Бывает, ты сидишь за компьютером — или смотришь, как пенится кофе — или клонишься к прорезиненному окошку в метро, или находишься посередине какого-то другого, казалось бы, слишком простого и обыденного, чтобы перемешать математику вселенной, экшена, и вдруг приходит этот сигнал. Не сигнал, вернее, а — как сказать, чтобы не звучать с первого абзаца вопиюще антинаучно — этот внезапный короткий укол, эта аналоговая нотификация, всплывающая в твоей лобной навигационной панели, эта блеклая железная единичка в красном белковом кружке, которая как бы говорит: part 1991-2001-RAW of your life has been rendered, click to watch it now—
Все, что ты должен сделать в этот момент — это бросить свои дела, немедленно остановиться, замереть и перестать думать свои дневные беспокойные мысли, кликать мышкой и отвечать на вопросы в мессенджере, оборвать письмо к очередному англоязычному работодателю на полуслове, свесить руки плетьми и закрыть глаза, потому что вот он — вот он грядет, трехмерный, великолепный, сверхподробный и неотличимый от реальности — потому что реальный — солнечный, каменистый, горячий и пахнущий маками, просторный и overall грандиозный повтор твоего прохождения через поселок городского типа Иглица Ленинградской области. От железнодорожной платформы, через центральную площадь, дворами и тропинками, вдоль шоссе и вниз по песчаной насыпи на твой черноземно-зеленолиственный Дачный — да, он именно так назывался, официально, с большой буквы дачный — переулок, где ты провел 0,3 и 3 в периоде умножить на 10 лет твоей жизни, которые были наполнены твердым кристаллическим счастьем и несмешивающейся эльфийской тоской. Ты идешь
они дышат. Белые стены хозтоваров и рюмочных, выросшие в первые годы после революции, сочные шляпки грибов-боровиков, выцветшая синева солженицынских домов-бараков, острая кладка позднегорбачевских кирпичных пристроек и резидентствующих в них продуктовых магазинов, где морщинистая рука плавно берет с дощатой еще помнящей сельпошные штучки полки, берет и протягивает тебе, немного неуверенно, слегка как бы дрожа от внутреннего сражения заботы о будущем нации с жаждой прибыли, протягивает и протягивает тебе теплую и желанную, сладостно запечатанную, еще не раскрашенную раком легких и черными предупреждениями, полностью идентичную настоящей пачку Честера
Ты идешь
и они шагают — не люди, людей тут почему-то странным образом нет — они в смысле здания, они в смысле ветки, в смысле деревянные частоколы и смыслоскрипящие калитки, заросли по колено и бетонные блоки с ржавыми прутами арматуры, лежащие тут, очевидно, еще с Ледникового периода, когда Землю населяла другая технологически развитая цивилизация, они наклоняются, почти падают, и снова выпрямляются вместе с тобой, тоже падающим по грунтовой дороге промеж огородов. Ты проходишь здание почты, и воздух наполняется с молекулярной точностью восстановленными запахами крафтовой бумаги и сургуча, шорохом бандеролей и конвертов, летящих сюда со всей огромной перепаханной тракторами страны. Они прибывают и оседают ровными стопками в прозрачной комнате с солнечными пятнами, еще, кажется, помнящей Чеховских девушек и кисейных барышень, звук копыт и скрип телег, когда-то наполнявший эту слабо обжитую крестьянскую даль.
Ты идешь, и еще кто-то идет, ты чувствуешь это в своем жестко сидящем на голове окуляре, ты поворачиваешь к речке, и он поворачивает, этот кто-то, единственный живой во всем этом исполосованном солнечными лучами пустом абсолютно бесчеловечном, или, как правильнее, бесчеловеческом, что ли, пространстве.
Время от времени ты пытаешься помыслить велосипедиста или, скажем, просто случайного прохожего, и иногда кажется — вот он, случайный прохожий, но в тот момент, когда ты почти фокусируешься на его лице, он неизменно разъезжается пересечением ветвей и узора на чьих-то воротах, или развеивается мошками и семенами одуванчиков. Но этот другой — он реальный, он не исчезает, он продолжает приближаться. Когда ты спускаешься к набережной и ступаешь босой ногой на главный поселковый мост, то с отчетливостью галлюцинирующего Элвиса с пятидесяти метров различаешь свою собственную еще не засохшую кровь в том самом месте, где ты ударился, падая с велосипеда, в июле 94-го, и отмечаешь блескучие отражения розово-низких облаков в реке, крутящей водорослями ленивый небосклон. Ты делаешь шаг и будто бы слышишь одновременно всех уклеек, выпрыгивающих и падающих обратно в мутную прибрежную водичку, и в это странное, размазанное между тыщами похожих дней и одинаково стоящих стрелок мгновение второй участник вдруг проступает четче: ты понимаешь, что это не он, а она, и что она, как и ты, идет в своем закрытом шлеме по заботливо воссозданным песчаным горкам и травяным островкам, ты даже можешь угадать с достоверностью примерно 72%, что на ней белый в красный горошек сарафан и что она с вероятностью 94,5% тоже босиком, но почему спрашиваешь ты себя почему я ее не вижу—
Вы входите на мост с противоположных сторон / как странно, не перестаешь ты замечать, что здесь нет ни одного человека, ни одной бабки с лучистым личиком, ни одного дедки с мольбертом и развернутым в сторону текущей реки плечом, машины есть, но они пустые, пожарный пирс на месте, даже мусор на нем свежий, но тех, кто его оставил — нет. Ты крутишь головой, не размыкая глаз, почти наверняка вызывая удивленные и нервированные гримасы других пассажиров / хмыкающие переглядывания всегда подозревавших тебя в легком сумасшествии коллег, озираешься на все 360 и не устаешь удивляться тому, как кристально чиста эта графика, как сочно зелена и волокниста осока, которую зажимал между ладошек в одном из августов одного из девяностых, как точна эта язык не поворачивается сказать математика, которую ты поймал за хвост на пути из одного классифайд источника в другой и сделал достоянием своей собственной внутренней общественности, как свой собственный внутренний Эдвард Сноуден.
Она движется навстречу тебе все еще невидимая но кое-как обозначенная каркасной сеткой, ее руки неуклюже болтаются из стороны в сторону, ее голова запрокидывается выходя далеко за пределы человеческой анатомии
Вы продолжаете сближаться в этом бесконечно прекрасном мире
В точнейшей реконструкции твоего прошлого, которое ты случайно скачал прежде чем оно укатило на старческие монтажные полки
Полная копия десяти лет
Именно лет исключая зимы осени и — как сказать? — весны
В поселке городского типа Ненайдено Проектируемой области
С дотошно воспроизведенным внутренним убранством большинства зданий на площади более 25 га
А также атомной структурой всех когда-либо касавшихся твоей голой лодыжки травинок
Камышей
Жучков
Железок
Заборчиков
Зарядами всех частиц в этой области конфигурационного пространства
И значениями волновых функций что особенно важно значениями волновых функций
Она продолжает приближаться
Маша
Как ее звали
Саша
Почти надругательство над фотографическим качеством пейзажа
Собранная из линий / незаконченных контуров / разочарованно брошенных на полпути кривых Безье
Залитых дешевым градиентом вращающихся кубов
Дырочек в пространстве
Радужных воронок
Вставленных из буфера изображений
Похожих не очень и совершенно непохожих на нее девушек
Она раскрывает свои руки-лучи, устремляющиеся в раскаленную бесконечность
Где железнодорожный мост замещается заблеренным пейзажем из Сильмариллиона
Где лежит граница мира
И голубеет неподвижный загородный скайбокс
Что-то кричит тебе, соображаешь ты по движению двух жирных овалов
С огромной натяжкой
Символизирующих рот
Невозможно разобрать, что, но ты уже и сам примерно можешь догадаться
Что-то вроде «Я содержу ошибку» или «Я не могу ничего сделать»
Ты и сам это видишь
По внезапно возникшей под твоими ногами вертикальной плоскости с непрерывно текущей бессмысленной текстурой
По черному конусу разрезавшему перила моста и растущему экспоненциально с каждым твоим новым движением
По ставшим плоскими башенкам детского лагеря и совершенно расшнуровавшейся геометрии твоих собственных рук
Возможно, говоришь ты себе, это и есть та самая физика, из-за которой на протяжении всех этих лет
А возможно и тысячелетий
Никто из тех, кто до тебя носил эту забавную штуку
Этот встроенный но не востребованный эволюцией девайс
Никто из них как ни старался
Как ни хотел
Как ни пытался быть осторожным, почти не шевелиться и почти не дышать
Так и не смог изменить прошлое
И когда она вплотную приближается к тебе источая бесчисленные пучки хаотичных линий, излучая во всех диапазонах и раскрывая за собой прозрачную основу всего живого, ты — просто на удачу — бессильно распахиваешь рот, чтобы начать фразу «Девушка, мы с ва—», но, прежде чем мышцы твоего языка успевают прийти в движение, он разматывается однопиксельной ниткой, и твой мозг, вслед за неприязненно вздрагивающим плечом сидящего рядом пассажира
вслед за хихикающим коллегой
вслед за обжигающим кофе
вслед за могучим течением времени
и могущественным вторым законом термодинамики
сворачивает изображение и заставляет тебя открыть глаза
Будущее
Говорит он тебе
Пожалуйста
Прошлое —
Нет