных автомобилях.
С Марусей Голиковской жизнь еще не раз столкнет Ольгу и даже свяжет некоторым образом родственными связями.
Вот ведь какая она, жизнь эта, не предсказуемая, порой выкинет такие коленца, что даже и во сне присниться не может.
Но это все будет потом, спустя десятилетия, а сейчас Ольга прекрасно обустроилась в старом домике семьи Скатарских. Ей нравилось жить отдельно, своей семьей, без посторонних, но что печалило ее, так это полное отсутствие земли: «Ну, что же это Иван, ни лучку посадить, ни морковину. Хотя бы, какую грядку сделать. Нет, я хозяев не виню, на шести сотках постройки, да сад, самим мало под огород остается, но и к отцу за овощами не наездишься. Надо нам своим углом обзаводиться». «Обзаводись, а я посмотрю, как это у тебя получится», - смеется над ней Иван. «Нет, это я посмотрю, как ты строить его будешь и чем смогу, тем помогать буду. Поедим к отцу, оставим Лизу у него, а сами пойдем по ближним деревням, где меня до войны знали, может, кто дом готовый продает, даст мне на веру, перевезем его в Рославль». Иван присвистнул: «Ну, Оль, и фантазии у тебя!»
Но, Ольга такая, «сказано - сделано», «попытка – не пытка». В ближайшее воскресенье встретили Надю на вокзале, ехала она на лето к отцу с племянником Сашей. Вместе отправились в Слободу. По дороге Надя рассказывала про свое житье – бытие в няньках и про то, что к осени должна Ксения еще одного ребенка родить. «Погодки будут, - сказала Ольга, - тебе, Надя, не позавидуешь». «Своя ноша, не в тягость», - ответила Надя, подражая Ольге в приверженности употреблять в речи пословицы, да поговорки. «Своя, да не своя, разница есть. Ну, дай Бог, все так и будет идти мирком», - ответила Ольга.
Решили идти первым делом в деревню Рогово: «Немало мы там, в молодости обувки побили на вечеринках и знакомых там должно быть немало, конечно, если война всех не угробила». У околицы встретили женщину, Ольга присмотрелась: «Танька ли ты, Митрофанова?!» Узнали друг друга, встречи обрадовались, вспомнили довоенное время, молодость, помянули добрым словом погибших, всплакнули, подошли к дому ее: «Зайдёте? А чего, собственно, Ольга тебя к нам занесло?» «Заходить нам некогда, не гостить пришли. Может, подскажешь, Тань, есть ли какой дом у вас в деревне на продажу». Танька задумалась: «Кажись, Кондрат Данилов, продавал дом батьков, померли они. Дом хороший, перед войной рубленный, сами бревна выбирали, родня их лесником работал. Ты помнишь, как он за тобой ухлестывал. Да, многим ты парням головы кружила». Ольга подмигнула ей, слегка повела взглядом в сторону Ивана, призывая Таньку подобные воспоминания прекратить, зная ревнивый и взрывчатый характер своего мужа, решила не придаваться им, держаться «от греха подальше». Танька подвела их к дому Кондрата и распрощалась.
Кондрат стоял, прислонившись к пряслу, с интересом рассматривая не званых гостей, а потом вдруг радостно воскликнул: «Ольга, ты ли, сколько лет, сколько зим, каким ветром занесло?!» Ольга поспешно протянула руку Кондрату, боясь, как бы он не бросился обниматься, поздоровалась и представила ему своего мужа.
Кондрат расспросил ее обо всех Кирияновичах, попечалился о погибшем Никите, потом вспомнили общих знакомых, кто жив, а кого уже нет на белом свете, и постепенно перешли к сути дела.
Кондрат подтвердил, что он действительно продавал дом, но на прошлой неделе уже договорился с покупателем и даже взял задаток. Ольга так расстроилась, что не смогла скрыть этого. Варя проснулась. Ольга спросила Кондрата, где бы можно было уединиться, чтобы покормить ребенка. Он повел ее за дом, на лавочку: «Ольга, ну чем он лучше меня? Как влюблен я был в тебя! Видишь, с войны пришел живой, здоровый, дом, хозяйство у меня. Эх, как бы зажили мы с тобой, с твоим характером!» «Кондрат, что теперь об этом говорить. У каждого своя судьба», - произнесла Ольга, садясь на лавочку, давая понять, что разговор окончен. Покормив Варю, вернулась к разговаривающим между собой мужчинам.
«Ладно, - произнес Кондрат, - верну я залог ради нашей прежней дружбы». Ольга воспрянула духом: «Это еще не все, Кондрат. Дашь ли ты дом нам на веру, чтобы могли подвести его под крышу, ведь только после этого выдадут ссуду». Кондрат почесал затылок: «Задала ты мне задачку. У меня ведь тоже женка есть, да не простая, с норовом. Пиши расписку. Я тебе бы и без нее поверил, Оля, но она мне всю плешь проест». Иван сел писать расписку, но прежде чем начать написать, хотел отвести это действие до того момента, когда приедет он на машине разбирать дом. Ольга незаметно, под столом толкнула его ногой и, он послушно, без дальнейших разговоров написал договор, по которому обязан был в течение месяца отдать деньги в оговоренной сумме и уплатить неустойку, если этого не произойдет». Кондрат торопился покончить с этим делом до прихода своей жены. Поэтому, взяв договор, он начал спешно прощаться. «Кондрат, подожди минуту. Дай, пожалуйста, нам план дома, чтобы залить фундамент под него. Так быстрей дело пойдет, и дом в деревне в это время постоит, все надежнее, чем он будет лежать в разобранном виде в городе». Кондрат на минуту задумался и согласился. Возвращались молча, а спустя некоторое время Иван произнес: «Ну, Ольга! Мне иногда кажется, что кто-то подслушивает планы твои на жизнь, а потом осуществить их помогает». «Иван, этот кто-то – Бог. Я ведь молюсь Ему и Матери Божией».
Теперь дело было за малым, подобрать участок и оформить его под строительство собственного дома. Иван непременно хотел, чтобы находился он в районе, где проживали они на данный момент времени, то есть, недалеко от его работы. И единственный свободный, скорее всего потому, что был он расположен совсем недалеко от Кричевской железной дороги, участок был предложен им для застройки. Ольге его месторасположение не нравилось: «Иван, он находится близко к дороге – это раз, во- вторых, у основания горки, хотя и пологой, и самое главное, он распахан. Значит, мы займем чьи-то огороды». «Оль, ты видишь мою электростанцию? Пять минут, и я дома? Дорога рядом, ничего страшного, другие же живут здесь. Горка?! Так колодец же на горе, и воду нести вниз, а не наверх. Земля распахана незаконно, какие к нам претензии. Самое главное, до речки рукой подать, разведем гусей, уток». Ольга поняла, что это был тот редкий случай, когда спорить было бесполезно, и скрепя душой согласилась.
Бригада плотников приступила к заливке фундамента и через несколько суток, когда он затвердел, было решено перевозить дом. Хватило одного дня, чтобы его разобрать и привезти в Рославль. Каждое бревно было пронумеровано, задача была не спутать их. За первый день была собрана половина дома. Ольга кормила строителей обедом и ужином, к ужину полагалась бутылка водки, полный расчет после окончания работ, таков был договор. На следующий день пришли работники и не поверили своим глазам, дом был разобран, а бревна разбросаны как попало.
«Ну, вот Иван, что я тебе говорила? Нельзя было огороды занимать. Что делать будем?» «Что делать?! Заново собирать будем, а ты пойди, поговори с ближайшими соседями, узнай, кому огороды принадлежат, от которых мы часть отрезали».
Ольга постучалась в дом, который находился через забор от их участка. Дверь открыла невысокая полная женщина, Шура Нестюрина: «Я ничего не видела и ничего не слышала. Как говориться, моя хата с краю, ничего не знаю». После этих слов она хлопнула дверью перед самым носом Ольги, давая понять, что разговор закончен.
Следующим для посещения Ольга выбрала дом напротив, дом семьи Ветлицыных. К нему вела дорожка шириной примерно метра два и длинной метров пятнадцать, он выбивался из общего строя домов за счет того, что отступил назад от улицы. По обе стороны от дорожки располагались небольшие огороды, принадлежавшие семье Соловьевых, проживающих в махоньком домишке напротив дома Нестюриных.
Дверь открыла Нина Ветлицина - хозяйка, жена и мать, на этот день, двух девочек. Внимательно выслушав Ольгу, она слово в слово повторила ответ Шуры, что ничего не видела, ничего не слышала…» Ольга поняла: «Сговорились». Пока она ходила по соседям выяснять, кто разбирает по ночам ее дом, плотники принялись восстанавливать уничтоженный кем-то результат их вчерашнего труда.
Собрали бревна, разложили согласно нумерации, потерли руки, поплевали на них и принялись возводить дом заново. Закончили поздно, ужинали в свете костра: «Завтра закончим сборку, начнем крышу возводить». Но на завтра этого не случилось, постройка опять была разобрана, бревна разбросаны по всему участку.
«Ольга, иди, поругайся на соседей. Что это они творят». «Нет, Иван, иди ты. Я уже ходила. Ты сам виноват, нечего было лезть на их огороды. А теперь время уходит, надо деньги за дом возвращать, а дом разбросан». Пошел Иван по соседям, просил и убеждал их, приводя различные доводы. Его выслушивали, открещивались от обвинений и заверяли, что и пальцем к бревнам его дома не прикасались. И как следовало ожидать, следующей ночью повторилось тоже, что и в две предыдущее. «Все, Иван, иди за участковым милиционером. А то в следующий раз мы и бревен не найдем».
Участковый зашел в каждый дом, довел до сведения соседей, что по закону их действия считаются разбоем, за них полагается судебное разбирательство и возможна тюрьма. Взял с каждого расписку, что все они предупреждены и, следовательно, если еще раз подобные действия с их стороны повторятся, они будут нести ответственность.
Через неделю дом был уже под крышей. Правда, покрыли его толью. «Пока пусть так постоит, к зиме щепой перекрою. Сейчас главное ссуду получить, да документы переоформить на нас»,- сказал Иван, с довольным видом осматривая свою постройку.
Ровно в оговоренный в договоре срок поехал он на велосипеде в Рогово, к Кондрату деньги за дом отдавать. Вернулся быстро, в плохом настроении. «Что Иванушка не весел, что головушку повесил?» - весело обратилась к нему Ольга. «Этот твой Кондрат надумал со мной шутки шутить. Я ему говорю, чтобы расписку давал, деньги протягиваю, а он расписку в руке зажал и не отдает, тянет руку за деньгами». Ольга так ярко представила всю эту картину: «Ну и как же все разрешилось?» «Отдавали одновременно, он мне расписку, я ему деньги, сразу две руки задействовали. Расписку я тут же на его глазах порвал». «Иван, зачем ты человека таким недоверием обидел?! Он нам навстречу пошел, твоя подозрительность может с ума свести». « Подозрительность?! Он мне на выходе злобно так заявил: Ты думаешь, я тебе дом этот отдал?! Если бы не Оля, не видать бы тебе его как своих ушей. И, что она в тебе только нашла, в чужаке долгоносом». «Не слушай его, - сказала Ольга, чуть сдерживаясь от смеха, - носик у тебя, что надо. Ровно, такой как должен быть у настоящего мужчины». Душа ее ликовала: «У них теперь есть собственный дом. Она - хозяйка дома!»
В конце сентября Иван последнюю точку поставил перед их переселением к новому месту жительства, своими собственными руками русскую печку сложил. Впустили в дом, перед собой, на счастье, рыжего котенка Василя, который проживет в нем целых четырнадцать лет. Состарится и начнет гадить в комнате, Ольга отругает его, выгонит на улицу. Он, вспомнив молодость, полезет по лестнице на чердак, упадет и разобьется. Умирать будет на руках у нее, оплакиваемый всей семьей, под глубокое ее раскаяние: «Надо было не выгонять тебя, бедный мой Васька, может быть, ты бы еще пожил».
Дом их оказался окружен огородами со всех сторон. В какое окно не посмотри, всегда кто-нибудь под ними копошится. «Иван, я у Лизы в книге картинку видела. Крестьянин стоит на одной ноге на своем участке, вторую поставить некуда, кругом помещичья земля. Так и мы только узенькую тропочку для прохода имеем». Все бы так и обстояло, если бы не произошел случай, изменивший настоящее положение дел.
Середина октября, урожай с огородов убрали, картофельную натину спалили, покадив дом дымом костров со всех сторон. Привез Иван удобрение для огорода, навоз свалил с самосвала на огороде Ветлицыных, который располагался прямо под центральными окнами их дома, выходящими на улицу Буденного. И когда начали они переносить его на носилках на свой огород, услышали крик Нинки Ветлициной, с проклятьями в свой адрес за то, что машина проехала по ее огороду. Ольга опустила носилки, повернулась и увидела перед собой перекошенное злобой лицо Сергея, мужа Нинки. В руках он держал вилы, намереваясь замахнуться ими на Ивана. Ольга, зная взрывной характер своего мужа, решительно встала между ними и заговорила спокойным голосом: «Сережа, что ты, из-за навоза решил в тюрьму сесть? Ты же войну прошел, разведчик, а Иван тоже воевал, артиллерист. Вместе немцев побеждали, а теперь друг друга поубиваете?! Ну, ты посмотри, негде нам в другом месте разгрузиться, да и с огородом, что случится плохого, перекопаете и все. Если, хочешь, мы прокопаем то место, где машина след оставила». Спокойный голос, обстоятельное рассуждение привели разбушевавшегося соседа в чувство: «Да, Оля, ты права. Простите, погорячился. Это моя дура, Нинка, меня настропалила. Если бы ей хоть чуточку твоего ума, Оля». Расстались по-хорошему.
Ну, Ольга, понимала, что в следующий раз может все произойти и по-другому. Поэтому она сказала Ивану: «Завтра же иди в Горкомхоз, пусть придет их представитель и разрешит с землей вокруг нашего дома по закону". Сказано, сделано. На следующий день до сведения Сергея Ветлицина было доведено: «Немедленно освободить улицу до самой железной дороги, от каких- либо огородов, потому что это общественное место». Остальным соседям, пользующимся отчуждением за домом Ольги, приказывалось землю освободить, так как по закону занимать ее могут те, кто проживают в крайнем доме. От такого предписания все соседи находились в крайнем возбуждении, с трудом сдерживали свое возмущение. Ольга внесла поправки, она сказала: «Вы, Ветлицины, отступите ровно на половину своего участка, чтобы нам был подъезд к дому, и мы не поубивали бы друг друга во время споров. Все остальные, отступите на пять метров от наших окон слева от дома, и выделите нам, потеснившись, сотки четыре земли под посев картошки». Соседи поблагодарили ее за великодушие и разошлись, а представитель из Горкомхоза сказал ей: «Глупая ты баба, всей этой землей ты одна имеешь право пользоваться, а у тебя тут четыре семьи хозяйничает под боком». Ольга в ответ спокойно произнесла: «Спасибо вам, что навели порядок. Теперь, зная закон, они уже ругаться за землю со мной не будут. Но надо учесть, что они под огороды эти поднимали дерн, что у каждого из них по два, по три ребенка, но главное, что они наши соседи. А хороший сосед бывает лучше другого родственника. Нам ведь с ними всю жизнь бок о бок жить, к чему мне враги». «Беру свои слова обратно, - смущенно произнес служащий,- вы мудрая женщина». «Ну, вы и скажите - мудрая! Просто жизнь повидала, а она хороший учитель».
Конец декабря 1952 года. На улице мороз за тридцать градусов. Ольга Варю на руках держит, ждет, пока дом согреется, тогда на пол ее спустит с рук. Сейчас она подошла к окну, о чем-то задумалась и вдруг слышит вопрос: «Что это?» Ольга очнулась, не показалось ли: «Варя, ты заговорила?!» Варя смотрела ей в глаза и показывала пальчиком на разрисованное морозом оконное стекло. «Прямо как Казик», - подумала Ольга. «Это Дед Мороз нарисовал узоры на стекле». Варя молчала, Ольге казалось, что она вся напряглась, пытаясь понять, что ей сказала мать, а затем повторила: «Что это?» «Как же мне объяснить ей? Я говорю, Дед Мороз, а она никакого деда не видит. Я говорю снежные узоры, а она то и слово узоры вряд ли понимает. Варя, ну ты и задала мне задачку!» Ольга смотрела на свою дочку и видела, что она складывает плаксиво свои губки в гримасу, явно собираясь расплакаться от того, что не получает понятного ответа на свой вопрос. «Подрастешь, сама поймешь. Смотри, Васька идет», - переключила она внимание Вари на другой объект. Кот важно, как хозяин, шествовал по самой середине комнаты. « Ну,Васька, держись! Сейчас Варя тебе жару задаст», - она спустила дочку с рук на пол. Кот во время увернулся и помчался сломя голову прятаться под кровать. Окно с морозными узорами на нем мгновенно было забыто.
Вечером собралась вся семья, слушали, как Варя разговаривает. «Мама, а как это она так сразу заговорила? Да еще по два слова!» - удивлялась Лиза. «Значит, много информации уже собрала. Наверное, балаболка будет», - произнес Иван со знанием дела. «Поживем, увидим», - заключила Ольга.
http://www.proza.ru/2018/09/29/97
.