Администратора провинциального театра оперы и балета на самом деле звали Петром Ефимовичем, а ласковым именем Петя пользовались в основном балерины из кордебалета, которые души в нем не чаяли за его доброту, рассудительность, а иногда и существенную помощь, особенно в трагических ситуациях – организовать «залетевшим» аборт.
Директор же театра относился к нему скорее снисходительно и использовал по всякому поводу. Например, ставили премьеру, и надо было накрыть в кабинете директора стол для приглашенной знати – партийной и хозяйственной. Как умудрялся П.Е. выставить дорогой коньяк, балык, икру и апельсины, директора не интересовало. Надо было подобрать для директора красивую, не имеющую перспектив на сольное выступление балерину, и это безропотно выполнял П.Е. У оперных певиц шансов заполучить симпатии директора было мало; во-первых, из-за их, как правило, чрезмерной упитанности, а, во-вторых, выбившиеся «в люди», солистки уже не нуждались в плотной опеке хозяина театра. Они имели почетные звания и права на самостоятельные гастроли.
Эта ситуация складывалась годами и не известно, сколько бы продолжалась и дальше, если бы П.Е. не заболел. Следует сказать, что П.Е. прожил нелегкую жизнь. Родители, евреи, погибли во время войны, а его спрятали соседи. Совершенно случайно подростком он забрел в оперный театр и попросился на любую работу. Сначала он помогал устанавливать декорации и выступал в массовках, потом служил помощником осветителя. Затем был на побегушках у администратора театра, пока сам, благодаря покровительству директора и авторитету среди сотрудников театра, не занял эту позицию.
И вот как гром среди ясного неба, обрушилась на него болезнь, да еще какая – рак легкого. Томография подтвердила диагноз онколога, и П.Е. слег в мою палату с кашлем, кровохарканьем, неправильного типа лихорадкой. Но больше всего он страдал от летучих болей в разных частях тела (спустя годы я наконец узнал, что их причина – множественные тромбоэмболии мелких сосудов). Пришлось назначить наркотики.
Днем, когда боли стихали, П.Е. был оживлен, остроумен, даже развязен. Комплименты сыпались всему женскому персоналу отделения. Когда я спрашивал, почему у него нет семьи, он грустно замечал, что считает своим домом театр. А на мои слова «а как же любовь, близкие отношения?», замолкал.
П.Е. на глазах худел, отказываясь есть продукты, которые, купленные в складчину, вечерами приносили балерины. Я, проводя вечерний обход больных, даже немножко завидовал обожанию по отношению к нему шумных, красивых девушек.
На утро какого-то дня его не стало. Упомянутые девушки дождались моей выписки из истории болезни, и отправились организовывать похороны за счет профсоюзного комитета театра. Резонула душу эта фраза «за счет профсоюзного комитета театра».