Первое, что мне сообщили, когда я пришёл работать в «2U2», – это что мой шеф не любит вишни и блондинок. Сказано сие было весьма многозначительным тоном, но я тогда принял всё за шутку.
Шефа звали Виталий Арнольдович, он был энергичным мужчиной пятидесяти шести лет, который не любил пиджаки, носил рубашки закатав рукава и только что начал лысеть. Ещё у него были очки в сверхтонкой оправе, умный пронзительный взгляд серых глаз, сухощавая фигура и стремительные движения. Чувство, которое я к нему испытал уже через пятнадцать минут знакомства, очень напоминало зависть.
Словом, я простил женщин, которые смотрели на шефа практически неотрывно, стоило ему войти в помещение.
Единственное, что его немного подводило, это голос – начисто лишенный мелодичности, сухой и скрипучий, как звук трения хитиновых панцирей. К импозантному облику шефа он совершенно не подходил. Мне даже стало слегка не по себе, когда я осознал, что теперь буду слышать его каждый день с девяти до пяти – за вычетом отпуска и выходных, разумеется.
– Диана, принесите нам кофе! – это прозвучало, как команда, которую один робот отдает другому. Секретарша четко развернулась на каблуках и вышла.
Серые глаза и линзы в сверхтонкой оправе изучающе смотрели на меня. Я был на сто процентов уверен, что на экране ноутбука перед шефом открыто мое личное дело. Но то ли он уже знал его наизусть, то ли оно не слишком его интересовало. Я очень надеялся, что зато его интересую я.
– Вы успешно прошли все тесты, Дмитрий Николаевич, – проскрежетал шеф. – Думаю, вас посвятят во все детали в самое ближайшее время. Я же хочу всего лишь дать вам, что называется, вводную... Подойдите, пожалуйста, сюда.
Он кивнул на дисплей своего ноутбука. Я послушно поднялся, обогнул стол и встал у него за левым плечом. К моему удивлению, там не было ни моего личного дела, ни вообще какого-либо документа. Прежде чем на дисплее появилось хоть что-то значимое, я успел увидеть заставку: огромные губы во весь экран, щедро намазанные красной помадой, между ними две полоски ровных белоснежных зубов и зажатая в них крупная спелая вишня с эффектным бликом на безукоризненно гладком боку. И хотя на фото не было ничего кроме ягоды и губ, я мог поклясться, что губы принадлежат блондинке. Картинка была вызывающей и даже неприятной. Я невольно дернул уголком рта – и вдруг заметил, что шеф пристально наблюдает за моим отражением в мониторе. Поймав мою реакцию, он усмехнулся.
Дальше ничего примечательного не было: мне просто вкратце объяснили, насколько значительны, масштабны, феноменальны, грандиозны проекты, над которыми я буду иметь честь работать в «2U2», а я в ответ кивал с должным почтением. Наконец мы оба расслабились и обнаружили на столе две чашки кофе. Видимо, я вёл себя правильно, потому что Виталий Арнольдович вдруг оставил деловую тему и перешел к более интимной.
– Я так понял, что вы никогда не были женаты. Можно спросить, по какой причине? Никаких предубеждений, поверьте! Просто хочу лучше вас узнать.
– Гм... – я заглянул в свою наполовину выпитую чашку. – Как бы это сформулировать... Видите ли, для меня всегда образцом женщины была моя мать. Я пока не встретил девушку, похожую на неё. Наверное, я старомоден.
– Да, звучит не слишком современно, – шеф отечески улыбнулся. – Но мне импонирует ваша разборчивость...
Его мобильник разразился громовым отрывком из какой-то оперы.
– Извините, нам, кажется, пора заканчивать разговор. Рад был познакомиться лично, а не только по вашему резюме. Ещё увидимся, непременно!
Я, что называется, откланялся и ушел, унося в памяти его энергичный образ и голос, наводящий на мысль о плохо смазанных шестеренках какого-то изношенного механизма.
Ещё раз мы столкнулись нескоро, почти через месяц. Я имею в виду, что нам снова выпало побеседовать, а не просто увидеться на доли секунды в коридоре. К тому времени я уже был по самое горло в работе над тремя проектами сразу. Кроме того, я разыскал в сети картинку с губами и вишенкой, что оказалось нетрудно: она болталась почти на всех бесплатных фоторесурсах. Я поместил ее на рабочий стол своего домашнего ноутбука и почти каждый день по несколько раз медитировал перед ней, пытаясь понять логику. За прошедший месяц еще несколько человек посчитали нужным предупредить меня о страстной нелюбви Виталия Арнольдовича к вишням и блондинкам. Глядя на шефа, трудно было поверить, что в его жизни могла оставить столь глубокий след банальная интрижка.
Мы встретились в лифте в самом конце рабочего дня, в пятницу, когда офисные этажи уже практически опустели. У нас было от силы три минуты, пока кабина ползла с одиннадцатого этажа на первый, и за это время шеф успел меня спросить, как мне работается с руководителями проектов, а я – ответить, что всё замечательно.
– Я дал задание подключить вас еще к одному направлению, – сообщил он. – Там нужен человек с верным глазом и хорошим вкусом. Меня пока не совсем устраивает то, что они делают, вот и наведете там порядок.
Я только открыл рот, чтобы уточнить, что это за направление, но тут лифт мягко ткнулся днищем в горизонталь и двери поползли в стороны – наш спуск завершился. Шеф кивнул на прощание и вышел первым.
Проект оказался дизайнерским, команда, которую мне пришлось возглавить, быстро раскусила, что у меня нет профессионального образования, и принялась сыпать колкостями в мой адрес. Особенно старался Виктор Громовцев, заправлявший здесь всем до меня. Я не обращал внимания и только изредка проезжался по его самолюбию в ответ. Он показывал мне эскизы, а я отклонял их со скупыми комментариями: это вообще не подойдет, это переделать так, здесь то убрать, а то заменить...
– Могу представить, что скажет шеф! – закатывая глаза, язвил Громовцев за моей спиной, но так, чтобы я слышал.
Шеф пришел в восторг. Проект приняли с первого раза, чего раньше не случалось почти никогда. После защиты в конференц-зале Громовцев догнал меня и с уважением сказал:
– А вы за столь недолгое время успели неплохо изучить нашего Арнольдовича! Узнаю профессионала. Респект, респект...
Я сдержанно улыбнулся и прижал руку к груди. Там во внутреннем кармане пиджака, рядом с записной книжкой, лежала маленькая копия той самой фотографии – с губами и вишней. Даже если бы Громовцев узнал о ней, он не испытал бы ничего, кроме недоумения.
Близился Новый год, на этажах высотного здания «2U2» расцвели стандартными серебристыми шарами и бантами синтетические ёлки. Для корпоратива сняли огромный зал ресторана неподалеку. Было много торжественных речей, музыки, танцев, мигающих гирлянд и спиртного. Примерно в середине вечера я оказался рядом с шефом и обнаружил, что он собирается уезжать «еще в одно место».
– Дима! – сказал Виталий Арнольдович несколько фамильярно, чего не позволял себе раньше. О том, что он выпил, говорил только растроганный блеск его обычно сухих, холодноватых глаз. – Я мало кого хвалю, но признаюсь: ты меня удивил! Я, конечно, сразу почувствовал в тебе что-то этакое... У нас с тобой почти абсолютное совпадение во вкусах, такое бывает крайне редко... Я имею в виду, редко кто-то совпадает во вкусах со мной. Давай-ка отойдём.
Мы вышли из зала, где громко играла музыка, и устроились в холле за импровизированной изгородью из кадок с живыми пальмами.
– Собственно, меня за всю жизнь понимала только моя первая жена. Мы не были в официальном браке, я тогда был к этому не готов. А в остальном жили душа в душу. Я не выбирал себе одежду, не заказывал еду, даже порой не писал рабочие документы – но всё всегда было так, как будто я это сделал сам. Редкая была женщина, мир её праху. Да, она умерла, но уже потом, через много лет после нашего разрыва. Я в этом не виноват. Конечно, было свинством с моей стороны променять ее на Маринку, но у меня был личностный кризис, только молодая страсть могла меня спасти. Конечно, меня есть в чем упрекнуть с имущественной стороны... Но я тоже тяжело переживал наш разрыв, тем более что дама, на которой я женился, оказалась... оказалась...
Шеф взволнованно осмотрелся, как будто пальмы или пухлые кожаные кресла могли подсказать ему нужное слово.
– Дурой она оказалась! Это я недостаточно выпил, чтобы употребить другое слово. Все семь лет, что мы прожили вместе, я вспоминал Клару. Знаешь, когда я собирал вещи, чтобы уйти, она мне сказала: «Ты польстился на красивую вишенку, а попробуешь на зубок – и поймёшь, что она червивая». Я тогда страшно разозлился! А ведь понимал, что Клара меня знает и никогда не ошибается. Но уж больно аппетитной казалась вишенка...
Мы сидели друг напротив друга. Здесь было на удивление тихо, даже несмотря на то, что издалека, из зала, до нас долетали музыка и взрывы смеха. Я молчал, но Виталию Арнольдовичу, кажется, и не требовалось мое участие в разговоре. Он помолчал несколько секунд, а потом заскрипел снова:
– Она была блондинка в стиле Мерилин Монро. Подражала ей, что ли... Но просто феерическая идиотка! Мне приходилось брать ее на всякие деловые встречи в неформальной обстановке. Если бы ты знал, сколько раз она делала из меня посмешище! Я терпел – не хотел, чтобы Клара узнала, что была права. Упрямец, да? Ну, и кончилось это тем, что... Ничем хорошим не кончилось.
Шеф помрачнел, побарабанил пальцами по кожаному подлокотнику.
– Дима, ты рыбалку любишь?
– Не особо.
– А я люблю. И Маринка любила. У нас было наше заветное место, там еще домик лесничего сохранился чуть ли не с девятнадцатого века. Там такие щуки ловились, ты не представляешь! Отойдешь от дома вниз по реке буквально метров двести – вот там... Может, и теперь ловятся, я с тех пор не проверял. Сосны кругом до небес. И дом – приют уединения... Что-то я разовспоминался. Скажешь, расчувствовался совсем Виталий Арнольдович, да?
Я пожал плечами.
– Я и сам повспоминать люблю: школу там, молодость...
– Ну, ты и сказал – «молодость»! Твоя молодость почти вся еще впереди, в отличие от моей. Но ты прав: приятно вспомнить время, когда всё еще было хорошо. Когда карьера складывалась, женщины любили и все еще были живы... Я хочу сказать, когда мы были вместе и жена меня ещё не так бесила. Под конец с ней было тяжело, очень тяжело!
– Вы развелись?
Шеф горько рассмеялся.
– В некотором роде. Сбежала она! До сих пор никто не знает, с кем и куда. С собой взяла только деньги и драгоценности. Ищут пожарные, ищет милиция... Я до сих пор даже не могу себя разведенным считать на полном основании. Вроде бы нет человека, а я всё равно повязан.
– А вы опять жениться хотите?
– Боже сохрани! – он в ужасе замахал руками. – Если бы Клара была жива и свободна, я бы, может, и попробовал... Но она потом вышла замуж, родила и всё такое. А такие женщины раз в сто лет появляются.
– Это точно. Может, вам выпить принести?
– Не надо, – кажется, он начинал трезветь. – Лучше вызови мне такси.
– Сей момент, – я вынул смартфон и вошел в нужное приложение.
Шеф следил за мной уже знакомым внимательным взглядом.
– Хороший ты мужик, Дима, – сказал он. – Я тут всякой ереси наговорил, извини и забудь... Это просто чтобы ты на ус мотал. Не повторяй моих ошибок – не гонись за вишенками. Они все с червоточинкой.
Посадив Виталия Арнольдовича в такси, я не вернулся в зал, а отправился прямиком к Олегу. Он был дома, и мы уединились на кухне. Я вынул из внутреннего кармана «записную книжку» и протянул ему.
– Вот. Он дважды практически проговорился, что его жены уже нет в живых. Упомянул место, куда они вместе ездили на рыбалку. Ориентир – домик лесника, строение девятнадцатого века. Есть что-нибудь на примете?
– Найдём, – кивнул старший опергруппы. – А точнее не сказал?
– В двухстах метрах от дома, ниже по течению реки, есть заводь, где подозреваемый ловил щук. Скорее всего, там омут, или подводная пещера, или ещё что... Там ищите. При ней должны быть драгоценности, по ним и опознаете. Вряд ли он их сохранил у себя – слишком опасно. И поторопитесь. Под конец разговора объект протрезвел, похоже, начал жалеть, что много болтал. Как бы не собрал чемоданы и не свалил.
– Проследим. Спасибо за сотрудничество! Дело старое, весной уже и в архив могут сдать. Если успеем раскрыть, то благодаря тебе. Ты, наверное, всё-таки знал ее – его жену?
Я покачал головой.
– Нет, не знал. Просто древнюю газету нашел, случайно на заметку об исчезновении наткнулся и кое-что сопоставил. Я же психолог и системный аналитик.
Олег недоверчиво хмыкнул.
– Ну, ладно. Спасибо – в любом случае.
Придя домой, я первым делом разорвал и выбросил картинку с губами и вишней. Потом достал из ящика стола фотографию блондинки и поставил перед собой. Женщина была уже немолода, и я знал, что краситься под блонди она стала уже в зрелом возрасте, чтобы скрыть седину, хотя мы с отцом хором уверяли, что она красива и так. Никакие «вишенки» ей никогда и в подметки не годились.
– Знаешь, мама, а он совсем не так плохо к тебе относился, как ты мне рассказывала! Но раз уж я обещал...