— Алё, это скорая? Приезжайте скорей! Человеку плохо...
— Женщина. Семьдесят лет. Температура за сорок. Лихорадка. Страшная боль. Кричит непрерывно. Иногда, проваливается в глубокий обморок. Пульс слабый.
— Два дня уже. Лечили. Как от простуды. Не помогает. Только хуже стало.
— Сразу не могли. Она женщина гордая, своевольная. Не дозволяла врача вызвать. Думала так пройдет, как обычно. Записывайте адрес. Ждём.
******
Мама, моя малюсенькая, ростом с подростка, мамочка, лежит в полуобморочном состоянии.
Даже кричать не в силах. Дышит тяжело, прерывисто, обливаясь, между тем, обильным потом.
Постель мокрая. Бельё и подушку приходится менять через пару часов. Смотреть на неё, просто больно.
Нехорошие мысли рвут сердце на части. Все это так похоже на агонию уходящей жизни, цепляющейся за неё из последних сил. Только не это, только не это!
Кто терял родных, знают, чего стоят такие трагические моменты.
Скорую помощь пришлось ждать больше часа. Я проклял всё на свете, видя, физически ощущая, страдания мамы.
Это было поистине невыносимо. Такова реальность. Изменить её не в моих силах.
Встретил карету скорой помощи, помог врачам донести чемоданы с необходимым оборудованием.
Красивые, добродушные, приветливые лица. Немного утомлённые. Так ведь ночь.
Доктор — моложавая улыбчивая женщина. Фельдшер — атлетического сложения, с задумчивым лицом и ручищами-лопатами, юноша.
— Так… это и есть наша больная? Замечательно. Успокойтесь, сейчас мы вас обследуем, сделаем кардиограммку, прослушаем лёгкие. Чем бабушка болеет? Не знаете? Ну, ничего. Сейчас мы это и выясним.
Доктора засуетились, но без спешки. Знают люди свое дело. Обследовав, сказали собираться, нужно стационарное лечение.
— Диагноз? К сожалению, определить не удалось. Сердце у бабули нормальное, сильное. Может, отравление? Или инфекция. Ясно одно — нужно лечить.
Принесли носилки. Кое-как одел мамку, не даётся, кричит от боли, хотя, она, женщина большой выдержки. Всегда болеет молча. А тут...
Едем. В хирургию. В приёмном покое её долго мяли, читали кардиограмму, обстукивали, прослушивали через фонендоскоп. Молчат.
Пришли ещё два врача. Из других отделений. Снова мяли. Ушли совещаться. Минут на сорок их не было. За это время мамка два раза проваливалась в обморок.
Наконец, доктора пришли. Долго и пристально смотрели мне в глаза, словно гипнотизируя.
— У неё ничего нет. Она не болеет. Во всяком случае, не наш профиль. Принять на лечение, пациентку, не можем. Везите в кардиологию, в инфекционную клинику, куда угодно... Короче, вас скорая привезла, пусть они и думают, куда пристроить. У нас, настоящих больных девать некуда, в коридорах валяются.
О, как! Валяются. Не лежат. Словно мешки с картошкой. Фраза резанула, вызвав неприятные эмоции.
Сели в карету. Поехали дальше. Куда нас только не возили. Долго. Исследовали. Крутили. Совещались... и не принимали. Ни-ку-да. Непрофильные. Следовательно, симулянты. О, как!
По рации запросили у бригады результат вояжа. Врач доложила. Все, как есть. Долго молчали.
— Хватит кататься. Нечего симулянтов возить. У нас реальных вызовов масса. Принимайте. Записывайте адрес: Лесная, дом двадцать пять. Это частный сектор. Подозрение на почечную колику. Мужчина. Тридцать два года.
— А этих куда? Хотя бы домой отвезти нужно.
— Некогда. Высаживайте к чертовой матери. Не маленькие. Сами доберутся.
— У пациентки температура за сорок.
— И чего, их теперь в жопу целовать? Такси пусть ловят.
— Время, два часа ночи. Какое такси? Давай, добросим по-быстрому.
— Ты чего, мать Тереза? Сказал, высаживай. Точка. Чтобы через пятнадцать минут были по адресу. Ты хоть представляешь, кто на Лесной проживает? Там сотка земли, как твоя квартира, стоит. Дуй живее.
Машина остановилась. Резко, с визгом.
— Всё слышал? Вылезай. Семён, помоги бабку выгрузить, — крикнул водителю фельдшер.
— И не подумаем вылезать. Вы чего, совсем страх потеряли, она же на ногах стоять не может. У неё температура. Я же вас, ****ей, по судам затаскаю.
— Выметывайся, урод. И эту, симулянтку свою, забирай. А не то сейчас ментов вызовем.
— А давайте. Там и поглядим.
— Тебе совсем непонятно? Мы на службе. У нас приказ. — Они схватили мамку за руки и за ноги, начали выволакивать, особенно не церемонясь, хлопая её задом по ступенькам.
Я взъерепенился. Ноябрь на дворе. Дождь как из ведра. Оттепель. На днях минус пятнадцать было, сейчас минус два, лужи со льдом, воды по колено.
Мужики бросили мамку, как куль, прямо в придорожную лужу. Она кричит от боли.
Естественно, я начал принимать меры, мешая грёбаным медикам производить экзекуцию, за что получил весьма ощутимый удар между ног. Фельдшер оказался чрезвычайно ловок. Я закрутился волчком, пытаясь вдохнуть или выдохнуть.
Выполнившие служебные обязанности медбратки вскочили в авто, пока мы не успели прийти в себя и укатили, моргнув на прощание красными фонарями. Эффектное прощание с иллюзией о принадлежности врачей к касте сострадательных альтруистов.
Как мы выглядели, объяснять особенно нет необходимости. Одна, сразу видно — алкоголичка, ковыряется в грязной луже, не в силах встать на ноги. Другой — полный придурок, скачет, зажимая яйца. Под самым фонарём. Может быть даже, наркоман.
— Мамуль, ты встать сможешь? — Она едва раскрыла глаза. Бессильный взор, наполненный болью.
Сил не было даже на то, чтобы разжать губы. Покачала, едва заметно, головой и опять провалилась в забытьё.
Какой бы маленькой она не была, поднять, когда кругом скользко, лед, лужи и дождь, я не сумел.
Тащил, на условно сухой лёд, волоком. Подстелил под неё свою куртку, оставшись в футболке, уложив так, чтобы хоть голова была в сухости. Тоже, условно.
Машины, время от времени, пролетали. На скорости, обдавая нас веером грязных брызг и гарью выхлопных газов.
Останавливаться, дураков нет. Я и сам, наверно, не посадил бы грязных, мокрых и весьма подозрительных пассажиров среди ночи. Кто знает, что от нас можно ожидать.
Однако охотник нашелся. Остановил, на разваленной в хлам копейке, старик, узбек. Долго качал головой, цокал языком, что-то лепетал, на своём, узбекском.
Объясниться я толком не сумел. Хлюпал носом, выражаться ясно, мешали слёзы, которые никак не унимались. Обидно.
Старик-узбек помог затащить мамку на пятый этаж, получил свои деньги и был таков.
Хороший человек. Не оставил в беде. Спасибо ему огромное.
Чего мне стоило переодеть и положить мамку на постель, не передать. Справился.
Она вся горит, начала бредить. Что делать, ума не приложу. Сбегал за бутылкой водки, начал её обтирать, раздетую. Слышал — помогает.
Снял одеяло, чтобы жар уходил. Немного успокоилась. Даже дыхание выровнялось. Можно и мне вздремнуть.
Ночью она металась в жару, бредила, кричала, куда-то рвалась. На всякий случай, хуже не будет, сделал укол баралгина. Успокоилась, часа три спала.
Утром ей стало хуже. Вырвало. Временами мама приходила в себя, просила привести священника, хоть и не была по-настоящему верующей.
Так, раз в год, на Пасху, сходит, в церковь, свечки поставит. В иное время о вере не вспоминает. А тут...
Видно, плохи её дела, коли о Боге вспомнила.
Сбегал к соседям, позвонил невестке, бывшей, правда, чтобы посидела со старушкой, пока за попом ездить буду, у остальных родственников связи нет.
Дождался. У меня знакомец был, отец Александр. Я, хоть и неверующий, дружил с ним, любил полемизировать на духовно-философские темы. Умный человек, интересный.
Отыскал его, привёз на такси в дом.
Там, слухи-то, они как вирус, размножаются в геометрической прогрессии, стоит только чихнуть, соседки, родственники. Плачут, причитают... Прощаются. Откуда взялись?
— Вы что, очумели? Не смейте мамку хоронить раньше времени. — Прогонять, однако, никого не стал.
Отец Александр службу справил, накадил ладаном, не продохнуть. Бабы стоят кружком, охают, слёзы платками смахивают.
Тут племянник забегает. Глаза бешенные, — где, чего? Бабушку уморили! Сволочи. Рассказывай, всё, как есть.
Он молодой ещё совсем, но вид грозный имеет. Есть у него черта такая и способность, изложить суть предъявляемых оппоненту претензий таким образом, столь основательно и аргументированно, преподносит свои требования на тарелочке с голубой каёмочкой, словно дорогой подарок, что люди при исполнении, особенно чиновники, заикаться начинают. Откуда чего берется? Никто из родни так не умеет.
— Валите, все, отсюда, сердобольные! Нечего человека до срока отпевать. Жить будет. Ещё и вас переживёт. Собирай, дядька вещи, в больничку поедем.
— Так были мы там. Я же тебе всё обсказал, как есть. Выперли нас, оттуда.
— Я им, ****ям, выпру! Икать будут. Права не имеют, в помощи больному человеку отказать. Собирай, сказал. Я на машине.
Приехали в центральную больницу, откуда нас вчера попросили. Крик там стоял, не приведи господи. Гонял главврача по всему этажу, убить грозился.
Думал, посадят нас, за такое хулиганство. Обошлось. Положили мамку, койку удобную дали. Извинялись долго.
Взяли у меня подписку, разрешение на хирургическое вмешательство. Будто без неё не влезли бы куда нужно. Больно нас спрашивают.
Располосовали брюшную полость, вдоль и поперёк. Ничего не обнаружили. Зашили. Консилиум собрали.
Несколько часов решали, чего и как. Начали дополнительные обследования делать. Обнаружили...
Оказалось, мамка пол мыла, внаклонку, знаете, как женщины это делают: влево-вправо тряпкой, ноги врозь...
Короче, мышцы слабые, фасцию порвала на бедре. Разорвалась мышца, пополам, и гнить начала, отравляя кровь, Воспаление, сепсис, экссудат, опухоль…
Шрам сделали, мама дорогая, сантиметров двадцать пять, от бедра, почти до колена. И живот, вдоль и поперёк зашит. Словно вивисекторы резвились.
Вот тебе и симулянтка. Антибиотиками, буквально закололи. Правда, обезболивающие средства, тоже не жалели. Племянник попросил. Не смогли отказать.
Рядом с мамкой старушка лежала. Семьдесят пять лет. Ноги ампутировали. Обе. Диабетическая кома, закупорка сосудов.
Муж к ней приходил, иногда. Старый очень, еле передвигался. А я, чуть не весь день там, если не на смене.
Как она меня ждала, вы бы видели. А причина — банальная до ужаса, человек писать и какать хотел, а нянечки шипят и ругаются. Иногда за целый день никто не подойдет. Говорили, что им за это не платят. Состраданием и не пахло.
Терпела, со слезами дожидалась, видя, как я за мамкой ухаживаю. Меня не стеснялась.
К чему я это все рассказываю? К тому, что медицина в стране приказала долго жить. Умерла, скончалась в муках и смердит.
Одни бизнесмены кругом. Не успел заболеть — руки тянут — позолоти, век счастлив будешь.
Врут. Деньги возьмут, а лечить — как придётся. Но вид создадут, основательный. Любой каприз, за ваши деньги. Кроме выздоровления. Это уж извините...
Клятва Гиппократа — условность, пустая традиция. Вёз я как-то молодых, розовощеких врачей, в ночной клуб ехали, день медицинского работника справлять.
Разговор у них был, профессиональный, — я, мужики, ужас, как жевачки люблю, от них зубы выпадают. А мне — копеечка.
— Дураков — лечить нужно. Вот этим мы и занимаемся. Я у пациента, в качестве анамнеза, прежде всего, узнаю, кем и где он работает. Там уже и решаю, на сколько, его вылечить. Был бы пациент, а болезнь для него, всегда найдётся.
Такая милая беседа продолжалась всю дорогу. Мальчикам было очень весело.
А недавно, повстречал учительницу истории. Старенькая совсем. На остановке сидела и тихо плакала.
Остановился, посадил. Рак у неё. Злой, болезненный, неоперабельный. Только, обезболивающие средства, нынче не выписывают, говорят — наркотики. Нельзя, табу. Злоупотребления, привыкание…
Кто тебя, не, ну, правда, заставил заболеть? Терпи, теперь. Сама виновата. Нужно было здоровый образ жизни вести, духовность выращивать, в Бога верить.
В поликлиниках некоторых, совсем недавно ещё, плакаты висели интересного содержания: " Нет денег — будьте здоровы!" Резонно. С двойным дном плакатик, подколка, если разобраться. И совсем не безобидная.
Какого чёрта болеть, если ты нищий? Да кому ты, вообще, нафиг, нужен.
Сегодняшний врач, представляете, как всё встало с ног на голову, изобретает всё новые заболевания, тонкие и звонкие, не поймёшь — не разберёшься, от которых можно лечить вечно.
Какой же идиот станет врачевать всерьёз и по настоящему, убивая источник дохода, если можно доить эту корову пожизненно? Задумайтесь.
Остальные и прочие, у кого нечего взять, интереса, для современной медицины, не представляют.
Но разговор-то, конкретно о нас, у кого доходы нереально занижены. Есть ведь и настоящие больные, кому необходимы лекарства и помощь. Им-то как?
Для нас существует страховая медицина. Производное, от слова страх.
Живи и бойся, что настанет срок, когда все эти господа, будут, улыбаясь, или с сочувствием, если по должности положено, посылать тебя… жаловаться... Кому бы вы думали?
Да-да, именно тем, кому эта ситуация на руку, кто давно и прочно сел на наши шеи и жиреет.
Давно ведь известно: спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
А почему вспомнил о том неприглядном случае, ведь было это не сегодня?
Оттого, что подобные истории, теперь, почти норма. Только подход изменился. Выбрасывать из кареты скорой, не станут. Но и лечить, без денег, не будут.
Теперь, с вежливым лицом, гоняют больного по кабинетам, пока самому не надоест. Вежливо, интеллигентно, дают возможность страдать от боли.
А логика одна: надо ж дать.
Фотография: Fran Garcia