Рассказ
Галина Михайловна Васильева неделю лежала пластом в постели. Ее сразил диагноз, о котором она узнала после поездки на консультацию в Воронеж. Галина Михайловна считала себя человеком с крепким характером. А тут распустила нюни. А кто бы на ее месте устоял, когда тебе говорят, что у тебя рак?
Теперь она горько порадовалась, что за неделю паники она нашла в себе силы, чтобы собраться с духом. Прошлой бессонной ночью она твердо себя убедила: « Надо жить. Хоть, может быть, жить ей осталось всего несколько минут».
Как и каждый раз за всю неделю, утром к ней пришла жена ее родного брата Юрия Настя. Она принесла на день еду и хотела наспех убраться в квартире. Это она перед уходом на работу делала каждое утро недели. Но на этот раз она с большим удивлением увидела, что Галина Михайловна сама хозяйничала в своей квартире. У нее на кухне стоял в заварнике чай, в чайнике, пышущий жаром кипяток. Сама хозяйка подметала в спальне веником постланный на полу палас. Галина Михайловна пыталась работать, хотя ее от слабости кидало из стороны в сторону.
Настя изобразила на лице радость и весело поздоровалась:
– Доброе утро, Галя. Ну, наконец-то вижу тебя в нормальном душевном настрое. Чем бодрее ты будешь душой, тем дольше продлится твой век.
Настя говорила все это и ставила кастрюли на кухонный стол. Укрывала все, что должно подольше хранить тепло в разные хозяйственные тряпки. И тут она впервые за прошедшую неделю услышала слабый хриплый голос Галины Михайловны:
– С паникой, кажется, мне удалось справиться. Буду жить, как раньше жила. А там уж, как получиться.
Она проводила, спешащую на работу Настю, до двери и стала приводить себя в порядок. У Галины Михайловны созрела мысль выйти на улицу и посидеть на скамейке у входа в их подъезд. Пока одевалась, сил идти на улицу во всем не осталось. В голове шумело. В глазах стало темно. Когда присела у гардероба, чтобы поднять упавшее на пол платье, она даже потеряла ориентацию. В этом момент Галина Михайловна не могла сообразить, в каком месте квартиры она находится. Пришлось прилечь на кровать, пока в мыслях ни появилась ясность, и шум в голове не убавился.
Но мысль пойти побыть на свежем воздухе у нее не изменилась. Галина Михайловна встала, соблюдая осторожность, надела шляпу и потихоньку, часто опираясь о стену, пошла по лестнице. Никогда не думала, что этот привычный путь будет таким для нее тяжелым.
Входная дверь, к ее счастью, была открытой. Не надо тратить остаток сил. Галина Михайловна перешла через тротуар и потихоньку уселась на скамейку. В голове снова зашумело. Но она успокоила себя тем, что это от свежего воздуха. Было начало дня конца августа. Солнце уже не пекло, а нежно и ласково грела. Проходившие мимо жильцы дома внимательно к ней присматривались и почтительно здоровались. Галина Михайловна поняла, что все уже знают о ее болезни. Ну, что ж. Придется к этому привыкать.
Галина Михайловна для себя уже решила, что ее будущее кратко, неопределенно и однообразно. Будущего у нее, вероятнее всего, нет. Надо постараться жить воспоминаниями.
*******
В редакции Залесненской районной газеты «За светлое будущее» был переполох. Особенно волновались женщины. Приехал новый заместитель редактора. И, как уже типографские успели отметить – необыкновенной красоты мужчина.
Галина Корсавина всего первый год работала в газете корректором. Для нее эта новость тоже стала сногсшибательной. Она находилась в твердом убеждении, что все вокруг нее должно быть красиво. И все красивые мужчины должны лежать у ее ног. Ее совершенно не смущало, что новый замредактора женат. Что сама она отнюдь не блещет красотой.
Сколько раз Галя, еще, будучи школьницей, всю себя с ног до головы рассматривала в трюмо. И каждый раз сокрушенно приходила к выводу, что, если оценивать себя предельно объективно, она – средней дурноты девчонка. Нос с большой и заметной горбинкой. И эта горбинка ее лицо не красит, а уродует. А фигура? Ступа столбянка, а не фигура. Никакой рельефности ни спереди, ни сзади.
Как еще школьницей поняла Галя, внешними данными многого не добиться. Тогда она выработала для себя стратегию покорения мужского пола их же методами: напористостью, активной лаской, страстными взглядами и страстными словами. И в этом плане в первой своей любовной попытке ей даже удалось преуспеть.
Правда, не все в ее стратегии оказалось тщательно продуманным. Вот и получился провал. Да еще со скандалом на все Залесное. Галя, не, будучи замужем, забеременела. Село – есть село. На такие вещи смотрят строго. Для залесненских женихов Корсавина стала порченой невестой. После аборта еще не известно, будут ли у нее дети.
Следующим утром ровно в восемь часов всех пригласили в кабинет редактора. Редактор Иван Иванович Дербенев стоял за своим столом и рядом с ним был среднего роста, плотного телосложения молодой мужчина с непроницаемым выражением лица.
Редактор был немногословен:
– Товарищи! Рекомендую вам нового заместителя редактора Василия Петровича Торопцева. Прошу любить и жаловать. Василий Петрович имеет немалый журналистский стаж. В остальном ближе познакомитесь с ним в процессе работы. Нам всем пора впрягаться в дело. Прошу всех – по рабочим местам.
Галя, уходя из редакторского кабинета, подумала, что с оценкой красоты нового зама их женщины слишком переусердствовали. Торопцев мужчина статный, спортивно сложенный. Шатен. Лицом – очень привлекательный. Но говорить, что это человек красоты невиданной – большое преувеличение.
Редактор районной газеты был заметным в области журналистом и добрейшей души человеком. Сколько все помнили, он никого не наказывал. Ни на кого голос не повышал, какой бы проступок сотрудник ни совершил. Лицо его было неизменно улыбающимся и приветливым.
Новый его зам предстал перед коллективом с лицом, замкнутым на все замки. И все как-то после его представления попритихли. Мало ли как еще все обернется? Может, тут и до редактора дослужится. Тогда в повседневной жизни газетных работников возобладает строгость.
Исключение составила только Галя Корсавина. В ней вовсю забушевал спортивный азарт. «Этот мужчина будет непременно моим» – подумала она, садясь за чтение газетной полосы.
Галя, сломя голову, не бросилась в атаку. Она пристально присматривалась к своей новой цели. В ней было много странного. Все в коллективе были людьми общительными. Не редакция, а почти родная семья. Василий Петрович разговаривал с товарищами по работе только по делу. Остальное время либо писал материал. Либо копался в энциклопедии. Либо ходил по районным организациям представляться и знакомиться. И еше была одна странность в новом заме. Когда нечего было писать, он глубоко задумывался. Потом доставал из внутреннего кармана пиджака миниатюрный блокнот и мизерным почерком что-то в него записывал.
Галина находила любой повод, чтобы зайти к Василию Петровичу в кабинет. То ей было непонятно что-то в его материале. То передавала просьбу верстальщиков дописать или сократить несколько строк в его статье. То спрашивала что-нибудь по грамматике. И часто попадала к нему именно в тот момент, когда зам писал нечто таинственное в своем блокноте. И, наконец, Галя не выдержала:
– Василий Петрович! Можно вас спросить?
– Да, пожалуйста. А в чем дело?
– Что вы всё пишете в свой блокнотик?
–Ну, Галя. Тайна сия велика есть.
По всему чувствовалось, что зам шутил. Но лицо его было очень серьезным. Даже печальным.
В те годы очень много читали. Галя в этом плане не была исключением. Как-то в свободное время она пошла в районную библиотеку обменять прочитанный роман. За столом, где оформляют обмен книг, она увидела очень красивую женщину. Она, при входе Галины в зал, встала из-за стола, представилась – Людмила Сергеевна Торопцева – с вежливым поклоном поздоровалась и поинтересовалась целью прихода. Галя сказала, что ей надо сдать прочитанную книгу, и выбрать себе новую.
Галина застыла с раскрытым ртом: она встретилась с женой Василия Петровича. Да. Ей соперничать с такой великолепной женщиной, по всей вероятности, бессмысленно.
Новый библиотекарь оказалась женщиной разговорчивой. Она сразу прониклась к Гале большой симпатией, лишь только заглянула в ее читательскую карточку:
– Так вы работаете вместе с моим мужем?
– Если его зовут Василием Петровичем, то да.
– И как он вам показался?
– Нам очень понравился.
Людмила Сергеевна вся расцвела и стала еще более красивой. Как поняла для себя Галина, эта женщина своего мужа любила самозабвенно. Она начала при каждом удобном в разговоре моменте всячески нахваливать Торопцева. И таким образом очень многое узнала о своей потенциальной цели. Теперь она знает, что именно заносит загадочный Василий Петрович в свой блокнотик. Оказывается, он сочиняет стихи. Удачные эпитеты и сравнения он записывает в свой блокнот, чтобы при случае использовать в своем очередном творении.
Предусмотрительная Галина спросила у Людмилы Сергеевны, пишет ли ее муж стихи в стол, или где- то печатается. Оказалось, что стихи Торопцева два года назад были напечатаны в коллективном сборнике молодых воронежских поэтов. Причем, книжица открывается портретом и стихами ее Василия.
Галина тут же спросила, есть ли у Людмилы Сергеевны здесь этот сборник стихов. И та тут же достала книжицу из стола и протянула Галине. Корсавина попросила сборник, чтобы дома его почитать. Завтра она его обязательно вернет.
Женщины еще более сблизились, когда заговорили о своих любимых авторах. Оказалось, они обе просто обожают Валентина Распутина, Виктора Астафьева, Джона Апдайка, Маркеса и, конечно же, Ремарка и Хемингуэя.
На следующее утро в восемь часов утра Галина зашла в кабинет заместителя редактора и начала декламировать стихи:
Правители – люди особого склада,
Про нас они ведают все наперед,
Что делать нам надо, где точка разлада,
Кто жить будет дальше, кто завтра помрет.
Они, не колеблясь, в народные судьбы
Играют, как в карты, азартно и зло,
Решают все просто картежные судьи:
Сыграли – и ясно, кому повезло.
И она впервые за три месяца после прихода в редакцию Торопцева увидела, что лицо Василия Петровича отражает его эмоции. На нем читалось крайнее удивление:
– Откуда у тебя эти стихи?
Галинины глаза восторженно ласкали физиономию заместителя редактора:
–Это ваши стихи. И я их вчера читала. И они меня привели в такое восхищение, что я их тут же запомнила наизусть. Невольно запомнилось. Да вы же талантливейший поэт.
Она декламировала и декламировала его стихи, один за другим. В сборнике их было всего три. Все три она за ночь выучила назубок. И теперь вся светилась восторгом.
Сцена удалась на славу. Василий Петрович усадил Галю за свой стол и все продолжал удивляться, что, оказывается, в редакции есть ценители стихов. Никто больше о них и словом никогда не обмолвился.
Галина поняла, что она сделала внушительный шаг к покорению вершины, именуемой Торопцевым. У Василия Петровича дома была печатная машинка, и он чуть ли не каждый день приносил своей почитательнице два-три стихотворения. И она над ними млела. И постоянно бегала в заместительский кабинет бурно выражать свое восхищение.
Дело стало продвигать быстро. Галина была плохим корректором. У нее посредственное знание русского языка. Василий Петрович взялся исправить этот пробел. Вскоре в редакции привыкли видеть, как в кабинете Торопцева сидят, плотно прижавшись друг к другу, Василий Петрович и корректор, и совместно вычитывают полосу. Галина в знак признательности целовала его сначала в щеку, потом в ухо. И он воспринимал эти знаки благодарности с большим удовлетворением.
Галя никак не могла решиться сделать решительный шаг. Ей все казалось, что Торопцев еще не созрел, что он может сказать решительное «нет». И тогда все ее планы превратятся в прах. И вдруг однажды она заметила, как у Василия Петровича мелко-мелко дрожат руки, и он весь напряжен, как сжатая пружина. И она поцеловала его в ухо и одышливым шепотом выдохнула:
– Я в-в-вас л-л-люб-б-лю.
И пружина вмиг разжалась. Торопцев опрометью ринулся к двери. Закрыл ее на ключ и грубо скомкал девушку своими сильными руками. Его прежней интеллигентности и в помине не было.
Но тогда Галина не придала этому значения. В ней все ликовало: Победа! Она добилась своего. Сначала она полностью отдавалась чувствам. Ничего не прикидывала наперед. Но новый ее возлюбленный все больше ее разочаровывал. Он стал все реже читать ей свои стихи. Разговаривать о новых нашумевших и бурно обсуждаемых в печати книгах. Его безудержно тянула только страсть.
Галя в своих помыслах никогда не витала в облаках. Ее всю жизнь привлекала только реальность. И связь ее с Василием Петровичем имела сугубо прагматические корни. С первого знакомства с Торопцевым ей показалось, что у этого зама есть все предпосылки стать знаменитым поэтом. А если это действительно так, ей надо стать музой будущей знаменитости.
Разумеется, все произойдет не сейчас, не сию минуту. Но пройдет время, книги Торопцева будут покорять читателей страны. А, может, и мира. И тогда критики и биографы знаменитости напишут и о ней несколько абзацев. Она, Галина Корсавина, вдохновляла поэта на дивные творения.
Но это заблуждение было у девушки с самого начала. Потом стали закрадываться сомнения. Торопцев часто посылал конверты со своими стихами практически во все толстые центральные журналы. Но оттуда приходили либо ничего не значащие отписки, либо вообще издания никак не реагировали. Отделывались молчанием.
Но, справедливости ради, были у Василия Петровича и успехи. Он отсылал свои газетные статьи в центральные издания. Их нередко публиковали. И на областных семинарах газетчиков Торопцева милостиво похваливали.
Но основательно надежды Галины на присвоение ей звания музы великого поэта потускнели по другой, более серьезной, причине. Из соседнего района, где раньше работал Василий Петрович, в Залесное стали доходить странные слухи. Будто у Торопцевва «не все дома». Будто в молодости он поступал в военное артиллерийское училище. Но его оттуда комиссовали со второго курса, поскольку у него «поехала крыша».
В редакции сначала эту весть встретили как злобную сплетню. Наверное, на прежней работе Торопцев кому-то крепко насолил. Вот и пытаются ему насолить в Залесном. Но слухи обрастали подробностями. О них стали говорить во всем Залесном. И тогда заведующий сельскохозяйственным отделом Михаил Георгиевич Сдобин и секретарь партийной организации редакции Владимир Афанасьевич Исаков решили разобраться во всей этой трепотне. Они долго думали, где можно найти след к истине. В трудовой книжке такие вещи не записываются. Может что-то быть в больнице. Но там у редакционных работников никого близко знакомых не было. А спрашивать напористо – могут и подальше послать. Вам, мол, это знать ни к чему.
Оставался один военкомат. Там как раз с редакцией дружил работник по личным делам офицерского состава. Решили идти к нему. Как только Сдобин и Исаков вошли в кабинет капитана Котлярова, тот выразил свое удивление:
– Это с какой стати черти вас сюда принесли? Вроде, вам новое звание не присваивается.
Владимир Афанасьевич ответил ему в тон:
– Мы по тебе соскучились, Макс.
Владимир Георгиевич Сдобин попросил хозяина кабинета:
– Прикрой на минутку свою халупу. У нас есть по капле.
Максим Игнатьевич Котляров понял ситуацию и послушно повернул ключ в двери кабинета. Сдобин взял со стола стакан у графина с водой и заполнил его полностью:
– Бери, – сказал он Котлярову. Тот быстро опустошил стакан и взял предложенный Исаковым сухарик. Тут же по стакану выпили Исаков и Сдобин. Михаил Георгиевич спрятал пустую посудину в свой портфель.
Макс Котляров вытер губы бумажной салфеткой и спросил:
– По-моему, пора сказать, зачем вы ко мне пожаловали? Вы ведь сюда и дороги не знали.
Гости из редакции хмыкнули. Они действительно предпочитали не ходить в военкомат. Хотя давно поддерживали дружбу с Максимом Котляровым. Но как-то получалось так, что всегда военкоматовец посещал редакцию. И там они обменивались новостями. Нередко – выпивали. Часто, даже вволю.
Серьезный разговор начал Исаков:
– Макс! Дело у нас весьма деликатное. Можно ли заглянуть в личное дело нашего заместителя Торопцева?
– А на кой он вам черт сдался?
– Слухи о нем нехорошие стали появляться. – ответил ему Сдобин.
Капитан задумчиво потер подбородок:
–Вы понимаете, что толкаете меня на должностное преступление?
Исаков положил ему руку на плечо:
– Очень надо, Макс.
– Ну, надо, так надо. Толька я сам загляну, а вам в руки не дам. Так что вас конкретно интересует?
–За что его комиссовали из училища, – пояснил Исаков.
Судя по всему, у Макса в делах был образцовый порядок. Он тут же нашел личное дело Торопцева и стал его просматривать. Потом задумчиво произнес:
– М-да! Да он, похоже, шиз!
Все трое не находили, что сказать. Потом капитан несколько раз напомнил редакционным, что дело это никакой огласке не подлежит. Иначе ему могут серьезно жизнь попортить. Возможно, даже погоны снимут.
И еще предупредил капитан. Мало ли что там произошло в училище. Возможно, чтобы от Торопцева избавиться, и состряпали этот диагноз. А Василий Петрович – мужик очень серьезный. Если диагноз был липовый – по судам полжизни будешь шататься. Не исключен и такой вариант. Торопцев мог пройти повторное обследование. И у него никакой шизофрении не нашли.
Владимир Афанасьевич и Михаил Георгиевич поблагодарили капитана и отправились в кабинет к редактору Ивану Ивановичу Дербеневу. Там они все рассказали о щекотливой ситуации с заместителем редактора. Тот долго чесал затылок. Только потом пришел к определенному выводу:
–Давайте сделаем так. То, что мы знаем втроем, никто больше знать не должен. Будем жить и работать, как прежде. Торопцев в соседнем районе не только в редакции работал. Он там и в райкоме партии инструктором подвизался. Потом, как мне сказали, проявил излишнюю принципиальность. И его сплавили в редакцию
И к нам его направил отдел печати обкома партии. Там его должны хорошо проверить. А наше дело второстепенное.
В редакции пошуршали по углам и замяли тему. От греха подальше. Но в райцентре эти сведения приняли как вполне достоверные. И вскоре такому выводу появилось новое подтверждение. Василий Петрович сдал ответственному секретарю редакции Владимиру Афанасьевичу Исакову пятистраничную статью. Точнее он зашел в кабинет секретариата и, молча, положил на стол свой материал. И, молча, вышел.
Владимир Афанасьевич был занят версткой очередного номера. Поэтому в статью даже не заглянул. И лишь вечером, когда все сотрудники редакции разошлись по домам, поскольку рабочий день закончился, Исаков взял в руки принесенный Торопцевым материал. Он прочел несколько абзацев и, отложив статью, крепко задумался. Потом все-таки дочитал оригинал до конца.
В начале следующего рабочего дня Владимир Афанасьевич пригласил Василия Петровича к себе:
– Прочитал вчера вечером твою статью. Ты это серьезно собираешься опубликовать?
Торопцев ответил вопросом на вопрос:
– Почему бы и нет?
Ответственный секретарь во все глаза смотрел на заместителя редактора:
– Ты что, имеешь научную степень по психологии? Вернее по парапсихологии.
– Нет.
– Тогда зачем написал эту околесицу? Формально ведь это научная статья. Тогда зачем ее ко мне принес, а не послал в медицинский научный журнал? Или в академию наук, если претендуешь на громкое научное открытие?
Забирай свою писанину и больше мне голову этим не морочь. А если обязательно хочешь свой труд опубликовать в нашей газете, обеспечь для него научно обоснованную рецензию авторитетного ученого.
Торопцев, молча, забрал свой материал. Кто-то из работников редакции через дверь услышал эти препирательства. И. как только Торопцев ушел на обед, все любопытные ввалились в секретарскую. Владимир Афанасьевич крайне удивился этому явлению. Он спросил: «Чем обязан такому вниманию?». Его попросили рассказать, о чем статья, из-за которой они поссорились с Василием Петровичем. И Исаков самым подробнейшим образом изложил ее содержание.
Статья привела всех и в недоумение, и в изумление. Торопцев решил заглянуть в сферу, неведомого науке. Василий Петрович углубился в приметы, предчувствия, предзнаменования. Свои выводы подкреплял примерами. В частности, одна женщина из хутора Ковыльного шла пешком в райцентр. В пути устала. Когда проходила мимо скирды, решила в соломе отдохнуть. Прилегла и тут же крепко уснула. Во сне почувствовала страшную боль в правом боку. От этой боли проснулась. Никакой боли в боку не было. А через год женщина умерла от рака печени.
А вот другой пример из статьи. В Богучарской газете умерла наборщица. Гроб покойной обтягивали черным материалом в цеху типографии. Фотокор редакции попросил одного из сотрудников заснять его, лежащим в гробу. Снимок был тут же сделан. Через четыре месяца фотокор отправился в лучший из миров.
Но самый убедительный аргумент статьи: беседа бывшего учителя физкультуры одной из школ с инопланетянами. Проснулся как-то учитель ночью и услышал, что у него что-то на веранде ритмично тикает. Пошел посмотреть. Оказалось, в старой керосинке тикал слюдяной кружочек смотрового оконца. Учитель определил это свое открытие как сигналы из космоса. С той самой ночи он стал их принимать. Отвечать на сигналы и поддерживать с инопланетным корреспондентов переговоры.
Учитель даже написал о своем открытии в Пулковскую обсерваторию и получил оттуда обтекаемый, ни о чем не говорящий ответ. Василий Петрович поставил эту историю в центр своей статьи.
Все слушали Владимира Афанасьевича, прерывая его взрывами гомерического смеха. Когда расходились на обед, многие крутили пальцем у виска. Свихнулся, мол, заместитель редактора.
То же подумала и Галина Корсавина. Она постаралась прервать свои близкие отношения с Торопцевым. Василию Петровичу Галина сказала, что родители отдают ее замуж. И она против этого ничего не имеет.
Их пути разошлись. И, самое удивительное, когда любовь у них была на пике страсти, об этом нигде и слова не было сказано. Когда дело дошло до разрыва, об их связи заговорило все Залесное. Вслед Галине указывали пальцем. Но она ходила с гордо поднятой головой. Она – победительница. Она добилась того, к чему стремилась. Она даже не перестала ходить в районную библиотеку. Людмила Сергеевна Торопцева не сказала ей ни слова. Но при появлении в библиотеке Галины ее лицо становилось жалким и растерянным. Во всей ее изящной фигуре сквозили беспомощность и растерянность. Торопцева была от макушки до пяток нежной, ласковой, любящей все живое вокруг этой женщины.
Галина Корсавина была серой на вид и серой по своей внутренней сути женщиной. Но она – победительница. И знамя победы несла с большой гордостью. Именно тогда все в Залесном стали называть ее Неотразимой, Эта кличка сопровождала Галину Михайловку всю ее жизнь.
*******
Копалась в своей прошлой жизни Галина Михайловна целых три часа. Солнце основательно стало припекать. А ей врачи рекомендовали в жаркие дни больше находиться в тени.
За все время сидения старой женщины на скамейке к ней подходили жильцы дома. Расспрашивали о самочувствии. Предлагали помощь по хозяйственным делам, если таковая помощь требовалась. Ее отрывали от таких приятных ей воспоминаний. Но нить прошлого в ее мозгах не прерывалась. Она даже почувствовала прилив бодрости во всем своем существе. И загадала для себя: пока стоит хорошая погода – ходить на скамейку каждое утро. Раз у нее не осталось будущего, надо жить своим прошлым. Разбирать его по косточкам. Как она убедилась сегодня, это придает ей бодрости.
Продолжение следует.