И КАК ЖЕ МЫ НЕ ЗАБЛУДИЛИСЬ?
Дождь промочил кошку. А в лапах у кошки были песочные часы. Потому посторонний зритель (у любой сказки есть посторонний зритель, не верящий в хороший финал) мог бы испугаться и за сухость песка, и за «сухость» моего мнения.
Но кошка явно (и тайно) была не просто кошка, и в лапах у неё (кроме песочных часов) был зонт. Таким образом «сухость» моего тона (этим словом я подготавливаю всех нас к одному не лестному для меня открытию) не пострадала, когда я сказал нечто, давно мной осмысливаемое:
- Мы всё говорим и говорим, а время всё течёт и течёт. Чем больше мы говорим, тем меньше времени остается.
Кошка промолчала. Для неё, промокшей, время ассоциировалось не с рекой, а с дождём. И у неё были на то основания: Песочные часы! Песчинки дождя, заключённые в особенные, сообщающиеся сосуды.
Сосуды эта кошка представляла образами чего-либо большего, нежели они (по моему) были. Или образами кого-либо, кем они точно не были.
- Остаётся? На что? - вместо кошки спросил у меня дождь. После чего (самую капельку) уточнил свой интерес:
- На что вам время, зачем вы за ним следите? Хотите сами что либо-сделать - хорошо. Хотите даром что-либо получить - даже не сочувствую вашему несчастному желанию.
Надо признать, что и этот дождь не только служил для полива корней разнообразных дерев, но и сам смотрел в корень вещей. Потому я осторожно уточнил свой интерес:
- Вы тот самый, что промочил кошку? - сказал я, прямо на вопрос дождя не ответив.
- Я мог бы оказаться тем самым, - с достоинством сказал дождь. - Но ведь у кошки есть зонт, значит, она решила промокнуть сама.
Такая вот кошка. Я стоял рядом с этой (такой вот) кошкой. У этой кошки действительно были песочные часы и зонт. Если бы такая кошка (что мелочиться? Брать так брать!) взяла себе на руки ещё и этот дождь, никаких бы ей лап не хватило, чтобы касаться ими земли!
А если бы кошка хотела прибавить к ним и меня? Тогда уж точно мне не удалось бы устоять рядом с ней. А ей (скорей всего) понадобилась бы ещё одна передняя лапа, поскольку для «имения при себе» зонта и часов этой (такой вот) кошке пришлось бы умудриться стоять на задних лапах.
А как обстояло на самом деле, стоит присмотреться!
По счастью для кошки, ей не приходилось мудрить (к чему ей умножение сущностей?). Часы и зонт не были у неё в лапах непосредственно, а словно бы сами по себе сопровождали её. Но (при всём при том) не то чтобы откровенно парили рядом. Но (при всём при этом) и по земле не волочились.
Как-так, скажете? А вот так!
Впрочем, даже дождь, тоже поначалу зачем-то промочивший кошку, в дальнейшем старался вести себя правильно. То есть подчёркнуто аккуратно и никого не задевать. Как-так, скажете? А тоже вот так!
Сейчас он вообще топтался (за капелькой капелька) поодаль. И если мы с кошкой были вместе, он стоял несколько особняком. Прямо-таки как особняк посреди парка, причём к его парадному входу ведёт тенистая аллея.
Потому я следил ещё и затем, сухо ли на аллее (дождь ведь), и сух ли мой голос (ну вот, признаюсь: Ведь я и был посторонний зритель). Я не выбирал, оставить ли сухость песку времён, или взять эту интонацию себе. Она и так была моя.
- Мудрёно больно, - сказал я. - Надобно проще. И сразу о главном.
- Да, - сказал дождь. - Главное - кошка промокла.
- Главное, что это именно вы её промочили. Или отрицаете очевидное? Стыдно!
- Глупость всё это. Не отрицает он, - подумала мокрая кошка. Подумала она так, что мы с дождём её поняли.
Дождь издали (за капелькой капелька) покивал кошке и мне.
- Мне не стыдно. Я дождь, а кошка под дождём должна быть промокшей, это классика. А вот ваша сухость (он качнулся в мою сторону) показывает вашу безучастность.
Дождь давал понять, что мне (как и любому постороннему) на самом-то деле безразлично то, что меня напрямую не касается.
Его слова попали кошке прямо в её маленькое и всегда юное сердце. Она коротко (и мо'лодо, и зеле'но) глянула на меня и приняла решение: Почти сразу отвернулась и стала уходить. Она шла прочь от дождя и от меня. Мы (я и дождь) стояли рядом и смотрели, как она уходит.
Вместе с ней уходили наше время. А со мной оставалась моя (и только моя) безучастность. Ведь уходить от нас у неё получалось вместе со временем (песочными, то бишь, часами) и с тем, что символически оберегает меня от от внешнего и внутреннего с ней соучастия: С зонтом! Кошка какой-то из своих девяти жизней почувствовала его для меня важность.
- Куда ты? - сказал вослед кошке дождь.
Она не ответила.
Тогда дождь искоса взглянул на меня.
- Что, за ней?
Я тоже не ответил. Очень уж многопланово сказал дождь. Что за ней? Что перед ней? Что в имени моём? Дождю всё это возможно определить. Но (пока что) не мне. Мне ещё предстоит попробовать потрудиться, чтобы определять.
Тогда дождь уточнил:
- Нам тоже пойти за ней?
- Нам? - закономерно просил я.
Дождь, хотя и стоял рядом, меня не задевал. Хотя я и так редко говорю с незнакомцами. Причём - даже и с любыми, а не токмо (словно бы от звука капель слово) со столь многоплановыми незнакомцами.
А дождь выглядел именно как незнакомец. Причём не простой, но чем-то очень знакомый незнакомец. Больше всего он напоминал высокого тощего преподавателя черчения (были такие в советских школах), и «одет» был дождь в давно вышедший из моды плащ из болоньи.
- Так и будем молчать? - спросил дождь.
Я опять не ответил незнакомцу. А промокшая кошка продолжала настойчиво уходить.
- Ладно. Спасибо за всё, - сказал дождь. И отправился за кошкой. Стряхивая при этом со своего плаща свои же капли.
Видно было, что он ничуть не обиделся. Ни на меня, ни на кошку. Что не удивительно: Кто обижается на кошек? А от постороннего человека вообще не следует ничего ждать. А если-таки дождался (всё равно, хорошего или плохого), следует благодарить за науку (а не за хорошее или плохое).
- Учитель тот, кто учится у всех (например, определять), - подумал я и решил последовать (вослед) приведённой мысли. Теперь следовало определить, чему поучиться. Ключевым здесь было дать определение слову «вослед», то есть - не ко мне, а вовне и к кому-либо.
Но раз уж представился такой случай, я решил поучиться у дождя. Коли уж не очень получалось поучиться у промокшей кошки.
- Погоди! - сказал я (вослед) дождю. - Скажи, как мне перестать быть посторонним?
- Переставая быть посторонним, ты рискуешь быстро заблудиться, - не оборачиваясь (но на этот раз как-то удивительно вежливо) ответил дождь.
- Отчего-так?
- Ты можешь захотеть поискать в себе дарования, чтобы хоть кому-то приглянуться и стать нужным, и гордиться этим. А к этому надо подойти осторожно.
К даровому дарованию, то есть.
Сказав это, дождь ничуть не задержался. Он продолжал уходить за промокшей кошкой. Которая, кстати, не то чтобы шла на задних лапах (хотя, казалось бы, как и'наче: В передних песочные часы и зонт), но при этом умудрялась выглядеть именно как нормальная кошка. Она (словно бы) шла по кошачьи, а часы и зонт её просто сопровождали.
Большего сказать не берусь. Слов нет.
Итак, дождь не задержался. И голоса он (своего, но не моего), как усталый учитель черчения из советской школы, тоже повышать не стал. Потому мне пришлось перестать стоять на месте. Ещё мне пришлось перестать просто хотеть дарований (например, абсолютного слуха: До-ре-ми - и, перепрыгнув, сразу слышать си). А ещё мне пришлось засеменить следом за удивительной парой.
Что указывало мне: Забежать наперёд не выйдет!
То есть - придётся очень и очень потрудиться. То есть - пусть даже не даром дарований что-либо приобретать, а по труду. Но - чтоб приобретения у меня обязательно были!
И тут дождь попросту (и не в ответ, а уходя вослед за кошкой) заслонил солнышко. Солнышко и без того было вечерним и слабеньким, а тут совсем перестало согревать моё сердце. Подул ветер, и я поёжился, подумав: Хорошо бы мне и холода не бояться. Тоже хорошее дарование, согласитесь.
И здесь я вспомнил: Ты станешь искать в себе дарований. Например, ты захочешь заглядывать в завтра (это я сам, уже без слов дождя, продолжил о дарования). А оттуда, узнавши о завтрашнем, ты захочешь вернуться и изменить своё сегодня с помощью этого драгоценного, но - не твоего (сегодняшнего тебя нет в твоём завтрашнем) знания.
Ты захочешь не твоего, причём - даром.
Например: Ежели завтра тепло, то и сегодня меня не должно морозить. Почему, спросите? А просто потому, что сегодняшний мир мне (завтрашнему) должен. Потому что я знаю: Завтра мне тепло! Потому мне сегодня не ложно (то есть правду говорить - просто) быть в моём холодно.
- Я так не думаю, - издали (и как постороннему) сказал мне на это дождь.
И даже не стал меня обрызгивать.
Для него и кошки я был посторонним.
- Ишь, думает он! Интересно, о ком? О постороннем?- сказала (не обо мне, а о дожде) кошка. Часы и зонт, что плыли с ней рядом (или были у неё в передних лапах, поди разбери), молча кивнули.
- Когда меня промакивал, не думал! Словно я ему школьная промокашка! А ведь даже не обидно, что словно бы написанное промакнул: Чтобы чётче и понятней было.
А вот с этими дарами - не своё, хотя тоже всё ясно.
- Вот-вот, - поддакнул (насмешливо вокруг нас побрызгивая, надо заметить) дождь. - Он хочет не дарить, а пользоваться. То есть - чтобы ему дарили, а он от дарованного возгордился.
В яблочко!
Я (хоть и посторонний всему) очень горд собой и хочу, чтобы все это видели. Ну, ежели и не все, но чтобы я об этом знал непременно.
Так что в яблочко!
Я, кстати, никогда и не говорил, что мы втроём (то есть вместе) гуляли по вишневому саду. То есть дождь (похожий на советского учителя черчения), кошка (со своими зонтом и песочными часами напоминавшая бабочку или ангела) и я, который демон-(стративно) всему посторонний.
Поскольку в райском саду не может быть ни советских чертёжников, ни демонов (с кошками - вопрос! Эти будды есть везде), я счёл бы этот сад чеховским.
Вот только на ветвях его дерев вишни были размером с яблоко! Бывает и такое. Узнается вдруг: Демоны - это те, кто со стороны (даже если и изнутри) и на самом-то к нашим чаяниям безучастны.
Как бы не были привлекательны плоды чеховского вишнёвого сада! Даже если они демон-стративны своим размером.
Так же сложно назвать наши хождения прогулкой, но за неимением другого определения я (человек посторонний) вспомнил аристотелевых учеников, которым было проповедано: «Ничто так сильно не разрушает человека, как продолжительное физическое бездействие.» Так что физически надобно, ощутительно и пространственно. Вот и вышла прогулка!
Чтобы совсем уж не заблудиться в саду (и в смыслах), она присоединилась ко мне (ведь это я её назвал по имени, прогулкой), и мы с ней гулко-гулко бросились со всех ног вослед кошке и дождю.
Согласитесь, чтобы гулять с кем-то, надо быть с ним рядом (не только мысленно и одновременно). Потому мы с прогулкой поспешали и, конечно же, нагнали кошку и дождь. Те оглянулись, и мы с прогулкой тотчас оказались такими же мокрыми, как и кошка.
- Хорошо, - сказала прогулка.
И я сказал:
- Хорошо, - ибо я перестал быть посторонним.
Согласитесь: Быть посторонним всему и проходить между капель (что, конечно, далеко не всегда одно и то же), и вдруг промокнуть (промакнуть чернильную запись со-бытия в тетрадке советского образца, раз уж дождь у нас - учитель черчения) - словно быть некасаему и вдруг прикоснуться.
И вот здесь мы с прогулкой (а она выглядела как собака такса с острым носом) догнали-таки кошку и дождь. Кошка была с зонтом и часами, дождь был как дождь - учителем черчения советского образца. То есть и линию можно провести (и промакнуть потом, чтобы с чернильной записью всё было строго), и из нового времени в старое не выпасть, не возмечтать о былом счастье.
Ведь и в настоящем оно должно быть.
- Хорошо, - сказала прогулка.
Действительно, хорошо. Так мы и не заблудились.