Маета
В детстве Егор не замечал некую скованность в поведении, скрытность родителей, их суетливость в общении с людьми. Друзей у них не было бескорыстных – обычно в доме появлялись люди, которые могли быть полезными умели что – то достать, предоставить, замолвить словечко перед вышестоящими.
У Егора не возникало никаких сомнений в правильности решений отца по поводу частых переездов семьи: значит, так надо. Но почему было необходимо внезапно, зимой, близко к ночи, срываться с обжитого, насиженного места, из нового, буквально вчера построенного дома, и мчаться в буран неведомо куда со всем скарбом, с четырьмя детьми – мал – мала меньше, при этом двое, кто постарше, с отцом в кузове, где – 30 и ветер, как штык, пронизывающий нутро?
Егор дремал между матерью и хмурым водителем: тот хмурился, что курить нельзя: у матери на руках грудной ребёнок; хорошо, что спокойный, не орёт, почти всё время спит.
Ну, что ребёнку заботы взрослых? Сказали – едем, и вот он в кабине. Можно, конечно, попросить остановиться, но один раз, от силы дважды, чтобы не злить рядом сидящих, особенно шофёра, мрачного и хмурого.
Езда особой радости не приносила: дорогу переметал снег, по полу кабины гулял морозный ветерок. Хорошо, что на ногах валенки, они тепло держат.
С остановками у каких – то знакомых или дальних родственников в избах, полных детей, клопов, тараканов, кислой вони сохнувших валенок, в духотище и в рёве сопливой ребятни семья наша упрямо пробивалась , как оказалось, к железнодорожной станции. Двое или трое суток в пути. Труднее всех пришлось матери и грудничку Лёшке.
И снег, снег, снег, морозы, метели…
К чести водителя следует сказать – шофера содержат свои транспортные средства в полном порядке, машина ни разу не подвела: любая поломка грозит смертью: в мороз, если ты не сидишь у костра с приличным запасом дров, не защищён мехами – труба тебе.
После затянувшегося автопробега показался вокзал – провинциальный, грязный и вонючий , забитый в основном мужиками, женщин почти не видно, детей тоже мало, по морозу путешественников немного, народ сидит по домам, на печках греются и бездельничают.
Ладно, в деревнях – там надо скотину обиходить, дрова рубить, воду носить, снег от порога отгребать,… а в малых городах? Тоска! Телевизоров не было, газеты – журналы редки, книгочеев было мало… Мужики пили брагу и резались в карты сутками!
В Москве Егор выпросил у матери пару рублей и купил книжку Оксаны Иваненко «Шляхи Тараса». Перевод нужен? Так он осваивал украинский язык. В 5 лет он довольно бойко лопотал на немецком. Видимо, были способности к языкам: у него была нянька немка, говорившая с ним на родном языке. Но говорить по-немецки не мог.
Жили почти год у отцова племянника: их пятеро, да у приехавших родичей четверо – ужас! Мать не работала, отец полез в шахту… хорошо, что у него был хороший заработок, и через полгода он получил от рудоуправления квартиру в новом микрорайоне. Там был парк с каскадом прудов, в одном из них 6-летний Егор едва не утонул, с трудом выбрался, наглотавшись воды, перепуганный до смерти.
Во дворе дома была станция горноспасателей. Ежедневно почти их машины с воем сирен вылетали из боксов на аварии в шахтах, и женщины выбегали на улицу и смотрели, на какую шахту спасатели мчатся. Страх и ужас, нервотрёпка неописуемая. Мать чуть ли не каждый день мытарила отца, требуя, чтобы он «бросил эту проклятую шахту», ушёл с опасной работы, и отец сдался, мы переехали в село Надеждовку в 20 км от города – там родители купили домик из двух комнат: теснота невообразимая после трёхкомнатной квартиры в городе! Но как – то мирились с такими условиями.
В домик перевезли вещи, в основном одежду, по тем временам качественную, и довольно редкую: в магазинах выбор был мизерный.
Мать устроилась в магазин, отец заведовал свинофермой – новая должность в его биографии! Духман от него шел ещё тот! И не выветривался… Потом он работал завмагом, председателем рабочего кооператива, заместителем директора совхоза…
В 60-е годы прошлого века село воровало всё, что можно было унести? Ведь скот забрали, огороды урезали, налоги повысили, зарплаты стали более чем скромными, после реформы купюры значительно уменьшились в размерах и поначалу доверия не вызывали.
В один неудачный день дом обокрали. Отец вызвал участкового (Как он его нашёл? Это был один из «неуловимых мстителей») - тот приехал с опером. Батяня выставил литр водки, менты с удовольствием принялись за угощение. Во время застолья отец похвастался финкой явно зековского производства: фигурное лезвие, наборная ручка… менты похвалили качество «пера», но завладеть им не пытались, хотя формальный повод был.
Воров, конечно, не нашли. Видимо, они залётные были. Но кто же их навёл? И вещи, мать вычислила, унесли в простыне. Как они шли с узлом? Никто не видел? Коренные хохлы не любили приезжих «переселенцев». И народец они скрытный. Как бы чего не вышло…
Жила семья теперь бедновато. Но в селе воровали все и всё, что можно утащить безнаказанно. Егор однажды забрался в кукурузу , наломал початков с десяток и наткнулся на главного агронома совхоза Сокуренко. Тому ничего не стоило прихватить малолетку и привести его к родителям. Мать с начальником скандалила, наорала на него, рыдала. Егор видел, что гнев и слёзы её показушные и фальшивые, и ему стало противно.
Агроном воровал машинами, и тащил всё, что хотел.
Старший брат Леонид согрешил двустишием:
Сокуренко, агроном,
Скряга он и скопидом.
С подачи мамаши отец однажды отхлестал пацана ремнём: он зазвал своего одноклассника на чердак, а там были ворованные овощи, пшеница и кукуруза. Отец отхлестал его ремнём. Было не так больно, как стыдно и обидно. К матери он перестал испытывать родственные чувства – осталась ненависть к её предательству, и это чувство осталось до конца её дней.
Свадьба в деревне – всеобщий праздник: приглашать сельчан на свадьбу не было принято. Сообщают об этом событии только родственникам, живущим далеко. Деньги молодоженам дарят редко, основные подарки – вещи, нужные в хозяйстве.
Егор случайно забрёл во двор, где как раз была свадьба в разгаре – просто на всю улицу гремела музыка. Его поймал за подол рубахи подпитой дядька, усадил за стол и налил стопку самогона. Знаете, что такое стопка? Это гранёный полустаканчик, вмещающий 100 граммов «огненной воды». Пацан хапнул 2 полстаканчика и не помнил, как добрёл до дома, лёг на раскладушку во дворе – благо, было лето. Плохо, что было жарко, его несколько раз выворачивало – казалось, что вылезут кишки и лопнет вся утроба. Наконец, он уснул тяжелым хмельным сном.
Потом болела голова, живот, весь организм взбунтовался, был в полнейшем расстройстве. Что придумал отец? Купил бутылку вина, распивал его с малолетним сыном, в процессе распития читал ему лекцию о вреде пьянства, говорил:
- Всё от человека зависит. Я на лесоповале 5 – 6 стаканов водки выпивал. Правда, зимой, в мороз – не брала она меня почти. Мужики уважали.
А мужики были, чуть ли не все – бывшие зеки да от закона бежавшие лихие люди.
Как говорил Егоркин однокурсник Женька Пудовский через 15 лет:
- Я тоже раз в детстве напился, с тех пор не пью, а систематически похмеляюсь…
Ярких впечатлений из детства не осталось – так, серые и однообразные будни: работа в поле, в огороде, пастушья рутина: целый день на лошади верхом (в 13 лет!) по жаре в погоне за отбившимися от стада тёлками, убегавшими в кукурузу, купание в бывшем песчаном карьере, заполненном чистейшими грунтовыми водами, был он в 6 километрах от села – благо, у кого велосипед был! Многие ходили пешком, на весь день, с куском хлеба. Еда была в полях: овощи разные, можно было ушицу сварить из пойманной рыбёшки.
А ещё скучные уроки в сельской семилетке…
А ещё учёба в 9 – 10 классах, городские друзья, большой спортзал, первые девушки…
Но об этом Егор не распостранялся.