И вот в глухую минуту навалится на тебя как будто бы невыносимая тягота… И подымешься с ложа, и подойдешь к окну – проникнешь на волю.
Ветер ударит тебе в лицо… И вот ты летишь!..
Вокруг всё твоё – и выше, и ниже, и с того, и с другого края: и каменные дома в своих кварталах, и деревья качающиеся, и огни, и темная вода в берегах, и свежий осенний воздух…
Олег Базунов
Читатель, наверно, узнал западный край острова Новая Голландия. С юга его омывает река Мойка, с севера – узкий Адмиралтейский канал.
Небольшой, почти игрушечный дом, построенный для себя архитектором Шрётером, стоит на углу Мойки и моей родной улицы Писарева. Миновать еще одно здание, - и вот уже дом, в который меня принесли из роддома и где я прожил долгие, долгие годы.
Рос я, и постепенно расширялось освоенное мною пространство… Прямо напротив нашего дома – Алексеевский сад, сохранивший тогда черты дореволюционного: высокая каменная ограда, ворота, свистки сторожей вечерами перед закрытием, концерты среди благоухающих цветников, фонтан и даже замок-дворец…
По берегу острова вдоль Мойки ходили часовые с винтовками… По самой реке буксирчик тащил баржи с дровами; перед мостом матрос веревкой наклонял верх трубы, чтобы не зацепился… Разгружали их недалеко, по другую сторону от моей улицы. Сильные, оголенные по пояс мужчины бегали с одноколесными тачками по грохочущим железным полосам, цепляя деревяшки скобами. Тогда ведь весь город жил на дровах.
А чуть поодаль, на углу Мойки и Пряжки, визжала лесопилка. И на противоположном берегу –жуткий в те времена Дом. Сотней голосов сразу его несчастные обитатели кричали о своих бедах и фантазиях.
Переходил я, - конечно, поначалу с мамой – и через Храповицкий мост, устремляясь далее вдоль канала… На мостике через него, как вспоминали, нашел три картофелины, и мама мне их пожарила, - что было не лишним в сорок седьмом году… На гигантских тополях располагались очень крупные многолетние гнезда. Зимой их занимали вороны, неохотно уступая весной место хозяевам – грачам. Немного далее располагался большой и очень интересный гараж грузовиков. Многие из них стояли и на улице; некоторые - с колонками для дров в качестве горючего. Очень жаль было, когда на его месте появилась стандартная школа.
Нельзя перечислить все впечатления тех лет. И все я помню так, как будто было вчера, и даже ярче последних событий. Конечно, с годами могло меняться осознание виденного. Так, не сразу я понял, что странная дама в черном, нередко появляющаяся с маленькими собачками у ворот через несколько домов от нашего – блоковская Кармен…
Много лет спустя, уже после ухода родителей, я переехал на северную окраину города. Район был уже освоенный и считавшийся лучшим среди новых. Лесной, Политех, Физтех, парк Сосновка… Была там и своя история… И все же не только на работу, но и выходные я проводил в центре. Сначала часто, а потом, правда, все реже заходил и к соседям в свою коммуналку. Казалось, что жизнь разделилась на две нестыкующиеся части – до и после, причем более реальной представлялась первая.
Примерно в это время мне в руки попала только что вышедшая небольшая книжка, автор которой был почти моим соседом долгие годы. Проживал он на Адмиралтейском канале (в то время – канале Круштейна), на третьем или четвертом этаже пятиэтажного дома у мостика. Перейдя этот мостик, автор подымает взор на свой дом –
«и тут-то вот понимаешь, насколько родное, насколько бесконечно родное лицо у твоего милого, родимого, многострадального и многотерпеливого дома; и тут-то ты, может быть, в первый раз осознаешь, что у дома твоего… не только, как водится у лица, профиль и фас, но и неповторимая, особенная, непохожая ни на чью другую душа».
Удивительно совпало авторское настроение с моим тогдашним. И книжка, в которой очень детально повествуется о повседневной жизни, мыслях и переживаниях автора, глядящего из своего окна, стала мне тогда близкой и дорогой.
Стыдно признаться, но фамилию автора я с ходом времени забыл. Исчезла и книга. Но её мелодия запомнилась. Тем более, что к родным местам я периодически возвращаюсь уже четвертое десятилетие…
И вот недавно каким-то чудом я действительно нашел книгу того же автора: не в магазине художественной литературы, в совершенно неподходящем отделе обратил почему-то внимание на книгу совсем другого вида – толстую и с другим названием[1] . Прежнее составляло лишь часть её, но остальное содержание датировалось еще более ранними годами. Странно и необычно было возвращаться к прежнему, но с опытом прошедшего в промежутке времени.
В крайне замедленном ритме, очень детально, автор описывал свои действия в комнате и на набережной напротив, а также размышления о них и вообще…Большую часть занимали наблюдения из окна; было так же о ремонте дома, внесении тополиных веток как предвестниц весны… На мою сторону Мойки автор мыслию не переходил… Хотя, казалось бы, трудно не вспомнить хотя бы о Пряжке. Впрочем, того он мог избегать осознанно: жить с такой болезненно чуткой душой в тяжело здоровом мире было непросто… Да что другая сторона, - он не вспоминает даже о наводнении 1955 года, когда его набережная залита быда водой, а по соседству (правда, за спиной его дома) выпрыгивал из воды огромный английский корабль… Притом, что вообще о ветре-наводнениях говорится немало.
И всё же, несмотря на сугубо локальный по видимости характер описываемого, несомненно: такая книга могла родиться только в Питере. Во вступительной статье упоминается введенная Топоровым концепция «Петербургского текста»[2]. Если и так, то проявляется он здесь необычно: психология развивается не на фоне гигантских и часто устрашающих явлений , а нафоне мелких и мельчайших движений… Впрочем, недаром ведь говорили, что душа человека, как микрокосм, вмещает весь мир… Отчасти текст напомиает о петербургских ранних повестях Достоевского, с воспоминаниями о воспоминаниях, сокрушением об изменении облика любимых домов… Но только отчасти.
Как и мне, автору пришлось уехать из родного дома в новостройки, правда, недалеко от залива. Представляю, как и его душа стремилась в прежние края… Похоже, что все, что он написал - было до переезда. И пришлось ему еще труднее, чем мне: наступало катастрофичесое время России, в своей квартире, в гигантском доме-квартале он оказался одиноким и больным. Как пишут в статье, пытался продать у метро латинских классиков, чтобы купить лекарство…
«С тех пор, как уехал из центра – я задыхаюсь. «Жить не хочется», - вот что постоянно слышу вокруг. И я не хочу. Не хочу видеть, как все продается и покупается…» - вспоминает его слова знакомый.
Наверно, 12 октября 1992 года Олегу Базунову особенно остро захотелось увидеть свой родной дом, свое прошлое… И он вышел из окна седьмого этажа, надеясь долететь туда, как описал раньше в своей книге…
1. Олег Базунов. Записки любителя городской природы. Изд. Ивана Лимбаха, СПб, 2016.
2. см. http://www.proza.ru/2016/09/20/464
Фото из яндекс-картинок: fotokto.ru