ВОВОЧКА (В.А. Некрасов) - из книги "Чистые души"
АКАДЕМИЧЕСКИЕ БУДНИ
Почему мы звали его так с академических времён вплоть до последних лет его жизни? Наверное, за его мальчишескую непосредственность, за ребяческие проделки и выходки, обычно не свойственные убелённому сединами человеку. Да, он воспринимал жизнь именно так – радостно и восторженно, несмотря на то, что она порой крепко била его – за его честность, стойкость, стремление всегда оставаться самим собой, не мириться с несправедливостью...
С Володей Некрасовым я сблизился на третьем курсе. Не то чтобы мы вместе постоянно проводили время, как с Толей Овчинниковым, но поговорить, поболтать о всяких курсантских проблемах с ним было всегда приятно. Наши взгляды на жизнь: на службу, на учёбу, семью (да, уже в те годы мы задумывались об этом) – во многом были схожими, и было приятно иметь рядом с собой единомышленника по всем жизненно важным вопросам. Нас сближала и тяга к физкультуре и спорту. Правда, каких-то особых результатов в этой области ни он, ни я не показывали, но стремление хорошо пробежать в кроссе, прокатиться на лыжах, или заниматься в спортивной секции присутствовало у нас постоянно.
Сближала нас и любовь к искусству. Оба увлекались фотографией. У обоих скопилась солидная коллекция снимков, повествующих, прежде всего, о нашей курсантской жизни. Любили мы и рисовать. Правда, я лишь копировал и только изредка выезжал на натуру. Володя же прекрасно творил сам, изображая то карикатуры на своих мирно дремавших на лекциях товарищей, то академических профессоров, а то и всевозможных зверюшек. Однако больше всего его тянуло к изображению боевой техники: кораблей, самолётов. И эта последняя страсть прошла через всю его жизнь и особенно проявилась в боевых походах на ракетном корабле «Упорный», на котором Володя был начальником медицинской службы. В походах Вовочка с абсолютной точностью изображал силуэты боевых единиц потенциального противника, встречавшихся ему на морских просторах Тихого и Индийского океанов.
Насколько глубоко Володя любил и ценил музыку, мне трудно судить. По крайней мере, он не принимал активного участия в наших курсантских вечерах в ленинской комнате. Там мы временами собирались у пианино вместе с Кентом Явдаком, Толей Овчинниковым, «Батей» Пульяновым и другими ребятами. Слушали современные ритмы в импровизации Кента, исполняли старинные романсы, порой я пытался вспомнить что-нибудь из своей старой программы. Но чаще всего наши души терзал здесь Чинкин (Толик Овчинников), вдруг решивший за несколько месяцев освоить этот далеко не «вседоступный» инструмент. И мелодия Бетховенской Лунной сонаты каждый вечер настраивала всех на лирический лад во время подготовки к государственным экзаменам. Мощь Бетховенского гения тогда сильно потрясла ребят, и выдержать её в течение нескольких часов кряду было доступно далеко не каждому, тем более морально ослабленному экзаменами слушателю. Поэтому многие искали успокоения в отдалённых кубриках, либо на втором этаже, у своих коллег с пятого курса. Чинкин же был совершенно неудержим в творческом порыве и не обращал никакого внимания на стенания и причитания лирико-мученнических страдальцев.
Да, Вовочка не принимал участия в наших музыкальных забавах. Возможно, потому, что не считал наше исполнение вообще достойным слушания. Среди его ленинградских знакомых были хорошие музыканты. Так, однажды он предложил мне сходить к одному виолончелисту, чтобы поиграть вместе с ним классику. Приглашение было для меня несколько неожиданным, но я с удовольствием согласился, надеясь на свои способности «чтения с листа». Виолончелист на самом деле оказался хорошим – чуть ли не с консерваторским образованием. Однако играть ему пришлось самостоятельно, ибо мои терзания благородного инструмента серьёзно нарушали ритм, мелодию и гармонию даже самых простых предложенных мне на выбор произведений. А моё сольное исполнение «Жаворонка» и «Полонеза Огинского» вызвало у слушателей нескрываемую тоску, так что на большее я тогда не решился.
***
Дни отдыха мы с Володей нередко проводили вместе, чаще всего выезжая за город, в том числе и большой курсантской группой. Хорошо запомнилась чудесная поездка в Зеленогорск и отдых на берегу залива. Мы носились по золотому песчаному пляжу, купались в тёплой воде, удаляясь от берега чуть не на сотню метров, чтобы хоть немножко ощутить глубину местного участка «Маркизовой лужи», занимались акробатикой, играли в волейбол, загорали. Радость дружбы, ощущение полного здоровья, физически крепкого, тренированного тела, жажда жизни – всё это переполняло нас, и никто тогда не задумывался о болезнях, о старости, о безвременных потерях, о других жизненных сложностях, которые возникнут у нас на пути. Приятно было чувствовать себя в кругу друзей и товарищей, ощущать их поддержку и опору.
Именно курсантская дружба сплотила нас, чтобы завоевать первенство на соревнованиях по туризму с участием большого числа команд, проходивших тоже где-то в районе Зеленогорска. По-моему, это было на третьем курсе. И мы с Володей уже не чувствовали себя бессильными новичками в лёгкой атлетике. По крайней мере, накануне я сумел пробежать тысячу метров уже за две минуты пятьдесят две секунды, побив тем самым исторический рекорд нашего кумира Славки Филипцева, установленный на лагерных сборах – 2 мин. 56 сек. Конечно, лидеры нашего курса бегали сейчас уже куда быстрее, но они почему-то в этих соревнованиях не участвовали.
Мы с Володей бежали тогда на своих этапах сравнительно короткие дистанции – метров по восемьсот. Начало же положили велосипедисты. Просто феноменально промчался по трассе наш Витя Логинов (он ли?). Я был поражён его техникой выполнения поворота на 180°, осуществлённого на полной скорости посредством торможения левой ногой. Такого я никогда не видел, хотя в детстве хорошо освоил эту машину. В итоге Витя передал мне эстафету секунд на двадцать раньше своих преследователей. Когда и где только он успевал тренироваться в этом виде спорта! Так проехать дистанцию без специальной подготовки было просто невозможно!
Я же не рассчитал свои силы и не сумел полностью выложиться на короткой дистанции. В результате Вася Природа имел в запасе уже не более пятнадцати секунд. Зная первоначальный отрыв, он просто ахнул, увидев метрах в тридцати за моей спиной бегущего в гору преследователя. Но это его не смутило, и наш геркулес на одном дыхании преодолел водную преграду, просто пролетев над речкой по натянутому в воздухе канату. Преследователи же копошились, судорожно перебирая по канату руками и ногами, порой срываясь и тратя драгоценные секунды на восстановление наиболее удобной для такого рода перемещения позы.
Володя, принявший эстафету где-то уже на другом берегу речушки, тоже не подкачал, преодолевая дистанцию уже без преследователей. Ну, а при конечной установке палатки нашим ребятам вообще не было равных.
После соревнований был всеобщий пикник, с вечерним костром, горячим борщом, печёной картошкой, пахнущим дымом чаем (но без сахара). Потом было веселье, в котором мы с Вовочкой принимали почему-то не очень активное участие. Ночевали в тех же расставленных палатках. На следующий день соревнований уже не было, а наш боевой дух с утра был поддержан только горячим чаем (уже без хлеба). Весь день страшно хотелось есть, но ни у кого из наших ничего не было в запасе, хотя накануне и были разговоры о продпайке на двое суток. Чем подкреплялись наши соперники, осталось в тайне, но ложки и котелки в районе их утреннего бивуака некоторое время активно звенели, вызывая соответствующие эмоции у остальных отдыхающих…
Первое, что мы сделали с Володей по прибытии на вокзал, это купили на последние деньги полбуханки чёрного хлеба и с невероятной жадностью набросились на него, не обращая внимания на укоризненно-недоумённые взгляды ожидающих электричку дачников.
***
В учёбе Володя, как и я, блистал не очень, однако пополнял свои знания весьма старательно. В отличие от большинства из нас, налегавших в первую очередь на специальные медицинские науки, он не меньше внимания уделял и специальным военным дисциплинам. По крайней мере, при выпуске досконально знал все тактико-технические данные отечественной и зарубежной боевой техники, тактику ведения боевых действий против американских авианосцев, подводных лодок, боевой авиации. Он в любой момент мог выдать навскидку количество стволов зенитных и иных артустановок конкретного калибра на авианосце «Энтерпрайз», крейсерную скорость линкора «Миссури», толщину его броневой защиты, количество боезапаса на любом виде американских штурмовиков и бомбардировщиков. Узнавал с первого взгляда любой тип американских боевых кораблей и даже различал их конкретные индивидуальные особенности. Его знаниям в этой области поражались даже искушённые преподаватели кафедры боевой подготовки, вряд ли сами знавшие столько мельчайших деталей. Нам же его откровения казались абсолютной фантастикой.
Вовочка сравнительно рано женился – уже на четвёртом курсе. На пятом – ему удалось получить разрешение жить на квартире (вне казармы), и он был страшно рад этому. С его женой Зиночкой (так всем нам представлял её Володя) я познакомился значительно позднее, уже в Находке, где жила их семья, когда бывал там по долгу службы или проездом. Удивительно добрая, спокойная, скромная женщина, любящая жена, прекрасная мать двоих (тогда ещё малых) сыновей – как раз подстать Володе. В итоге получилась прекрасная семья, с едиными жизненными взглядами и интересами.
КОРАЛЛОВЫЕ РИФЫ
Володя безумно любил море. И судьба подарила ему возможность быть рядом с ним в течение трёх десятилетий. Он участвовал во многих боевых походах – практически с первых выходов кораблей на боевую службу. Побывал в районе Филиппин, Австралийского континента, в Индии, Вьетнаме, в странах Африки. Как специалист, безукоризненно выполнял все поставленные перед ним задачи – сначала на ракетном корабле «Упорный», затем на кораблях и судах гидрографической службы.
Чего только не приходилось делать в походах! Аппендэктомии (уже в первом выходе в тропики), грыжесечения, ампутации растерзанных механизмами пальцев, даже перевязку бедренной артерии у матроса, случайно ранившего себя ножом во время вырезания каких-то поделок, и многое другое. К тому же на его плечах лежали все вопросы санитарно-гигиенического и противоэпидемического обеспечения экипажа в условиях совсем незнакомых (при заходах в иностранные порты) и, вдобавок, на кораблях, далеко не с оптимальными условиями обитаемости. Это была серьёзная школа для молодого военного врача, только-только начавшего приобретать специальные практические навыки. Для многих из нас, прошедших огонь и воду на надводных кораблях и подводных лодках, всё это, по прошествии сорока лет с начала военно-морской службы, кажется сейчас уже не в диковинку. Но самое начало пути, безусловно, доставило каждому немало забот и волнений.
***
Экзотические тропики, подводный мир, коралловые рифы! Кто не мечтал увидеть всё это, потрогать эту красоту своими руками, испытать бесконечное счастье познания нового и неведомого?! Я знаком с подводным миром Чёрного моря, с богатствами нетронутых бухт Японского (на острове Русском) в шестидесятых годах. Видел издали покрытые пальмами тропические острова Тихого океана. Володя же в этом плане видел практически всё. Он прекрасно владел аквалангом, был даже инструктором по водолазной подготовке на кораблях и судах, где проходил службу. Совершал многочисленные погружения в водах Тихого и Индийского океанов, Красного и Средиземного морей. И его восторженные рассказы об увиденном и испытанном вызывали у меня добрую зависть, хотя вряд ли я бы смог совершить подобное, даже при самых благоприятных обстоятельствах.
Я часто расспрашивал его о подводных «похождениях», и многое из рассказанного им осталось в моей памяти. Жаль, конечно, что Володя не решился сам описать свои подводные впечатления – получилось бы удивительное повествование.
Больше всего меня поразили его рассказы о путешествиях среди коралловых рифов. Да, Володя имел счастье любоваться их неописуемой красотой, заниматься подводной охотой, доставать со дна морского поразительной красоты раковины, уникальной формы кораллы. Его домашней коллекции могли бы позавидовать многие коллекционеры-любители тропической экзотики. Любовался ими и я, получая в подарок отдельные сувенирные экспонаты. Володя мог рассказать целую историю о каждом из них – где, когда, в каком море-океане и на какой подводной банке произошла их встреча, какие ей сопутствовали обстоятельства; как приходилось потом отвоевывать лично добытые ципреи и караколы у более высоких начальников и т.д.
К сожалению, Володе доставалось далеко не всё самое лучшее. Лучшее уходило командному составу, который тоже умел ценить красоту, но который (по долгу службы) не имел возможности лично заниматься подводными поисками. Ко всему прочему, начальство имело необходимость одаривать сувенирами и ещё более высокие инстанции. Поэтому корабли и суда, возвращавшиеся из дальних походов и плаваний, были нагружены подобными заморскими ценностями. Капитаны судов украшали свои каюты ажурными коралловыми веточками, выставляли напоказ красивейшие ракушки. Однако самое лучшее и, безусловно, ценное держали в личных сейфах, под надёжными кодовыми замками (как в банковских тайных хранилищах), чтобы укрыть их от алчных взоров многочисленных завистников.
Таким ценителем подводной красоты, как я, они открывали порой доступы к своим тайнам – любому коллекционеру всегда хочется похвастаться своими богатствами! И я приходил в таинственные, слабо освещённые трюмы, полностью заставленные кораллами, в капитанские каюты с застеклёнными шкафами, оборудованными под морское дно, и созерцал порой красоту, достойную лучших музеев мира.
***
Так, один капитан показал мне несколько совершенно уникальных кораллов, поразительной расцветки и формы. В специальном шкафу, будто в естественной прозрачной морской голубизне, висели тончайшие коралловые веточки белых, розовых и даже тёмно-бордовых (естественных!) оттенков. Среди них, будто наяву, в подводном царстве, покоились мелкие крабы, рачки, малюсенькие яркой окраски рыбёшки, морские звёзды, ежи и причудливо изогнутые морские коньки. Дополнительный эффект создавало меняющееся освещение, создающее иллюзию то яркого солнечного дня, то красочного заката, то тёмной ночи – с отдельными слабо высвеченными деталями этого чудесного подводного мира. У таких экспонатов можно было стоять часами – как перед полотнами великих мастеров-пейзажистов. И впечатление от их красоты осталось у меня на всю жизнь…
Самое же удивительное чудо достал мне из сейфа хорошо знакомый капитан одного из судов гидрографии. Это была всего одна, но совершенно уникальная ципрея – обычной формы и средних размеров, но такой необыкновенной окраски, что просто дух захватывало. Вся её поверхность прямо-таки светилась ярким золотистым оттенком, по которому были рассыпаны редкие тёмно-коричневые крапинки, дающие в целом какой-то совершенно невероятный цветовой эффект. Создавалось впечатление, что маленькое солнышко спустилось вдруг на землю и предстало перед нами во всей своей непостижимой космической красоте. И коричневые пятна на его поверхности вовсе не казались некими «чёрными дырами», они тоже светились, но особенным, неземным светом, изливающимся как бы изнутри этого миниатюрного светила. Стоя рядом, я ощущал это световое воздействие – тёплое, ласковое и согревающее. Стоял и не в силах был оторвать взгляд от этого чуда, созданного природой. Казалось, оно притягивает к себе, гипнотизирует, завораживает своим очарованием, как некое живое создание, обладающее какой-то внеземной магической силой. Будто это миниатюрное НЛО, примчавшееся к нам из бесконечных просторов Вселенной, чтобы отвлечь нас от мирских забот и дать возможность задуматься над бесконечной красотой Мира и её ролью в нашей человеческой жизни.
Обладатель сокровища не удивился моей реакции, сказав, что подобное частенько происходит с посетителями. Поэтому он демонстрирует раковину лишь в редких случаях, и только своим хорошим знакомым. Она, по его словам, действует на психику, как драгоценный камень или естественный золотой самородок, ввергая искателей в «золотую» или «бриллиантовую» лихорадку, избавиться от которой стоит больших усилий... Да, в этом действительно есть что-то магическое. И причина происходящего – не только в огромной стоимости этих сокровищ. Наверное, это прежде всего Красота, к которой человек всегда интуитивно стремится, но понять, осмыслить которую он пока не может.
Эта ракушка поразила меня даже в большей степени, нежели несравненно более ценный экспонат того же вида – чистейшего алого цвета, без каких-либо вкраплений на поверхности, который мне тоже посчастливилось увидеть. Владелец его, хорошо знакомый с мировыми каталогами ракушек, говорил, что такой красоты нет ни в одном каталоге мира и он даже не знает её истинной стоимости. Из каких таинственных глубин и каким образом попала эта драгоценность в его руки, он не рассказывал. Вернее всего – в виде очередного дара от своих подчинённых, специально «охотившихся» за подобными сувенирами где-нибудь на уединённых коралловых банках.
***
А однажды, по протекции Володи, я побывал в настоящем музее подводных (и иных) богатств – в квартире одного капитана дальнего плавания, хорошего знакомого Вовочки в Находке. Это было поистине бесподобное зрелище! Одна из трёх комнат его квартиры была полностью обставлена тропической экзотикой. Тут были и всевозможные кораллы, и бесчисленные, самых разных видов ракушки, и скелеты морских рыб, и акульи челюсти (в том числе и весьма устрашающие), и обломки стволов красного и чёрного дерева, и китовый ус, и зубы кашалота, и страусиные перья, и многое, многое другое.
Экспонаты покоились на многочисленных полках, оборудованных на стенах, висели под потолком, красовались в шкафах с особой подсветкой, лежали на полу, на подоконниках. Освещаемые с разных сторон естественным и искусственным светом, они блестели, сверкали, светились, переливались удивительными красками, радовали глаз безукоризненными формами, создавали впечатление таинственного мира неописуемой красоты. Как в настоящем музее, у хозяина имелись и большие запасники, из которых он периодически обновлял свои выставочные фонды. Случалось, он и одаривал отдельных посетителей. И даже мне досталась малюсенькая жёлтая каракола, такая маленькая, что даже невозмутимый Вовочка покачал головой. Сам он «жертвовал» мне куда более ценные сувениры. Правда, были у Володи и такие ценности, которые оставались для него священными. Историю находки одной из них Володя поведал мне во время последней встречи у него дома.
***
Однажды он занимался поисками подводных драгоценностей вместе с группой матросов на глубине до десяти метров. Коралловая банка была неровной, в отдельных местах обрывисто уходила на большую глубину. Кораллы росли везде: и почти у самой поверхности воды, и по склону кораллового утёса, и на белом песчаном дне – на глубине восьми-десяти метров. Они были самой различной формы: оленьих рогов, древесных ветвей, морских ежей, каких-то невиданных цветов, тонких веточек кустарников. И особенно красиво смотрелись на небольшой глубине, сверкая чуть ли не всеми цветами радуги. Порой попадались и очень редкие розовые кораллы, но те росли на большой глубине, на ровной поверхности дна. Там же встречались и ракушки.
Володя предоставил возможность сбора обычных видов, расположенных ближе к поверхности, своим спутникам – морякам во главе со штурманом, капитаном-лейтенантом, а сам решил заняться поисками особенно красивых форм где-нибудь поглубже, на дне, у основания огромной коралловой глыбы. Показав направление своего движения старшему, захватив с собой молоток и сетку для ракушек, он стал медленно опускаться вдоль крутого кораллового склона вниз.
Вода в этом месте банки была особенно чиста и прозрачна, и сквозь водную голубизну можно было видеть кораллово-каменные силуэты на многие десятки метров. Солнечные лучи свободно проникали сюда и хорошо освещали покрытые подводной растительностью склоны, и белое коралловое дно, и разноцветных рыбёшек, рачков, крабов и иных обитателей таинственного подводного мира.
Ракушек на глубине не попадалось. Зато у основания склона были целые заросли редких видов кораллов, и Володя решил пополнить ими уже собранную довольно значительную корабельную коллекцию. Работать приходилось осторожно, так как хрупкие стволики и веточки при ударах легко ломались, и сразу нарушалась красота этих совершеннейших творений природы. Вот уже добрый десяток красивых коралловых кустиков лежит на песчаном дне, но хочется ещё и ещё – ведь почти каждого при виде этой подводной красоты охватывает азарт охотника.
***
В какой-то момент Володе показалось, будто кто-то из ребят спускается к нему. Взглянул наверх и остолбенел от неожиданности. Огромная (метра четыре) акула-молот медленно двигалась в его направлении, явно заинтересованная появлением в своих водах незваного гостя. С акулами Володе уже приходилось встречаться, но тогда рядом были другие ребята, да и хищницы были намного меньших размеров. К тому же это была акула-молот – один из самых опасных видов этих созданий (так, по крайней мере, характеризовались они в справочниках).
Акула как бы нехотя проплыла над Володей и свернула в сторону, спустившись почти к самому основанию скалы. У Володи отлегло от сердца – кажется, пронесло... Когда хищница скрылась за коралловыми зарослями, Вовочка спешно стал собираться к подъёму – встреча сильно подействовала на нервы. Он даже не стал обвязывать собранные кораллы верёвкой (чтобы потом поднять их на поверхность), а только положил в сетку два, наиболее красивых коралловых кустика, наклонился за молотком и вдруг снова увидел чудище, двигавшееся к нему уже с другой стороны.
Откуда оно взялось? – успел только подумать Володя, как чудовище неожиданно резко ускорило движение и понеслось прямо в его сторону – сверху вниз, по диагонали. Володя только успел сесть на дно (попав на большой камень) и инстинктивно поднял вверх молоток – своё единственное оружие защиты – совершенно неэффективное против громадного хищника. Акула же на полной скорости вдруг свернула в сторону и через несколько секунд скрылась за утёсом. То ли она приняла молоток за физиономию своего собрата, или же просто не решилась нападать на незнакомое существо – Вовочке было уже не до рассуждений. Он столь же стремительно понёсся вверх, забыв про кораллы, сетку и даже про молоток, отлетевший в сторону от движения акульего хвоста. Через несколько минут он был уже рядом со своими ребятами и объяснял знаками о грозящей всем опасности.
Ребята сразу поняли его, проверили готовность подводного ружья, специально предназначенного для борьбы с этими хищницами, и стали быстро обвязывать верёвками уже добытые коралловые трофеи. Хищников поблизости не было, и они начали транспортировку сокровищ на находившуюся над ними шлюпку.
Когда «коралловая операция» была закончена, Вовочка уже успел прийти в себя после потрясения и глубоко сожалел о понесённых лично им потерях. Под конец он всё же решился спуститься за вещами. Захватил ружьё, двух сопровождающих и осторожно начал спускаться вниз. Всё вокруг было спокойно. Мирно резвились коралловые рыбёшки, пустынна была водная голубизна, подводный ландшафт ярко освещался стоящим в зените солнцем.
Володя быстро нашёл место своего бивуака. Собрал трофеи, молоток, сетку и только сейчас обратил внимание на большой камень, на который «уселся», избегая атаки «молотобойца». Присмотрелся и прямо-таки ахнул! Это был огромных размеров королевский шлем (разновидность раковин), покрытый мелкими ракушками и коралловым песком. Вот это находка! Если бы не акула, если бы случайно не «оседлал» его, то не обратил бы на раковину никакого внимания. Не было бы счастья, да акула помогла! И такое, оказывается, бывает.
Этот трофей хранился у Вовочки на почётном месте – как награда за перенесённое испытание. Кстати, его чуть было не реквизировало у потерпевшего высокое начальство – как одну из лучших находок в этой экспедиции. Однако обычно уступчивый во всём Володя на этот раз мужественно отстоял свои права, добившись справедливости.
***
Не менее серьёзная встреча с морским хищником произошла у Володи на мелководье той же подводной банки, но уже во время следующего рейса. Тогда он с пятью матросами бродил (уже без аквалангов) на самой мелкой части кораллового рифа с теми же меркантильными целями – пополнения корабельной коллекции подводных экспонатов. Глубина в этом месте была не более полутора метров, а в отдельных местах вода была всего по колено. При себе имели только ласты, маски, пакеты, пару ломиков и несколько инструментов для отламывания известковых кораллов.
Белоснежное дно из чистейшего кораллового песка просматривалось на десятки метров вперёд через идеально прозрачную воду. Коралловые кустики были разбросаны повсюду в виде донных выростов, местами попадались и их компактные скопления. Но главное, здесь попадались ракушки: и, прежде всего, красавицы-ципреи, в основном бело-голубых оттенков, а также розовые семилучники (они тоже имели какое-то название); нашли также несколько маленьких тридакн – тех, в которых порой прячутся драгоценные жемчужины и которые достигают гигантских размеров.
Места здесь, с точки зрения подводной красоты, были исключительные, и поисковая команда выбирала только самые ценные и красивые формы. Шлюпка находилась неподалёку, и трофеи сразу складывались в неё, что позволяло вести поиски практически налегке. Остальная морская фауна была здесь не так разнообразна. Возможно, этому мешало периодически подымающееся волнение, сметавшее с кораллового мелководья иную живность. Однако встречались стайки небольших рыбёшек, проплыла парочка небольших барракуд. Попалась случайная черепаха, решившая пересечь вплавь это подводное плато. Нещадно палило солнце, обжигая ещё недостаточно загорелые матросские спины, – так что приходилось периодически устраивать и подводное плавание с целью временного охлаждения.
Поиски велись довольно широким фронтом, и ребята находились метрах в десяти-пятнадцати друг от друга. Неожиданно послышался предостерегающий крик одного из моряков. Володя посмотрел в его сторону и увидел метрах в пятидесяти от них тёмный треугольный плавник, высунувшийся из воды и медленно двигавшийся в их направлении.
Акула! И какая огромная! Срочно даёт команду всем двигаться к нему – мало ли какие намерения у этой твари! Поведение их непредсказуемо, и хотя до сих пор больших неприятностей по этой части у моряков не было, но возможно всякое.
Ребята, сразу поняв, в чём дело, быстро сгруппировались ря¬дом со своим командиром и внимательно наблюдали за движением монстра. Откуда она могла здесь взяться? Никогда раньше этих тварей тут не бывало. Никто и подумать не мог, что она заберётся на такое мелководье. Ведь брюхо себе пропороть о кораллы может... И отбиваться как назло нечем – ружьё в шлюпке осталось, в руках только ломики да молотки небольшие. До шлюпки же, как нарочно, более сотни метров – будто специально отстала! Крикнули ребятам на всякий случай.
***
Плавник тем временем, приблизившись метров на двадцать, замедлил движение. Размышляет, гадюка! Может, мимо проплывёт?! Мелководье – не их стихия. Чего ей тут вдруг потребовалось?.. Может, шугнуть её как? Да опасно – неизвестно, как ещё отреагирует! Вдруг, наоборот, разъярившись, сразу в атаку бросится!
Ребята встали рядом друг с другом. Кто-то держал увесистые обломки кораллов, кто-то ломик, кто-то молоток. Если что – то хоть этим в глаз вжарить! Должна будет почувствовать. Правда, она в атаке глаза закрывает и брюхом кверху переворачивается. Сможет ли этот манёвр на мелководье-то сделать? – вода чуть выше колен! Должна же эта тварь соображать хоть немного!
Плавник почти совсем остановился метрах в восьми от группы. В прозрачной тихой воде отчётливо был виден огромный силуэт страшилища – метра три с половиной в длину, не меньше! Что за вид только? Явно не «молот». Это уже хорошо. Местные «молотобойцы» считаются самыми опасными. И вроде не белый гигант. Тот уж совершенно ничего не боится – такой махине даже ружьё с взрывным зарядом особого вреда не принесёт. Хорошо, что эти «побелевшие от злости» черти в основном в водах Австралии и Новой Зеландии водятся. В тёплые края заплывают оттуда не так уж и часто, следуя за большими кораблями. Однако и в Средиземном море пакости творили!.. Может, «тигровое» страшилище? Но «морду» трудно различить на таком расстоянии.
Плавник стал медленно двигаться вправо и пошёл по кругу метрах в десяти от группы. Присматривается, зараза! Выбирает, чьи ноги повкуснее. Так всегда они вначале кругами ходят – обстановку оценивают: как бы самим не перепало... И перепадёт, гадюка! Воткнём пару ломиков в пасть да ещё коралльчик предложим, чтобы вконец подавилась!.. Правда, опыта рукопашной борьбы с акулами пока нет. А вот полинезийцы, говорят, один на один с ножом на них выходят – брюхо вспарывают. А на мелководье, у берега, даже мальчишки с ними возятся – ловкость и смелость вырабатывают. Значит на самом деле, не так уж они страшны в этих условиях – можно будет и увернуться!.. Правда, мы не полинезийцы, да и ловкость свою за время плавания порядком подрастеряли... Хотя бы кортик – один на всех – как у капитана Немо! Попробовали бы поганое брюхо вскрыть, при случае! А ещё лучше – гарпун Неда Ленда! Тот уж безотказно бьёт!
Тварь тем временем продолжает кружиться. Как сама-то не закружилась ещё?! Хоть бы направление сменила, а то у нас голова скоро кругом пойдёт. На эту злыдню кружение, очевидно, вообще не действует... Нет, смотрите – остановилась! В нас вперилась! А башку всё под водой прячет – намерения свои скрывает. Внезапно атаковать хочет! Не проведёшь нас, зверюга поганая! Знаем мы вашу коварную натуру!.. А может, в наших ногах разобраться не может! Вон ведь их сколько – в акульей башке все сразу и не укладываются, – мозгов для этого маловато... Считай, считай, голубушка, а к нам тем временем и шлюпка подойти успеет...
Где же она, шлюпка-то?!. Бог ты мой! А они и не чешутся! Ничего не видят, ничего не слышат! – сами что-то в воде выискивают... Кричим ещё, да голос у всех осип от страха – какое-то карканье получается... – Ну, стой, считай, злыдня! Этого тебе до вечера хватить может!.. Правильно сделали, что сгрудились – как в рыбьей стае: инстинкт самосохранения!.. Может, запулить всё же, чтобы отвязалась, – ведь так до бесконечности стоять можно! В следующий раз гранату с собой захватим – красиво получится!
Гранаты они, черти, точно боятся. По крайней мере, те на них положительно действуют. Как-то раз командир в одну такую тварь гранатой запулил – уж больно к нам привязалась, никак от корабля не отвяжется. Метрах в десяти от борта была, на глубине пяти-шести метров – вода прозрачная, глубоко видно! Сначала, правда, командир в неё из карабина стрелял – ни гу-гу – броня вместо шкуры, да и слой воды тормозит здорово. Когда же граната взорвалась – ну капут ей пришёл, думаем, сейчас поганка брюхом кверху плавать будет. Смотрим, а эта тварь сквозь образовавшееся серое облако во весь дух в глубину чешет, и никаких конвульсий! Одни лишь лоцманы её белые животы свои кверху выставили – тоже на дно идут, но эти уже не очухаются... Хоть без лоцманов теперь поплавает, может, с курса своего собьётся, – думаем...
Плавник у акулы между тем внезапно резко напрягся и быстро пошёл в сторону, вновь заходил кругами, но уже с удвоенной скоростью. – Небось, что-то надумала, стерва, – вон как взбесилась! Ну и мы крутимся вместе с ней, как белка в колесе. Нет, надо принимать какие-то меры – рано или поздно, но она нас достанет! Машем, что есть силы руками, кричим своим (в лодке) – голоса снова будто прорезались: первое волнение прошло, появилась необходимость действовать.
Кажется, нас увидели, но вряд ли могут понять что-либо с такого расстояния. Машем ещё... Вроде поняли... гребут в нашу сторону. Через минуту, другую будем спасены! Ура!.. Но что это?! Плавник начал удаляться от нас. Что она, шлюпки испугалась? Конечно же, «учуяла» её движение, они далеко «чуют»… Нет, ребята! Что-то здесь не то! Смотрите! Метрах в двадцати от нас плавник снова стал разворачиваться в нашу сторону! Разгон берёт, тварь поганая! Сейчас ринется!.. До шлюпки ещё метров пятьдесят осталось... Кого-нибудь обязательно сцапает!
«Вперёд, ребята! – кричит Володя. – Лупи её, гадину!» И с двумя кораллами в руках устремляется в сторону чудовища. Моряки, все как один, в едином порыве тоже ринулись навстречу монстру, колотя что есть силы по воде ластами, сумками, швыряя в сторону плавника коллекционные кораллы и даже ракушки. – Кораллами бей!.. По кумполу вжарь как следует! Ломиком ей, ломиком! Да воду мути, чтобы окосела!
Громкий боевой клич на чисто русском наречии разорвал спокойную тишину океанского пространства, устремляясь в бесконечность. Да, так вот ходили некогда в атаку наши прославленные морские пехотинцы, ходили на вражеские танки, на пулемёты, на ДОТы и ДЗОТы, с винтовкой и ножом в руках. И побеждали до зубов вооружённого противника! Правда, сейчас по воде быстро не побежишь, не то бы давно башку свернули этому заморскому чудищу! До него уже десять метров, восемь, пять! Ну, ещё немного!
Отчётливо видно огромное, мощное тёмное тело, могучая голова с приоткрытой пастью, свирепые, ничего не выражающие глаза... Ребята молотят по воде ещё сильнее! Оставшиеся метательные снаряды уже прицельно летят в чудовище, пущенные со всей юной матросской силой... Туловище монстра вдруг резко дёрнулось, плавник колыхнулся, и огромная торпедоподобная тень рывком устремилась в сторону и понеслась, набирая скорость, в направлении глубоководья. Секунд через двадцать плавник полностью скрылся из виду... Моряки же продолжали потрясать воздух (и воду) боевыми выкриками и «оружием», давая разрядку накопившимся чувствам и эмоциям...
Тем временем подошла шлюпка, и Володина команда заняла наконец безопасное положение. Возбуждение ребят вскоре прошло, остались апатия и мелкая дрожь во всём теле. О дальнейшей работе не могло быть и речи. Взяли курс на корабль... В последующем в подобных вылазках предусматривали чёткую систему взаимостраховки. К счастью, таких неприятных инцидентов в этом походе больше не случилось.
ВМЕСТЕ НА "УПОРНОМ"
Я неоднократно бывал у Володи на «Упорном». Особенно часто посещал его в 1964-1965 годах, когда корабль находился во Владивостоке, на ремонте. А в период заводских испытаний участвовал в большинстве его выходов в море. В то время перед медицинской службой флота была поставлена задача оценки обитаемости надводных кораблей, и мне, как физиологу-гигиенисту санэпидотряда флота, поручено было практическое выполнение этой работы.
Ещё раньше, в 1963 году, предвидя такое развитие событий, дальновидный командир отряда полковник Дьяков Николай Васильевич послал меня, только что прибывшего в отряд молодого специалиста, на трёхмесячные курсы подготовки в академию, на кафедру физиологии подводного плавания, возглавляемую Иваном Акимовичем Саповым, чтобы сделать из меня специалиста-«надводника».
Надо сказать, что до этого времени надводными кораблями с этих позиций медицинская служба Тихоокеанского флота занималась мало, и упор был сделан на всестороннее изучение боевых походов подводных лодок. Но уже в 1964 году приказ о развёртывании такого рода исследований поступил, и я сразу же окунулся в работу по этой программе.
Как физиологу, уже знакомому с основной закрытой литературой по данному вопросу, мне было совершенно ясно, что сами по себе одни лишь гигиенические исследования будут явно недостаточными для обоснования выводов и рекомендаций. Ясно было, что потребуются «физиологические» наблюдения, оценивающие степень конкретного влияния условий (обитаемости) на здоровье и работоспособность личного состава. Соответствующей аппаратуры тогда на вооружении флотских специалистов не было. Приходилось конструировать её самому. В этом отношении очень помогли только что изданные рекомендации Гдаля Осиповича Оксенгендлера (военно-морского врача, выпуска 1953 года) с детальным описанием некоторых портативных приборов для подобного рода исследований.
***
Володя, будучи на Дальзаводе, с удовольствием помогал мне в работе по их изготовлению (силами своих подчинённых и некоторых заводских специалистов) – благо, возможности для оплаты этой работы у него были тогда достаточные. Немалую помощь оказал мне и флагманский врач бригады ремонтирующихся кораблей подполковник медицинской службы Фрибель Юрий Фёдорович. Его мысли и предложения по ряду проектов кораблей очень помогли мне при составлении итогового отчёта в вышестоящие инстанции в 1965 году.
На заводские испытания мы с Володей вышли уже со знанием дела и вооружённые основной физиолого-гигиенической аппаратурой. За две недели почти непрерывной работы в море нам удалось собрать объективные данные по динамике работоспособности специалистов разных специальностей во время различных вахт и работ, в том числе и в экстремальных условиях (в ночное время суток, во время ракетных пусков, артиллерийских стрельб, при ремонте вышедшей из строя радиолокационной станции, при работе в защитной одежде и др.).
Работая непосредственно на боевых постах (в естественных условиях учебно-боевой деятельности специалистов), я в полной мере лично на себе испытал всю тяжесть подобного рода вахт и дежурств и с самого начала проникся необходимостью сделать всё возможное для улучшения условий труда корабельных специалистов. Физическая, функциональная, эмоциональная нагрузка на личный состав (в том числе и на офицеров, конечно) была чрезвычайно велика и требовала серьёзных медико-организационных мероприятий по поддержанию и восстановлению боеспособности и по сохранению здоровья корабельных специалистов. Полученные тогда объективные клинико-физиологические данные явились первым сигналом к разработке специальной медицинской программы по решению этих вопросов.
Командование флота и в первую очередь медицинская служба в полной мере понимали необходимость этих мероприятий, и в последующем программа углублённой оценки здоровья и повышения работоспособности корабельных специалистов приобрела характер долговременной, к ней были подключены целые группы специалистов медицинской службы. И надо сказать, что эффект этой общефлотской работы на кораблях был весьма заметным. А началось всё именно с экипажа ракетного корабля «Упорный», с которым я не раз встречался в последующем и в Промысловке, и во Владивостоке, получив многолетнюю динамику наблюдений.
***
Мне не посчастливилось вместе с Володей выйти в тропики. Но я часто провожал его в походы в 60-е годы. Однажды и он (в 1966 году) помог мне, когда я уходил со специальным заданием в один из первых длительных плаваний в экваториальные широты. До этого Вовочка уже успел побывать в тех районах и открыл передо мной много частных деталей и тонкостей в области обитаемости наших кораблей и особенностей медицинского обеспечения экипажей, с которыми мы (врачи) тогда ещё не были знакомы.
Помимо этого, Володя сделал для меня ещё одно доброе (личное) дело – отправлял оставленные мною письма из Промысловки во Владивосток моей жене. Конечно, Таня очень беспокоилась обо мне, и я решил несколько уменьшить её волнения. Ещё до отплытия я успел написать пять или шесть писем, обозначив их разными датами в течение первого месяца плавания. Напридумывал много всяких деталей и, главное, – для большей достоверности – написал такими каракулями, что понять писанину было почти невозможно, – объяснив это постоянной качкой. В целом, получилось весьма убедительно, и моя верная страдалица (оставшаяся, кстати, одна с двумя малыми сыновьями на руках) совершенно не заподозрила никакого подвоха. Правда, Вовочка несколько переусердствовал, отправив все письма за три недели. Остальное же время осталось на беспрерывные волнения.
На этом мои выходы в тропики и закончились. А вот Володе выпало счастье совершать их потом неоднократно – и на «Упорном» и на других боевых кораблях, а в последующем (уже в 70-е годы) – на судах Гидрографии флота. Вопросы медицинского обеспечения экипажа занимали у начальника медицинской службы почти всё свободное время. Однако у моего друга было ещё одно занятие в плавании, мимо которого он просто не мог пройти – это изучение американской боевой техники (кстати, такая задача стояла перед командованием). И здесь капитан медицинской службы Владимир Алексеевич Некрасов с самого начала оказался знающим специалистом – сказалось его академическое пристрастие к изучению тактико-технических данных (ТТД) зарубежных боевых единиц. В этой области его знания были настолько глубоки, что к нему частенько обращались за консультациями офицеры, непосредственно занимающиеся этими проблемами. Более того, Володе удалось сделать прекрасные фотографии и зарисовки американских кораблей и самолётов, из которых был составлен уникальный альбом, представленный в штаб флота командованием корабля. Володю потом даже вызывали туда на беседу к соответствующим специалистам, которые были крайне удивлены его медицинской специальности.
О своей же врачебной работе в походах Вовочка отчитывался значительно скромнее. Но и здесь скупые ряды цифр свидетельствовали о той нагрузке, которая ложилась в походах на его плечи. Мне по долгу службы приходилось знакомиться с его отчётами. В них всегда содержалось много идей и конкретных предложений по совершенствованию медицинского обеспечения походов, сохранению здоровья и повышению боеспособности личного состава флота.
СЕМЕЙНЫЕ ВСТРЕЧИ
Володя неоднократно бывал у нас в шестидесятые годы. Заезжал один – приехать с Зиной и сыновьями из Промысловки было нелегко. Мои малые тогда ещё мальчишки сразу бросались к нему и требовали рисунков (Вовочка как-то имел неосторожность продемонстрировать им свои художественные способности). Он тут же садился на диван, доставал карандаш и набрасывал в их альбомах знакомые всем нам персонажи из общеизвестных мультфильмов. Особенно нра¬вился мальчишкам Волк из «Ну, погоди!». И Володя изображал его в разных вариантах и позах, но всегда удивительно похожим. И страшно довольные ребята потом хвастались перед своими друзьями этими новыми художественными шедеврами.
Меня же больше всего поражала Володина способность моментально творить без всякой натуры. При этом он никогда не намечал предварительно форму рисунка, а начинал рисовать сразу, одной единой, непрерывающейся линией – с любой точки изображаемого предмета. Никогда не делал ни одного исправления и постоянно доводил рисунок до совершенно законченной формы. При этом он мог бесконечно варьировать динамику движений объекта и выражение поразительно похожей физиономии. Как в его голове могли создаваться подобные образы и отражаться потом на бумаге – понять это было выше моих скромных художественных возможностей.
Несколько раз и я бывал у Володи в гостях, но уже позднее, в семидесятые годы, когда его семья обосновалась в Находке. Каким образом он получил там квартиру – не представляю. Возможно, добилась её получения Зиночка, устроившаяся работать на какой-то должности в этом городе. Особенно памятен был мой визит к ним вместе с младшим сыном Димкой, в 1975 году, когда мы приехали в Находку на соревнования по настольному теннису.
Двенадцатилетний сын подавал большие надежды, и тренеры решили впервые показать его на «большой» теннисной арене. Здесь, в Находке, тогда была лучшая в крае теннисная школа с прекрасным тренером-организатором Алексеем Савельевичем Ибрагимовым, с чудесным теннисным залом и отличными юными теннисистами. Встретиться с ними на соревнованиях, поучаствовать в совместных тренировках, да и просто посмотреть на их игру и получить квалифицированные советы было весьма полезно нашим юным владивостокцам.
Володя и его домочадцы не очень интересовались теннисом, но всё равно много расспрашивали Диму о его успехах, и в частности, о ежедневных поединках с местными чемпионами. А рассказать Димычу было что. И о том, как он выиграл первенство среди младших школьников (кстати, на два и на три года более старших, чем он), и как сражался с будущей звездой тенниса Юркой Арсеньевым и победил его в двух партиях, и как потом сумел выиграть (конечно, случайно) одну партию у самого Кости Гончарова – чемпиона среди юношей! И как тот сразу позвал одного из лучших игроков среди взрослых – восьмиклассника Макарова, и Макар, как всегда невозмутимо, проверил Димку на прочность, выиграв партию со счетом 21:13... А потом были восторженные взгляды на самого юного чемпиона, бросаемые самим Савельичем, который сразу взял Диму на заметку и в последующие годы постоянно помогал ему советами.
Я тогда, конечно, был страшно горд за сына. А от Володи Диме достался самый ценный подарок – небольшая, но очень красивая ципрея. Второй подобный «приз» Димыч получил уже от того самого коллекционера морских сокровищ, к которому Вовочка сводил нас в гости. Тут Диме досталась маленькая каракола – более серьёзными экспонатами коллекционер, естественно, не разбрасывался.
***
…Позднее, в конце семидесятых, Володины сыновья Саша и Дима поступили во Владивостокский медицинский институт, а позже занимались научно-исследовательской работой в группе физиологии труда городской санэпидстанции, организованной мною после ухода в отставку. Это была уже середина восьмидесятых.
У Володи в это время не всё ладилось со службой. Он был назначен на должность начальника госпиталя в одном из районов края и с самого начала попал в опалу. По каким-то совершенно непонятным причинам (или вообще без причин) к нему стал придираться начальник медицинской службы гарнизона. Посыпались взыскания, и Володя, не выдержав придирок, в конце концов подал в отставку, и был уволен в запас где-то в середине восьмидесятых. После этого устроился врачом на плавающие гражданские суда – вновь вернувшись к морской специальности.
Работа Володе нравилась. К тому же, он получил возможность несколько улучшить своё материальное положение. Ему даже удалось приобрести иномарку (когда это стало возможным). И он однажды зимой совершил на ней рейс к нам, во Владивосток. Правда, пробыл в гостях всего несколько часов, но успел рассказать много интересных историй о своих последних морских походах (уже рейсах). И о том, как его с иномаркой отлавливали в порту прибытия рэкетиры, расплодившиеся за несколько лет перестройки, как крысы, и диктовавшие свои условия всему остальному населению края.
С этим типом «внегосударственных деятелей» (а, может, и государственных, поскольку им была дана полная свобода действий) мы к этому времени были уже хорошо знакомы. Это они взламывали средь бела дня наши городские квартиры, обчищая их до нитки и не оставляя следов. Они останавливали под дулами автоматов городской и междугородний транспорт, отбирая у пассажиров всё ценное. Они отрабатывали боевые приёмы, избивая на улицах случайных прохожих, или демонстрировали свою силу и безнаказанность, паля из автоматов на главной улице города, несясь по ней на своих иномарках.
***
А однажды, совершенно случайно, мне довелось и поближе познакомиться с этой новой «социальной прослойкой русских», непосредственно на их тренировочной базе. В те годы (в конце восьмидесятых) моя профилактическая программа и группа физиологии труда горСЭС переживали свои самые тяжёлые времена. Благодаря героическим усилиям некоторых чрезмерно амбициозных горсэсовских дам, работа была фактически свёрнута, и я понимал, что отстаивать городскую программу в этих условиях, значит, серьёзно навредить и членам нашего небольшого коллектива, да и своему собственному здоровью. Распределив сотрудников по другим отделениям, я в одиночку продолжал донозологические (валеологические) исследования, собирая данные по состоянию здоровья трудящихся бывших наших контрольных коллективов.
У всех обследованных в эти годы наблюдалось резкое ухудшение здоровья. Особенно это было выражено у детей и женщин. И даже у практически здоровых моряков и физкультурников спортроты нашего флота! Для сравнения я решил взять и гражданских спортсменов и однажды зашёл в один из ближайших спортивных клубов, где занимались, как сейчас говорят, весьма «крутые» ребята. Подошёл к их тренеру, объяснил задачи. Он предоставил мне такую возможность, и я получил данные функционального состояния основных систем организма и физические показатели у трёх десятков парней, занимавшихся силовой тренировкой и некоторыми видами единоборств.
Полученные цифры поразили меня. Они были в среднем на тридцать-сорок процентов выше (лучше), чем у всех остальных обследованных мною спортсменов и физкультурников. Я показал результаты тренеру (это было одно из условий проведения обследований) и поинтересовался прежде всего характером питания спортсменов. Питание в тот тяжёлый период было одним из самых слабых звеньев любой профилактической программы. Продукты только начинали появляться, но возможности приобрести их практически ни у кого не было. Ответ тренера ошеломил меня. Оказывается, все эти «мальчики» питались в ресторане, тратя за один обед (или ужин) чуть ли не треть моей горсэсовской месячной зарплаты.
Видя моё крайнее удивление, тренер посоветовал мне не задавать больше вопросов, и вообще не распространяться о нашей встрече и проведённых на его базе обследованиях. Сам же поблагодарил за работу, взял дубликат результатов и даже пытался отблагодарить меня, достав из кармана несколько крупных купюр (какие мне в то время и не снились!).
Ошарашенный всем увиденным здесь, я от оплаты категорически отказался (как поступал, кстати, всегда), считая, что подобные медицинские наблюдения должны вестись абсолютно бесплатно. Тренер особо не настаивал, и я ушёл, сразу поняв, куда и к кому попал.
Да, тренер, безусловно, должен был остаться довольным своими подопечными. Его ребята действительно по всем физическим и функциональным параметрам намного превосходили остальную городскую спортивную братию. Здесь всё было поставлено на службу «делу». И поставлено на научной основе – в смысле методики работы, питания, и даже режима «труда» и отдыха.
В последующем я придерживался совета «тренера» и не разглашал «военной тайны». Это могло доставить мне серьёзные неприятности (хотя своих координат я им и не оставлял). Единственно, на что я решился, так это включить полученные данные в качестве контрольной группы «мальчиков»-спортсменов в своих последующих научных докладах и статьях, не вдаваясь в детали и особенности их спортивно-тренировочного режима...
Так что с особенностями «трудовой» деятельности этой группы лиц, с «методологией» и некоторыми приёмами их работы мы были вкратце знакомы, и Володин рассказ лишь детализировал и обогатил наши знания, применительно к их работе в портах, куда прибывают суда, возвращающиеся из загранплаваний.
***
С этим видом рэкета в наших дальневосточных портах уже давно были знакомы. Местным мафиозным структурам он, безусловно, давал огромную прибыль. Возмущённые же хозяева (бывшие владельцы машин) постоянно обращались в администрацию городов с требованием оградить их от подобных посягательств на их личную собственность. Кое-какие меры с этой целью и принимались. В частности, дали возможность покупателям осуществлять все таможенные сделки с машинами ещё до прибытия в порт назначения, чтобы осчастливленные владельцы этого богатства на колесах могли сразу же «давать дёру», не дожидаясь неприятных переговоров с прибывающими на борт жаждущими тех же благ рэкетирами.
***
Володя сумел обзавестись в Японии иномаркой, находящейся ещё в хорошем состоянии (обычно наши моряки брали подержанные машины, продававшиеся по очень низким ценам), и, естественно, опасался за её сохранность. Опасения особенно возросли, когда при подходе к причалу Владивостокского порта на борт первыми вскочили парни в кожанках и, не обращая ни малейшего внимания на протесты вахтенного и стоящую тут же милицию, прямым ходом направились в трюм, где как раз и размещались приобретённые машины. Конечно, там же находились и их владельцы, не отходившие ни на шаг от своей собственности.
Бравые молодцы намётанным взглядом быстро оценили обстановку и выбрали с десяток приглянувшихся им иностранных красавиц. Тут же сделали на них характерные отметки и предупредили владельцев, что их будут ждать при выгрузке. И это означало потерю товара за полцены и даже меньше, так как ни милиция и никто другой уже не в силах были защитить владельцев. В число «неудачников» попал и Вовочка.
Что было делать? Он был совершенно один – рядом никакой страховки. Других хоть встречали группы знакомых и родственников, и для них оставалась какая-то призрачная надежда. Володя подошёл к милиционеру. Тот только развёл руками – ничего не может сделать! Правда, предложил вариант – договориться с крановщиком (конечно, за плату!), выгрузиться немного в стороне и попытаться удрать от назойливых «мальчиков». Их иномарки стояли ровным рядом на пирсе, готовые к действиям.
Вовочка так и сделал. Расплатился валютой и с исполнителем, и с главным советчиком и после выгрузки десятка первых машин, в числе которых были и «маркированные», пользуясь занятостью основной массы молодцев их владельцами, неожиданно выгрузился в стороне, сидя прямо в машине и полностью подготовив её к старту.
Старт состоялся весьма удачно, ещё до подхода к нему четвёрки верзил, которые яростно махали Вовочке кулаками. Поняв, что на своих двоих им его уже не догнать, они резво помчались к собственным машинам и устремились в погоню. Далее всё происходило, как в настоящем детективе. Надо было скорее оторваться от преследователей и выскочить на трассу, ведущую из города. Но предстояло вначале выехать за пределы порта. Остановка (поимка) здесь грозила полной конфискацией собственности. В городских кварталах риск был поменьше – там бандюгам было больше шансов «засветиться». Они обычно предпочитали устраивать «отлов» за пределами города, пользуясь тем, что из Владивостока вплоть до аэропорта была всего одна междугородная трасса, поймать на которой беглеца не составляло труда.
Володе попалась прекрасная машина, быстрая, лёгкая в управлении – сам выбирал из доброй сотни вариантов! Плохо было то, что он слабо ориентировался во всех хитросплетениях портовых сооружений (хотя ранее знакомился с трассой). Пока он, виляя между зданиями, выехал наконец на трассу, ведущую на улицы города, машины преследователей уже мчались на полном ходу метрах в пятистах от него. Спасло чудо – проезжающий маневренный тепловоз с несколькими вагонами, перед которым Вовочка успел проскочить, и без оглядки понёсся по обледенелым заснеженным улицам к проспекту Столетия, переходящему уже в загородную трассу. Повезло ему и со светофорами, на которые местные бандюги в данной ситуации просто не обращают внимания.
Вот и трасса. Володя гонит на полную катушку, рискуя перевернуться или попасть под бдительное око ГАИ. Притормозил только перед стационарным постом и снова вперёд. Машина катит легко, преследователей не видно. Впереди их тоже быть не может. Бензина должно хватить – заправился на полную катушку. Только бы не догнали! Здесь им всё дозволено. Не только машину отберут, но и самого пристукнут в назидание. Это их метод. Однажды на этой трассе сразу двадцать машин остановили, перевозимых группой владельцев без присмотра милиции. Тогда даже беременную женщину не пощадили – всех изувечили, разбросав по кюветам. Таковы бы¬ли их нравы...
Машина летит, как птица. Повинуется каждому движению водителя. Легко вписывается в повороты, делает затяжные прыжки на небольших снежных ухабах, обгоняет медленно плетущихся «Москвичей», «КАМАЗы». Вот уже позади «Угольная», поворот в аэропорт, впереди Уссурийск. Может, хватит напрягаться?! Нет, Володя несётся в наступающих сумерках до самого Уссурийска и дальше. Могло случиться всякое – преследователи, конечно, знали, что его машина транспортируется в Находку... Свободно вздохнул только тогда, когда впереди засверкали огни родного города, а сзади, на трассе, не видно было ни одного догоняющего его огонька...
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Когда это было? Кажется, в конце лета 1992 года. В последние годы события так перепутались, что забываешь не только месяцы, но даже годы. И кто мне сообщил эту новость – что Вовочка лежит на обследовании в городской больнице? Опять-таки, кажется, Валя Арефьева – подруга Зиночки и наша хорошая знакомая – жена нашего однокашника Славы Арефьева, живущая во Владивостоке. К ним Володя с Зиной также порой заезжали, будучи у нас в городе. До Арефьевых добраться было намного удобнее, чем до нас, живших в противоположном (от трассы) микрорайоне краевого центра.
Почему ни Зина, ни Володя не позвонили нам сами? Очевиднее всего, не хотели тревожить до поры до времени. У Володи с диагнозом было всё туманно: что-то непонятное с лёгкими, что-то с желудком; ухудшилось общее состояние, пропал аппетит, стал резко худеть, высокая РОЭ, изменённая кровь, нарушение функции печени и др. Возникло всё как-то внезапно. Или же Володя не обращал на себя внимание. До этого я не помню, чтобы он когда-нибудь болел – и в академии, и после на что-то жаловался. Не в пример мне – вечному «страдальцу» с тысячей хворей, с которыми я непрерывно боролся всю свою сознательную жизнь. И вот вдруг такое случилось. Валя сказала, что дело серьёзное.
Я сразу же звоню нашим однокашникам – Боре Догадину, Евгению Андреевичу Абаскалову, Косте Артарчуку, работающим здесь, в городе, по соседству со мной. Договариваемся в ближайшее воскресенье (выходной) посетить его и выяснить у врачей его состояние (Володе и родственникам серьёзный диагноз могли и не сообщить – врачебная гуманность!). У Бори – машина. Обещал отвезти всех к тысячекоечной больнице, где лежал Володя (это далеко за городом, в районе курортной зоны).
Собрались втроём (Костя поехать не смог), захватили, кто что может вкусненького, заехали на базар, купили фруктов и мчимся к Володе. Заходим в отделение, вызываем его через сестру, и Володя выходит. Издалека, в коридоре, сразу его узнали. Идёт ровной походкой, но не быстро. Улыбается. Та же иссиня чёрная жёсткая шевелюра, те же живые чёрные глаза, вроде бы и не затронутые болезнью, но нет ни румянца, ни загара на лице, кожа какого-то серовато-жёлтого оттенка – явно поражена печень. И страшная худоба – наверное, килограммов двадцать сбросил. Правда, в последние годы Вовочка поднабрал много лишнего (9 кг!), но сейчас явно был уже «ниже» своей юношеской (академической) нормы в 68-70 кг. Да, это серьёзно!..
Обнялись, подержались за его ещё довольно крепкую руку. Володя был очень рад нашему неожиданному появлению и сразу повёл нас в какой-то зал, где можно было посидеть и поговорить без свидетелей. Стал живо (как и раньше) рассказывать о своих злоключениях. Оказывается, лежит здесь уже три недели. Состояние неважное. Субфебрилитет. Периодические ознобы, отсутствие аппетита, рвота после приёма пищи, слабость постоянная, затруднённое дыхание, временами одышка, кашель. Непрерывно обследуют. Неделю назад делали гастроскопию. А во вторник возили в краевую больницу на бронхоскопию. Мучили больше часа... Рвота, жуткий кашель, полубессознательное состояние. После же всех этих «измывательств» даже машины не предоставили, чтобы доехать до тысячекоечной. Своя скорая сразу уехала, ждать не стала. А местным врачам и дела до чужого больного нет!
Пришлось в конце концов самому добираться. Ехать же надо двумя транспортами, с пересадкой. Затем ещё идти в гору более километра. Вышел из больницы, а сил совсем не осталось. С полчаса отлёживался на скамейке. Хорошо хоть за пьяного не приняли. Всё же добрался... С многочисленными остановками для отдыха на последнем этапе. Пришёл совсем без сил. На следующий день от болей и общей слабости даже подняться не смог с кровати. Сейчас получше стало...
Володя рассказал о семье. Зина по-прежнему работает. Ребята тоже работают в Находке по специальности. Но много не распространялся. Чувствовалось, что существуют какие-то житейские сложности... Мы не расспрашивали. Пытались отвлечь его от неприятных мыслей. Рассказывали о своей работе, я – о наших концертах с Маэстро (Евгением Андреевичем), о своих мальчишках и о Володиных рисунках, хранящихся у нас в детских альбомах. Попросил Вовочку сделать ещё хоть небольшой набросок, он не смог – не было сил...
Вспомнили наши курсантские годы: Рузовскую, загородные прогулки. Вспомнили и эстафету, где мы с Володей участвовали в турпоходе, и бассейн, и преподавателей. А главное – говорили о море, которое Володя так любил, любил вместе со всеми испытаниями, которые оно ему предъявляло. Я тогда очень пожалел, что не захватил с собой уже приготовленные фотографии тех времён. Почему-то Боря с Евгением Андреевичем меня отговорили. А лично мне были бы очень приятны такие совместные воспо¬минания. Тем более что все мы там были вместе, в самых разных эпизодах – на занятиях, в общежитии, на соревнованиях...
***
Говорили часа полтора. Володя устал. В какой-то момент Евгений Андреевич зашёл к дежурному врачу с целью выяснить обстановку. Хотя... нам и так всё было ясно. Володя же был полон оптимизма. Строил планы на будущее, на свою работу, на новые походы в любимые просторы океана. Мечтал и дальше заниматься подводной охотой, наполнять себя впечатлениями, а квартиру новыми экспонатами. Много говорил о Зиночке, о её доброте, бесконечной заботе о нём, о своей любви к ней, к мальчишкам! Хотя какие они были «мальчишки»! Каждому было уже за тридцать! Моим ребятам, Тане передавал большой привет и обещал, как только станет лучше, то обязательно нарисует целую серию картин из любимых всеми нами мультфильмов...
Однако лучше ему не стало... Через пять дней позвонила из Находки Зина, сообщив, что Вовочка уже дома, что у него серьёзный диагноз (мы его уже знали), что ему плохо, и что врачи настоятельно рекомендуют проводить химиотерапию. А вот лекарств необходимых нет. Советовалась со мной, что же всё-таки делать... Что я мог ей ответить?! Только словами утешения и надежды... Относительно же целесообразности химиотерапии у меня было собственное мнение – она здесь уже не поможет, и даже больше – она приведёт к ускоренному финалу, так как ещё больше ослабит и без того слабый организм, убьёт оставшиеся защитные силы, хоть как-то поддерживающие Володю последние месяцы (может, недели) его существования... Но можно ли было убивать надежду?! К тому же Вовочка и сама Зина ещё верили в чудо. Володя даже хотел заняться входившей тогда в моду уринотерапией – опять-таки по чьим-то рекомендациям.
Я пообещал Зине разузнать обо всём у наших специалистов и постараться достать лекарства. Сразу же поехал в госпиталь. Что-то достал в госпитальной аптеке. Но основное раздобыл через знакомых в аптекоуправлении. Выяснил и мнение местных владивостокских эскулапов относительно целесообразности применения этих препаратов. Большинство склонялось в пользу профилактики... Отослал бандероль в Находку и позвонил Зиночке. Володе опять было тяжело, и он в этот момент спал. Зина долго с нами говорила – ей тоже требовалось утешение и моральная поддержка. Как могли, её успокаивали...
Мы звонили в Находку ещё несколько раз. Удалось поговорить даже с Володей. Он вовсю проводил химиотерапию и мучился от неё ещё больше. То ли была повышенная чувствительность к некоторым лекарствам, то ли эффект их воздействия на организм был такой, но резко участилась рвота, усилилась общая слабость, стала кружиться голова... В общем, как и должно было быть. А где-то перед ноябрьскими праздниками Вовочка позвонил нам сам и довольно бодро рассказывал о своём состоянии. Видимо, ему на какое-то время стало полегче. Мы тоже обрадовались этому. Старались ободрить его, настраивали на будущее, расспрашивали о любимых занятиях, о сыновьях. Поговорили и с Зиночкой.
А через день снова звонок, уже рано утром. Неузнаваемый голос Зины – Володя умер... Сегодня ночью... в четыре двадцать утра... Фактически у неё на руках... Трудно было это себе представить, но это случилось... Улетела на небо ещё одна чистая, светлая, ничем не запятнанная душа. Ушла из жизни так рано, не дав Володе сполна насладиться всеми прелестями земной красоты и земного счастья. Но он всё же многое успел увидеть, узнать, испытать. И многое сумел сделать в жизни. Добрыми словами будут вспоминать его моряки, которым он спасал жизнь и облегчал страдания в походах, больные госпиталя, где он некоторое время был начальником, его академические друзья, товарищи. Для своих сыновей он остался примером того, как надо честно идти по жизни, идти твёрдо и уверенно, не поступаясь своими принципами и убеждениями, как надо бороться за них и не сдаваться, как надо любить и уважать свою семью, жить ради неё, лелеять её, не предавать и не разменивать на иные прихоти.
Но почему всё же так рано?! Ведь Володе не было ещё и пятидесяти пяти лет! И он до этого практически не болел. А может, всё-таки периодически чувствовал дискомфорт, но никогда не обращался к врачам, преодолевая свои болезни самостоятельно? Держал в себе всю горечь обиды от беспричинных нападок вдруг ни с того, ни с сего взъевшегося на него начальника! Медицинского начальника! Врача, который должен знать всю тяжесть, всю глубину воздействий на психику и на здоровье человека беспочвенных обвинений! Может, именно они, эти обвинения, эти придирки, даже наказания (которых Володя никогда до этого не имел за всё время своей службы и учёбы в академии!) послужили причиной развития необратимого болезненного процесса?!
Володя не держал на него зла. Он даже ни разу не заговорил со мной о нём после ухода со службы. Вовочка вообще никогда ни на кого не жаловался и ни о ком не говорил плохо. Открытая, прямая, честная и... беззащитная душа. Именно такие чаще всего рано уходят из жизни. Уходят потому, что всегда принимают огонь на себя, и никогда не пытаются сделать хуже другим. Справедливо ли это?! И почему общество не защищает таких людей, генетически не способных причинять боль другому? Наоборот, общество пользуется их кажущейся внешне слабостью и психологической незащищенностью, использует их в своих, зачастую личных и корыстных интересах. Или, по меньшей мере, безразлично к их запросам и даже страданиям... Безразличны даже свои коллеги!
Я не в состоянии понять, как могли бросить его (именно бросить!) врачи областной больницы после тяжелейшей процедуры, видя его состояние, зная его диагноз! Не помочь, не понаблюдать необходимое время, не вызвать машину из той же тысячекоечной больницы?!. Володя так никогда не поступал со своими пациентами!..
***
Где сейчас летает его добрая душа? Что думает она обо всех нас, о нашей земной жизни со всеми нашими земными пороками? Видит ли там, вдали, за облаками, пути нашего исцеления? Или же только нам самим предназначено увидеть это? Увидеть и понять всю бренность, всю мелочность наших земных человеческих запросов, по сравнению с великим предназначением Человечества… Чем живёт Володина душа там, в ином измерении – в ином пространстве и времени?
Вряд ли всё это мы когда-либо узнаем – мы, ещё живущие нашей, земной жизнью. Для нас остаётся только память. Память о нашем друге и товарище, о прекрасном, не испорченном жизнью человеке, всегда стремившемся делать только добро и ничего не требовавшем взамен...