Последняя прихоть мачехи

– Вы, пожалуйста, уходите. Не нужно больше слов, и вообще… Идите с Богом. – Мужчина лет сорока, стоя в проёме калитки и всем видом давая понять собеседнице, что во двор её не пустят, произнёс нелёгкие для него слова как можно спокойнее, понимая, что соседям не следует знать лишнего, а тем более не хватало ещё скандала средь бела дня.
– Это ты матери родной такое говоришь?! – Крупная (чтобы не сказать дородная) тётка «под шестьдесят» в старомодном кожаном пальто, напирала – Да я ж тебя в муках родила! А ты мне на «вы» и прогоняешь?!
– Я вас не прогоняю. Я просто прошу, чтобы вы ушли и больше не появлялись в моей жизни. Пожалуйста, уходите.
Некоторое время Инга Викторовна (так звали непрошеную гостью) соображала, как себя повести дальше, и, не найдя ничего лучшего, стала громко, «в голос» показно рыдать:
– Ой, люди добрые, да что ж это такое? Родную мать на порог не пускают, знать не знают и знать не хотят! Ой, горе мне, горе! – захлёбываясь в надуманных эмоциях, женщина голосила всё громче, явно стараясь привлечь внимание к сцене. Но, как нынче водится в «частном секторе», никто ничего не слышал и не видел. Зачем искать себе проблему, когда можно сделать вид, что тебя нет дома или, по крайней мере, ты оглох и ослеп именно в эту минуту? И слава Богу, что так. Всё лучше, чем если бы собрались зрители и подогрели конфликт.
Валерий знал, что его биологическая мать жива, что проживает в этом же городе, что рано или поздно явится на порог. Не хотелось этого, но неизбежное свидание состоялось. Обычная история: в молодости повстречала «первую любовь», в первый же день по пьяни отдалась практически незнакомому человеку, забеременела, замуж не взяли, родила мальчишку, отказалась от прав прямо в роддоме. Валерой назвала ребёнка Александра Ивановна, нянечка из роддома. Почему Валера? Да в честь своего покойного мужа, который разбился в аварии не так давно. Александре Ивановне в ту пору было сорок пять, детей своих Бог не дал, а мальчик был такой симпатичный, с белыми кудряшками, голубоглазенький, хороший ребёночек. Усыновить не дали, поскольку сама была вдовой – доходы не те, жильё маловато. Валерку определили в детдом. Перспективы в роддоме не было: горшки таскать да полы мыть – вот и решила Шура уволиться с этой работы, а пойти на ту же «должность» в детдоме. Однако у неё был диплом воспитателя, а в детдоме всегда дефицит с ними (кому нужно чужое горе?), поэтому поработала месяц няней, а после руководство предложило пройти быстрые курсы «повышения квалификации» (без отрыва от производства), и перевело Александру Ивановну в воспитатели. Так она поступила, потому что уж больно ребёночка этого полюбила и захотела любым способом быть к нему ближе. Стали ему «метрику» выписывать, спрашивают Шуру, как звать. Она сразу: «Валерий». «А по отчеству как записать? Кто отец-то?»  «Александрович он. Валерий Александрович». А как ещё? Она ему с первого дня стала и мамой, и папой. Так и пошло: всем деткам внимание уделяла, а Валерочке – особое. Прямо для себя решила – стать ему матерью. Молочка ему коровьего приносила каждый день, из бутылочки кормила. Колыбельную пела перед сном, сказки рассказывала, целовала тайно от сотрудниц. Да что скрывать, все видели, что души в нём не чает Шурочка. На руках носит, пестует, как родного. Да и начальство понимало: рада бы законно усыновить, а не разрешают и всё. Ну, пускай так и будет. А потом, может, как-то само собой решится…
Побежали годы. Валерка подрастал, давно уже называл Александру мамой: а кого ещё ему мамой звать? Мама она и есть мама. Она или есть, или нету: а у него есть, и точка. Ясное дело, что мальчику в детдоме никто правды не говорил – зачем? Хорошо ребёнку, хорошо одинокой женщине, что ещё нужно для счастья? В школу пошёл: договорился директор детдома с руководством соседней обычной школы, чтобы взяли «детдомовского». Очень уж просила Александра Ивановна, чтобы не в интернат, а к «нормальным» деткам. Почему кавычки? А «принято» ТАК говорить: эти «нормальные», а те «ненормальные, детдомовские». Увы, правда такова – противно, а правда. Правда – вообще, противная штука. Когда-то, ближе к окончанию школы, найдётся одна сволочь (а подослала её Инга), которой захочется потрепать душу парню «правдой»:
– Молодой человек, можно вас на минуту? – незнакомка дотронулась до рукава пиджака выпускного костюма. – Я вам кое-что скажу, а вы сами решайте, что делать.
– А что вы мне такое сказать хотите? – Валерка с любопытством приподнял брови над синими глазами.
– Ваша мама не ваша. Не родная. Чужая. Вот и всё.
– Очень смешно, тётя. До свидания. – Валерка пошёл прочь от неприятного места.
Пришёл домой, а он уж давно жил у Александры Ивановны в её квартире. В детдоме пошли навстречу, не стали вдаваться в бюрократию, разрешили всё, лишь бы не травмировать счастливых людей. Пришла с работы и МАМА.
– Мам, слушай, сегодня иду из школы, подошла какая-то тётка и такую мне фигню сказала…
– Какую, сынок?
– Да даже не знаю, как повторить…Чушь какая-то. Ну, типа, ты мне не мама, а чужой человек.
– А ты-то сам как считаешь? Мама или чужой человек? – глаза Александры мгновенно наполнились слезами. Она вся сжалась, стала какой-то маленькой и несчастной. Валерка бросился к ней, обнял, прижал к себе крепко:
– Мам, да ты что?! Врёт всё она! Не слушай ты меня, дурака! И зачем только рассказал про неё?! И про отца моего, что на машине разбился, что получается, тоже враньё что ли?
Рано или поздно в таких случаях, но приходит момент той самой противной правды, будь она неладна. Вот и для этих двоих пришло время их тяжкой правды.
– Ладно, сынок, давай уж всё тебе расскажу, как есть. И я не буду тяжесть носить, и тебе легче будет жить. Не утаишь этого всё одно.
– Мама, слушать не хочу. Вот не хочу и всё. Даже если правда, всё равно не хочу. Ты меня любишь? Я тебя люблю? Вот и точка. И всё. А ещё раз явится эта…прибью.
– Ой, сыночек, смотри, чтоб не сбили тебя с толку чужие. Живи своим умом.
Они стояли, обнявшись и плакали оба. То ли от горя, то ли от счастья. Знали, что никому они не нужны в этом жестоком и дурном мире. А только друг другу, и больше никому. И ладно.
Тот случай лишь укрепил маленькую семью, и больше не было ничего, что могло бы помешать их счастью. Повзрослел Валерка, женился на детдомовской подружке, сделав счастливым ещё одного человечка с поломанной судьбой. Родили деток – двух мальчишек. Александра Ивановна вышла на пенсию. Валерка оказался удачливым предпринимателем: овощной ларёк, где они с женой и мамой Шурой денно и нощно пахали, всегда был полон покупателей. Дело шло. Построили себе небольшой домик в пригороде. Перебрались туда жить все вместе. Квартиру продали, обзавелись машиной. Вот уж и их детки выросли, отслужили оба в армии, поступили в институты. Всё хорошо. Ну, и вот…
…– Ой, люди добрые, да разве ж это возможно?! – продолжала голосить Инга Викторовна.
Валерий положил ей руку на плечо. Вмиг женщина замолчала.
– Вам вообще, что нужно? Денег?
– Денег? Зачем денег? Что денег? – скороговоркой выпалила Инга.
– Ну, в смысле, вы пришли попросить денег у человека, которого считаете своим сыном? Я правильно понял?
– Ну, в некотором смысле да.
– В каком именно смысле? В каком количестве?
– Ну, я не знаю…Не только денег…
– Что ещё?
– Да, хотела тебя попросить об одной вещи.
– Какой? – Валерий решил «закрыть вопрос» тихо, без шума и истерик.
– Можешь маму хоть разок в щёку поцеловать?
– А я могу вас попросить взамен больше не приходить сюда?
– Ладно.
Валера собрал в кулак всё самообладание и дотронулся губами к сильно напудренной щеке. Инга Викторовна опустила плечи, вся скукожилась и повернулась уходить.
– Что насчёт денег? – вдогонку спросил Валерий.
Женщина, не оборачиваясь, махнула рукой и пошла прочь.
…Валерий вернулся в дом, где Александра Ивановна мыла посуду на кухне:
– Кто приходил, сынок?
Валера на секунду задумался и громко крикнул с порога:
– Мачеха.


В.Дегтярский