ЧАСТЬ 3. В МОНАСТЫРЕ
ГЛАВА 4
Каждому – своё
Приходской священник шёл по чистым асфальтированным дорожкам монастырской территории. Цветочная пестрота вокруг расцвечивала душу светлыми красками. Среди разных цветов он узнал только космею и бархатцы, которые выращивала в цветнике перед домом его матушка. Обрадовался растениям, будто хорошим знакомым, встреченным далеко от дома. Отец Иоанн чувствовал себя обновлённым человеком. Ему хотелось подойти к каждой клумбе, словно он снова учился ощущать земные ароматы.
Растроганный паломник присел на скамейку. Вокруг тишина. Воздух чистый, не загазованный. Иерей вздохнул легко: «Вот здесь настоящая жизнь. Забыли мы в миру, какая она, праведная жизнь. Загрязняем землю, на которой живём, воздух, которым дышим. Если и не грубим, то норовим подыграть друг другу. Не живём настоящей жизнью, времени не находим. Мы только во время молитвы – настоящие».
Рядом послышалось протяжное мяуканье. На кошачий звук отец Иоанн повернул голову. У скамейки сидели две кошки. Одна – белая, с большими рыжими пятнами по бокам, а другая – совершенно рыжая, не считая еле заметных двух серых тонких полосок на спине. Кошки не были похожи на бездомных грязных бродяг: шерсть их лоснилась.
- Откуда вы взялись? Не видел вас вчера, – певучим голосом обратился иерей к кошкам.
Кошки как будто ждали, когда на них обратит внимание человек, начали тереться о его ноги, громко мурлыча. Они не боялись человека: не отскочили в сторону, не спрятались, как делают бесприютные, побитые злыми людьми животные.
- У меня ничего с собой нет, – приходской батюшка нагнулся и погладил сначала одну, потом другую кошку. – За вами кто-то ухаживает здесь, кошечки? Вы такие опрятные. Красавицы, – разговаривал с маленькими существами отец Иоанн. – Вы добрые. Рядом с добрыми людьми живёте.
И представил маленькую Софьюшку. Это она со своей Муськой так общается: гладит и приговаривает: «Добрая, хорошая моя кошечка». «Как щедро одарил Господь детдомовскую девочку любовью! Другие дети злятся на взрослых, вредничают, по-детски пытаясь мстить за вынужденную разлуку с семьёй, – размышлял священник. – И как не дрогнула рука подписать отказную в роддоме у той женщины, которая родила белобрысого ангелочка?! Искренняя, милая девочка. Только бы с возрастом не растеряла она своей добросердечности. Господь послал ей на пути мою матушку. – Вспомнил иерей о мольбе Натальи взять из приюта ещё одного ребёнка на воспитание: – Если хочет Натальюшка, то возьмём ещё одну девочку из детдома. И будет два мальчика и две девочки. Вот и не зря у нас большой дом построен. Для детей, – принял решение отец Иоанн. – Для наших детей. Для родных и при… Нет, не приёмные они, а тоже родные. Строг я был с детьми, а ведь любовью спасаемся. Ради чего живёт человек? Ради материальных приобретений? Ради себя? Нет, ради Любви. И детей должен научить любить. Чтобы не прерывалась защита от зла».
Перед вечерней службой отец Иоанн волновался: после обеда достал Евангелие из сумки и долго читал. В келье было прохладно, и священник не заметил, как продрог.
Богослужение в Казанском храме, куда направили на послушание иерея-паломника, начиналось в пять часов вечера. Отец Иоанн заранее вышел из корпуса трудников и направился к храму. Нет дуновения ветерка. Воздух застыл без движения. Ещё палил зной, так что священник быстро согрелся. Призывно прозвучал первый дрожащий удар благовеста*. За ним после паузы ударил второй. Третий тоже не спешил, словно прислушивался к первым двум плывущим по воздуху звукам, созывающим обитателей монастыря на молитву.
Отец Иоанн перекрестился. Благовестник* словно напоминал каждому, что, кроме маленького материального мирка, есть огромный мир, свободный от уз материи.
В храме молящиеся сгрудились двумя небольшими кучками: мужчины – с правой стороны, женщины – с левой. К назначенному времени собрались все монахи и приходские священники, которые несли послушание в братском хоре. Среди братии монастыря отцу Иоанну стало спокойнее, тревога растворилась в благостной атмосфере храма. Всеми пятью чувствами иерей ощущал присутствие Святого Духа.
Наконец, братский хор расположился на клиросе. В храме на несколько минут наступила полная тишина. Пришедшие на молитву ждали. Грянул голос монаха. За ним хор смиренно затянул роспев. Звуки то поднимались, кружась под куполом, то опускались. В груди отца Иоанна сердце сжалось от блаженства. Почудилось священнику, будто его душа, наслаждаясь неземными звуками ангельского пения, выпорхнула, и полилась из неё чарующая мелодия Божественной любви.
Отец Иоанн вышел из храма в приподнятом настроении. Люди, храмы на фоне заходящего солнца, цветы, даже комары – всё представлялось ему необыкновенным. Наручные часы показывали около десяти. Роса маленькими капельками собралась на ветвях невысоких кустарников, ядрёной траве, ароматных цветах, отсвечивая тысячами мельчайших стёклышек под лучами засыпающего солнца. Чувствовалась вечерняя прохлада, словно зной спалил сам себя. Дышать стало легче. Не хотелось уходить в одинокую келью, и священник остановился рядом с Казанским храмом. Паломники, мужчины отдельно от женщин, тоже не спешили расходиться: по два-три человека стояли неподалёку и тихо разговаривали. Монахи не задержались возле храма: заторопились в свои кельи сразу после службы.
Недолго беседовали и паломники: минут через двадцать потянулись вереницей к временному пристанищу. Отец Иоанн, очарованный видом монастыря, постепенно погружающегося в вечерний сумрак, медленным шагом двинулся к корпусу трудников.
Не успел иерей зайти в келью, как за дверью послышалась молитва. Священник закончил чужую молитву словом «аминь». Ссутулившись, вошёл Димитрий и остановился у порога, не проходя дальше. Увидев трудника с неестественно красным лицом, отец Иоанн ахнул:
- Обгорел-то как!
- Загорел, – вяло улыбнулся Димитрий. Глаза его, всегда блестящие, потускнели. Мускулистые руки беспомощно свисали вдоль уставшего тела. Кисти рук – в царапинах.
- Устал, вижу, – с сочувствием сказал гость Димитрия.
- Немного устал, – тихо проговорил утомившийся трудник. – А вы как?
- Что – я? – начал иерей и осёкся: зачем искушать жалостью молодого обитателя монастыря? И, поклонившись, ответил на вопрос: – Справился с послушанием. Душа пела – не я.
- Хорошо, – почти прошептал трудник. – Зашёл узнать, как вы тут.
- Мне-то неплохо. Тебе на солнце труднее, – беспокойно вздохнул иерей.
- Да, на солнце… – задумчиво проговорил Димитрий. – Рад, отче, что у вас всё хорошо. Пойду я… вечерние молитвы почитать, покаянный канон… и спать.
- Иди, Димитрий, отдыхай. А я завтра утром, даст Бог, переселюсь в гостиницу, и у тебя снова будет угол с отдельной кроватью.
Димитрий отрешённо моргнул. Подойдя к двери, остановился:
- Если захотите просьбу передать, приходите завтра после ужина к Казанскому храму. Не будет меня, к любому труднику подойдите и передайте, что хотели сказать, – и вышел из кельи.
В среду, ближе к обеду, гостиничный предложил отцу Иоанну переселиться в священническую гостиницу: в двухместном номере освободилась одна кровать. Гостиничный провёл иерея по коридору до самого номера, толкнул рукой дверь, и они вдвоём вошли в небольшую, но уютную комнату с большим окном. Вдоль обеих стен, возле окна, стояли современные кровати. Одну из них застилала постельным бельём женщина в широкой блузке с длинным рукавом и серой юбке, закрывающей ноги до щиколоток. С узкой, низкой тумбочки свисали края высокой стопки белоснежного глаженого постельного белья.
Женщина обернулась, скромно посмотрела на мужчин и тут же опустила большие голубые глаза. Из-под простенького ситцевого платка выглядывала аккуратная чёлка светлых блестящих волос.
- Простите, я не закончила. – Женщина склонила голову и сделала небольшое приседание.
- Подождём, пока заменят бельё, – спокойно сказал гостиничный. Мужчины вышли из комнаты, прикрыв за собой дверь. – Паломница, – тихо сообщил гостиничный. – Наверно, в нескольких номерах меняет постель, не успевает послушание выполнить. Простите ей задержку, отче.
- Конечно, конечно, – согласился священник.
- Спаси вас Бог, – поклонился гостиничный. – Не все понимают, что в монастыре очень много работы, а рук не хватает. – И совсем тихо произнёс: – Эта сестра из столицы. Бизнесом занимается. Второй раз у нас.
- Простите, братья, – поклонилась мужчинам вышедшая из номера паломница. Двумя руками она старалась удержать тяжёлую стопку постельного белья. Не поднимая головы, быстро подошла к двери другого номера и стала громко читать молитву…
Отец Иоанн расположился в номере. Достал из сумки Евангелие, молитвослов, иконку Спасителя и положил на свободную тумбочку. Больше ничего не уместится. Положил внутрь тумбочки предметы личной гигиены, все остальные вещи оставил в дорожной сумке. Осмотрелся, куда бы поместить баул. На другой тумбочке красовался изящный светильник с цветным абажуром, предназначенный для освещения прикроватной территории, рядом с ним лежала большая книга в твёрдой тёмно-красной обложке. Отец Иоанн подошёл к двустворчатому шкафу, приоткрыл одну дверцу. В шкафу висели два подрясника: чёрный и коричневый, под ними спряталась большая сумка. Три не занятые одеждой вешалки приглашали иерея цивилизованно повесить одежду в шкафу. Евтеев уже подошёл к своему баулу, нагнулся, расстегнул замок… «Нет, – остановил себя священник, – пока подожду». И задвинул сумку под кровать. Присел на цветастое покрывало, взял в руки молитвослов…
Не успел отец Иоанн до конца прочесть молитву, как вошёл молодой батюшка. Познакомились. Сосед Евтеева представился иереем – отцом Владимиром. С первого взгляда вполне приятный человек. Он сел на кровать и сразу заговорил с отцом Иоанном.
- Как вам Оптина пустынь? – спросил негромко и тут же продолжил, будто и не собирался выслушивать мнение соседа по номеру: – У меня сильные впечатления. Восстановленные храмы эффектны. Поразительны масштабы работ, – вещал он без запинки официальным языком. – Воссозданы старинные фрески. Я поражён! Какие мастера! Какие таланты среди монахов Оптиной пустыни! Несколько лет назад я был на международном симпозиуме в Санкт-Петербурге и посетил мастер-класс по стенописи. Греческий иконописец, профессор Георгиос Кордис, был очень обеспокоен копированием, так как это несвойственно православному искусству, – оживлённо жестикулировал увлечённый рассказом батюшка. – Ведь что важно в православном искусстве? Изобразительным языком донести особенность личности святого, его деяний. Другими словами, иконописец должен быть живописцем, а не рисовальщиком. Вы видели уже, как созданы здесь лики, каковы цветовые отношения? – высоко поднял голову отец Владимир. И снова, не ожидая ответа, заговорил: – Тонкая и умная стилизация, с большим уважением к традиции. Изысканный колорит!
- Вы, отче, наверное, из интеллигентной семьи? – спросил Евтеев.
- Что? – поправил оправу очков молодой священник. И вдруг совсем по-детски, невинно, улыбнулся: – Неужели так заметно?
- Очень.
Отец Владимир закусил нижнюю губу, занервничал:
- Я говорю слишком высокопарно, да? – пробились капризные детские нотки в мягком фальцете. И, не дожидаясь ответа собеседника, заговорил плачущим голосом, как будто ребёнок сам с собой: – Снова то же самое. Как ни стараюсь избегать высокопарности, не получается.
Присмотревшись к знатоку православного искусства, отец Иоанн смутился. Холёность и некоторая вычурность молодого батюшки выбивались из привычного представления о православном священнике: очки в модной оправе, стрижка с выбритыми висками и затылком, импортные часы (видимо, дорогие!), выглядывающие из-под рукава подрясника при энергичной жестикуляции во время разговора, тонкие, почти девичьи пальцы, щёгольская выправка. Сними с такого батюшки подрясник и одень в мирское платье – не священник окажется перед тобой, а министерский чиновник из рядов «золотой молодёжи».
- Какое послушание вы несёте в монастыре? – спросил отец Иоанн растерявшегося иерея.
- У меня нет послушания. А у вас есть? – оживился молодой пастырь.
- Значит, вы сами от себя, без благословения архиерея? – отец Иоанн с удивлением посмотрел на соседа по гостиничному номеру.
- С благословением.
- Без послушания?
- Разве послушание обязательно?
- Значит, платите за номер, за питание? – спросил Евтеев, не обращая внимания на вопрос иерея.
- Плачу.
- Вы сами не захотели нести послушание? – допытывался старший по возрасту пастырь.
- Понимаете, отец Иоанн, – заносчиво начал молодой иерей, – я не умею выполнять тяжёлую работу. Я же не монах…
За окном прозвучал благовест.
- Разве только монахи работают? – перебил надменного пастыря отец Иоанн. – А в миру? Везде людям нужно работать, чтобы обеспечить себя хотя бы краюшкой хлеба.
- Но мне не нужно обеспечивать себя и матушку. Я из обеспеченной семьи. У меня всего достаточно, поэтому краюшка хлеба меня не привлекает.
«Да вы, молодой человек, – прикинул в уме отец Иоанн, – не то, чтобы хребет гнуть, даже не работали нигде по-настоящему. Только говорить красиво умеете». А вслух спросил:
- Почему же вы тогда стали священником? По велению моды?
- Нет, – высокомерно сказал новый знакомый, – хотел проверить себя: могу ли я вести за собой людей? Сколько «весит» моё слово? Среди простых людей мне одновременно и легко, и тяжело. Они порой такие забавные, – хихикнул молодой батюшка, – всему верят, что бы я ни сказал. Не спорят, не доказывают обратное, как в той среде, в которой я вырос.
- А в чём же тогда, – отец Иоанн, недовольно кряхтя, встал с кровати, – сложности с простыми людьми? – и отодвинулся к платяному шкафу.
- Слишком простые.
- Я не понял.
- Малообразованные и невоспитанные. Другими словами, современные дикари.
- Вот и старайтесь нести просвещение в народ.
- Бесполезно. Пытался много раз. Смотрят на меня, как на необычное явление, – оправдался отец Владимир.
- Может быть, вы что-то не так делаете?
- Может быть, – равнодушно пожал плечами молодой батюшка.
- С простым народом надо быть попроще. Высокопарные речи простые люди, конечно, не воспримут.
- Я стараюсь, стараюсь говорить проще, но у меня не получается, – как подросток, резко выкрикнул неопытный пастырь, подскочил с кровати и смог сделать только два шага до кровати отца Иоанна: не хватило места. – Вы же сами это заметили, – и нервно пригладил худой рукой короткую копну волос на полубритом затылке.
- Старайтесь дальше, обязательно получится. Обязательно, – успокоил взволнованного иерея отец Иоанн.
- Я всё чаще думаю, что это не для меня.
- Что?
- Священство.
- Ну, что же вы так сразу…
- Да не сразу. Уже третий год служу.
- Детки есть у вас? – несмело поинтересовался озадаченный священник.
- Нет. И деток Бог не даёт, – неохотно ответил приунывший собеседник и отвернулся к окну.
- Не отчаивайтесь, отче. Это грех. – Отец Иоанн снова приблизился к молодому иерею. – Мы с матушкой троих детей взяли из детского дома и воспитываем, как родных. Ещё одного хотим взять. Возьмите сироту, – участливо обратился многодетный священник к бездетному пастырю. – Вот увидите, Господь вас наградит детками за сиротку.
- Я слышал об этом, но не знаю, насколько это верно, – тихо произнёс отец Владимир, стоя спиной к священнику с проседью.
- Это верно, верно, – твёрдым голосом сказал отец Иоанн. – А с детками простота в мыслях и речах сама собой придёт.
- Неужели? – не оборачиваясь, с сарказмом спросил молодой скептик.
- Да, – кивнул священник, уверенный в своей правоте. «Вот в чём причина ваших странностей, молодой человек: бездетность», – догадался счастливый многодетный отец.
- Чужие дети … Не знаю… Моя Екатерина вряд ли на это пойдёт, – говорил отец Владимир, растягивая слова и нервно потирая шею.
- Запомните, отче: чужих детей не бывает. Вы сначала предложите матушке, она ведь женщина – согласится.
Молодой иерей повернулся к отцу Иоанну и язвительно спросил:
- А простота в мыслях откуда вдруг придёт?
- Будете трудиться в поте лица для своих деток, будете уставать – вот и простота появится. Да к вам хоть завтра простота может прийти – только попросите послушание, – по-доброму засмеялся умудрённый жизнью священник. – Посидите да подумайте сегодня, а в пятницу – на послушание.
- Я подумаю, – уже тихим голосом ответил молодой батюшка и покорно присел на кровать.
На следующий день, в четверг, в монастыре отмечали престольный праздник – Рождество честного славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. В любой двунадесятый или престольный праздник все послушания для паломников отменялись. Монастырские обитатели – трудники, послушники и монахи – освобождались от многих послушаний, но не ото всех: необходимые послушания в братском хоре, иконной лавке, трапезной и коровнике всё же исполняли. В праздничный день трудники, радуясь возможности от всей души помолиться, устремились в Иоанно-Предтеченский скит.
Только четыре раза в году скит открывает двери для странников: можно посетить богослужения по особому скитскому уставу.
Отец Иоанн посоветовал новому знакомому усердно помолиться в скиту, ведь родители «большего из пророков» тоже были бездетны, молили Бога о даровании чада, и Всевышний услышал их.
Рано утром двое мужчин, сутуловатый поп и франт в подряснике, один – поспешной походкой, другой – горделивой, направились в скит. Подходя к воротам уединённой обители монахов, священники увидели толпящихся людей. Истинно верующие люди – паломники и обитатели монастыря – небольшими группками стояли вдоль ворот и тихо разговаривали между собой. Паломников нетрудно было узнать по строгой одежде. Интересующиеся религией и случайные люди, впервые попавшие в монастырь, в основном туристы, были нарядно одеты. Некоторые женщины, скрывшие под широкими фартуками брюки или очень короткие юбки и покрытые одинаковыми белыми платками, выданными на центральной вахте строгим дежурным, смеялись друг над другом:
- Ты похожа на рыночную торговку мясом.
- На себя посмотри. Настоящее чучело!
Два священника отошли подальше от крикливой толпы.
Другие женщины из толпы туристов громко возмущались:
- Было бы смешно, если бы бесплатно всё дали.
- Разодели нас, как дурочек, за наши деньги. Сто пятьдесят рублей за что я отдала?
- В монастырь в брюках женщинам нельзя, – послышался тихий мужской голос.
С упрёками женщины набросились на мужчину, посмевшего напомнить им об одежде при посещении монастыря:
- Кому в голову пришла бредовая идея заезжать в монастырь?
- Да, ехали бы себе в Москву. Зачем такой крюк сделали?
- Дежурный сказал, что в скитский храм нас всё равно не пустят. И ради чего мы приехали сюда? Чтобы потолкаться тут клоунессами?
- Чтобы посмотреть известный монастырь, посетить келью старца, – невозмутимо сказал тот же мужской голос. – Нам ещё повезло: праздник сегодня в скиту. В обычные дни никого не пускают.
Туристки хмыкнули:
- Да тут и смотреть особо не на что.
- Только издали Оптина пустынь хорошо смотрится, а внутри… Везде ограда, а за оградой – могилы.
- Смотря за чем сюда ехать, – сказал мужской голос.
- А ни за чем не нужно сюда ехать, – отрезала одна женщина. – Это ты у нас любитель монастырей. Вот и езди один, нечего группу возить.
«Приехали в монастырь, а о Боге и душе не задумались, – вздохнул отец Иоанн. – Вот она, дань моде, хотя мода и вера никогда рядом не стояли. В монастыре, как и в церкви, нужно быть только по велению души. Когда жить без Бога не можешь, когда задыхаешься в смраде собственной душевной нечистоты, как в газовой камере».
Вначале туристы озирались на паломниц в длинных юбках, пристально вглядывались в трудников и послушников, хихикали над священником «с тусовки», а затем громко обсуждали бытовые проблемы.
* Благовест – церковный звон, извещающий о начале богослужения.
*Благовестник – колокол, в который звонарь производит благовест.
Светлана Грачёва
Воскресенск
2016 год