Яблоко

Трагический рассказ(8+) о предчувствии Первой любви, которой не суждено было случиться.
* * * * *

Начало сентября. Наконец-то дети разошлись по классам и уже не станут неожиданно выскакивать на просёлочные дороги, из-за кустов – прямо под колёса!
Дачи опустели, несмотря на ещё тёплые солнечные дни и буйство Флоры в садах и огородах. Невостребованные внуками, плоды жаркого лета вынесены бабулями к шоссе, в надежде продать за небольшую плату, что будет потрачена на новогодние подарки перекочевавшим в городские квартиры сорванцам.
Притормаживаю у стайки улыбчивых торговок, утопающих в букетах осенних цветов, и выбираю самые длинные, почти в метр, стрелы гладиолусов с огромными колоколами цветов у основания и лишь зарождающимися бутонами на концах. К розовым подбираю пару бордовых, а на контраст – зеленовато-белые. Не удержалась и купила пышный букет жёлтых, словно золото осени, хризантем с тёмными хрусткими листьями. Все цветы срезаны лишь пару часов назад, в холодном утреннем тумане, что оставил на цветах и листьях свои слезинки о несбывшемся…

Довольная цветочница протянула мне яблоко, как подарок, и я взяла его:
– Наверняка оно – волшебное!..
– Но без яда, – подыграла мне старушка, и впрямь чем-то похожая на волшебницу.
Я улыбаюсь, то ли дарительнице, то ли напоминанию о детстве, то ли просто солнечному свежему утру, и, хрумко с удовольствием, кусаю!.. Сплющенное, словно репка, жёлтое, словно мёд, с розовыми и бордовыми «меридианами» по тонкой и лоснящейся, как шёлк, кожице, крупное яблоко оказалось и на вкус подобно мёду – приторно сладкое с лёгкой горчинкой. Сок свежестью наполнил рот и пузырится на надкусье, оголившем шоколадные зёрнышки…
Визг!!! Визг тормозов – за спиной! От неожиданности, я прижимаю к себе охапку цветов, слыша хруст ломающихся стеблей!.. По асфальту катится надкушенное яблоко…
*  *  *  *  *

После окончания начальной школы, меня перевели в другую, школу-десятилетку, что была совсем близко от дома, если через забор!..
Высокое белёного кирпича здание в два этажа «покоем», буквой «П», охватывало утоптанный множеством детских ног школьный двор со спортивной площадкой. С четвёртой стороны двор, от жилых домов соседней улицы, отделялся дощатым забором, в котором то тут, то там выламывались неизвестно кем две-три доски так, чтобы ребёнок мог протиснуться, а взрослый – уже нет. Если вечером лаз заколачивался школьным трудовиком, то утром дыра появлялась на новом месте. Может быть потому, что в доме за забором жили задиристые близнецы, сыновья школьного дворника…
Мне было бы, как большей части учеников, удобнее лазать через дыру, но я ходила кругом, по Советской улице. Слово «Гимназия»,  над главным входом, бледно проступающее кусочками смальты сквозь толстый слой побелки, не замечаемое многими – меня обязывало! По словам бабушки, здание гимназии было построено её дедом, вернее на его деньги, для детей когда-то большой дружной семьи и их друзей. Вот эта легенда, или быль, заставляла меня «вести себя достойно!» и держать нос выше, чем следовало, никому не сообщая о причине своего зазнайства. Из-за этого зазнайства, вероятно, у меня не сложилось дружеских отношений с одноклассниками, но я этого достаточно долго не понимала; а из-за отчуждённости со стороны сверстников, мне и школа не нравилась.

Полупустые, от недостатка мебели, классные комнаты с высоченными потолками, казались обувными коробками с мурашами-школярами на дне. На мраморной лестнице, с медными «шишечками» на перилах, ступени были стёрты многими поколениями этих школяров – того и гляди поскользнёшься и скатишься, переломав руки-ноги. Залитые слепящим солнцем широкие коридоры, словно приглашали к игре в «пятнашки», запрещаемой визгливыми «дежурными» и, всё же, не затихающей от звонка до звонка на следующий урок. И вваливались потные всклокоченные игроки в класс без малейшего желания и физической возможность сидеть смирно, сорок пять минут нетерпеливо ёрзали на партах и вырывались из надоевшего класса раньше учителя, в восторге сбивая с ног всех, не успевших прижаться к стене! Но больше всего мне не нравилась раздевалка в полуподвале, в  контраст роскошному актовому залу, над нею. Почему-то всегда мокрый кафельный пол полутёмного помещения источал острый запах кошек, которых никто никогда не видел; а мерцающие тусклым золотом медные крючки, на дубовых стойках, были столь высоко, что приходилось прыгать, пытаясь сдёрнуть с них одежду, и регулярно обрывать вешалку у воротника, что чрезвычайно сердило маму...

И торопилась я, после занятий, на высокое беломраморное крыльцо «гимназии» прочь от вони и гвала школы, но не торопилась домой, с вновь оборванной вешалкой на куртке. Подолгу стояла на верхней широкой ступени, с удовольствием вдыхая запах улицы, как аромат свободы! По тротуару, подо мной, спешили или прогуливались прохожие. Наблюдая за ними, я старалась представить, чем они были заняты до того, как появились из-за угла школы, и угадать куда пойдут, направо или налево, перейдя улицу по зебре, что как раз напротив школьного крыльца.
По проезжей части шуршали шины, проносящихся мимо машин и автобусов, притормаживающих у остановки «Школа». Сквозь зелёно-жёлтую крону старой липы просвечивал светофор, вернее – чётко был виден лишь красный фонарь, а жёлтый и зелёный сливались с пёстрой листвой. Противоположную сторону улицы, из-за близорукости, я уже видела плохо: лишь движущиеся размытые силуэты пешеходов и неподвижные силуэты домов. Эта разница, чёткость картинки под ногами и размытость в дали, завораживала! Нравилось наблюдать как человек, пересекающий улицу в мою сторону, словно проступает из небытия, и напротив, удаляясь, растворяется в пространстве и становился бестелесной «тенью»…

Вероятно, подолгу неподвижно стоящая у тяжёлой входной двери, я казалась странной! Мимо меня «слетали» и «скатывались по ступеням» осчастливленные свободой школяры, разбегаясь в разные стороны моей подслеповатости. Кто-то притормаживал рядом, заговаривал о чём-то, но, не получив ответа, не задерживался надолго, не мешая моим фантазиям... Но однажды!..
*  *  *  *  *

... Прохладно и сыро, несмотря на солнечную яркость. Мокрый асфальт усеян жёлтыми и пунцовыми листьями, тонкие ветви рябин клонятся к влажной земле под тяжестью алых гроздьев, трава от холодных туманов пожухла и полегла в трещинах асфальта и возле потемневших от сырости стен домов, городские клумбы благоухают увяданием поздних цветов... А посеревший мрамор школьного крыльца усеян прилипшими золотыми сердечками липовых листов, которых не в состоянии отодрать даже лысая метла дворника! На них боязно ступать – не на «золото», а на «сердечки» – словно умирают под ногами чья-то жизнь и любовь…

Тяжёлая дверь школы то и дело хлопает, и из неё выскакивают, поодиночке и стайками, счастливые свободой и не обременённые лирической фантазией школяры. Кто-то останавливается на верхней широкой ступени в ожидании друга или подруги , но никто не задерживается на крыльце так долго, как я. А потому мне никак не удавалось заметить — кто же кладёт в мой капюшон, как в сумку кенгуру, «мусор»! Вероятно, это происходило в то время, когда я в задумчивости любовалась размытым пейзажем противоположной стороны улица, не замечая что творится рядом.
Капюшон лёгкой куртки, как нельзя кстати по утрам, не позволял замёрзнуть ушам под парой пышных бантов, стягивающих локоны, но после занятий становился в тягость. Я не накидывала его на голову и приносила в нём домой: то золотистый лист клёна, растущего в школьном дворе, то гроздь рябины, свисающей через забор спортивной площадки, то увядший цветок, явно сорванный в одном из горшков, украшавших подоконники каждого класса, а однажды – конфету! Были эти «подарки» не каждый день, и я замечала их лишь когда дома снимала куртку. А когда из капюшона выпал клочок «в клеточку», уголок листа из школьной тетрадки, мама заставила меня задуматься.

На небрежно оторванном клочке бумаги простым карандашом были нарисованы два человечка: один с весёлой улыбкой, а второй – с парой бантов на голове и улыбкой «наоборот». А главное – человечки держались за руки… Мама, повертев рисунок в руках, сказала: «Похоже на объяснение в любви, жаль, что нет подписи».
Ах, как мне стало стыдливо-неловко… и любопытно! Захотелось проследить и непременно узнать, кто мой таинственный даритель! Но… резко похолодало, и куртку с капюшоном мне сменили на пальто, шарф и шляпку, над которой потешались одноклассницы – ни у кого в школе шляпок не было. И «подарки» прекратились! Может быть потому, что их стало некуда класть, а может быть из-за насмешек… Я по-прежнему, и даже дольше обычного, стояла после уроков на продуваемом сырым ветром крыльце, кося глаза и стараясь заметить заинтересованность в лицах пробегающих или останавливающихся рядом со мною сверстников. Радуясь возможному другу и страшась, что это может быть девочка! Ведь по рисунку понять, мальчик или девочка держит меня за руку, было невозможно! Да и я ли нарисована?.. Зачем мама сказала такое волнующее взрослое слово «любовь», которое отравило моё детское сердечко, заставив его тревожно биться и неожиданно замирать при виде каждого вставшего рядом мальчика!..

Миновали холодные дождливые дни ранней осени, и вновь выглянуло солнце – наступило «бабье лето», со свежими утренниками и тёплыми днями, плывущими по ветру паутинками и золотыми монетками листвы на влажном чёрном асфальте. Деревья оголились, и светофор у школы стал чётко виден, все три фонаря...
Я вновь надела вдруг полюбившуюся курточку с капюшоном, в надежде… Но тщетно! То меня забалтывали теснившиеся рядом одноклассницы-подруги, наконец-то появившиеся у меня, то кто-то, словно нарочно, но скорее всего нечаянно, подталкивал мня вниз со ступеней! Почти две недели я бесполезно озиралась по сторонам, а придя домой встряхивала курткой и проверяла не только капюшон, но даже карманы...
А в «тот» злополучный день с самого утра небо заволокло низкими свинцовыми тучами, казалось что они цепляют своим сизым подбрюшием верхушки старых лип на Советской улице. В куртке оказалось холодно, и мне захотелось вернуться, чтобы переодеться в пальто… Если бы я это сделала!.. Но, побоявшись опоздать на урок, я, вприпрыжку и размахивая своим рыжим портфелем чтобы согреться, прибежала в школу до начала занудного дождика, который закрапал уже во время первого урока, а к концу занятий набрался сил и укрыл всю округу полупрозрачной кисеёй, сотканной из почти невидимых нитей…

Под козырьком с мокрым чугунным кружевом, над верхней ступенью лестницы, я дёргала заевший зонтик, который никак не хотел раскрываться. И вдруг… почувствовала тяжесть в капюшоне. Раздражённо передёрнула плечами, но тяжесть не пропала, хотя и была невелика. Сунув так и не раскрывшийся зонтик подмышку, второй рукой неловко попыталась достать то, что оттягивало капюшон… И достала, лишь подняв обе руки и уронив зонтик, яблоко! Жёлтое и сплющенное, словно репка, с розовыми и бордовыми полосками. Удивлённо посмотрела на него и наклонилась за упавшим зонтом… Моего портфеля, что должен стоять возле ног, не было!.. Я растерялась, с яблоком в одной руке и зонтом в другой… А какой-то мальчишка уже бежал с моим рыжим портфелем под жёлтый огонёк светофора! Или это не мой портфель! А где же мой?.. Да нет же, конечно он утащил – мой! Его-то ранец подпрыгивает на его спине! Пока я в недоумении, не двигаясь с места, хлопала глазами, воришка перебежал улицу и остановился на той стороне. Помахал мне рукой, открыл свой чёрный зонт и зашагал вниз по улице.

Вдруг, дождь забарабанил крупными каплями, и по лужам поплыли пузыри, отражая красный сигнал светофора… Мой зонт, как ни странно, легко раскрылся! С ним в одной руке и яблоком – в другой, я, не переходя дорогу, заспешила параллельным курсом с «вором»... Кто он? Знаю его? Он из моего класса? Я тщетно старалась рассмотреть мальчишку… То ли моя близорукость, то ли зыбкая пелена дождя – не позволяли это сделать! Так мы и шли: он – помахивая моим нарядным портфелем, я – кусая вкусное яблоко. И шли мы, не разбирая дороги, по лужам и ручьям от проливного дождя, поглядывая из-под зонтов друг на друга...
Я не носила очки, потому что мама считала, что они нужны лишь тем, кто натыкается на проезжающие мимо машины; а бабушка говорила, что мы видим не глазами, а мозгом и лишь то, что хотим видеть, а раз не видим, значит нам это и не нужно. Но мне сейчас так хотелось видеть! Вспомнились, сказанные мамой слова «объяснение в любви»… И радость встречи, гордость своей избранностью, предвкушение чего-то необычного, и страх ошибки – кружили голову! Впервые я испытывала такое сложное, непонятное, горько-сладкое чувство; или это всего лишь вкус сочного яблока – приторно-сладкий с лёгкой горчинкой…

А вдруг мальчик лишь глупо шутит надо мной! И мама – может быть не права. Может и подарки в капюшон клал не он... Странные мурашки волной пробежали от затылка, по спине, до самых, промокших в лёгких туфлях, пяток. Захотелось идти вот так долго-долго, так и не узнав, кто этот таинственный незнакомец; насладиться неведомым доселе зыбким предчувствием счастья, которое может и не сбыться! Но… следующий перекрёсток был совсем рядом – я успела схрумкать яблоко лишь наполовину, оголив шоколадные косточки, и остановилась под светофором. Горел красный. А вот и жёлтый! Ещё чуть – я перейду дорогу и узнаю, зачем он утащил мой портфель…
Но мальчишка побежал! На жёлтый, прикрываясь зонтом от косого дождя… Я не успела даже двинуться. Визг!!! Тормозов! Мой портфель – под колёсами юзом скользящей машины… Надкушенное яблоко катится в лужу, в грязь…

Меня привели в чувство в аптеке, что возле перекрёстка. Напоили каким-то вонючим лекарством и не выпустили на улицу, пока за мной не пришла мама, вызванная с работы по телефону. Она своим шарфом завязала мне глаза и, словно слепую, мимо злополучного перекрёстка повела за руку домой... Я так и не увидела того мальчика.
То ли из-за промокших ног, то ли из-за потрясения, я заболела, а когда поправилась, было уже совсем холодно. Листва не только облетела полностью, но уже была собрана в большие и маленькие кучи, пахнущие тленом. По утрам на лужах хрустел первый ледок, и колени под короткой юбкой мёрзли. Ходить в школу я стала в тёплом пальто и через дыру в заборе, что отгораживал школьную спортивную площадку от жилых домов. Этот путь был короче.
*  *  *  *  * 

– Вы ж чуть даму не сбили! – хором запричитали на обочине торговки.
– Пордоньте, – нелепо извинился грузный мужчина, появившийся из-за капота пыльного джипа, – Позвольте вам подарить букет… Или, может быть, ведро яблок?..
Но я, с охапкой переломанных цветов, уже шла к своей машине. Бросила искалеченный букет на соседнее сидение и замерла, с обмякшими руками на руле... Как же я смогла забыть, даже не преддверие, а лишь лёгкий намёк на чувство?.. Забыть ту тень, что бежала мне навстречу, как несбывшаяся детская любовь!