Глава 8
Утром Полина Андреевна поехала в Институт. Мельком с ней поздоровавшись прошёл по коридору Бронштейн, свита врачей белым облаком следовала за ним, последней семенила старшая медсестра Любовь Петровна. Она на вытянутых руках несла перед собой чистое полотенце, чтобы шеф мог при необходимости после осмотра больного вытереть об него свои холёные, пухлые руки. Он делал профессорский обход как всегда по вторникам.
Ей пришлось довольно долго ждать, когда освободится после утренней операции Звонцов, ей необходимо было ещё раз поговорить с ним. К Тане в палату она решила не заходить, пока не переговорит с хирургом, да и чувствовала, что просто не готова смотреть дочери в глаза, не представляла как и что будет ей говорить.
Сергей Анатольевич Звонцов был высоким, стройным мужчиной, на вид ему было около сорока лет, весь какой-то вымытый и отглаженный, в кипельно- белом халате и таком же высоком колпаке, из-под которого видны были уже чуть тронутые сединой виски. Очень решительный, и в то же время спокойный. Это сразу чувствовалось. Отчеканивая каждое слово Звонцов говорил кратко, без лишних эмоций и было ясно, что именно таким и должен быть настоящий, уверенный в своих силах, знаниях и опыте, хирург. Но вместе с тем, чем больше он, Звонцов, говорил об операции, тем меньше у Полины Андреевны оставалось надежды на эти обещанные Бронштейном пять дней терапевтического лечения и на его, этого терапевтического лечения, благополучный исход.
Она внимала каждому его слову, от него исходила необыкновенная надёжность и эта надёжность была так необходима Полине Андреевне. Звонцов вселял уверенность, хотелось верить каждому его слову и она ему поверила, безоговорочно и искренне. Теперь от него в большей, главной, основной степени зависела жизнь её дочери, её Тани, судьба Катюши и её. Вся жизнь их семьи была вверена этому человеку и она чувствовала, что он тоже это понимает.
Да, она только теперь осознала, что им уже всё ясно, они уже всё определили для себя, как и когда сделать операцию. Всё было решено ещё несколько дней назад. Но для неё они, мудрые психологи человеческих душ, придумали эту самую спасительную оттяжку, эти мифические пять дней, чтобы удар не был таким внезапным, неотвратимо тяжёлым и болезненным. От неё требовалось согласие. И она его дала. Дала сразу же после того, как сходила к Тане в палату и увидела неимоверно исхудавшее за последние несколько дней лицо дочери, горячечный взгляд, её тонкую, почти прозрачную руку, вытянутую поверх одеяла, в которую был поставлен катетер, подключённый к тоненькой трубочке от стоящей рядом капельницы. Господи, как изменилась она за эти дни.
Таня лежала и казалось совершенно безразлично смотрела на резервуарчик капельницы, в котором монотонно одна за другой медленно стекали прозрачные капельки какого-то лекарства. А на стоящей рядом тумбочке стояла ещё целая батарея бутылок с другими. Есть Таня уже не могла и это было её питание, она устала, очень устала, рука ныла и хотелось только одного - согнуть её в локте. К тому же, кровать стояла у самого окна, а Таню постоянно знобило, хотя на улице было очень тепло, наступил июнь.
---Мама,- Таня только сейчас оторвала взгляд от резервуарчика и взглянула на Полину Андреевну,- мама, вот что-то не поправляется, даже и гормоны не подействовали: почувствовали как я их не хочу, испугались! - она попыталась улыбнуться,- мне предложили перевестись в другую палату, в бокс. Говорят, что там лучше, спокойнее, я буду там одна. Мам, а я не хочу, здесь как-то веселей, а что я там буду целый день одна лежать?
--- Танечка,- Полина Андреевна сразу догадалась почему Таню хотели перевести, но собравшись с духом обычным, спокойным голосом продолжила,- Таня, там действительно будет лучше и я смогу быть около тебя, мне Михал Хананыч разрешил.
---Значит всё и вправду так плохо,- Таня не спрашивала и не утверждала, а просто тихо, как-то безразлично это прошептала,- ну ладно, что ж... раз там ты будешь...
Через некоторое время Полина Андреевна вместе с сестрой и санитаркой перевезли Таню в бокс. В соседней палате лежала молодая женщина, поступившая только вчера. Она с матерью прилетела из Минеральных вод. Состояние её было очень тяжёлым.
Теперь Полина Андреевна могла быть с Таней целый день, санитарка с каким-то ходячим больным притащила для неё банкетку, которую поставили к противоположной от кровати стене. На этой же стене висела коробочка с пультом вызова врача и сигнализацией в сестринский пост. Это было весьма странно, как можно было воспользоваться этим пультом лежащему на противоположной стороне больному? Да никак!
Таня была вроде бы в сознании, но ни на что не реагировала, ничего не говорила. Глаза были закрыты и эта смиренность и какой-то неестественный покой, несвойственная Тане вялость пугали мать больше, чем если бы та жаловалась или стонала.
В полдень пришли опять все врачи во главе с профессором Бронштейном, Михаил Хананович присел сбоку на Танину кровать, взял в свою крупную, холёную руку её слабую, безвольную и, считая про себя пульс, ласково, как бы вопрошающе смотрел то на часы, то на неё. Так хотелось ему увидеть в её глазах ответный огонёк, хоть какое-то сопротивление этой разрушающей её молодой организм, ещё не до конца понятой им, врачом, и пока не всегда умеющим с ней бороться, силе. Ему было словно стыдно перед этой в сущности девочкой за то, что вот он, врач, профессор, награждённый многими почётными титулами в своей стране и за рубежом, он , которого считают главным специалистом с мировым именем в этой области медицины, он, чьи лекции до мельчайших подробностей записывали студенты, он сейчас бессилен.
Михаил Хананович перевёл взгляд на Полину Андреевну, потом на Таню и твёрдым, недопускающим возражений голосом произнёс:
--- Таня, придётся делать операцию. Вот Сергей Анатольевич ,- Бронштейн повернулся к стоящему у конца кровати Звонцову, - он наш ведущий хирург, он всё расскажет, поверь не стоит волноваться, он делает такие операции лучше всех.
Таня как-то испуганно посмотрела на мать, но по выражению её лица поняла, что та знала уже всё и знала гораздо раньше неё,Тани. «Мама, какая же она у меня сильная!» - подумала она и перевела взгляд на Звонцова.
--- Я согласна, когда?
--- Наверное, завтра, но может быть и сегодня. Мы подумаем, ты только не волнуйся, - Сергей Анатольевич улыбнулся насколько смог.
Операцию сделали через два часа, продолжалась она около шести часов, закончившись около полуночи. Звонцов вышел из операционной совершенно обессиленный, но проходя по коридору и увидев Полину Андреевну, так и просидевшую тут всё это время, подошёл.
---Всё будет хорошо, теперь всё будет хорошо. И слава Богу, что не опоздали,ещё час и было бы поздно. Но слава Богу не опоздали.
* * *
Почти неделю Таня пробыла в реанимации, долго не выходила из наркоза, потом приходя совсем не надолго в сознание, опять проваливалась куда-то. В какой-то момент ей чудились почему-то зелёные капельницы, у которых вместо резиновых трубочек были многочисленные гирлянды из канцелярских, огромного размера, тоже зелёных, скрепок. Эти гирлянды свисали, струились и обвивали её всю как змеи, уходя куда-то вверх минуя зелёные, гигантские, огромные капельницы ...Всё это она помнила как в тумане. Как только по настоящему пришла в себя, её перевели обратно в тот же бокс, в котором она лежала до операции. В соседней палате находилась молодая женщина из Минвод, Галина, уже тоже прооперированная . Её мама, Мария Филипповна, и Полина Андреевна, связанные одним несчастьем, произошедшим с их дочерьми, успели познакомиться и немного подружиться. Мама Гали частенько заходила в палату к Тане, интересовалась её самочувствием, сравнивая и оценивая положение Галины. В общем, горе всегда сближает людей, помогая им выстоять, а иногда и выжить. Такую же операцию сделали и парню из соседнего бокса Жене Липо и его мама, тоже обеспокоенная положением сына , примкнула к этой материнской коалиции.
Тане было плохо, очень плохо и её эти посещения, разговоры на любые темы слишком утомляли, видеть ей никого, кроме матери, не хотелось. Катюшу она берегла от таких ненужных потрясений и ни в коем случае не допускала мысли, чтобы дочь увидела её в таком ужасном, состоянии. Посетителей с работы по её просьбе Полина Андреевна тоже не допускала и даже Вику, которая часто звонила и предлагала свою помощь, Таня попросила через мать не приходить пока она в больнице...
С Полиной Андреевной они вместе решили, что о том, какая эта была операция и что с Таней теперь стало, никто, кроме них и даже Марина, знать не должен. Это было табу. Ни жалости, ни советов, а тем более чьего -либо сочувствия ( а другой реакции произошедшее вызвать не могло) Тане совершенно ненужно, 6они справятся.
Несколько раз на день приходил Бронштейн, интересовался её самочувствием, давал советы. Однажды даже затронул совсем её не интересующую тему - тему дальнейшей личной жизни. Мол, ну что убиваться, у тебя уже дочь большая, а после тридцати пяти и климакс не за горами. Ну и что, что с мужчинами придётся завязать, зачем они тебе? Жизнь и так прекрасна сама по себе, работать будешь, диссертацию можно и в таком виде защитить, кому интересно, что у тебя под юбкой на боку, невидно и ладно...Таня слушала его беспорядочную болтовню, и хотя сама она на тему о дальнейшей своей интимной стороне жизни пока совсем не думала ввиду того, что ужасно тошнило, рвало по десять раз за день, температура после обеда начинала расти до 39,5, всё же в голове у неё промелькнула ответная зловредная мысль: «Сам -то женат, ещё и любовницу небось имеешь в свои шестьдесят лет, а ей - зачем тебе это надо? ... можно и так прожить!... Фу, какое лицемерие, противно. Лучше бы молчал, она -то ведь не ноет, не жалуется... а ей -то ещё только 32.»