Глава 5
Институт располагался в районе Хорошёвского шоссе, добираться до него нужно было на метро минут двадцать, а потом на троллейбусе ещё столько же. Проводить Таню и помочь нести небольшую сумку с необходимыми принадлежностями вызвалась Марина; день был по- апрельски солнечным и вселял надежду, что весна уже полным ходом вступила в свои права. Настроение у обеих было прекрасное, они редко виделись и поэтому всю дорогу болтали без умолку о всяких незначительных пустяках, не говорили только о том, по какому поводу совершалась эта поездка. Сопроводив Таню в Приёмное отделение, оглядев небольшую очередь и наспех чмокнув сестру в щёку, Марина пожелала сестре ни пуха ни пера и поспешила к себе домой: надо было отпустить на работу мужа, который по этому случаю задержался дома и ждал её с маленьким Стасиком.
Таня села на поставленный в холле небольшой кожаный диванчик, положила сумку на колени. Рядом, очевидно со своей матерью, сидела девушка небольшого роста, хрупкого телосложения со светлыми коротко подстриженными волосами и довольно бледным цветом лица. Они шёпотом переговаривались, что-то возбуждённо обсуждали и чувствовалось, что обе сильно озабочены. Напротив, у окна стояла молодая пара, по- видимому муж и жена, оба высокого роста. Она, очень миловидная темноволосая, смуглая, возможно от возбуждения её щёки покрывал яркий неестественный румянец. Он, мужчина, ласково поглаживал её плечи, спину, то и дело шепча ей какие-то слова на ушко, оба улыбались и чему-то иногда смеялись, он стал целовать её то в лоб, то в горячечные щёки, она не отворачивалась, а только с нежностью смотрела на него, а он всё успокаивал, гладил и целовал.
Таня завороженно смотрела на эту трогательную картину, было ясно, что молодая женщина ложится на лечение, а её муж сильно переживает за неё, любит и волнуется. Ей даже стало немного завидно, что вот бывает же так у кого -то...
После обязательных формальностей оказалось, что и Таня, и хрупкая девушка, и темноволосая женщина вместе будут проходить лечение в одном отделении : диагноз при поступлении у всех троих был приблизительно одинаковый.
Терапевтическое отделение, куда их поместили, располагалось на седьмом этаже восьмиэтажного здания Института. Через весь этаж шёл длинный коридор, в самом начале его слева располагался кабинет с табличкой на массивной дубовой двери - "Заведующий отделением, д.м.н. Бронштейн Михаил Хананович" . Далее шли процедурная, смотровая, и служебная, далее большой холл, в котором стояли два огромных телевизора, два глубоких светло-коричневых кожаных дивана и несколько таких же кожаных кресел, в которых сидели человек пять больных в пижамах и халатах, опустив ноги на зелёный палас, покрывавший всю территорию холла. За холлом располагались палаты : две женские и две мужские. В конце находилось помещение сестры-хозяйки. По правой стороне коридора шли лифты и лестницы, потом располагались боксы, представляющие из себя две отдельные одноместные палаты имеющие один общий тамбур, санузел и вход, таких боксов было на этаже четыре. За ними ординаторская и кабинет старшей медсестры. Таню поместили в палату № 2 , хрупкую девушку, которую звали Леночкой, в палату №1 , а Люду, красивую брюнетку, определили в один из боксов.
Полновластным хозяином данной структуры безусловно был Бронштейн. Прошло более десяти лет, как он возглавил это отделение Института. Он считался чуть ли не одним из ведущих специалистов в этой области медицины, давно защитил докторскую диссертацию по этой, такой мало изученной пока не только в Союзе, но и во всём мире, болезни. У него было много написано и опубликовано научных трудов, он ездил на всевозможные симпозиумы и конференции за рубеж и по стране, знания его в этой области считались почти энциклопедическими. К тому времени Бронштейну исполнилось 58 лет, но благодаря своему безупречному виду и здоровому образу жизни, он выглядел намного моложе. Одевался он всегда с изысканной элегантностью, подчёркнуто строго и со вкусом, носил только тёмные, хорошо сшитые костюмы, галстуки подбирал тщательно и только иностранные, дорогие. Весь вид его, манера поведения и разговора выражали некое барство. Он был достаточно высокого роста, подтянутый несмотря на уже намечающееся брюшко, тёмные, без какого либо намёка на седину, чуть волнистые волосы, тщательно зачёсаны назад, прямой нос и глубоко посаженные, невероятно голубые глаза. Глаза, всегда смотрящие прямо на собеседника, довольно большие, они обрамлялись слишком длинными, по -женски густыми ресницами. Он был красив и знал это.
Помимо основной своей специальности, он занимался успешно психологией, освоил технику гипноза и где-то в глубине души считал себя вполне приличным экстрасенсом, нередко используя эти свои способности при общении и лечении пациентов.
Когда Таня впервые познакомилась с Бронштейном попав к нему в кабинет, то пообщавшись всего несколько минут, почувствовала себя жалким кроликом побывавшем на свидании с удавом. Бронштейна уважали, ему доверяли, а некоторые экзальтированные пациентки так просто были в него влюблены.
Началась обычная больничная жизнь, состоящая из утренних обходов врачей, постоянной сдачи всевозможных анализов, различных обследований, процедур, приёма назначений и перерывов на завтраки, обеды, полдники и ужины. В каждой палате размещалось по 8 человек, в основном молодые женщины и молодые мужчины. Обстановка не казалась угрюмой: некоторые лежали здесь уже не один раз и даже знали друг друга, много было приезжих из других городов, Институт был ведущим и единственным в этой области медицинским учреждением Союзного значения.
Лечение назначалось в зависимости от тяжести заболевания, но схема всё же мало отличалась разнообразием: сначала сульфаниламиды, потом, если они не давали желаемого результата, гормоны - гидрокортизон и преднизолон. Тех, кто был уже на преднизолоне можно было безошибочно определить на первый же взгляд: распухшие, одутловатые лица и от этого все «преднизолонщики» становились похожими один на другого. Но никто, что удивительно, не отчаивался, все аккуратно выполняли предписания врачей, Хананыча вообще воспринимали как Бога и буквально смотрели ему в рот- это касалось и больных, и персонала.
Обстановку в отделении в общем можно было охарактеризовать как спокойную и рабочую. Палатная жизнь шла своим чередом. Кто-то любил поговорить, кто-то всё время читал, вязал или просто дремал, слушал музыку в наушниках. В холле обычно сидели мужчины, они оккупировали все удобные места и смотрели вечерами телевизор, особенно спортивные передачи. Совсем поздно перед сном нередко можно было увидеть, как два санитара везут по коридору к грузовому лифту каталку с телом, накрытым белой простынёй. Все знали, что именно на этом лифте спускаются в морг. Больничная жизнь такая же как и везде: свой распорядок, свои истории, свои радости, события и трагедии. По части историй и трагедий основным сборщиком и распространителем информации о событиях происходящих в отделении стала Леночка, она с горящими глазами обычно прибегала в палату и сообщала, кто этой ночью скончался, кого повезли на операцию, кого перевели в бокс, к кому не приходят родственники и так далее в том же духе. Таню это совсем не интересовало, она по своей природе не было столь любопытна, тем более, что этих людей, про которых сообщала Леночка, она знала только по её рассказам. Сама Таня, чувствуя себя всё слабее и слабее, старалась больше лежать и в основном читала захваченную из дома специально для такого случая толстенную книгу- роман Теодора Драйзера «Титан». До этого его же «Финансиста» она уже одолела. Книга её увлекала и отвлекала от постоянных разговоров о болезни, происходящих вокруг. Однажды Леночка всё же сумела вывести её из мира капиталистических злоключений, она влетев в палату и с придыханием сообщила, что Люде стало совсем плохо и вряд ли у неё просто НЯК, и муж её , Саша, теперь остаётся ночевать очень часто, но не сидит с угасающей женой, а кадрится с молоденькой сестричкой Ниночкой. Вот.
Тане всё это претило, зачем нужно распускать сплетни, да ещё в таком серьёзном месте, и вообще она не понимала, как Леночка умудряется ещё лечиться, а если ей не так уж погано, то чего она вообще тут делает и занимает место, которое так необходимо возможно кому-то другому? Потом Таня корила себя за такие недобрые мысли: вероятнее всего Леночка таким своим поведением себя же и отвлекала, а может это -то ей и помогало, а моральная сторона её совершенно не беспокоила.
Таня иногда заходила к Людмиле в бокс, обычно та сидела на кровати в белой больничной сорочке, свесив худенькие голые ноги, которые не доставали до пола. Щёки её так же лихорадочно горели, но она всегда искренне радовалась приходу Тани. Люда приехала из Калуги, они с мужем оба были врачи, оканчивали один институт. Только она работала гинекологом, а он терапевтом в небольшой районной больнице. Дома у неё остался сын и свекровь. Люда давно лишилась родителей.
--- Таня, как хорошо, что ты зашла. Тут такая скука, они совсем не чешутся... я ведь сама врач... у меня стаж десятилетний...я все признаки знаю... говорят какую -то ахинею... знаешь сколько через меня раковых больных прошло? Картина совсем другая, у меня никакой онкологии нет, понимаешь нет!... я же знаю... иначе я бы давно об этом знала... никаких признаков, понимаешь, никаких. А они оперировать не хотят, всё тянут и тянут, Хананыч ещё со своим гипнозом... чушь какая-то, вообразил себя экстрасенсом новомодным...Вот есть только не хочется... Саша измучился со мной, всё из ресторана мне таскает, а я смотреть не могу...кстати, ты его не видела... ну ладно, Таня, иди ... я что-то устала.
Люда натянула на себя простыню, но не легла, а продолжала так же сидеть. Таня тихонько вышла, проговорив какие-то банальные слова ободрения. На душе было неимоверно тяжело от этого отчасти бессвязного, до боли отчаянного монолога, от взгляда затравленных, несчастных глаз, полного ещё теплящейся надежды, надежды на что-то эфемерное, чего она сама воображала, лелеяла в сердце, закрывая глаза на очевидные вещи, эта молодая, удачливая, любимая, но уже обречённая на приближающееся и неотвратимое самое ужасное, женщина. И эту обречённость поняла даже она, Таня.
Через два дня плачущая Леночка прибежав сообщила, что Люду на каталке, накрытую с головой простынёй, только что увезли по коридору к лифту. Таня не заплакала, она отвернулась к стенке и ничего не ответила, не было сил.
Пребывание её в Институте всё затягивалось, пошёл уже второй месяц, но ей то становилось немного легче и появлялась надежда на долгожданную ремиссию, но затем болезнь казалось набравшись сил вновь начинала атаковать с неукротимым азартом. Таня переживала не только за своё затянувшееся пребывание здесь, но и за мать, и за Катюшу в первую очередь. Она как будто обманула их пообещав скоро вылечиться. Ан нет, ничего не получалось. Вчера на еженедельном профессорском обходе по вторникам, Хананыч подойдя к её койке подробно и откровенно объяснял окружавшим его ординаторам и кучке интернов её, Танино, состояние, предположил, что возможно необходимо перевести больную на гормональную терапию. Слушая его, Таня пришла в ужас- ей совсем не хотелось становиться «преднизолонщицей», она представила себя с расползшейся, будто надутой изнутри физиономией. К тому же по рассказам больных она знала, что перейдя на гормоны почти невозможно потом с них соскочить, и организм будет разрушаться в дальнейшем уже не от своей болезни, а от этой опасной панацеи... Нет, только не это. Ещё немного и всё наладится. К вечеру ей опять стало хуже и температура превысила 39*.
В конце недели прибежала счастливая Леночка попрощаться и пожелать всем удачи, прошлась по палате и подёргала каждый матрас за уголок для скорейшего выздоровления лежащего на нём больного -такая примета! Её на следующий день выписывают - радостно сообщила она.