- АПАЖОПЕ???!!!
(C) Ещетот
14.
Миссис Фэйрфакс вывела ее в коридор, ступая чуть впереди ведомой, не отпуская ее ладони. И это пожатие было девушке очень приятно. Нет, она точно знала, куда и зачем сейчас ее ведут. Но от того, что кожа ее ладони ощущает прикосновение пальцев этой зеленоглазой колдуньи, оставалось ощущение чего-то близкого, значимого и удивительно приятного.
«Я хочу быть с нею, - подумала Полина, - хочу, чтобы она обладала мною. Держала за руку – вот так вот, крепко, со значением, но... не обидно. Целовала меня... по-особому, так, как ей захочется. И...»
На этом ее мысль сама собою замерла-и-спряталась, ибо, в принципе, вот именно сейчас и дОлжно было случиться всему, недодуманному ею. Да, именно здесь, в этом доме... Наверное, там, на кухне...
Впрочем...
Нет, на кухне ничего такого не оказалось. Из проходного коридора это было видно.
Странно... Неужели миссис Фэйрфакс решила устроить ей это в сенях?
Нет, и в сенцах дома к ее сечению тоже специальным образом ничего приготовлено-выставлено не было.
Проведя девушку к выходу, к самому порогу, миссис Фэйрфакс коротким жестом распорядилась-приказала ей обуться, и Полина молча сунула босые свои ноги в «дворовые» чоботы. Ей стало не по себе. Неужто госпожа-американка, известная своей экстравагантностью, задумала сечь ее прямо на дворе, под открытым небом? Чтобы соседи... Да и те, кто на улице, тоже... Чтобы все они услышали, из-за забора, как все будет... происходить?
Господи! Как же стыдно и страшно!
И все-таки Полина не посмела роптать, и снова послушно позволила вести себя за дверь.
На дворе тоже не было обозначено никаких признаков приготовлений к экзекуции. Госпожа-американка продолжила это их торжественное смущенно-пугливое шествие, по-прежнему двигаясь чуточку впереди своей подвластной, держа ее за руку. И Полина покорно следовала за ней... в сторону деревянного строения, располагавшегося с краю двора, поодаль, у забора, ближе к воротам. Строения, которое по прямому своему назначению все еще не было использовано ни разу. И вот, как говорится, пригодилось...
Когда они оказались на месте, миссис Фэйрфакс отпустила руку девушки, открыла дверь, и предложила своей подвластной туда войти. Полина послушно шагнула через порог, сделала еще пару шагов и... остановилась в замешательстве.
- Я вспомнила, что в твоей конюшне нет до сих пор еще ни одной лошади, - сказала миссис Фэйрфакс. И добавила весьма многозначительным тоном:
- Ну, а если так уж все совпало, то можно, в принципе, использовать это свободное помещение и... для других целей.
Она вошла следом и притворила за собою дощатую дверь. Обозначив тем самым, что для ее подвластной все пути назад, к отступлению, уже отрезаны.
Полина огляделась. Ну, да... Все было устроено в точности так, как и следовало этого ожидать. Внутри помещения конюшни были в ряд расположены три денника для лошадей – сейчас совершенно пустые - и перед ними проход. Там же располагались комната для снаряжения и еще одна отгороженная часть - для сена. Но все это поодаль, а вот здесь вот, прямо на входе, было свободное место, вероятно предназначенное для ввода, чистки и кормления лошадей. И там, прямо посередине, располагалась деревянная лавка – традиционная мебель, применяемая для подобных экзекуций.
Впрочем, приготовляя Полине, так сказать, «место для возлежания», госпожа-американка не сочла для себя столь уж необходимым в точности следовать неписаным правилам устройства этого самого места. Она, к примеру, не стала покрывать скамейку рогожей, а попросту начисто протерла ее, так, чтобы девушке не грязно было ложиться на светлое дерево. Голым телом.
Да и прутья для такого интерьера следовало бы замачивать в деревянном ведерке-ушате – в том, что стоял в углу, там, чуть поодаль. Однако миссис Фэйрфакс и здесь все сделала по-своему. Не стала заморачиваться со столь аутентичными изысками, а просто перенесла сюда ту самую вазу, куда Полина сама же, своими руками, поместила прутья для этой экзекуции, приняв их от своей хозяйки, которая привезла сей презент своей подвластной. Такой вот... ни к чему не обязывающий подарок. В виде такой шутки-с-намеком на то... что, собственно, сейчас и предполагалось, так сказать, к исполнению
Конечно, все это выглядело несколько... нелепо. Все же подобный предмет куда органичнее смотрелся бы на прежнем месте своем, в гостиной. Но никак уж не здесь, на конюшне! Впрочем, функциональность сей изящной керамической емкости от этого вовсе никак уж не страдала. И прутья, помещенные туда, отнюдь не стали от этого менее хлесткими.
Между прочим, здесь и сейчас было как-то по-особому чисто и светло, этим теплым охристо-желтым - с янтарным оттенком! - цветом свежего дерева. У Полины даже мелькнула внезапная, бредово-оптимистическая, а потому и весьма забавная мысль - о том, что в отсутствие непарнокопытных обитателей, для которых это самое помещение, вообще-то, и было предназначено, здесь пахнет свежеструганными досками и сеном, так свежо и приятно. И даже как-то уютно. По-своему, конечно
Полина прошла еще немного вперед, внутрь. Остановилась в нерешительности совсем рядом со скамейкой и развернулась, встав-оказавшись лицом в сторону своей Старшей.
Молодая женщина тоже исполнила свои несколько шагов по направлению к эпицентру (Или же «(эпик)центру»? Как правильно будет? Не знаю! ) грядущей мизансцены и встала прямо напротив Полины. Скептически улыбнулась и сделала жест рукой, показывая кругом все, что имелось здесь в наличии.
В смысле, в их общем распоряжении.
- Знаешь, - сказала она, - эта ваша местная традиция, в смысле порки провинившихся на конюшне, всегда казалась мне совершенно неэстетичной. Представь себе, была бы я настоящей русской барыней... и приказала бы тебя высечь в точном соответствии с вашими же поместными обычаями. Тебе пришлось бы идти сюда самой, и здесь уже рассказывать конюхам о том, что именно назначено тебе твоей дражайшей «матушкой барыней», - эти слова в речи хозяйки были обозначены изряднейшей долей сарказма, едчайшей иронией!
- Вы... не способны на такое... – попыталась улыбнуться Полина. Улыбка у нее вышла жалкой и почти что просительного тона. Как будто она в последний раз апеллировала к остаткам порядочности и человечности своей госпожи!
- «На ты», - жестко напомнила ее хозяйка. – Здесь и сейчас мы с тобою «на ты». И пожалуйста, запомни – крепко запомни, моя дорогая Полина! Я способна на многое. И это «многое» далеко не всегда является добром для адресатов моего интереса. Я вполне могу быть по-настоящему безжалостной.
Девушка вздохнула. Кажется, госпоже-американке сызнова приспичило устроить для нее очередную нравоучительную комедь-да-и-в-лицах! Что же, она и теперь готова была смиренно выслушать все эти жуткие рассуждения своей визави. Чай, уж не впервой!
- Но не это суть важно, милая моя Полина! – продолжила ее госпожа. – Важно то, как это могло бы выглядеть, если бы наши роли были отыграны нами несколько иначе, и все было бы по-настоящему. Ты пришла бы сюда, к конюхам, к мужчинам – возможно молодым и интересующимся твоими... хм... телесными достоинствами. Ты рассказывала бы им о назначенном тебе – краснея, бледнея и дрожащим от страха голосом. Мучимая жутким стыдом, от ехидных взглядов твоих собеседников – тех самых, коим предстояло бы тебя сечь! Ты бы разделась, снимая с себя одежду трясущимися руками, будучи в ужасе от предстоящего, мучимая блудливыми взорами прислужников-истязателей. Которые самым бестактным образом пялились бы на твое прелестное тело, наслаждаясь твоим позором и отпуская по поводу твоей естественной стыдливости скабрезные шутки-прибаутки.
- Не надо... так... – прошептала Полина. Однако, похоже, что ее хозяйке доставляло особенное удовольствие дразнить свою подвластную, рассказывая-расписывая всяческие ужасы помещичьего быта, которых, по ее мнению, избежала девушка, стоящая перед ней. Избежала, оказавшись в нежных руках своей нынешней госпожи-американки.
- Тебе пришлось бы лечь голой на такую же скамейку, - миссис Фэйрфакс продолжала нагнетать всяческие ужасы. – Лечь и позволить себя привязать. И остаться в итоге беспомощной, зная, что твое нагое тело жадно разглядывают блестящие похотливые глаза мужчин, во власти которых ты находишься, не имея возможности уклониться ни от боли, причиняемой лозой – той, что свистит в воздухе и жалит твою беззащитную кожу, оставляя саднящие красные следы! – ни от скабрезной пошлости их взоров!
Полина прикусила губу, чтобы не вспылить. Она, как это ни странно, была уже почти что готова дать своей госпоже резкую отповедь... но все-таки сдержалась. И продолжала слушать.
- Ну, а если бы ты заартачилась, - тональность голоса госпожи-американки перешла на грань откровенного издевательства, - начала бы вырываться, попыталась убежать от неизбежного истязания, то тебя бы попросту схватили и уложили бы на скамейку силой. И тогда бы обошлись и вовсе без привязи. Просто, один конюх сел бы тебе на ноги, а другой держал бы тебя за голые плечи – оба пользуясь возможностью не только обозревать твои сокровенныя красы, но также имея внезапную привилегию чувствовать руками твое тело, бьющееся, в отчаянии, на жесткой скамье! Ну, а третий конюх, взмахнув лозой...
- Нет, Элеонора! Довольно!
Полина не выкрикнула эти свои слова. Она произнесла их совсем негромко. Но тем самым, в высшей степени убедительным тоном, где усталость и раздражение от всего услышанного смешались между собою в эдакую «гремучую» смесь. И были еще сверху щедро приправлены плохо сдерживаемой яростью, как щепоткой кайенского перцу. Сей факультативно-рекомендательный ингредиент, дополняющий исходные, можно сказать, послужил неким подобием взрывателя. Для такого... особого взрыва эмоций, который не слишком-то проявляется на лице собеседника. Однако он, этот взрыв, прекрасно ощущается теми, кто чувствует его, собеседника, внутреннюю сущность.
Миссис Фэйрфакс на секунду широко раскрыла свои глаза. Полине показалось, будто в конюшне полыхнуло зеленым. Потом госпожа-американка как-то странно прищурилась, убрав-убавив это самое зеленое сияние, предоставив своей подвластной снова-и-опять разгадывать секрет-тайну сию, да с загадкою напополам – а кроме того, в купе с этим-всяким, также и причины, вызвавшие очередное появление этого безумно красивого всполоха. Далее, госпожа Фэйрфакс чуточку улыбнулась, покачала головою, как бы в некотором удивлении.
- Однако! – сказала она. – Быстро же ты учишься! Твои успехи в освоении Высокого Искусства Отрицания впечатляют! Прими мое восхищение, дорогая Полина Савельева!
Высказав эту тираду, миссис Фэйрфакс исполнила низкий церемониальный поклон в адрес своей подвластной. Теперь уже вовсе не улыбаясь. И поди пойми, с такого коленкора, шутя ли она это все проделала, или же на полном, как говорится, серьезе...
Но, во всяком случае, от слуха девушки вовсе не укрылось то обстоятельство, что на этот раз госпожа-американка обозначая свою визави, вовсе не использовала слово «моя», обычное в устах ее, по части употребления для обозначения своего «господского» обращения к ней, к Полине Савельевой. Да-да, именно в части указания на ее, американки, господство над девушкой, претензий на обладание своей бывшей крепостной. Кроме того, миссис Фэйрфакс только что назвала ее полным обычным русским именем, да еще и с фамилией.
Что это было? Ну... вот сейчас? Ее госпожа... задавала-назначала-показывала некие новые границы в общении? Обозначала иную дистанцию между ними – куда как более отстраненную от нее, чем это было когда-либо прежде, между ними...
И это все было... крайне неприятно и очень даже обидно!
Тем временем, замерев в этой своей согбенной позе на несколько подряд мгновений томительного молчания, госпожа-американка, наконец-то, выпрямилась. При этом... взгляд миссис Фэйрфакс был... очень странный.
Неописуемо странный. Казалось, что этим взглядом своим ее хозяйка сейчас выражала одновременно и радость, и сожаление, и... надежду.
Надежду... на что? На то, что Полина все же не передумает?
Смешно, ей-Богу! А для чего же она так покорно шла сюда? И стоит здесь сейчас перед нею?
- Ты снова испытываешь меня, да? – голос девушки дрогнул. – Или... Как это ты любишь говорить... даешь мне шанс одуматься? Отчего ты так дурно думаешь обо мне?
- Ты одна из немногих, кто мне дорог по-настоящему. И оттого я не могу относиться к тебе иначе. Да, я обязана взвешивать каждое мое слово... Но я также обязана думать о том, каково будет тебе принять из моих рук то... что я хочу с тобой сделать! Принять... такое!
Высказав эту, в общем-то ожидаемую сентенцию – ожидаемую, учитывая весь опыт их прежнего общения! – госпожа Фэйрфакс вздохнула и протянула Полине свои руки. Естественно, девушка, взявшись за них, приняла этот ее жест. В ответ госпожа-американка кивнула головою, обозначив свое удовлетворение этим ее движением.
- Прости, я, наверное, кажусь занудой! – сказала она, немного смущенным голосом. – И все же, напомню тебе, что даже сейчас ты вправе сказать мне «нет».
Полина скептически улыбнулась. Иногда так трудно понять, всерьез ли говорит ее госпожа, или же попросту отыгрывает очередную сцену комического балагана с собою любимой в главной роли. И, конечно же, ее хозяйка совершенно точно поняла смысл столь недоверчивого мимического жеста.
- Я знаю, - ответила она на эту безмолвную реплику своей визави, - что ты готова одарить меня... собою. И ты уверена, что в этом-то и состоит настоящая любовь – принести себя в жертву тому, кого любишь. Возможно, в этом что-то есть... И все же, подумай, дорогая Полина... Ты просто подумай... Что же будет, если такая жертва все же... состоится? Не будет ли она чрезмерной? Окажется ли адресат твоих благородных стремлений достойным такого подарка?
- Кто может быть достойнее тебя? – просто спросила Полина.
Вот сейчас она почувствовала главную суть всех переживаний своей Старшей. Как будто некая волшебница-швея кольнула-задела своей магической иголочкой два раза подряд. Сначала – сердце той, кто определена госпожой в этом странном раскладе, а после и сердечко той кто, по странному стечению обстоятельств, стала ее рабой. И вот теперь, стараниями сей мистической труженицы, некая интимная ниточка связывает скрытые ипостаси двух персоналий, соединяя напрямую их души на некоем мистическом плане, невидимом для окружающих, но ясном-понятном и доходчиво-наглядном для тех, кто по-настоящему близок изнутри... Для этих двоих...
Ее госпожа... Да уж... Ведь именно она желает принести жертву, здесь и сейчас. Жертву во имя этой своей странной любви. Сейчас миссис Фэйрфакс готова отказаться от исполнения этого своего желания – страстного и странного! Отказаться вот теперь, прямо на пике своего вожделения, когда до реализации ее фантазий осталось меньше шага – в том числе и в части дистанции до ее возлюбленной. И если только Полина даст ей повод, она принесет эту жертву без промедления и без малейших колебаний. Жертву во имя Высокой Любви, не обремененной всей этой жестокой чувственностью, низкими стремлениями к обладанию телом, да еще обладанию столь неоднозначного... даже неестественного рода.
Даст ли Полина ей шанс принести эту Высокую Жертву?
Нет. Не будет никаких жертв. Просто потому, что она, Полина Савельева искренне желает принадлежать той женщине, кто способна на такое проявление благородства. Да, она будет принадлежать ей. Во всех смыслах. В том числе и в смысле исполнения этих особых желаний той, кого она, Полина, искренне любит.
Миссис Элеонора Фэйрфакс... Она, то ли прочитала все эти мысли ее, то ли просто почувствовала эту ее решимость там, изнутри самоё себя. А главное, она ощутила приемлемый для нее оттенок смыслов тех самых чувств со стороны своей подвластной, о которых она только что так беспокоилась.
Полина тоже ощутила то самое физическое облегчение, которое сейчас испытала ее госпожа. И странную теплую волну, дошедшую прямо до ее сердца по той самой интимной нити, что их связывала сейчас. «Спасибо!» - услышала она изнутри себя восторженный шепот, одно слово, которым госпожа Элеонора Фэйрфакс сумела наполнить ее сердце.
И все же она попыталась, она снова попыталась отговорить свою возлюбленную – теперь Полина это чувствовала в полной мере и ничуточки не возражала! – от жертвоприношения с ее стороны.
- Еще раз напомню тебе, ты вправе сейчас сказать мне «нет», - сказала миссис Фэйрфакс. А потом сразу же отпустила руки девушки и возложила свои ладони ей на плечи.
- Ты можешь так поступить... ну, просто в ответ на все мои издевательства, всякого рода жестокие шутки и прочие испытания, которым я имела наглость и глупость тебя подвергать, - уточнила она. – Я пойму и постараюсь когда-нибудь заслужить твое прощение и понимание.
- Тогда прими их просто так, - ответствовала ей Полина.
- Ты не понимаешь... Я ведь просто хочу, чтобы ты в полной мере осознала свои права, а не только обязанности, те... на которые подписывает тебя твое чувство долга.
Говоря это, миссис Фэйрфакс осторожно сжимала плечи адресата своих покаянных речей, исполняя своими длинными тонкими пальцами очень аккуратные движения, обозначая этим самым свое тактильное господство над девушкой. И Полине это все было в высшей степени приятно.
Однако... слова... все эти слова... Насколько же они были здесь лишними!
Что же, госпожа-американка прекрасно восприняла ее, Полины, по этому поводу, ощущения. И все ж таки она закончила свою мысль. Обозначая свое отношение к происходящему весьма амбивалентным и, даже, можно сказать, совершенно полярным образом: словами – в отрицание, жестами и прикосновениями – в поддержку согласия своей подвластной.
- Если ты все-таки скажешь мне нет... У меня будет повод гордиться... твоей независимостью от моей воли, - заявила она. Впрочем, общий тон ее голоса при всем при этом вовсе не свидетельствовал в пользу поддержки только что заявленного. – А если ты скажешь мне... да... То я буду просто...
Слово «счастлива» так и не было произнесено вслух, однако Полина отчетливо услышала именно его. Там, изнутри... не тела, души. Именно там-оттуда - где-то в области сердца! – ее пронзили вибрации, заставившие испытать сладкую дрожь и отказаться от всех и всяческих признаков сопротивления желаниям этой удивительной женщины, настоящим-и-истинным. Желаниям той, кто в силу странных, немыслимых обстоятельств была явлена ее хозяйкой... и в то же время, была избрана девушкой на ту же самую роль позднее, и по доброй воле.
- Будь счастлива! – ответила Полина. Произнося эти слова одновременно изнутри самоё себя и вслух.
И выдохнула с облегчением... вместе со своей Старшей.
Да. Вот так вот. Одновременно-синхронно и сразу.
Как будто бросилась в воду. Вот будто только что стояла – голая, дрожащая, обхватив себя руками за плечи, как на причастии. Стояла, по бедра в воде, прикрывая локтями груди и зябко поеживаясь от порывов ветра августовской Балтики, покрываясь «гусиной кожей»... И вдруг... выпрямилась решительно, вытянув руки по направлению к цели-воде и, оставив-отбросив всяческий стыд, рванулась туда, вниз и вперед, навстречу волне. Позабыв, как всего несколько мгновений тому назад, сама же, стоя на берегу, нерешительно коснулась большим пальцем правой ноги набежавшей волны и, отдернув ногу, со страхом посмотрела вдаль. Туда где простирались воды свинцово-серого Балтийского моря, раскинувшиеся под бледным, почти таким же серым небом - где вместо волн бежали-кучерявились гряды облаков, как бы ни в дождь... Лето, такое на Балтике лето!
Ну... а то, что лежит под этим самым небом...
Ух-ты! Перехватывает дыхание... И резко, рывками-ударами рук и ног, работая супротив притихшей стихии – кажется, она... ой, она ведь только кажется такой уж... тихонюшкой! – плыть, плыть, вперед и вперед, не чувствуя уже ни холода, ни какого бы то ни было стеснения...
Полина отчего-то припомнила то прошлогоднее путешествие графской четы Прилуцких, тогдашних ее хозяев по крепостному состоянию дворовой девки, обслуживавшей барское семейство. Выезд на море, в который они взяли с собою и дочку свою Ирину, да и несколько дворовых – в том числе и приближенную горничную юной графини Прилуцкой, компаньонку-приживалку Полину Савельеву.
В то хмурое утро балтийского августа, вышеупомянутая дворовая девка Полина Савельева по-тихому исчезла из наемного дома – того, самого, где на несколько недель остановилась графская семья. Тогда она сбежала на берег моря – первого моря в своей жизни! – потому, что решила искупаться. Одна, оставив одежду на островке травы, под камнем, у корней крайней из высоких сосен, а дальше нагишом пройдя по песчаной полосе пляжа до самой кромки прибоя – туда, где волны морские заканчивали свой набег и пускались в обратный путь.
Полине было и холодно, и страшно. И еще... ей очень хотелось вернуться в теплый флигель, туда, где в скором времени должна была проснуться графская семья. Там хорошо... привычно и нет этого ощущения заведомой глупости этой смешной попытки реализации желания. Своего собственного желания. Нужного только ей самой и более никому.
Море было... холодным. Ну... немудрено, чай, все же Балтика, а не какое-нибудь мифически-теплое Адриатическое, Эгейское али ближний к землям Российской Империи Понт Эвксинский*.
Это вовсе не южные моря. Это Север. Финский залив. Сосновый бор под Сестрорецком.
Серые волны. Серое облачное небо. Шум ветра в сосновых ветвях за спиною...
И светлый балтийский песок, расступающийся в-стороны-и-вниз под босыми ногами, при каждом новом шаге туда, к воде...
А там...
Холод, страх и... отчаянное желание познать всей своей кожей – если уж не изнутри! – всю подлинную суть этой стихии, ощутить всеми частицами своего тела, что это такое - море... О силе, мощи и коварстве которого она прочла столько книг.
И вот теперь здесь, наедине с этой Колдуньей, чьи зеленые глаза сейчас глядят на тебя с тоскливой надеждой – надеждой на твою покорность, вернее, на то, что ты не передумаешь быть покорной ее воле, несмотря ни на что, и все же исполнишь свои обещания! Вот сейчас ты снова переживаешь ощущения, сходные с теми, что испытала в то самое утро, когда познакомилась с морем...
То самое... первое и отчаянное падение вперед-и-вниз, на холодную плоскость, испещренную гребешками волн – что дает в ином масштабе, при взгляде издалека-и-сверху, странный визуальный эффект-ощущение некой шероховатой поверхности, как будто бы это вовсе и не вода, а нечто вроде серой скальной плиты. И каждая волна-неровность, проявляющаяся на этой гигантской холодной плоскости – бескрайней, отсюда-вдаль-и-за-горизонт! - скрывающей серую бездну - условный образ бесконечной глубины, оканчивающейся вовсе не здесь! – сродни неровности, оставленной всей совокупностью стихий на поверхности камня...
Однако, вода... она сама по себе, особенная стихия. Кажется, что падая на поверхность этого серого моря, ты непременно разобьешься – буквально, как если бы ты и впрямь падала с высоты и прямо на серый камень! Что холод этой массы, скрытой, но ощутимой, расшибет твое тело до... страха пошевелиться-ощутить, как мельчайшие косточки, будучи изломанными в крошку, впиваются в мягкую плоть – там, у тебя, изнутри! И этот жестокий удар... это же так, для затравки! Ударив тебя, стихия тем самым обозначит лишь самое начало своей жестокой игры с твоим телом. Чтобы после, охватив тебя своими холодными объятиями – объятиями, из которых нет спасения! – захватить тебя в плен полностью и окончательно. Сковав тебя своим холодом... Лишив тебя остатков воли - а также и всякой возможности! - к осмысленному сопротивлению этой самой стихии.
Этот холод... он заставит тебя принять неизбежность грядущего твоего исчезновения – когда какое-либо движение с твоей стороны будет уже исключено напрочь. И тогда... Полина Савельева растворится в этом сумрачном холоде балтийских вод, падая туда... туда... в серую бездну. Где, по мере погружения, тьма сгущается и где та самая девушка, которую звали когда-то Полиной, станет всего лишь частью серого пространства, вне мерности, и останется в нем навсегда...
Но тогда она все-таки выплыла.
Да, она выдержала. Не поддалась ни страху, ни панике. И когда ее падение в серые волны стало фактом, включилась эта скрытая часть ее натуры, неумолимо-упрямая в вопросах посягательства на ее личное право самой определять для себя, быть или не быть, а также как именно быть... и с кем. Ну, по самому крупному счету. Когда на кону даже не жизнь и фактическая свобода, а Честь и то странное ощущение личной возможности выбора своего собственного пути, что выше формального наличия какого-то там «поля для маневра». С той точки зрения, с того уровня рассмотрения, где статус и происхождение, да и самая судьба в одном конкретном мире кажется сущей мелочью. То, что является подлинным отражением ее, Полины, «самости».
Странная, кстати, мысль... Как будто бы ей знакомы разные ее судьбы. Те, что случились уже, когда-то и в разных мирах. Где-то там и тогда она была кем-то куда большим, чем ничтожная крепостная девка. Вот только неясно, в чем же была причина именно этого ее добровольного – да-да, именно так! – «умаления» до бесправного человека, песчинки общественного бытия-и-уклада, затерявшейся в одном из самых бредовых и жестоких социумов Мироздания...
Было ли это минутной иллюзией или же случайным-смутным воспоминанием о былом с нею... Но это помогло. Упрямая суть ее подлинной натуры показала себя во всей красе.
Полина победила. Ударила по воде руками и ногами – не абы как, не барахтаясь беспомощно в отчаянии, теряя попусту последние силы, а так, чтобы каждое движение давало возможность плыть туда, в том самом направлении, которое она себе избрала сама. Грести руками, синхронно ударяя-толкаясь ногами, подчиняя своей воле водную стихию – хотя бы ту ее часть, что находится рядом с ее, Полины, телом! - преодолевая ее пугающее могущество.
Но это было там, на Балтике. И тогда, прошлым летом. Полина отказалась подчиниться серой бездне морской стихии там и тогда. А вот теперь и сейчас...
Зеленая волна захлестнула ее изнутри и впервые в жизни – или же за много-много жизней тому подряд! – ей захотелось подчинить себя какой-то «внешней» воле – или же не воле, а некой Силе, – захватывающей ее изнутри, через глубины самоё себя, но все равно отличной от ее, Полины, собственной. Никакого сопротивления! Никакого стремления противостоять! Нет, напротив, совершенно иное желание – отдаться тому странному существу, которое так искусно прячется в этом изящно-прелестном женском теле, и только глаза - эти зеленые глаза! – время от времени выдают ее совершенно нечеловеческую суть. Которая тебе – именно тебе! – близка и понятна. Ибо сама ты тоже, фактически, прячешься в этом своем теле... обманывая всех и каждого по части собственной своей принадлежности к племени обычных двуногих-и-почти-что-разумных существ, населяющих этот мир – стоит заметить, что делаешь ты это весьма успешно, надежно маскируя-скрывая свою истинную натуру. Которая, можно сказать, одного рода с подлинной сутью твоей визави. То есть... не вполне человеческого рода-и-происхождения...
Откуда – непонятно, но ты это твердо знаешь. И таки да, обычно ты вполне успешно скрываешь это знание. От самой себя.
Ты поняла-познала ее, ту, кто имеет право числить себя твоей госпожой в этом странном мире. Кстати, ответ на вопрос о том, кто из вас главнее на самом деле, если снять ваши условно телесные «человеческие» маски, наверное, не столь однозначен...
И она… тоже ощутила, она почувствовала это твое понимание - тоже явленное тобою для нее «из глубины» твоей подлинной сути, с уровня, где живет то неведомое существо, коим ты являешься на самом деле! И... еще один вздох облегчения, прозвучавший изнутри и снаружи в одно и то же время, обозначил принятие ею этого твоего... понимания.
А дальше... госпожа-американка особым, весьма нетерпеливым жестом – нажатием пальцев своих на твои плечи, - обозначила крайнее свое предложение-и-желание. И девушка по имени Полина Савельева не нашла ничего лучшего, как просто кивнуть в знак согласия. Полного и безоговорочного. Совершенно.
В ответ на этот мимический жест, зеленые глаза ее собеседницы коротко вспыхнули, обозначив крайнюю степень своего удовлетворения.
И все-таки... следующий ход этой утонченной игры был за девушкой, только что давшей свое согласие на ее, этой самой игры, продолжение. Опять-таки, продолжения, де факто, на условиях, заданных, в общем и целом, ее Старшей, этим воистину мистическим и страшным существом, без особых, значимых оговорок и уточнений, высказанных по оглашению. Впрочем, того, что они оставили в умолчании, тоже никто, вроде бы, не отменял...
И Полина сделала свой ход. В буквальном смысле. Она вышла из «дворовых» чоботов, изящно поставив на светлые доски деревянного пола конюшни сначала правую свою ногу, а потом, опершись на нее, и левую. А после этого подвинула их правой ногою назад и выпрямилась-встала босиком, пред взором своей хозяйки, рядом со скамьей.
Госпожа Фэйрфакс опустила свои зеленые глаза. Сейчас она смотрела куда-то вниз и... Полина поняла, что ее госпожа отнюдь не смущена. Что она просто жадно глядит на ее босые ступни – первую часть тела, которую ее возлюбленная сейчас изволила обнажить, начиная эту новую часть игры...
- Куда мне... складывать одежду?
Сей вопрос со стороны девушки прозвучал и внезапно, и ожидаемо. И все же, необходимость отвечать на него, как говорится, «всерьез и без водевиля», заставила ее госпожу смешаться. Миссис Фэйрфакс отвела взгляд в сторону, покраснела и даже нервно прикусила губу. Одним словом, изобразила на лице своем едва ли не полный набор мимических эффектов, определенно свидетельствовавших о неуверенности, неготовности ответствовать на испрошенное, и даже, возможно, о неприятии самой такой постановки вопроса. Ну... наверное, в определенном контексте.
Сделав эдакую неопределенного содержания паузу, госпожа Фэйрфакс, наконец, решилась на уточнение.
- Полина, мне бы хотелось... Я хочу... сама тебя раздеть. Пожалуйста, доставь мне такое... наслаждение...
Так высказалась ее госпожа. И на этот раз глаза ее не просили. Они умоляли.
Могла ли Полина ей отказать? Был ли у нее хотя бы один шанс проявить хоть какие-то признаки непослушания?
- Да... моя Элеонора! Ты вправе это сделать! – только это она и смогла-сумела сказать ей в ответ.
Госпожа-американка положила ей на плечи свои руки. Потом скользнула своими ладонями вниз, мимо локтей обнимаемой ею девушки, по бокам ее и до пояса. И... ниже, на уровень бедер. Там захватила чуть шершавую ткань и потянула ее кверху. Полина подняла руки вверх и повела плечами, помогая своей хозяйке освобождать ее от верхней одежды. Миссис Фэйрфакс стащила с нее через голову синий сарафан – девушка при этом немного наклонилась вперед, снова способствуя действиям своей Старшей. Госпожа-американка сложила одеяние, снятое с ее рабыни – медленно и аккуратно, бережно, как некую драгоценность. А после подошла к ближайшему деннику и повесила сложенный сарафан сверху на низкую дощатую дверцу загородки.
Повернувшись обратно, она снова подошла к своей подвластной, но не совсем уж близко, а так, чтобы оглядеть со стороны девушку, стоявшую у скамейки, неловко смущенную, в одном исподнем. Улыбнулась ей...
- Полюшка-растрепушка! – неожиданно поддразнила она свою смущенную рабыню. – Девчоночка-неопрятушка!
Голос ее в начале тирады сей прозвучал звонко... однако же, на второй фразе в него добавилось хрипотцы и, в итоге, госпожа-американка даже закашлялась. И сразу же смутилась сама.
Впрочем, адресат этой ее очередной интермедии-скерцо** смутилась куда как поболее. Полина вспыхнула краской стыдливой красноты на лице и попыталась поправить свои волосы, которые действительно, несколько растрепались. Потом она зачем-то одернула на себе остатки одежды. И только после этого, сообразив, что все равно осталась сейчас неглиже, в одном исподнем - единственном из своих одеяний! – она посмотрела на свою хозяйку раздраженно, едва ли не со злостью.
Однако госпожа-американка при этом тоже почувствовала себя крайне неловко. И даже, на секунду смешавшись, потупила очи долу.
- Прости меня, Полина! – сказала она после короткой паузы. – Я, как всегда, делаю глупости!
И снова просияло зеленым. И снаружи, и там... изнутри.
Полина едва не задохнулась от той волны нежности, которая захлестнула ее сейчас, зримым проявлением которой стало это свечение. Миссис Фэйрфакс... Сейчас она дала ей возможность ощутить себя – все те чувства, которые она, хозяйка Полины, испытывала в этот самый момент. И там... не было места какому-нибудь издевательству или же насмешке.
Она, госпожа-американка, все еще боялась поверить в то, что ее добровольная раба искренне готова быть с нею. И маскировала эту свою неуверенность бравадой, исполненной в столь неизящном, столь непритязательном стиле.
Ну? И был ли здесь повод для обид?
Полина, не говоря ни слова, подняла руки, вытянув их в сторону своей госпожи, обозначив тем самым готовность продолжить. Естественно, ее взрослая визави шагнула к ней, и сразу же исполнила предложенное, освободила девушку от остатков ее одежды. Стащив-сбросив с Полины исподнее, госпожа-американка снова подошла к деннику, аккуратно сложила на руках только что снятый с девушки последний покров и повесила рубаху поверх сарафана.
Оставшись голой, Полина, снова застеснявшись, прикрылась – правой рукой сверху на обе груди, а левой – снизу, ладонью заслонив от взгляда своей госпожи срамное место. Однако хозяйка ее обозначила странный жест. Вернее... исполнила целую серию полужестов, как бы высказав – или же указав – свой приказ-желание, но... не до конца. Отрицающе качнула головою, замерев на половине этого движения. Та же незавершенность касалась движения рукою, то ли требовательного, то ли запрещающего, а то ли даже просительного смысла-и-оттенка.
Впрочем, слово «нет», мгновением позже произнесенное госпожой Фэйрфакс, чуточку разъясняло неопределенность этого распоряжения, высказанного столь невербальным путем. Однако, слово это прозвучало очень тихо, почти неслышно. Скорее, как… приглашение к действию, чем категорическое приказание.
Естественно, Полина исполнила этот приказ-пожелание. Опустила руки вниз и вся как-то выпрямилась. Нет, вовсе не так, как это делают пресловутые «жрицы любви», бесстыже выставляющие свои прелести напоказ, да на продажу. Просто… не скрывая себя, такую, как она есть. Без пошлого самолюбования, но и вовсе не унижаясь при этом. Совершенно голую, без нитки одежды на своем теле – шнурок с тельным крестиком не в счет! – и при этом… желанную для той, ради кого она себя открыла столь доверчиво.
Полина… почувствовала это самое… вожделение, исходящее от ее госпожи. Странно… Ведь все, что может быть связано с этим самым словом, ей прежде виделось совершенно пошлым и гадким. И вот оказалось, что это самое вожделение – желание обладать! – может быть исполнено уважения к ней, к той, кто сейчас стала адресатом этого самого желания. Уважения, вплоть до готовности принять отказ…
Не будет отказа. Полина позволила себе жест, подобный предыдущим жестам ее визави. Исполнила намек на поклон, обозначенный лишь начальным полудвижением, скорее, даже сыгранный глазами. Невербальное «да». Достаточное для понимания и… принятия.
Ее госпожа оценила этот жест, удовлетворенно кивнула головою и подошла вплотную. Коснулась рук ее своими руками – чуть выше локтей - на этот раз проведя не вниз, а вверх, потом-и-далее по плечам к шее. И снова-сызнова вверх, касаясь ее кожи самыми кончиками своих длинных пальцев. Пройдя в этом чувственном путешествии до мочек ушей девушки, ласково прижала их – легким таким, скользящим движением, очень-очень приятным! И далее пальцы ее коснулись висков Полины, коротким нажатием – чуть ниже волос ее подопечной. А после этого, миссис Фэйрфакс перешла к волосам девушки, пригладив их ласковым движением.
- Вот видишь! – сказала она нежным голосом, тоном, в котором притаилась пара ноток легкой укоризны. – Все равно ведь, растрепались! Но… Отчего же ты решила, что это тебе не идет? С чего ты подумала, будто это все так уж плохо? Ты изумительно красива собою, и эта легкая небрежность прически тебя ничуть не портит! Мне так больше нравится!
Потом она снова смутилась. Отвела глаза... и даже отстранила от девушки свои руки. Самую малость, так что пальцы ее замерли буквально в дюйме от плеч Полины, не касаясь ее кожи.
Она все еще стеснялась. Она отчаянно стеснялась своего влечения. Даже будучи полна вожделения, миссис Элеонора Фэйрфакс все никак не решалась преодолеть эту ничтожную дистанцию. Нет, не физическую – здесь расстояния давно уже не существовало, ведь пальцы госпожи американки только что пригладили волосы на голове Полины. Дистанцию, заданную изнутри.
Последний шаг-приглашение. Он оставался за той, кто уже была в ее власти – много дней! – в отношении кого госпожа-американка уже давно обозначила это обладание лично за собою. Но теперь свойства владения такого рода предстояло перевести в иную плоскость, сделать их иного рода-значимости. Для них обеих.
И тогда Полина снова едва заметно кивнула ей и шевельнула губами, произнося-обозначая одно только слово: «Да!» Снимая дистанцию и выдавая своей госпоже то самое вожделенное разрешение. Полное, окончательное и... на все.
Через мгновение она оказалась прижатой к груди ее взрослой визави. Полину погрузили в объятия – извне! – и одновременно с тем, обрушили на девушку очередную зеленую волну, - затопив ее изнутри.
Полина судорожно вздохнула – даже не воздух, само это зеленое сияние, не столько извне, сколько изнутри! И почувствовала, как будто она плывет-летит в этом зеленом вихре, ощущая себя частью этой среды... этого пространства... этого явления... неописуемого обычными словами. Горячие руки ее госпожи – да-да, они ощущались теперь именно так! – обнимали Полину, но это ее объятие вовсе не было контрастным к свежей прохладе той самой зеленой волны, что заполнила девушку изнутри. Наоборот, эта яркая свежесть внутри и не менее яркое тепло снаружи – на грани жжения, но вовсе не жгучее! – гармонично дополняли друг друга, оставляя у Полины ощущение восторга и счастья.
И тогда она прокричала...
....................Или прошептала...
.....................................Или же попросту подумала...
«Только не отпускай! Элеонора, пожалуйста, не отпускай меня!»
«Не отпущу! – прозвучало в ответ. – Никогда не отпущу! Клянусь!»
А дальше...
Это самое зеленое пламя, осветившее девушку изнутри, дошло до той яркой градации, когда сам цвет уже не ощутим и кажется попросту белым – хотя ты знаешь, что это просто интенсивность света перешла все пределы возможного восприятия его обычным человеческим существом с его несовершенными органами. И эта замедленная вспышка – да-да, именно так! – охватила Полину и снаружи, и изнутри. Но не сожгла ее и даже не ослепила, просто... превратила девушку в нечто светлое, неописуемо светлое и легкое. В то загадочное и странное существо, которое, собственно, и составляет истинную суть тех, кто жив по-настоящему, в существо, которое может переноситься за пределы мерности любых миров, невзирая на расстояния и времена – настоящее, прошлое, будущее, любые границы времен для него равно безразличны и зависят сугубо от личного этого существа интереса! И та, в кого Полина теперь превратилась, рванулась-устремилась куда-то туда... Далеко...
И очнулась... в объятиях той самой молодой женщины, которая только что прижимала ее к себе... где-то там, далеко... не здесь...
Здесь не было светлого, пахнущего свежеструганным деревом помещения конюшни – той самой, где еще не дневало - не ночевало ни одной лошади! А была... покачивающаяся коляска, где на заднем кресле-сиденье устроились госпожа Элеонора Фэйрфакс и она, Полина Савельева. Перед ними маячила широкая спина кучера Архипа Ивановича, сидевшего на облучке и правившего парой аглицких лошадей. Коляска эта умеренно резво двигалась по улицам Москвы. И, судя по тому, как светило солнце, а также, учитывая, что справа-впереди виднелась знакомая вывеска одного из трактиров – позолоченное колесо – до дома ехать им оставалось еще от силы полчаса, никак не больше.
- Я... заснула? – Полина встрепенулась и, преодолевая странную, непонятную слабость и легкое головокружение, попыталась выпрямиться-присесть так, чтобы это смотрелось... ну, скажем так, прилично!
Однако же ее госпожа-американка мягким, но совершенно беспрекословным движением рук пресекла эти самые попытки на корню, заставив девушку оставаться, как говорится, в ее руках.
- Я же обещала, что не отпущу тебя! – шепнула миссис Фэйрфакс своей компаньонке, которая почувствовала себя несколько смущенной, но все же подчинилась. – Так что, будь любезна, не вырывайся!
- Хорошо... – Полина отчего-то сразу же успокоилась и даже позволила себе откинуться головою на плече своей Старшей.
Миссис Фэйрфакс чуть кивнула головою. Полине почудилось, будто она сейчас хотела ее поцеловать. В висок, в ушко или же ниже, коснуться губами ее щеки. Но... видимо поговорка «Noblesse oblige!»*** вспомнилась не только юной компаньонке.
Госпожа-американка сдержала свои чувства. Она просто коротко вздохнула и мягко погладила девушку по щеке. Так и не расцелованной ею... здесь и сейчас.
- Не думаю, что кто-то из окружающих сочтет вульгарным то, что я тебя обнимаю в конце утомительной поездки, - сказала она. – Тряска от мостовых, монотонные линии городских домов вдоль улицы... Кого угодно растрясет и доведет до томительной дорожной дремоты! Давай сделаем вид, будто я сейчас просто смягчаю твое утомленное состояние. Хорошо?
Она подмигнула девушке и коротко – почти незаметно для взгляда со стороны! – сжала ее плечи. Обозначив тем самым ту самую невыказанную симпатию, которую сейчас почувствовала – и почувствовала правильно! – юная компаньонка.
- Но... тот мой сон... – Полина посчитала нужным хоть как-то обозначить свое любопытство, живейший интерес к тому, что ей сейчас привиделось. Откуда-то она знала, в точности знала, что эти странные - и весьма-весьма соблазнительные! – видения отнюдь не пустые миражи, пригрезившиеся девушке, разморенной несколько непривычной для нее и сравнительно долгой поездкой в экипаже. Что это... наверняка, один из ментальных фокусов, которые так часто устраивает эта зеленоглазая колдунья.
Про себя Полина отметила, что она, кажется, уже привыкает к тем странным словам, которыми ее госпожа обозначает подобные... магические вещи! И это было... приятно и как-то по-особенному значимо. Казалось, что понимание таких вещей делает их ближе...
Хотя, как можно быть ближе к ней, если уже лежишь головою у нее на плече, и ее руки тебя так нежно обнимают... у всех на виду?
Можно... Еще как можно...
Так сказал ей некий внутренний голос. Или же те самые зеленые глаза Колдуньи ей шепнули...
Могут ли глаза шептать? Могут. Так же как и говорить. И даже кричать. Ведь звук и свет... Они, наверное, чем-то близки... Кажется... колебаниями.
Видимый нами свет - суть колебания ничтожных частиц эфира на волнах, пронизывающих мировое пространство. А звук – это те же колебания, только здесь колышутся невидимые глазом мельчайшие частицы воздуха – большие по размерам, чем те частички мирового эфира, что несут на себе волны света, но, увы, для человека столь же невидимые. Так говорил кто-то из учителей юной графини Прилуцкой на уроках естествознания – там и тогда, в иной ее жизни.
В той жизни, где Полина была бесконечно одинока. В той жизни, где не было этих странных... видений, похожих на сны. В той жизни, где не было нежных объятий этой странной женщины... Женщины, которая переполнена любовью к ней, к ничтожной девчонке, зависящей от ее прихотей целиком и полностью...
О, эти ее странные... прихоти... Почему теперь Полине кажется, будто она готова исполнить любой каприз своей хозяйки любое ее пожелание, лишь бы только результат такой покорности хоть чем-то порадовал госпожу-американку? Неужели это тоже... любовь?
Такая странная любовь...
Голова у нее опять закружилась, и Полина снова прикрыла свои глаза.
«Поспи, моя дорогая! – услышала она голос. И голос этот снова звучал не снаружи, а именно изнутри, в точности та же, как там, в ее прошлых видениях! – Я хочу... Хочу, чтобы ты сейчас еще немного отдохнула. А вопросы... Те, что мучают тебя... Я отвечу на них, но чуточку позже. Потом!»
Полина... не успела ответить. Она уснула на руках своей госпожи. На этот раз безо всяких сновидений.
*Древнегреческое наименование Черного моря.
**Шутка – пер. с итал.
***Положение обязывает! – пер. с фр.