– Горе-то, какое! Жить бы мальчишке да жить. А вот поди-ка. Сорока ещё нет. Это надо же – инфаркт, – Зоя Фёдоровна, тётя покойного, смахнула слезу, нависшую на нижней ресничке, долго рылась в сумочке в поисках платка. Руки её дрожали, не желая слушаться, – и что теперь, Катька-то, жена, что она, как?!
– Рыдала, теперь зависла в прострации, опухла вся. Зайди, сама увидишь. Все уже собрались, похоронные обязанности распределяют. Деньги, Зоенька, собираем, на поминки, на памятник. Ты как, – спросила Мария Егоровна, родная сестра покойного.
– Помочь, помогу, Конечно, готовить там и прочее, а денег… у меня ни копейки, сама знаешь, как нынче учителя зарабатывают: не зарплата – слёзы. Всё, как есть, Катьке своей посылаю, ты же знаешь – учится она. Квартира съёмная, тетради, учебники… просто беда. Вот, смотри, кошелёк совсем пустой, едва на дорогу наскребла.
Зоя Фёдоровна вывернула объёмный кошель, больше похожий на косметичку, и потрясла для убедительности.
Пусто, совсем ничего. Лишь жалкие копейки.
В минуты, когда приходит беда, никто не станет обсуждать, как да почему. Хотя странно.
Зоя – женщина прижимистая, совсем не бедная. Работает в школе заведующей учебной частью. Гребёт под себя учебные часы, репетиторством подрабатывает. Умеет она убедить родителей своих учеников в необходимости обращаться именно к ней.
В доме учительницы чего только нет. Правда, гостей Зоя не любит.
Ну да ладно. Чего уж там. И без неё соберут. Родни много. С миру по нитке, как говорится. Наверху прах не оставят.
Катьку жалко. Только ведь жить начали, чуть больше года, как сошлись. Даже зарегистрироваться не успели.
Зоя Фёдоровна с мокрыми от слёз глазами долго прижимала к себе Катеньку, шептала утешительные слова, гладила по головке. Было видно, что она страдает по безвременно усопшему племяннику.
Отпустив Катеньку, Зоя перецеловала всех присутствующих, после чего с поникшей головой зашла в зал, где прощались с покойником.
Зоя Фёдоровна долго, протяжно завывая и причитая, рыдала, потом и вовсе грохнулась в обморок.
Народ засуетился: открыли форточки, давали попить, махали перед носом ваткой с нашатырём.
Насилу успокоили.
Очнувшись, немного придя в себя, Зоя начала руководить: составляла списки необходимых дел, распределяла задания, собирала деньги, которые складывала в свой бездонный кошель.
Женщины натянули на головы чёрные платки, на лица навесили скорбные выражения, разговаривали исключительно шёпотом.
Никто никого не заставлял что-либо делать. Горе объединяет, даже если прежде имелись разногласия.
Деньги вместе с косметичкой отдали Катеньке, которая была совсем не в себе. Она даже плакать не могла: глядела в одну точку, словно не понимая, где находится, и что происходит.
Большая часть родственников приехали издалека, поэтому ночевать остались в квартире умершего родственника, расположившись, кто где.
Собственно, спать почти не пришлось: чуть не до утра готовили еду на поминальный стол: резали салаты, варили холодец, чистили овощи.
К утру все валились от усталости, а недоделано было ещё много чего.
Тут и выяснилось, что пропали поминальные деньги вместе с кошельком.
Искали дружно, каждый миллиметр в квартире обследовали. Чего только не передумали. Увы, отыскать то, чего нет, невозможно.
Что поделаешь! Может позже найдутся. Катька-то ничего не соображала, сунула небось куда, и запамятовала. Бедолага! И без того горюшко, а тут такое…
“Чёрт-чёрт – поиграй и отдай. Не обижай вдовицу!”
Порылись по сумочкам, вывернули остатки, кое-что наскребли. Недостающую сумму заняли у соседей. Мир не без добрых людей. Помогли.
После поминок начали разъезжаться, кто куда. Мария Егоровна немного задержалась, чтобы прибраться, привести вдовий дом в порядок, хотела было остаться ночевать, но у самой дома проблемы. Нужно отправляться. Дорога не близкая.
Обговорила с Катенькой, как, на что справлять девять дней. Чуть не опоздала на вокзал, к последнему поезду.
Впопыхах купила билет в общий вагон, вспотела, разнервничалась вконец. Это был уже второй братик, которого она потеряла.
Настроение было кошмарное, с ног валила усталость: двое суток без сна.
Ужасно хотелось пить. Водопроводная вода была только в туалете, да в вокзальном ресторане. Выбрала ресторан.
У дальнего от входа окна за щедро накрытым столом сидела Зоя Фёдоровна, кушала.
Перед ней стояли несколько тарелок с горячими мясными блюдами, пара салатов, и початая бутылка вина.
К Зое Фёдоровне подошла официантка, протянула счёт.
Тётка уверенно залезла в сумочку, достала косметичку, ту самую, вынула несколько купюр, положила на стол, – сдачи не нужно, – и принялась с достоинством, соблюдая правила этикета, поглощать деликатесы.
Сцена щедрого угощения была поистине нереальной.
Мария Егоровна, ничего не соображая, стояла и стояла, не в силах сдвинуться с места…
Поезд ушёл, отстучав колёсными парами прощальный аккорд, мелькнул вдали красными огоньками, и скрылся вдали.
А она осталась.
Потом Мария Егоровна в полной прострации сидела на пустынном перроне, наблюдая за дрожащими пальцами, за колышущимся светом уличного фонаря, играющего сгущающимися тенями, за вороной, отщипывающей кусочки от чёрствого сухаря.
Кругом бурлила жизнь. Только братика больше не было.
Беспокоить убитую горем Катеньку было стыдно. Следующий рейс только утром. Ночевать на вокзале то ещё удовольствие. Но горше всего было от сознания, что совсем не знает тех, с кем живёт.
“А ведь Зойка, она же детей учит. Страшно-то как!”