Глава 8 Моя война
Так что обиды нужно наносить разом:
чем меньше их распробуют, тем меньше
от них вреда...
Николо Макиавелли
Богатырская рука однажды бьет.
Русская пословица
Эпизод первый
Для начала, однако, я решил заглянуть домой. Было около семи утра, когда я вернулся в родную комнатку, в свое спящее на правом боку тело и как бы проснулся. Мама уже встала и прошла мимо моей двери на кухню. Внимательно присмотревшись к обстановке и убедившись, что в ближайшие несколько часов тут ничего нового не случиться перевернулся на другой бок и снова как бы заснул.
Ужеля давно ожидал моего появления на даче с камином и не только потому, что со мной должно были прибыть заморское лакомство для него.
– Значит так, – начал он без предисловий и по-хозяйски, – ты бери ветчину и нарезай мелкими кусочками, а я буду говорить.
Я последовал его «приказу», отыскал нож с досточкой и принялся за дело. Аромат от голландской ветчины разлился по комнате и приятно щекотал нос.
– Сегодня, Алеша у тебя будет трудный день, по моим расчетам медлить больше нельзя.
– Я знаю, дедушка, через час мне позвонит учитель Яков и, в соответствии с его планами на мой счет назад я больше не вернусь, – печально ответил я.
– А ты не грусти, добрый молодец, ты витязь али красна девица? – Подбодрил меня домовой.
– Витязь, витязь, дедушка, плаща и кинжала, только кинжалом еще никогда не пользовался.
– Герои рождаются в бою. Мне, между прочим, тоже сидеть на месте не придется, пришла пора с Чадушкой разобраться по всей строгости.
Мы стали есть ветчину и некоторое время помалкивали. Я смотрел на домовёнка и вдруг ощутил желание задать ему вопрос, который давно меня мучил. Вопрос был, конечно, рискованный, но я собрался с духом и спросил:
– Кстати, ты меня, конечно, извини дедушка, но я так и не понял до сих пор одну вещь про тебя.
– Какую такую вещь?
– Да собственно... Кто ты такой? Вообще.
Ужеля даже перестал жевать и поднял брови от неожиданности. Мы уставились друг на друга. Лицо Ужели выражало некое остолбенелое удивление, а мое, вероятно, подавленную растерянность. Я вдруг осознал, что мой вопрос был ужасно бестактным после столь тесного и продолжительного общения. Я даже испугался, что домовой сейчас обидится и попросту исчезнет.
Но Ужеля не обиделся. Он только почесал бороду, дожевал мясо и хитро прищурившись спросил:
– А ты, Лексей, так до сих пор и не понял?
– Нет... Но ты мне очень нужен! Извини. Не обижайся, пожалуйста, и если не хочешь, то и не отвечай, главное не исчезай, ладно?
– Я есть часть твоей души. Люди не догадываются, что их многочисленные божества, мелкие и крупные, добрые и злые живут в них самих, в их душах. Твой Демон матер... матери... – тьфу ты, что за слово такое! – материализовал тонкий мир вокруг и внутри тебя. Ты стал как бы одним из нас, частично конечно.
– Понятно, – ответил я (хотя не очень то мне было понятно), обрадованный тем, что Ужеля не обиделся.
Мы опять помолчали и доели, наконец, весь наш завтрак. Меня тревожили мрачные предчувствия, было некое ощущение, что в воздухе запахло войной. Будто вот-вот в небе заревут боевые вражеские самолеты, а из всех динамиков грозно заиграет песня: «Вставай страна огромная!» Не знаю, как это объяснить, но мое тело словно сгруппировалось и находилось в повышенном тонусе. Я отогнал от себя мрачные мысли и поднялся из-за стола.
– Мне пора, дедушка.
– И мне пора, витязь. Пусть помогают тебе огонь, земля, воздух и вода!
В восемь утра в моей родной комнатке раздался звонок на мобильнике. Звонил Яков. Я взял трубку.
– Доброе утро, Алексей.
– Здравствуйте, учитель.
– Приезжай сейчас ко мне в гости, такси на твой адрес я уже вызвал.
– Хорошо, уже одеваюсь, а чай попить успею?
– Чай в моем вагоне попьешь, жду тебя.
«Неужели он меня, наконец-то, чаем угостит, – подумал я, и стал быстро одеваться.
Через двадцать восемь минут я уже сидел в знакомом роскошном купе Лысого Лиса, а он сам с грустным выражением лица сидел напротив. Начинался поединок.
– У меня трагическая новость, мой мальчик, – начал он приглушенным голосом, – учителя Ставра больше нет на свете.
– Что с ним случилось, воскликнул я, невольно поддавшись, тону страшных его слов (хотя Д-2 уже сообщил бы мне такую новость).
– Обстоятельства его смерти мы еще не выяснили, тело находиться в морге, недалеко от сюда, хочешь посмотреть?
Яков говорил с таким убеждением, что я немного засомневался, но ответил отрицательно.
– Когда это проясниться, ты обязательно будешь проинформирован, при одном, однако, важном условии, – продолжил уже бодрым голосом Яков
– Каком условии?
– Вот для этого я тебя и позвал сюда. Понимаешь, мне нужна твоя помощь в очень неприятном деле, кроме того у меня к тебе есть деловое предложение. Правда мое деловое предложение напрямую связано с тем, окажешь ли ты мне помощь.
– Я вас слушаю, учитель Яков.
– Прежде, чем я скажу в чем дело, пообещай своему учителю, что ты очень серьезно отнесешься ко всему сказанному, ибо это во многом определит как твою личную дальнейшую судьбу, так и мое отношение к тебе, моему ученику и возможно деловому партнеру.
– Деловому партнеру?
– Именно!
– Обещаю.
– Мне, Алеша, необходимо встретиться с Демьяном и я хочу, чтобы ты помог в этом деле.
Я молчал. Сделав короткую паузу, Лысый Лис продолжал:
– Ты, Алеша, знаешь, как у нас дела делаются, возможно, ты еще не принял окончательно чью-либо сторону, хотя и вошел в братство. Ты с нами, относительно недавно и потому многое остается неизвестным для тебя. В частности, я хочу открыть для тебя один секрет, который Демьян скрывает от нас всех. Демьян скрывает от нас свою тайную организацию, с помощью которой он хочет нарушить устоявшийся порядок вещей и установить свою единоличную власть над обоими братствами. Не буду тебя убеждать в той мысли, что действия Демьяна могут обернуться величайшими бедствиями для многих людей в мире. Мы обязаны его остановить. В первую очередь, наша цель найти его и вступить в переговоры, постараться переубедить его, отговорить от его намерений. В данный момент, он скрылся, но мы уже взяли след. Многие его помощники в наших руках и сейчас пришло время решать тебе – быть с нами или быть против нас.
Я молчал, и Яков долго смотрел мне в глаза, как бы ожидая ответа. Потом он опять заговорил:
– Люди, Алёша, делятся на два основных типа – на дерзких и спокойных. Первым не сидится на месте, они постоянно в движении, в борьбе и хотят взять свое и чужое поскорее, вырвать у жизни все, что только можно. Для этого они специально обучаются, тренируются, действуют, лезут на рожон и потому редко доживают до старости, но иногда они таки достигают успеха. Другой тип – это спокойные люди, которым от жизни нужно не много, а главное душевный покой и независимость. Согласись, Алеша, ты не создан дерзать, тебе нужна спокойная размеренная, красивая жизнь. Без нашей помощи такой жизни у тебя не будет. Вспомни, сколько преград возникло на твоем пути, когда на наши деньги ты попытался открыть свое дело? Понравился тебе Хрипатый? Думаешь, он позволит тебе работать? Может на короткое время и позволит, но потом к тебе придет какой-нибудь «Мордатый» или «Бородатый» или «Носатый» и все равно отнимет магазин. Ты со мной согласен?
– Да, учитель Яков.
– Только мы, сохранив систему братства, сможем защитить своих людей от Хрипатых, сможем управлять ими силой организации. Твои покровители тебя покинули! Ставр мертв, но у тебя еще есть шанс стать частью нашей силы, той силы, которая даст тебе богатый достаток и уверенность в завтрашнем дне. Ты молод и у тебя вся жизнь впереди. Сейчас ты должен решить, согласен ли нам помочь или нет, второй раз я предлагать не буду. И еще, не забывай, что в данный момент наше братство воспринимает тебя как креатуру Демьяна и только в нашей с тобой власти изменить эту точку зрения. Согласись, Алёша, пойти опять, назад в системные администраторы, у тебя уже не получиться. Ты должен принять решение и доказать мне что можешь быть честным и полезным.
– Что вы желаете знать, учитель?
Мой неожиданно прямой вопрос, казалось, удивил Якова, он даже слегка приподнял брови и откинулся на спинку кресла.
– Представляешь, Алёша, а ты мне сегодня приснился, – сказал он вдруг вместо ответа, странным и загадочным тоном.
– Неужели, и как же?
– Да чушь всякая, видел я во сне будто ты единственный в мире человек, который хочет и главное может меня убить. Представляешь?
– Странный сон!
– Да. Но, оставим лирику романтическим поэтам и обратимся лучше к физике. У меня к тебе ряд вопросов и первый может показаться странным. Но ты не торопись с ответом, ладно?
– Да.
– Обещаешь?
– Конечно!
– Итак, вопрос первый – каким физическим образом доллары, которые я тебе дал, оказались в Швейцарии?
– Так я же часть из них давно истратил, по-вашему бизнес заданию.
– Я ведь просил тебя не торопиться. В том-то и дело, мой мальчик, что речь идет о нескольких конкретных банкнотах, за определенными номерами.
– Не понимаю.
– Я тоже не совсем пока понимаю, но вся загвоздка состоит в том, что три стодолларовые бумажки за слишком короткий отрезок времени чудесным образом проделали из нашего города путь около трех тысяч километров и были засечены спецдетектором в живописном городке Лозанна, что стоит на берегу Женевского озера. Математический расчет подтвердил абсурдность ситуации. И это только один вопрос к тебе, есть и другие. Снова прошу тебя не торопиться с ответом и хорошо подумать, поскольку от этого зависят наши с тобой отношения – останемся ли мы друзьями и партнерами или нет.
– Ладно, – решился я, наконец, понимая, что с этого момента события примут иной оборот и полетят вскачь, – я расскажу вам всю правду, учитель Яков, но за это вы оставите в покое моих родственников!
Яков изобразил на лице недоумение (прекрасный актер), но только холодно произнес:
– Слушаю.
– Понимаете, учитель, в Швейцарии отличное молоко, а я на самом деле не обычный человек, я обладаю сверх силой, способной перемещать мое тело в пространстве со скоростью света...
Яков шумно и резко поднялся, его глаза сверкнули злобой, а шея и лысина быстро краснели. «Помню, помню, что это означает», – подумал я и тоже машинально приподнялся.
– Ты что мальчишка ваньку мне тут валяешь?! – Прошипел он грозным и пронзительным тоном, который способен был напугать кого угодно. На моем лице, вероятно, изобразился (чисто рефлекторно) испуг, но я быстро взял себя в руки и опять присел. Яков продолжал стоять, нависнув надо мной, как кобра перед броском.
– Так и знал, что вы не поверите, а ведь я говорю вам чистую правду, как вы и просили, – робким голосом добавил я.
Странное дело, но Яков тоже сел и было видно, что он в замешательстве. Человек, обладающий искусством определять в собеседнике обманщика, видел, что я не лгу. Мы помолчали, красный цвет постепенно сошел с лысины учителя.
– С чего ты, Алеша взял, что я беспокою твоих родственников? – Резко сменив тему, вдруг спросил учитель спокойным и даже мягким тоном.
– Я же вам говорю, моя сверхсила, которая называется – «Демон-2» дает мне возможность видеть любую аппаратуру слежения в любой точке мира и блокировать ее работу, я вижу всех ваших агентов одновременно как с высоты птичьего полета, (брови Якова уже достигли затылка!) так и изнутри их организмов. Я могу облететь земной шар за пару секунд и вы этого даже не заметите.
– Так значит, ты умеешь летать? – Бархатным голосом уточнил Яков.
– Поверьте, это не самое сложное, что я умею.
– А показать мне прямо здесь в купе можешь?
– Нет, сейчас не хочу, но обещаю когда нибудь показать, если вы не тронете мою семью.
– Понятно, – спокойно и несколько разочарованно произнес учитель, – хорошо, Алеша, вот как мы сделаем. С тобой пообщается один специалист. Он добрый и ученый человек, ты ему расскажешь про свои сверх способности, а потом, мы опять встретимся и продолжим нашу беседу. На некоторое время ты поступаешь в его распоряжение. Ни о чем не волнуйся, с твоей семьей все будет в порядке, я и не собирался причинять им вред, я же твой учитель, и надеюсь, в будущем мы станем друзьями.
Яков нажал кнопку под столом и уже через несколько минут четыре крепких парня в темных очках везли меня в белом «Мерседесе» в «неизвестном» направлении. Кто бы мог сомневаться, что я предстану перед светлыми очами психиатра. Пока автомобиль отмерял километры городских дорог, учитель Яков набирал какой-то номер на телефоне. Трубку сняли:
– Ало, здравствуй Витя!
– Добрый день Яков Иванович.
– Сейчас к тебе привезут одного моего клиента, ты должен выяснить псих он или симулянт. Сделать это надо вежливо, без членовредительства. Даю тебе максимум три дня, хватит?
– Хватит, Яков Иванович, а сыворотку ему колоть?
– Попробуй, но только в крайнем случае, сейчас вышлю тебе на него материалы. Выполняй.
– Слушаюсь!
Эпизод второй
Виктор Викторович Плотников, «выдающийся» доктор психиатр, был человеком занимательной судьбы. В нашу постсоветскую «демократическую» реальность он вынырнул из мутных глубин советской карательной психиатрии, где дослужился до профессорской должности, поскольку был ярым сторонником известной теории «вялотекущей шизофрении». Это когда человек не согласный с коммунистическими идеалами открыто, высказывал свою позицию и, хотя в обыденной жизни был адекватен, ему ставили чудо-диагноз. Означенная болезнь проистекала настолько вяло, что обнаружить ее могли только советские врачи и только в советских закрытых учреждениях. Тысячи здоровых людей, объявленные психами сидели в закрытых тюремных психбольницах годами и десятилетиями, где наш Виктор Викторович делал им укольчики. Многие те мученики так и сгинули в небытие.
Профессор Плотников и сейчас шел в ногу со временем, последняя его научная статья называлась: «Влияние компьютеризации и интернетизации общества на развитие подросткового онанизма».
Через пол часа езды на «Мерседесе», мне совершенно напрасно завязали глаза широкой черной повязкой и вскоре мы уже въезжали на территорию частной клиники, где всем заправлял товарищ Плотников. Еще через несколько минут блужданий по коридорам и схождений в подвалы я, наконец, предстал перед хозяином заведения. Меня усадили на стул, сняли повязку и я увидел перед собой внимательные, добрые, светлые глаза Виктора Викторовича. Усики, бородка, высокий лоб, седые холеные волосы – обыкновенный доктор, только благообразный до приторности. В ослепительно светлом от ламп кабинете без окон, чуть в сторонке стояли два его ассистента, похожие на тех парней, что меня сюда привезли, только в белых халатах. Ожидалось, видимо, что разговор наш будет длинным и сложным, однако вышло иначе.
– Добрый день, молодой человек, – сказал доктор приветливым, приятным баритоном.
– Здравствуйте, – ответил я любезно.
– Будем знакомы, меня зовут Виктор Викторович.
– Алексей, – коротко отрекомендовался я.
Доктор взял лист бумаги со стола, надел очки и, обращаясь то ко мне, то к листку заговорил:
– Нам нужно поговорить, Алексей, для вашего блага. Вы не против?
– Конечно не против, я всегда рад новым знакомствам.
– Хорошо. Тут написано, будто вы сказали, что умеете летать вокруг земного шара со скоростью света, это правда?
– Что вы, Виктор Викторович, разве я больной на голову? Просто меня неправильно поняли, я имел в виду полеты во сне, а не наяву.
Профессор, слушал меня, пристально вглядываясь в мое лицо. Ответ мой его совсем не удивил. Он повернулся к одному из ассистентов и сказал:
– Принесите мне диск.
Здоровяк в халате вышел из кабинета и через минуту вернулся с пластиковым диском в руках, который был тут же проворно вложен в DVD проигрыватель. На экране телевизора возникло знакомое купе Якова и пошла видеозапись нашего с ним последнего разговора. Профессор строго, как бы с укоризной на меня смотрел.
– Будем смотреть до конца или вы, молодой человек, согласитесь, что уверяли Якова Ивановича, в своих сверх способностях?
«Прямо как на допросе», – подумал я.
– Не было этого, Виктор Викторович, да вы сами посмотрите.
Все обратились к экрану, на котором происходило нечто странное. Вначале шло нормальное «кино», но когда разговор с учителем добрался до момента, где я произносил те самые слова о сверх способностях, в телевизоре вдруг начал пропадать звук. На самом деле звуковую дорожку я «подправил» еще на стадии записи в поезде. Но ассистенты вместе с доктором подумали, что дело в телевизоре и стали хлопать и стукать бедный японский аппарат.
– Что с телевизором? – Спросил уже немного рассерженный профессор у своих помощников.
– Я думаю брак записи, – ответил один из них вполне резонно.
– Ладно, я позже сам разберусь, – недовольно проворчал Плотников. Чувствовалось, что ему страшно хотелось сделать большой разнос своим ассистентам, но, в моем присутствии приходилось сдерживаться.
«Какой из него, к черту, психиатр, если он сам себя держать в руках не умеет, вот из Якова бы вышел отличный психиатр», – подумал я.
Но профессора можно было понять, ведь игра, которую он спланировал так нелепо обломалась в самом начале по дурацкой причине («то ли Яков напортачил с записью, то ли эти болваны телевизор недоглядели!»). Теперь ему приходилось менять тактику. И Виктор Викторович не нашел ничего лучшего как взять тайм-аут.
– Вот что, молодой человек, сейчас мои помощники проводят вас на обследование, вы очень бледно выглядите и вам нужно отдохнуть. Завтра утром, мы продолжим наш разговор, а я, как врач, дам вам совет, не пытайтесь меня обмануть, у вас вся жизнь впереди и от моего диагноза она во многом теперь зависит.
Меня увели. Профессор решил сделать ставку на свою самую современную аппаратуру и продолжить наше общение, опираясь на результаты моих анализов и тестов. Следующие несколько часов я словно побывал в космическом центре подготовки космонавтов. Меня держали в тесных кабинках странного вида, ко мне присоединяли разноцветные датчики, брали кровь из вены, надевали на голову пластиковые шлемы, прилепляли какие-то присоски к телу, делали массу непонятных мне вещей и, наконец, оставили в покое.
Я оказался в закрытой одиночной комнате с мягкими, как надувной матрац стенами, потолком и полом. Честно говоря, мне уже хотелось чего-нибудь перекусить. Но главное мне было крайне важно повидать Семёна, который находился в данный момент в городе Стокгольме и готовил операцию по похищению моей племянницы. Подготовка находилась, уже на завершающем этапе и потому следовало торопиться. Лети, лети, мой крылатый конь!
В Швецию я прибыл налегке, в нашей летней одежде, а тут ночь была довольно прохладная, моросил дождик и дул пронизывающий насквозь ветер. Для начала я переоделся в уже закрытом магазине одежды, потом зашел в один из местных ночных кафе, заказал себе легкий ужин и перекусил. Мой шведский был безупречен. Теперь пришло время нанести визит Семёну.
Д-2 давно вычислил его конспиративную точку и я уже подходил к высоким кованым воротам одного из небольших особняков на окраине Стокгольма. Пришлось звонить в домофон. Никаких вопросов, типа «кто там?» не последовало, замок щелкнул и дверь автоматически приоткрылась. Навстречу мне, из глубины аккуратного дворика, шел Семён в сопровождении трех своих головорезов-помощников. Четверка успела натянуть легкие бронежилеты, под короткими серыми куртками, и была при пистолетах наизготовку. «У всех есть помощники и только у меня нет», – подумал я.
На приближающемся лице Семёна было неподдельное удивление.
– Какими судьбами, Леша? – Спросил он, еще издалека, осторожно приближаясь.
– Учитель Яков приказал передать тебе кое-что.
Семён переложил на ходу пистолет в левую руку, а правую протянул для приветствия. Но рукопожатия не вышло, в один миг я был взят в захват и Сёма уже тщательно обыскивал мою одежду.
– В правом внутреннем кармане, – подсказал я ему, улыбаясь, – вот, значит как ты встречаешь приятелей.
Из кармана Семён достал белый запечатанный конверт с оттиском от перстня Якова – «Л.Л.»
– Извини, надо разобраться, – бросил он мне в ответ, вскрыл конверт, достал письмо и стал читать.
Письмо я состряпал пять минут назад, в ночном баре, за ужином и вот, что там было написано: «Сёма, допроси этого ботаника по схеме за номером четыре и ликвидируй. Целую, Л.Л.»
Прочитав текст письма, Сёмен задумался, посмотрел на меня и вдруг расхохотался. Я улыбался. Мускулистые помощники, однако не расслаблялись.
– Может, хватит выкручивать мне локти, – продолжая улыбаться, обратился я к Семёну.
Вместо ответа, он обратился к парням:
– Отведите этого юмориста в мой подвальчик и усадите в мое любимое кресло, я сейчас вернусь.
Мы разделились, меня поволокли в «подвальчик», а Семён, разумеется, пошел звонить по закрытым каналам Якову, чтобы выяснить, каким образом я приперся к нему в Стокгольм, на ночь глядя, когда должен был находиться в психушке у Виктора Викторовича. Но со звонками у него вышла какая-то чертовщина (нужно ли говорить, что я слегка «потрудился» над его телефонами). Набрав номер Якова, Сёма попал в какой-то частный зверинец, где, под крики экзотических птиц, лай породистых собак и мяв встревоженных котов, его отборным матом обругал разбуженный смотритель зверинца, предложив «засунуть своего Якова себе в задницу!»
Следующий звонок на номер профессора Плотникова ответил ему из трубки мужским, но очень ласковым тоном неизвестного: «Ну что, мой сладкий пупсик ты уже по мне соскучился?».
В «подвальчик» Семён вернулся несколько озадаченный. Осмотрев меня, сидящего прикованным к «креслу» (на самом деле это было сложное железное сооружение для пыток) он опять вернулся к веселому расположению духа.
– Оставьте нас, – приказал он помощникам и те торопливо вышли, закрыв за собой дверь. Семен подошел ко мне вплотную и потрогал замки, надежно приковавшие к креслу мои руки, ноги и лоб.
– Правильно, Сёма, нужно самому все проверять, чтобы не получить однажды пулю в лоб из-за какой-то мелочи, – обратился я нему, приветливо.
Хлесткий удар в мою левую скулу не стал для меня неожиданностью, но я фальшиво застонал.
– Для тебя я до конца твоих дней Семён, а Сёмой, в этом мире, меня может называть только Яков! Теперь, по поводу твоей ксивы. Во-первых, Яков никогда не употребляет слово «ликвидируй», во-вторых, нет никакой схемы «за номером четыре», а в третьих учитель Яков целует только роскошных женщин! Я пока не знаю, как ты здесь оказался, но думаю, что смогу и сам, получше всякого психиатра вывести тебя на чистую воду. Подумать только, отдать его Плотникову! Сейчас ты мне без всяких профессоров все честно расскажешь! И про Демьяна расскажешь и про Ставра и про себя! Кстати, могу тебя обрадовать, учитель твой любимый, Ставр на днях издох! И это прекрасно, он уже задолбал меня своими проповедями! А ты мне все расскажешь!
– Обязательно расскажу, – ответил я, по-прежнему приветливо и даже беззаботно, – но для начала я кое-что поведаю о тебе, самом, Сёма.
Второй удар в мою правую скулу, был несколько тяжелее, но чувствовался расчет пока меня не калечить. «Настоящий мастер», – подумал я сплюнув.
– Что ты можешь обо мне знать, ботаник из зоосада?
– Имей терпение, пупсик, и твое любопытство будет удовлетворено.
Слово «пупсик» насторожило Семёна и он отошел от кресла на пару шагов.
– Ладно, говори, даю пять минут.
– Мне хватит четырех минут и двадцати трех секунд, ведь речь пойдет хоть и о яркой, но короткой судьбе.
– Говори, сука, быстрее, иначе, сейчас по твоей заднице пойдет ток.
– Итак, Семён Борисович Адлов (глаза Сёмы, при упоминании его настоящей фамилии широко раскрылись и оставались таковыми уже до конца) родился в приморском городе Одесса, в семье потомственных советских чекистов. Деда его расстреляли как троцкиста, а отца мальчик не знал (с ним была связана какая-то темная история) и он перешел на попечение к могущественному дяде Яше. Детство и юность гениального в своем роде парнишки прошли не в играх, а в суровом режиме специальной учебы и тренировок. К 18 годам отборные учителя превратили мальчика в зрелого мужчину. И какого мужчину! Мастер-боец, полиглот, подрывник, снайпер, организатор, секретный агент, разведчик – в общем натуральный Джеймс Бонд в квадрате. Паренек стал совершенным оружием высокоточного действия и нужно признать, что среди его жертв было немало людей его же склада и подготовки. От его руки погибали разные люди – коварные финансисты, агенты разведслужб, боевые армейские генералы, умнейшие политики и даже серые кардиналы «СТО».
Про его многочисленные задания, убийства, теракты, про сакральное посвящение в Братство Белых Джипов я не буду рассказывать. Внешняя сторона жизни не самое интересное. Обратимся лучше внутрь. Кем, в итоге стал, по сути, Семён Борисович Адлов? Ответ прост – он стал палачом. Но каким палачом! Видимо, отсутствие нормального детства, тайна отца, особое воспитание и так далее, в этом пусть Плотников разбирается, сыграли с ним злую шутку. Когда он вступил во взрослую жизнь, в нем вдруг проявились такие черты характера, что даже одно время беспокоили дядю Якова. В характере Семёна образовалась некая гремучая смесь из подлости, гордости, жестокости, расчетливости и черт его знает чего еще!
Тонко рассчитанная подлость доставляла Сёме глубочайшее удовольствие. Он возбуждался от неожиданного для себя самого и особенно для родных и близких людей подлейшего поступка. К примеру, он, однажды, изменил молодой жене именно в момент ее несчастья, когда она попала в больницу. Людей, которые помогли ему в чем-то однажды он искренне ненавидел и всеми способами старался поиздеваться над ними. Подлость словно бы освежала его. Только одному человеку он был верен как пес – дяде Яше.
При этом, он оставался истинным самураем и к жизни своей относился по-философски легко. В спальне, над кроватью он повесил самодельный плакат из ватмана, похожий на транспарант. Красным по белому там написано: «Приветствую тебя – последний день моей жизни!» Сёма сам написал эти слова, в которых сосредоточилась его философия. И хотя лично своими руками он устроил последний день жизни для очень многих людей, и хотя он был дьявольски осторожен и неуязвим, он отлично понимал всю хрупкость и ненадежность бытия. Эти слова встречали его каждое утро и вероятно уравновешивали его рисковый, авантюрный характер. Сёме нравилось играть с судьбой, чувствовать себя на грани, брать у жизни все до самой последней возможности. До последней капли, копейки, глотка удовольствия.
Но, рано или поздно, приходится отвечать за свои слова, особенно если они написаны таким жирным и крупным почерком. Однажды в прекрасный, солнечный день он встал на пути одного бывшего системного администратора, на моем пути. И он вряд ли бы смог поверить, что тот солнечный день заведет его скоро в эту мрачную сырую ночь – последнюю ночь его жизни.
Я умолк и больше не улыбался, наблюдая исподлобья за реакцией Семёна. Он хранил молчание, заложив руки за спину и расхаживая взад-вперед. Видимо мой рассказ потряс и увлек его, заставив о чем-то задуматься. Не исключаю, что он размышлял только над одним вопросом – каким образом ко мне попала вся эта информация? Я отвлек его от размышлений.
– Теперь, инквизитор, можешь начинать свое грязное дело, но больше я тебе ничего не скажу!
Мои последние слова будто вывели его из мыслительного тупика и послужили сигналом к действию. Драма подходила к финальной стадии.
– Инквизиция! – Презрительно отозвался Сёма, растягивая это слово, – какая грубая работа – ломать кости, поджаривать мясо. Непрофессионально, глупо и... стыдно! – Вдруг, ни к селу ни к городу, добавил мой палач и я понял, что такие разглагольствования для него не редкость, а словно бы рутина, и как старый профессор университета он иногда заговаривается и задумывается о чем-то своем во время лекции. Между тем Сёма продолжал.
– Лишать человека его здоровья, сводить с ума, это же чудовищное и непростительное дилетантство! Слава богу, с тех пор многое изменилось в пользу человека, мы стали гуманнее, – Сёма порылся в чемоданчике и звякнул чем-то железным.
– Наш девиз – «здоровье прежде всего и как можно дольше»!
Он входил в раж, я внутренне развлекался.
– Причем, здоровье как физическое, так и душевное. Ведь, согласись Лёша, только здоровый, цветущий организм способен долго и упорно реагировать на разного рода раздражения и, так сказать, вторжения в него.
Из чемоданчика Сёма, наконец, достал какой-то блестящий инструмент, похожий на плоскогубцы.
– Только здоровое тело и ясная психика способны воспринимать мою работу. Я понимаю многих своих коллег из прошлого, которым нужно было торопиться, над ними часто висел приказ как можно быстрее добыть информацию, разговорив подопечного. Им не было дело до науки, до искусства. Их можно простить, они спешили, а нам спешить некуда – перед нами вечность!
Сёма положил на столик рядом со мной свои «плоскогубцы» и опять полез в чемоданчик. А мне пришла в голову удивительная мысль. Я даже чаще задышал от этой мысли, поразившись тем, почему я раньше не задумался таким образом. Я подумал – а что если и для Демон-2 найдется его палач? Что если существует сила, способная поместить вечно живущий организм в условия бесконечных пыток? Ведь если простой человек смертен, то в конце концов он оставит всех своих мучителей с носом, уйдя в смерть. Никто и никак не остановит его, не спрячет от смерти, умрут и палачи и жертвы. Останется только пепел, пепел просыплется сквозь любые цепи, благословенный пепел смертельного освобождения!
Но если ты бессмертен, а рядом с тобой такой же бессмертный палач и ты навсегда у него в плену? Это и есть тот самый христианский ад, та самая «геенна огненная» в действии!
Сёма, кажется, не заметил моей задумчивости и продолжал еще громче прежнего:
– Сопротивление! Максимум сопротивления, вот что мне нужно! Поверь, я ценю, я уважаю сильного врага, я, можно сказать, наслаждаюсь им...
«Какой же он забавный», думал я, «и бесконечно жестокий, может и мне стоит поступить с ним в духе его философии и убить как-нибудь эдак... Нет! Не надо, что это со мной...»
А Семен продолжал разглагольствовать и в его взгляде появилось уже мутноватое, садистическое безумие.
– К примеру, что такое время? Ученые говорят, что оно, по сути, есть движения планет в пространстве. Время относительно, это Эйнштейн говорил. Но я свое личное открытие сделал – время, оно бывает разным. Если, к примеру, секунды превратить в мучительные удары током – бум, бум, бум, то каждая такая секунда покажется долгой. И что на это сказали бы физики? Тут, в подвале я смогу продержать тебя дней пять, пока тебя не хватятся по-настоящему. Эти пять дней покажутся вечностью, к которой ты навсегда попал в объятия...
«Да уж, не хватало мне еще застрять в вечности имени Сёмы Адлова!» – подумал я и решил блеснуть эрудицией.
– Великий знаток человеческой души и тела Эпикур призывал не страшиться боли, вот что он говорил своим ученикам, цитирую: «Непрерывная боль для плоти недолговременна. В наивысшей степени она длится кратчайшее время; в степени, лишь превышающей телесное наслаждение, – немногие дни; а затяжные немощи доставляют плоти больше наслаждения, чем боли».
– Сразу видно, что этот античный болтун не сталкивался с профессионалами – хмуро прокомментировал Семён.
Слева от меня на металлическом столике, он выложил уже целый арсенал диковинных инструментов, однако он пока еще не приступал к делу, его философия лилась и лилась рекой, раскачивая душу палача на внутренних волнах наслаждения.
– Ты задумывался когда-нибудь, Лёша, над тем, что человек может сделать с другим человеком, когда тот находиться в его полной власти. В физическом смысле, конечно. Какой тут возможен полет фантазии! Какое громадное поле для творчества! Вот, к примеру, животные, львы – что лев сделает с раненной антилопой? Ну придушит ее и сожрет. Или, что кошка сделает с мышкой? – Максимум недолго с нею поиграет и убьет. Просто и неинтересно. А вот человек иное дело! Нам даны разум и опыт! Ты только представь, сколько поразительных трюков существует! Сколько неописуемых чудес можно проделать со своей жертвой!
– Такие палачи как ты, Сёма, дискредитируют свой народ в глазах остального мира.
– Аааа, нас на национальную тему потянуло? Но я отвечу – ты ошибаешься, такие как я ведут свой народ к процветанию!
– Что хорошего, когда вокруг вашей цветущей клумбы все другие цветы вянут?
– И пускай завянут, лишь бы наша клумба цвела!
– Нет, Сёма, ты враг своего народа и погибнешь врагом народа, как твой злобный папаша!
Мне уже надоела его болтовня и я решил вывести его из равновесия, кроме того, пора было заканчивать и возвращаться к профессору Плотникову.
При словах «злобный папаша» Семен зарычал от ярости, на минуту забыв, о своих теориях и принялся наносить мощные удары по моим ребрам и лицу. Д-2 включил незримую защиту и 28 мощных профессиональных удара не принесли мне никакого вреда. Семён всаживал и всаживал свои джебы и апперкоты, а я только подзадоривал его криками – «еще, еще, еще!» На 85 ударе Сёма почувствовал, что выдыхается. По его опыту от моих костей должна была остаться мука. Но ни крови, ни даже кровоподтеков видно не было. Сёма громко и часто дышал, он еще не понял, что происходит. Я решил извести его окончательно, надавив на больное место.
– Кстати, твоя грязная мамаша была тоже далеко не ангел!
Сема взревел и, не отдышавшись, снова было бросился месить мое тело кулаками. Однако, на этот раз, Д-2 включил защиту, при которой все мои мышцы окаменели. После первого же мощного удара в солнечное сплетение Семён сломал свою правую руку, жутко вскрикнул от боли и согнулся пополам. Мне пора было заканчивать эту комедию.
– Ты, Сёма, показал мне чудеса человеческой ловкости, в качестве ответа, я покажу тебе чудо космической скорости!
Мокрый от пота и своей крови Семён отупевшим до предела взглядом смотрел на меня. Видимо он испытал настоящее потрясение, когда я на его глазах поднялся с пыточного кресла как с обыкновенного стула на кухне, несмотря на железные захваты.
– Ты не волнуйся, – весело продолжал я, подходя к нему – это не недалеко, под Швейцарией и Францией. Тебе повезло, там физики как раз адронный коллайдер испытывают.
– Как это? – Наконец промычал мой партнер и его здоровая рука потянулась к пистолету.
Но я резко железной хваткой взял Семёна за предплечье.
– Сейчас поймешь и даже сам все увидишь.
Не успел он опомниться, как Д-2 отнес нас обоих за сотни километров южнее и забросил прямо в гигантскую трубу ускорительного кольца Большого Адронного Коллайдера. Мы пронзили сто метровую подземную глубину, где господа физики как раз в этот момент проводили там свои эксперименты, запуская навстречу друг-другу по кольцу гигантской трубы пучки ионов свинца и протонов.
Семён как парализованный только и мог, что предельно широко раскрыть рот, поскольку глаза его уже было раскрывать дальше некуда. Быть может, в его повидавшем виды мозгу, включилась защитная реакция – это просто сон.
Думаешь тебе это сниться? – Закричал я ему в ухо, – нет, брат-палач, ты в реальности, в самой что ни есть физической реальности!
Семён молчал, вероятно, он был на грани безумия. Мы проделали захватывающую экскурсию в несколько сот кругов по кольцу коллайдера. Мощные магниты, разгоняющие пучки совершенно не влияли на полет, пока Д-2 управлял движением.
– А теперь прости, – обратился я к окончательно обалдевшему Семёну, но я вынужден тебя оставить, нужно еще к твоему дяде заглянуть на чай. Перед концом знай – тебе выпала историческая честь получить самую маленькую свинцовую пулю в лоб за всю историю человечества.
С этими словами я разжал руку и покинул коллайдер, хотя мог бы превратить эту сверх технологичную трубу в груду развалин смешав определенным образом несколько веществ в гремучую атомную смесь.
Семён остался в коллайдере и еще некоторое время продолжал по инерции лететь, но уже постепенно замедлялся и в какой-то момент к его телу стали возвращаться прежние нормальные свойства. Миллионы свинцовых пуль прошили насквозь каждый миллиметр живой его ткани и растворили ее в облаках гелия. Я сдержал свое слова, данное палачу. Пора было лететь на родину, в психушку.
Эпизод третий
По дороге к Виктору Викторовичу, я решил не приходить к нему с пустыми руками и еще несколько минут потратил на сюрприз-подарок для него. Недавние сцены с Семёном привели меня в состояние азартного и неудержимого восторга, так, что перед возвращением в закрытую мягкую комнату для буйных я несколько минут резвился в облаках над Адриатикой, Балтикой и Средиземным морем. Искупавшись в этих трех морях, я, наконец, вошел в здание клиники.
В восемь тридцать, уже знакомые рослые ассистенты профессора ввели меня в его кабинет. Я решил тут не задерживаться и быстро закончить общение – головорезы покойного Семёна, которых я замкнул в подвале, обрезав связь, уже рвались на свободу.
Профессор Плотников важно восседал за своим столом, изучая, раскрытую перед собой новенькую папку – результаты моих анализов и тестов. Встретил он меня несколько вяло, но приветливо, настроение у него было отличное.
– Доброе утро, молодой человек.
– Здравствуйте, доктор, как спалось, кошмары не снились?
Он уже было раскрыл свой рот для ответа, только я не дал ему заговорить первым. В тон его отличному настроению я громко и как бы радостно произнес, обращаясь то к нему, то к ассистентам:
– А вы лихо пишите о подростковом онанизме, профессор, интересно как у вас самого обстоят с этим дела?
Сказав такие, по меньшей мере, бестактные слова я еще и подмигнул ассистентам. У тех выразилось недоумение на лицах, видимо они таки имели медицинское образование. Нет, психиатр из Плотникова совсем никудышний! Выражение, вспыхнувшее на его лице от моих слов, было просто невыносимо идиотским. Я не выдержал и расхохотался как ребенок.
– Вы... Ты… Это... Не очень... – Только и мог он произнести в ответ. Однако, развивать его дальнейший бред я ему не дал. Опустив руку в карман брюк, я вытащил от туда небольшой пистолет, захваченный в подвале у покойного Сёмы. Дуло пистолета я направил на ассистентов.
– На колени! Руки за голову или перестреляю как бешеных собак! – Рявкнул я, знакомую по какому-то фильму фразу.
Все трое медленно опустились на колени, дольше возился профессор, поскольку ему пришлось еще вылазить из-за стола. Кнопка тревоги, которую он «незаметно» нажал, конечно, не сработала.
– Вставай, профессор, кнопка тебе не поможет, найди в шкафу ампулы снотворного и сделай своим холуям укольчики.
Никогда не думал, что отдавать четкие приказы тоном ефрейтора так приятно!
Плотников встал на ноги и уже через пять минут его помощники спали сладким сном на паркетном полу. Я спрятал в карман пистолет, открыл один из шкафов в кабинете и достал оттуда заранее приготовленный подарок-сюрприз. Это был толстый фотоальбом в бархатистой обложке, в котором находились фотокарточки многих бывших пациентов Виктора Викторовича, так никогда и не возвратившихся домой после его уколов. Я бросил альбом на стол и обратился к Плотникову:
– А теперь смотри мне в глаза и слушай меня внимательно – ты, сволочь с бородкой! Я сохраню тебе жизнь, но взамен ты кое-что обязан будешь сделать.
В этот момент я исчез с его внимательных глаз и в одно мгновение оказался за его спиной в противоположном углу кабинета. Со спины мне было видно, что Виктор Викторович усиленно трет глаза.
– Я, кажется, попросил смотреть на меня!
Мой голос, грянувший вдруг ему в затылок заставил, его вздрогнуть и одновременно вскрикнуть. Он как лунатик неуклюже развернулся и с отвисшей челюстью уставился на меня.
– Итак, – спокойно продолжал я, – ты будешь пересматривать этот альбом один раз в день как раввин тору и вспоминать каждого человека, которого ты замучил!
И снова я проделал тот же трюк, переместившись в прежний угол.
– Крууууу-гом! – Скомандовал я громко, и профессору пришлось опять развернуться на 180 градусов. Только на этот раз ноги его подкосились и он упал на колени.
Я, товарищ профессор, обязательно это проверю, и если хоть раз ты пропустишь данную процедуру и забудешь про альбом, то я стану приходить к тебе по ночам вот с этим изящным напоминателем, – я указал на пустой шприц, – и вкалывать тебе твои любимые препараты. Кроме того, из своих трех домов ты продашь два, а вырученные деньги раздашь семьям или родственникам этих жертв. Сейчас у меня нет времени и потому делай быстро то, что я приказываю. Звони Якову, скажи, что я здоров, только немного переутомился, пусть пришлет за мной машину. Да, еще, скажи ему, что «сыворотка правды» на меня не действует. Расслабься и постарайся говорить привычным голосом.
На всякий случай я снова направил на него пистолет. Как ни странно, реальная железная машинка для убийства подействовала на профессора успокаивающе.
Он поднялся с колен и выполнил мой приказ с точностью. Кажется, Яков ничего не заподозрил.
– Теперь возьми шприц на десять кубиков и нацеди в него галаперидола.
Он поднялся с колен и суетливо забегал по кабинету, открывая шкафчики ключами и доставая ампулы. Руки его дрожали. Может быть, он даже успел поставить сам себе неутешительный диагноз. И все же, он нашел в себе силы и уже лихорадочно ломал ампулы. Одноразовый шприц блеснул тонкой иглой.
– Иди сюда, сядь на стул, – велел я доктору и протянул к его потному лицу свою правую руку, – коли сначала мне.
Он отшатнулся.
– Коли, я сказал, в вену!
Он боязливо ощупал мои вены и попытался сделать укол, но иголка погнулась.
– Бери другую иглу, дилетант! – Скомандовал я, веселясь еще больше.
Профессор испортил четыре иглы, но моя кожа странным образом не поддавалась. Такое, вероятно, произошло впервые в его многолетней практике инъекций. Пока он это проделывал, впадая постепенно в апатию, я дал ему дельный совет:
– Ты, Плотников, обязательно расскажи своим коллегам по психиатрическому цеху о том, что сейчас видел, я разрешаю. Поверь, интересно будет.
Он только затравленно озирался, пот капал с его лба крупными каплями. Когда шприц был, наконец, готов, я коротко скомандовал:
– А теперь, коли себе в мышцу!
– У меня больное сердце! – Застонал он жалобно, но уловив мой взгляд, тут же спустил штаны и медленно ввел себе в ягодицу содержимое шприца. Процедура была весьма болючей. Профессор опустился на пол и стал ползать громко и жалобно охая. Потом он совсем прилег на пол. Челюсть его безвольно свесилась, вены на шее вздулись, теперь он что-то невнятно бормотал, обливаясь собственной слюной. Жалкое зрелище! Пусть, гад, на себе испытает хоть малую долю того, что сотворил с другими!
Из больницы я вышел с пропуском от профессора, лежащим в компании своих помощников, в запертом кабинете.
И опять мне пришлось под опекой людей Якова ехать в белом «Мерседесе» обратно к нему в вагон с авторитетным медицинским заключением о моем психическом здоровье. И опять я сидел напротив учителя Якова, который пока еще ничего не знал о трагической кончине своего племянника и невменяемой состоянии своего цепного психиатра.
Яков встретил меня приветливыми словами о том, что «про сверх силу ты вчера смешно придумал!» И мы посмеялись вместе.
– Но я лично думаю иначе, – продолжил он уже серьезно, – тебе, попросту помогала организация Демьяна, которая, по моим сведениям имеет беспрецедентные оперативные возможности. Его люди, прошли подготовку по какой-то особой программе и эта программа на порядок выше любой другой в области шпионажа. По странной причине Демьян покровительствовал тебе. Почему он это делал, я скоро выясню, но лучше будет, если ты сам мне расскажешь правду. Даю тебе, Алексей, последний шанс.
– А какие у меня гарантии, что вы меня не застрелите, после того как я буду с вами откровенным?
– Вот это разговор мужчины, а не ребенка-фантазера. Никто тебя не застрелит, мой мальчик, ты, Алёша должен сам придумать свои гарантии и мы тебе их устроим, в разумных конечно пределах. Кроме того, поразмысли, ну зачем мне от тебя отказываться? Молодой человек, программист, спортсмен, мой ученик, еще и с воображением, такие люди нам нужны. Я понимаю твое беспокойство и знаю, что в твоих обстоятельствах обезопасить себя очень сложно. Но с другой стороны выбора у тебя нет. Я лично, со своей стороны, обещаю сделать для твоего будущего все, что в моих силах. А сил у меня, как ты знаешь, достаточно.
– Вы и так для меня уже очень много сделали, благодаря вам я посмотрел на понятия «правды» и «лжи» трезвыми глазами.
– Скоро ты на многое посмотришь абсолютно по-другому, мир людей окружающий нас, таит в себе много интересного. Вот, к примеру, обрати внимание на эту ветку акации в вазе.
В углу купе стояла массивная ваза, из которой тянулись корявые, сухие, колючие ветки акации, увешенные как елка миниатюрными долларами и евро. «Раньше ее тут не было», – подумал я.
– Знаешь ли ты чей это символ?
– Знаю, учитель Яков, это символ древнего братства вольных каменщиков. Мне нравиться акация, в детстве я любил обгрызать ее сладкие, цветущие лепестки.
– Вот и прекрасно, – не понял моей иронии Яков, – про твое прошлое я кое-что выяснил, ты всегда стремился служить светлым идеалам, не правда ли?
– Правда.
– А сам состоишь в Черном Братстве, это ведь, согласись – глубоко символично.
Я почувствовал, что пора переходить Рубикон, Яков тянет время, видимо сбой связи замедлил на время его решения.
– Да, я уже заметил, учитель, вашу склонность к символике, но я так же заметил, что в наших черных джипах внутри салоны белого цвета, а в ваших белых машинах салоны черные. Это ведь тоже глубоко символично, вы согласны?
Яков поднял брови и откинулся спиной на сиденье. Он молчал.
– Кроме того, – продолжал я, – ваши вольные каменщики давным-давно превратились в подневольных могильщиков.
Я ожидал хоть какой-то реакции на свои «роковые» слова, но на лице Якова не дрогнул ни один мускул. Удивительной выдержки человек!
– Принесите нам чай, пожалуйста, сказал вдруг учитель, нажав на какую-то кнопку под столом, – какой поезд без чая в подстаканнике и кусочка завернутого в этикетку рафинада? – Произнес он тоном беззаботного путешественника.
Принесли, наконец, первый, в моей жизни, чай «от Якова», который должен быть стать и последним, поскольку в стакане, на золотом подстаканнике была доза яда, у Якова же был стакан в серебряном подстаканнике. Правда учитель не знал, что мне это известно и что Д-2 совершил потрясающий трюк, переменив подстаканники, незадолго, до того, как внесли чай. Мы одновременно развернули рафинад, бросили кусочки в свои стаканы и размешали. На красных этикетках был изображен голубой поезд-экспресс, несущийся вдаль. Яков взял свой стакан, отпил большой глоток и небрежным жестом предложил мне последовать его примеру. Я поднял довольно тяжелый от золота стакан и отпил довольно много (чай был не очень горячим). Наш диалог продолжался, только принял несколько иную форму.
Учитель: Ты знаешь, Алешенька, я давно заметил, что почти в каждом русском человеке заложена склонность к самопожертвованию, которую можно точнее назвать склонностью к самоубийству.
Я: Вы мне угрожаете?
Учитель: Мне жаль, мой мальчик, но здесь некому угрожать, ведь тебя уже нет, а твои слова – это просто последняя звуковая инерция живого трупа. Но, заметь, слово я свое сдержал, тебя не застрелили.
Он говорил торжественно, с расстановкой, как в фильме. Наверняка эту сцену он запланировал еще не один раз, потом, пересмотреть по домашнему видео. Забавно было наблюдать, как слазит благожелательная маска с лица этого урода.
Я: И вовсе вам не жаль. Вы, учитель Яков за свою удивительную жизнь узнали о трупах почти все, теперь вам осталось узнать самое главное.
Мы смотрели друг другу в глаза и я видел, как снисходительная, даже сладострастная усмешка растянула губы Якова, но через секунду она сменилась едва заметным недоумением, а еще через пару секунд беспокойством. Дыхание якова участилось, его брови сдвинулись и на его резко покрасневшем, гладком, высоком лбу возникли три глубокие горизонтальные складки. Наперерез складкам вылезла и протянулась вздутая вена, обозначив как бы знак китайской триграммы сверх рационального интеллекта. Учитель судорожно задвигал пересохшими губами и громко сглотнул. Обе его руки потянулись к горлу, не к моему горлу, что было бы в принципе глубоко символично, а к его собственному. Глаза его налились кровью и вдруг закатились. Он резко приподнялся, держась за горло так, словно хотел оторвать сам себе голову и рухнул лицом на стол, с грохотом опрокинув оба стакана.
Пора было уходить, в бронированную дверь вагона, которую я предусмотрительно замкнул, уже ломилась охрана. «Сами виноваты, отгородились броней от всего мира», подумал я, вынимая из кармана подарочный телефон Якова и выкладывая его на стол, рядом с мертвой уже головой учителя. Потом в одно мгновение я покинул летящий на огромной скорости экспресс и стал в лесопосадке, в 20 метрах от железнодорожного полотна, наблюдая хвост уходящего поезда. Д-2 отправил нужный сигнал ему вслед и в момент, когда охранники ворвались в купе, раздался взрыв. До меня он донесся как резкий и негромкий хлопок, распугавший, однако ворон, которые мирно сидели на деревьях неподалеку и не о чем не догадывались. Вороны не знали, что заряд взрывчатки из мобильника не повредил серьезно вагон. Он только ранил охранников и высадил бронированные стекла в купе, скрыв последние улики обо мне и странной смерти учителя Якова.
«Интересно, кто теперь поселиться в его бронепоезде?» – Подумал я.
***