1. ПРОЛОГ
Наша жизнь похожа на короткий прямой отрезок: у него есть начало, у него есть конец, у него есть та точка, к которой незримо мчится всё живое: рыбы и птицы, звери и люди. Каждый из нас ждёт своего конца, не думает о нём или думает, страшится или боится ускорить, но каждый ждёт, потому что конец – это только начало, это смелый прыжок в космос, в бесконечность. Странно, но нам часто кажется, что смерть мы уже испытали – это сладкое и ужасное перемещение из одного мира в другой. Да, смерть мы уже испытали…, когда родились.
И виной всему этому, если верить самой мудрой, самой древней книге на земле, всего одно существо. Загадочное существо. Её мужа Бог сотворил из земли, он создал его по образу и подобию своему, но её? На кого была похожа она? На животных, которые окружали Адама? На ангелов, которые окружали Бога? Она родилась из ребра своего мужа и отца, она была создана ему на счастье, а принесла большое горе, она умела любить, но забывала слушать. Она появилась на этот свет, чтобы миллионы и миллиарды её дочерей, внучек и правнучек замаливали её грех, каждый миг, каждый час. И вновь и вновь неустанно грешили, забывая молитвы и клятвы и помня только одно: можно задыхаться от боли, счастья, отчаяния, можно плакать от дурного слова и становиться железной от смерти любимого, но нужно быть женщиной, просто быть женщиной. Историю одной из них мы считаем нужным рассказать.
2. ПОЕЗДА
В детстве она думала, что проживет столько, сколько вагонов насчитает у проходящего мимо поезда, но поезда были то слишком короткими, то слишком длинными. В конце концов ни один поезд не угадал. Но тогда, в детстве разумеется, это не имело большого значения: поезда уходили и приходили, а светлая, летняя радость оставалась.
Осень, весна и даже зима не приносили ей столько счастья. Каждый день был однообразен и сер: тупое утро, скользкая дорога до школы, то смешные, то грустные уроки, насмешки одноклассников и пошлые грубости школьных мальчиков. Потом опять скользкая дорога домой, вкусный мамин обед, надоедливые и докучливые домашние задания, которые, как любовь, никогда не заканчиваются. А потом вечер. Традиционный скандал родителей, просмотр любимого сериала перед сном и опять тупое утро…
Летом все было совсем по-другому. Сидя в стареньком, пыльном вагоне, она наблюдала за проносившимися мимо лесами, реками и озёрами. Она смотрела на розовые облака, нежные, радужные и счастливые своей свободой. Напротив, потупив голову, сидела пожилая женщина и разглядывала содержимое пурпурной сумки. Она посмотрела на свою юную попутчицу, приподняла бровь и спросила:
– Девочка, ты далеко собралась?
– К бабушке... В Нижнекамск... У нее свой дом, – ответила Настя, немного огорчившись от своей грусти и растерянности.
– Любишь, значит, бабушку?
Настя смущенно кивнула.
– А маму любишь? – не унималась женщина и задумчиво добавила:
– Да что я спрашиваю. Конечно, любишь. Такое нежное существо не может без любви, как цветок без любви погибнет. Послушай, милочка, сейчас ты любишь, искренне любишь, но пройдет всего несколько лет, и встретишь ты другую любовь. Не теряй её тогда, трудной она будет, мучительной, но воскреснешь через неё, оживёшь.
В этот момент глаза женщины стали яркими и светлыми, её губы приобрели замысловатые очертания, всё лицо преобразилось в облик неземной и чуть-чуть пугающий. Спустя минуту перед Настей вновь сидела простая, до ужаса обыкновенная женщина, но эти слова молитвой въелись в мозг девочки, стали для неё чем-то священным, определяющим.
Лето прошло волшебно. Бабушка то и дело пекла блинчики и пирожки. Солнышко радостно светило со своего небосвода. Звери в доме бабушки нежно ласкались, весело играли с Настей. На душе девочки поселились покой и доброта. Пьянство папы, слёзы мамы, неудачи в школе – всё осталось в прошлом, и только та загадочная любовь и тридцать семь лет, которые нагадали ей поезда, были впереди.
3. КНИГИ
Настя прошлась вдоль пыльных, загадочных книжных полок. Разноцветные, в основном довольно старые корешки спокойно стояли в ряд, безмятежно храня тонны мыслей, слёз и улыбок.
Когда четыре года назад Настя поступила на исторический факультет, она совсем не знала толка в книгах, не умела читать, то есть безраздельно, целиком отдаваться чужим, фантастическим мирам. Теперь она понимала, что в момент чтения необходимо раствориться в книге, разгадывать как загадку Сфинкса каждое слово, каждый причастный оборот. Только тогда удивительная тайна под названием книга станет частью тебя.
Настя была одинока. У неё были подруги, обожавшие её, делившиеся с ней всеми секретами, но в то же время она оставалась затворницей, пленницей в собственном мирке. И только в книгу могла выпустить своё маленькое, замученное Я. Она смело, героически спорила с Горьким, почти в слезах убеждала Татьяну простить Онегина, мечтала о той плотской, животной и в то же время неземной любви, которую испытывал Квазимодо к Эсмеральде. Она была возмущена взглядами Толстого на женщину, но сделала бы всё, только бы Наташа не предавала Андрея и раскусила Анатоля в один миг.
Настя была очень книжной, в её голове, как змеи, роились сотни сюжетов, перетекали один в другой и рождали заманчивый и соблазнительный образ земного рая: волшебной любви, томительной плотской истомы и нежности, в центре которой был он, мужественный, в меру грубый и жестокий и не в меру любящий и нежный.
Как часто бывает с подобными натурами, у Насти однажды наступил мировоззренческий перелом. Ей казалось, что она слепой котенок, только-только открывший глаза. И глаза ей открыл не человек, не жизненная ситуация, а всего две книги и один фильм.
Книга № 1. Всем опостылевшее со школьной скамьи великое «Преступление и наказание», книга книг, искушение искушений. Она открыла эту страшную сказку и начала читать. Читала долго, внимательно, борясь с мистическим оцепенением и почти религиозным экстазом. Она поняла: на свете был человек – жертва, возомнившая себя палачом. Этот человек – мужчина – запутался, оступился, сделал страшное: преступил заповедь Бога. Но рядом с ним близко-близко, тихо-тихо находилось существо другое, тихое, забитое, истинная жертва, человек, которому суждено страдать во имя других. И этот человек своими молитвами, своей кроткой верой спас того, другого. И этим вторым человеком была женщина, и спасение переросло в воскрешение.
Фильм. В то время Настя стала интересоваться истоками нацизма. Интересоваться как историк. Она пролистывала массу исторических книг, повествующих о страшных днях жизни и правления Гитлера, Геринга, Геббельса и Муссолини. Седовласый, интеллигентный преподаватель посоветовал перспективной ученице и, видимо, будущей дипломнице посмотреть фильм Лукино Висконти о природе нацизма под названием «Гибель богов». Старательная девушка внимательно его просмотрела и случайно наткнулась на имя, которое перевернуло всю её жизнь: Лилиана Ковани – ученица Лукино Висконти.
Загружая фильм «Ночной портье», бедная девушка даже не представляла, что он станет её мечтой, навязчивой идеей. Жестокий, беспринципный нацист, готовый убить любого ради «своей девочки», и его кроткая, но своенравная пленница. Беспощадный, кровавый палач и невинная жертва, испытывающие друг к другу волшебные, сказочные, святые… да-да, святые чувства.
Настя вновь и вновь пересматривала этот страшный и прекрасный фильм и пыталась понять, почему Лучия, бывшая пленница концлагеря, с такой любовью и нежностью вспоминает издевательства над собой своего палача, почему она покупает то платье, в котором она была, когда этот извращённый нацист делал с ней эти ужасные вещи? Почему она, уже свободная и богатая женщина, уходит от состоятельного мужа и переезжает в бедную каморку своего истязателя. И через какое-то время Настя поняла: нет более нежной, более трепетной, более священной любви, чем любовь между палачом и его жертвой.
Книга № 2. «Личность Адольфа Гитлера» – неплохая тема для курсовой работы? Славянка, которой с детства рассказывали про смерть дедов и прадедов на Великой Отечественной войне, не сразу ответила на этот вопрос. С одной стороны, ей не хотелось посвящать месяц своего труда пусть и загадочному, но крайне неприятному, даже омерзительному человеку, из-за которого дьявольская злость, звериная жестокость, изысканно-устрашающий садизм смертельной болезнью распространился по планете. Хотя, думала она, каждый несёт свой крест на этой земле и выполняет свою миссию. Может быть, и у Адольфа Гитлера эта миссия была. С другой стороны, она понимала, что, разгадав тайну этого человека, она сможет приблизиться к тайне того зла, которому он придал такую изящную, такую манящую форму. Кто знает, возможно, именно Настя поможет уничтожить нацизм, привлекающий в свои широкие объятия все больше христиан, мусульман и атеистов.
Так думала Настя, бродя между книжных полок. Она уже взяла несколько книг, когда на её глаза попалась ещё одна. Переплёт лаконично гласил: «Краткое жизнеописание Адольфа Гитлера и его приближённых». Настя аккуратно достала книгу, соседние моментально облокотились друг на друга. Девушка открыла страницу наугад и почти с испугом прочитала: «Ева Браун – любовница, впоследствии жена». Рядом помещалась небольшая фотография: очень милая, с по-детски припухшими щёчками девушка смотрела на неё и кротко улыбалась. Ничего плохого, ничего фальшивого, ничего жестокого не выдавали её нежные, простые черты. Она была несказанно женственна и светла.
У Насти ёкнуло сердце: перед её глазами на трёх страницах (со 113 по 116) простилалась жизнь, по-видимому, очень светлого и доброго существа, отдавшего всю жизнь тому, о ком Настя так боялась писать. Правда теперь она больше не боялась: она знала, о ком она напишет не для учёбы, а для чего-то большего, и это будет хорошо. С тех пор в жизни Насти стало сбываться предсказание, исполнения которого она уже не ждала.
4. ЗНАКОМСТВО
1
«Во мне нет ничего необычного: у меня обычное лицо, обычные волосы, обычная фигура, обычная семья, правда есть одно исключение – у меня необычный мужчина. Вы скажете: для каждой женщины её мужчина исключителен, уникален, но в нём действительно что-то не так... Познакомились мы год назад, я работала в том же фотоателье, что и сейчас. Был совершенно заурядный будний день, когда вошёл он, снял плащ, поздоровался и ушёл вместе с моим хозяином. В тот момент, когда наши глаза впервые встретились, я испытала что-то вроде панического ужаса, колкого страха, смешанного с сильным восторгом. Через час мой рабочий день закончился: Адольф любезно предложил проводить меня до дома. Всю дорогу он был так приветлив и мил. Он безумно интересно говорил о живописи, о политике, о жизни. Я мало что понимаю в “серьёзных” вещах, но слушала открыв рот этого интеллигентного, опытного и обаятельного мужчину. Знать бы заранее, что он тот человек, из-за которого сейчас я так отчаянно несчастлива, и поскольку не могу написать ему, плачусь в записную книжку.
Спустя пару дней он позвонил и пригласил меня в кино. Я обожаю кино и очень хочу стать актрисой. Эти смешные и грустные, комические и трагические картинки приводят меня в восторг. Уже тогда мне было безумно приятно разделить это удовольствие с моим мужчиной, любимым мужчиной.
Переменчивый свет кинофильма причудливо отражался на его измученном лице. Я, как заворожённая, смотрела на его глаза, волосы, кожу. Меня страшно тянуло к нему, и слова папы о том, что партия Адольфа набирает обороты и собирает всё большее число почитателей, ничего не значили, хотя нет, значили… Этот нарастающий успех, эта его политическая девственность лишали меня мужа, лишали меня надежды на любовь и счастье. Женщины… хотела бы я быть Евой из рая, но я просто Ева, может быть, даже из ада. Другими словами, на отсутствие соперниц мне жаловаться не приходиться. Но это всё будет потом, а сейчас я сижу и ловлю каждый его взгляд, каждый его жест, каждую секунду рядом с ним. Господи, как же я люблю его и как же я рада, что он так сильно любит меня. Я буду молиться тебе, чтобы всегда было так. Но, Боже, какой же мне предстоит стать несчастной и одинокой! За что? Скажи, пожалуйста. Просто скажи: за что?»
2
Он учился в параллельной группе, был немного застенчив, но в то же время легко обзаводился друзьями. Сначала Насте он не очень понравился: в нём было что-то странное, да и яркой красотой он отнюдь не отличался. Правда уже тогда на неё произвёл впечатление его первый взгляд, спокойный, мужественный, немного властный и, несомненно, заинтересованный. Мама в шутку говорила, что таким взглядом смотрел Адам, когда впервые увидел Еву. Может быть, и он тогда сумел рассмотреть в ней свою женщину, в её душе – частичку своей, в её теле – какое-то древнее, первозданное родство. Настя много думала об этом потом, когда любовь очень медленно распространилась по её телу, заполнила мозг, сердце и живот. Вскоре они подружились, много разговаривали, спорили, только вроде бы не любили. Пока однажды он не подошёл к ней, чтобы вернуть какую-то книгу и не представил стоящую рядом девушку:
– Настя, это Оля, мы встречаемся.
И тут произошло необъяснимое. Настя испытала резкую, острую боль в груди, на несколько секунд перестала дышать. Её пальцы задрожали, а уголки глаз заискрились от выступивших слёз. Она через силу улыбнулась, рассеянно выслушала их милую болтовню и тихонько пошла подальше от этой любви.
С тех пор Настя не могла ни есть, ни спать. Она думала о нём постоянно. Вспоминала глаза, такие красивые, такие синие, такие ангельские. Вспоминала голос, руки, плечи, вспоминала сказанные им слова и улыбку, которая с одной стороны так обаятельно поднималась немного повыше.
Настя мучилась. Она искала с ним встречи, но боялась заговорить, писала глупые, неуместные сообщения в ICQ, но страшно пугалась слова «печатает». Она мечтала о его руках, о его губах, а по ночам задыхалась от нестерпимого кашля – одного из симптомов своей неожиданной болезни.
Однажды она задержалась в институте: искала литературу для своей курсовой. Когда она наконец-то подошла к выходу и опустилась на скамью, чтобы одеться, кто-то очень легко и мягко положил руку на её плечо.
– Привет, Настя. Я задержался. Не против, если вместе пойдём.
Она подняла голову и увидела его лицо, ужасно бледное и печальное. Тяжёлое горе выражал каждый его жест, каждое движение. Девушка несмело поднялась, и они пошли. Светлая аллея, озарённая весенним солнышком, приветливо распахнула перед ними свои объятия, маленькие звонкие птички с радостью перелетали с ветки на ветку. Только он был угрюм и невесел. Настя совсем растерялась и упорно молчала, опустив голову вниз. Вдруг раздался его нежный, мужественный, грустный голос:
– Как твой рассказ? О Еве Браун? Помнишь, ты говорила, что начала его?
Настя даже вздрогнула от неожиданности: она совсем забыла, что действительно пару недель назад рассказывала ему о своём литературном опыте.
– Да, помню… продвигается тяжеловато. Я не могу проникнуть в её внутренний мир: вроде бы она совсем обыкновенная женщина, простая, скромная. Но её любовь к Адольфу Гитлеру?.. Знаешь, бабушка говорила мне, что хороший человек способен полюбить только хорошего. Ева Браун действительно положительный человек, но Гитлер?! Потом её суицидальные наклонности и это жертвенное самоубийство… Нет, пока она загадка для меня.
– А знаешь, я её понимаю... и… я бы мечтал, чтобы такая женщина была рядом со мной…
– То есть? Мазохистка? Типичная жертва?!
– А женщина и должна уметь жертвовать. Нет, не быть жертвой. Просто Ева Браун была влюблена и привязана, она нашла своего мужчину и срослась с ним. Ведь что-то подобное написано в Библии? Может, ошибаюсь…
– Она нашла не мужчину, а палача! Её дневники – это ведь записки крайне одинокого, безумно несчастного человека!
Вдруг Настя вспомнила про свои собственные чувства, о которых вроде бы забыла в пылу спора, и добавила:
– Хотя я бы тоже хотела так любить и… умереть.
Он широко улыбнулся:
– А вот этого пока не надо.
Минуту они шли молча.
– Настя, знаешь, недавно меня предала Оля, изменила... Вот я и мечтаю о женщине, которая будет мне верна, будет любить и заботиться. Просто это и есть женщина, или я чего-то не понимаю? Моя бабушка, мама всегда чем-то жертвовали ради своих мужчин, были тёплыми, нежными, добрыми. А я не могу найти такую, хотя, честно, очень мечтаю. Видимо, надвигается эпоха матриархата.
Он ласково улыбнулся.
– Ещё я часто думаю о трактовке любви идеалистов. Помнишь, проходили? Только представь: был один прекрасный, совершенный человек, смесь мужского и женского начала. Я рискну предположить, что мужское начало было больше и основательнее, а женское – чуть меньше, но легче и светлее. И тут их разделили. И нет сейчас того совершенного человека, но им легко стать: нужно только быть вместе двум людям, мужчине и женщине, тебе и мне…
Деревья, птицы, дома, асфальт – всё поплыло перед глазами Насти. Она поняла, что сейчас, сию секунду исполнится её заветная мечта, но девушка молчала, она боялась издать хотя бы звук. Мужчина же крепко сжал её руку в своей, и это было их первым соединением и первой безмолвной клятвой в любви и верности.
5. СОЛНЦЕ
1
«Погода такая прекрасная, а я возлюбленная величайшего человека в Германии и на земле, просто сижу здесь и всё что могу сделать, это смотреть из окна на солнышко. Он тоже похож на солнце, хотя бы тем, что светит далеко не каждый день. Я помню, как была на каком-то приёме. Он был там тоже, но не со мной. Вообще-то он не любит меня показывать. Хотя и зачем это нужно? Кто я ему, в общем-то? Так, никто. Я смотрела на него весь вечер: на то, как он любезничает с другими женщинами (почему они все от него без ума?!), как обсуждает важные вопросы со своими коллегами. На меня он посмотрел ровно два раза, подойти и вовсе не соизволил. Я же, краснея, показывала этим светским шлюхам его “подарки”, которые купила сама.
Зачем же он мучает меня, вместо того, чтобы сразу всему положить конец? Как же я одинока! О Господи! Как же! Если бы у меня только был щенок, тогда бы я не была так одинока.
Живём мы, правда, уже вместе, хотя в этом доме нет ничего моего и он совсем не мой. Иногда я думаю: как бы было хорошо выйти замуж за простого фабриканта, нарожать ему кучу детей, жить где-нибудь в провинции. Я для этого и создана, хотя Богу, конечно, виднее. Я очень люблю заниматься хозяйством, подбирать ему одежду, ухаживать за ним. Я вообще его люблю и, в общем-то, понимаю, почему он уделяет мне так мало времени. Он действительно очень занят и загружен, он вершит мировые дела, а разве я мировое дело? Я и не жена ему вовсе. Почему-то я уверена, что он совершает добрые дела: немцы его очень любят, других я и не знаю...
Правда я боюсь его суровости, какой-то холодной горячности. Адольф мне в отцы годится, но иногда я чувствую себя его матерью. Недаром говорят, что мы с ней чем-то похожи. В сущности, он не великий правитель, а всего лишь обиженный, запуганный ребёнок, ему очень нужна моя любовь и ласка. Этим я с ним всегда поделюсь, и он ответит... я верю... Мне просто нужно быть терпеливой».
2
Утром Настя просыпалась немного раньше оттого, что была безмерно счастлива. Она нежно обнимала маму, наспех завтракала, одевалась и начинала новый день, предчувствуя встречу с ним, его поцелуи и объятия. На улице светило осеннее солнышко, а она была возлюбленной самого прекрасного, самого замечательного в мире мужчины. Настя шла к остановке и садилась в тесную, забитую до отказа маршрутку. Её окружали пассажиры, обременённые ежедневными заботами и суровой, мучительной судьбой. Многие женщины смотрели на неё тяжело и безнадёжно, многие мужчины играли с ней своими влажными одинокими глазами. Но сейчас Настя любила всех, и этому была очень простая, совсем бесхитростная причина: её сердце наполняло самоё великое, самое чудесное чувство на земле.
Сегодня у них две общих лекции, а это значит, что она войдет в аудиторию, сядет за вторую парту рядом с окном, обернётся и совсем рядом увидит его, улыбнётся и начнёт задумчиво доставать из сумки тетрадки, ручки и книги. Во время лекции она будет всё время чувствовать его взгляд, мечтательно, застенчиво оборачиваться и видеть его глаза, властные, полные желания и в то же время будто застеленные розово-голубой дымкой нежности.
______________
После пар она упорно стояла у расписания, твердя назойливым подругам, что ей надо задержаться, и ждала его. Он вскоре подходил и нежно шептал, что будет внизу. Потом они, взявшись за руки, шли к нему домой, изредка останавливаясь и любуясь серо-синим прудом, искрящимся от солнечных лучей.
Он нежно перебирал её тонкие пальчики и сдавленно говорил:
– Девочка моя, как же мне хорошо с тобой.
Потихоньку Настю наполняло кроткое женское желание, становящееся безмерно сильным, когда они поднимались по сырой, тёмной лестнице. Его рука повернула ключ в замочной скважине и тихонько толкнула Настю вглубь прихожей.
Потом они пили чай, сидя друг против друга, и просто бессмысленно болтали: философские разговоры почти ушли из их совместной жизни, уступив место житейским шуткам, влюблённому воркованию и душевному, милому молчанию вдвоём. Вот уже несколько месяцев они не могли налюбоваться друг на друга, и сейчас также были заняты этим, безусловно, важнейшим в жизни всей вселенной делом.
После он протянул ей руку, провёл в комнату и усадил на своё колено. Платье Насти приветливо зашуршало, а волосы нежно коснулись его лица и наполнили легкие её женственным ароматом. Больше всего в жизни он хотел, чтобы этот миг, это свидание продолжались вечно. Он сильно сжимал её тело, заставляя чувствовать Настю легкую и сладкую боль. Он понимал, что это наивное, женственное и всё-таки немного глупенькое создание принадлежит ему по праву природы и божьим законам, но что-то всё чаще заставляло его бояться: что-то необъяснимое и загадочное твердило ему о скорой потере, о предстоящем несчастье.
Настя же наполнилась несказанным трепетом и истомой, она положила голову ему на плечо и, едва заметно подрагивая, наслаждалась властным, смелым и таким родным теплом своего единственного мужчины.
Они так сидели долго, прижавшись друг к другу, лаская волосы, губы, плечи, и думали об этой немыслимо большой любви, которая неизвестно за что свалилась с самих небес им на головы и была готова вот-вот раздавить их слабые, человеческие тела и души.
6. НИКОГДА
«Сегодня я купила два лотерейных билета, ибо я была уверена: “сейчас или никогда”, оказалось, что никогда. Я шла по узкой улочке и ловила снежинки в ладони, они очень быстро таяли, а я так хотела разглядеть их получше, насладиться причудливым сплетением кристалликов, но, видимо, и тут не судьба. Мы вместе уже больше десяти лет и теперь я вовсе не молода: мне уже тридцать. Да, факт есть факт, мне уже тридцать. У меня нет детей, в сущности, и дома у меня нет... и мужа.
Совсем недавно он сказал, что я могу быть свободна, уйти от него, всё равно он слишком болен, чтобы жить с женщиной во всех сопутствующих смыслах. Я долго думала, вспоминала свои детские мечты о любви и счастье и поняла: я никуда не уйду... никогда не уйду. Он – моё счастье, мой воздух, моя жизнь. Это я слишком плоха для него, а совсем не наоборот, слишком глупа, чтобы понять его, разгадать его душу, мысли.
Ему очень тяжело, иногда я плачу от жалости к нему. Ему действительно очень больно и одиноко. Только сейчас я стала понимать, как сильно он ранен и обижен этим миром. Хотя каждый немец в той или иной степени ранен этим миром и обижен на него. А Адольф, возможно, ранен чуточку больше, чем все остальные. Если бы кто-то видел его таким, каким его вижу я, слабым, измученным, подавленным, требующим ласки и заботы. Из-за этой войны (зачем она ему?! зачем она всем нам?! раньше я понимала, сейчас не могу, просто сил нет понять) он стал совсем другим... Он боится... Да-да! Этот мужчина, которого я до сих пор немного боюсь, сам боится! Часто я ему катастрофически нужна, чтобы просто заснуть. В эти минуты он берёт мою руку, а я глажу его волосы, целую его такое любимое лицо и вижу перед собой совершенно несчастного и одинокого человека.
Нет, я не уйду от него... Мимо проехала машина, и я почувствовала холодный ветерок. Я закуталась в пальто и надела перчатки. Почему-то мне очень захотелось уснуть, уснуть так крепко, чтобы никогда не просыпаться. Ещё несколько лет назад я была настолько измучена отношениями с ним, что в минуты отчаяния покупала снотворное, чтобы впасть в полутранс и не размышлять много.
Сегодня мне захотелось опять попробовать. Да, я стала намного спокойнее и как-то свыклась со своей странной ролью в его жизни, но сейчас к моему горлу вдруг стала подступать ужасная тошнота отчаяния и горькая тоска. Я направилась в аптеку и купила три упаковки заветного лекарства. Я проглочу двадцать пять таблеток, думаю этого хватит, и мирно усну. Я на самом деле хочу умереть, я безумно измучилась, Господи, я так измучилась! Мне просто нужна любовь и забота, я устала только отдавать, мне нужно получать. Но получать не от кого... Вот и всё, в этом и весь секрет».
2
Настя дописывала рассказ о Еве Браун и заканчивала дипломную работу, когда поняла, что ни один член её семьи: ни замученная, усталая от жизненных передряг мама, ни одинокий, грустный в последнее время папа, ни другие родственники, ощущавшие полное право распоряжаться её судьбой, - никто не поддерживает, не понимает её такие замкнутые и скрытые ото всех чувства к мужчине. Но это было не самым страшным. Самым страшным было то, что Настя не ощущала в себе сил бороться за свою любовь. Вдруг она поняла, насколько является слабой и оторванной от реальной жизни.
Все безустанно твердили о светлых, радужных перспективах, которые ждут её, стоит ей лишь отказаться от своего небогатого и совсем незнаменитого возлюбленного и уехать куда-нибудь подальше... в большой город или за границу... да куда угодно... только подальше от него, такого простого и неперспективного.
И тут Насте пришли на ум все три восхищавшие её женщины, две выдуманные и одна абсолютно живая.
Соня Мармеладова, поехавшая за Раскольниковым на каторгу, отпустившая ему смертный грех.
Лучия из «Ночного портье», бросившая богатство и достаток ради своей настоящей, пусть и несколько ненормальной любви.
И, конечно, она... уже не только чья-то, уже её Ева, которая отправилась вместе со своим любимым не куда-то, а, скорее всего, прямо в ад. Та Ева, которая любила и была верна до последнего вдоха, та, которая испила свою чашу любви до дна, не отказываясь от неё ни на минуту.
Настя думала о них, об их жертвенной любви и приходила к страшному выводу. Её любимый не убийца, как Раскольников, он не изощрённый нацист с садистскими наклонностями, как Макс из «Ночного портье», он не человек, из-за которого миллионы людей на этой земле адски мучились, бесконечно плакали и бесчеловечно умирали. Нет... он совсем другой. Да, он по-мужски немного властен, упорен, а иногда чуть-чуть жесток, но он добр, и, самое главное, он отдаёт её ровно столько, сколько она ему, часто даже больше.
И теперь эта девушка была в шаге от, того, чтобы предать свою самую заветную мечту, своего самого дорогого человека. Она испытывала стыд, неспособность что-то изменить, но вот уже неделю не звонила и не писала ему. В институте он старался улучить момент и поговорить с ней, но Настя была непреступна. Он писал ей то нежные, чувственные, то полные гнева и ненависти сообщения. Она читала их по нескольку раз, ревела часами, но не могла сделать выбор, казалось бы, такой простой и естественный, сам собой напрашивающийся.
Давление родни не прекращалось. Обессиленная, запутавшаяся и измученная, она написала ему письмо, в котором сбивчивыми и неуверенными фразами сообщала о их разрыве. Он же ответил всего тремя словами, которые сохранились в памяти Насти на всю жизнь: «Настя, за что?».
Он приходил к ней домой, долго стоял у двери, но никто так и не открыл, а через месяц Настя уже сидела в чистом новеньком вагоне и мчалась в своё светлое, радужное будущее. Больше она никогда не видела его и ничего не слышала о том, как сложилась жизнь её любимого и несказанно дорогого мужчины.
Спустя пару лет она совершенно случайно прочла «Потерянный рай» Мильтона. Больше всего в этой книге, повествующей о грехопадении первых людей, её поразила реакция Адама на грех Евы: он сам ни на секунду не искусился, первый мужчина, образ и подобие Божие, просто понял, что, если он сейчас не откусит это яблоко, его счастье и радость, его единственная подруга и жена останется совсем одна в совсем чужом и холодном мире.
Настя прикрыла книгу и долго думала, она одиноко ходила по своей комнате и вдруг поняла, что умерла и никогда... совсем никогда не воскреснет. Она потеряла шанс на эту божью благодать, как когда-то её мама потеряла билет на свой любимый спектакль. Помнится, тогда она долго плакала.
7. СМЕРТЬ
1
«Вчера Адольф сделал мне предсмертный подарок. Не знаю зачем и почему, но он женился на мне. За окном светило нежное апрельское солнышко, а деревья с совсем ещё молодой листвой мирно покачивались от тёплого, радостного ветерка. Это солнце, эти деревья и ветерок, быть может, проживут еще вечность, а меня совсем скоро не станет.
Я сижу в какой-то чужой, уже совсем не моей комнате и пересматриваю фотографии, некоторые из них я сделала сама. Фотография – магическая вещь... Уже завтра от меня, от моего тела останется только серый воздушный прах, который, возможно, умчится далеко-далеко, туда, где я была бы счастлива. Но моё лицо, мой облик будут видеть люди ещё очень долго. Что они скажут обо мне? Что подумают?
Когда наши отношения с Адольфом только начинались, я умирала от горя и ревности, зная, что он хранит в кабинете фотографию своей прошлой возлюбленной, тоже покончившей жизнь самоубийством. Вот её-то он, наверно, и любил по-настоящему, тосковал и испытывал жуткую боль от своей потери, именно с ней он должен воссоединиться на том свете, а я и там буду совсем одинокой и никому не нужной.
За эти годы я, словно собака, доказала свою любовь и верность и заслужила ответную ласку. Я понимаю, абсолютно сознаю, что без меня он не сможет, в сущности, только мне он и доверяет сейчас. А я по-прежнему его люблю и хочу быть с ним... пусть одинокой, пусть несчастной, пусть мёртвой, но только с ним. Просто держать его за руку и охранять его покой и сон.
Мои близкие: родители, сёстры – убеждают, что со мной ничего не случится, меня никто не тронет, мне лишь нужно оставить Адольфа и вернуться домой... просто вернуться, ничего сложного в этом нет. И никакого самоубийства, никакой совместной смерти не нужно.
Я чувствую, что страшная тошнота и волнообразная головная боль заполняет меня. Мне хочется выйти на воздух, а лучше уехать куда-нибудь подальше... еще дальше от города и наслаждаться тишиной, хотя скоро тишины у меня будет предостаточно.
Интересно, что я увижу там: ничего, пугающую, абсолютную пустоту; сладкое, воздушное блаженство или неземное, страшное страдание?..
Боже мой! Какой глупый вопрос! Конечно, последнее... Тут даже нет выбора, хотя бы самого маленького и несущественного. Но мои муки будут ничем по сравнению с его. Да-да... почему-то я в этом уверена. Что-то подсказывает мне, что он, мой единственный муж и друг, будет сурово наказан, он будет бесчеловечно страдать, кто знает, может, и за меня в том числе...
А во время этих мук, заслуженных и страшных, я буду сжимать его ладонь, буду гладить такие любимые, такие родные волосы, буду вытирать горячие, раскалённые слёзы с измученного, раскаявшегося лица. И ему, пусть немного, пусть совсем чуть-чуть, но будет легче и, может быть, когда-нибудь хотя бы маленькая, хотя бы крошечная частица нашей общей души освободится и увидит свет».
2
«Вот уже год примерно раз в месяц я пишу тебе письма и отсылаю их по старому адресу. Пока мне никто не ответил. Но это не важно: я знаю, что не достойна ответа. Просто мне нужно, катастрофически нужно выговориться и выплакаться. Но поделиться своим горем, увы, не с кем. И вот уже год, совсем как Ева Браун (помнишь?), я плачусь в записную книжку. На самом деле до некоторого времени в моей жизни всё было в общем-то неплохо. У меня есть уютная квартира, не очень дорогая, но хорошая машина и безумно любимая работа, которая приносит мне не только деньги, но и время от времени частичку счастья, которого я лишена с тех пор, как уехала от тебя. Извини, пожалуйста, но у меня есть и любовник – красивый женатый состоятельный мужчина старше меня на двадцать лет. Никакой любви между нами, конечно, нет, но есть какая-то почти дружеская привязанность и привычка, наверно.
Так вот. Все было совсем неплохо, пока я не узнала, что у меня рак шейки матки и лечение уже вряд ли поможет. Поэтому писать я буду совсем недолго. Потерпи ещё чуть-чуть, и эти полусумасшедшие письма уйдут из твоей жизни, как когда-то ушла я.
Милый, я часто думаю о тебе. Все эти годы я старалась узнать о твоей судьбе хоть что-то, хоть самую малость, но всё безрезультатно. Ты исчез, тебя невозможно найти. Иногда мне кажется, что ты очень близко, совсем рядом: мы ходим по одним улицам, покупаем продукты в одних магазинах, но не встречаемся потому, что слишком большой грех я совершила. И моя болезнь, это я прекрасно понимаю, дана мне в наказание за то, что я оступилась и предала свою любовь, предала саму себя – ту половину, которой было суждено соединиться с тобой и стать той прекрасной, совершенной личностью, о которой ты мечтал когда-то.
Знаешь, я постоянно вспоминаю твои слова, фразы, интонации, с которой ты их произносил. Часто совсем неожиданно, словно молотком, они бьют, разрывают мою душу, а ведь в пору нашей любви я их ценила больше всего на свете, тогда они приносили мне радость, сейчас причиняют нестерпимую боль.
Любимый, я скоро умру. Ты даже не представляешь, как я боюсь. Я боюсь не боли, нет, меня охватывает ужас от мысли о том мире, о моей участи в нём.
Раньше я мечтала о том, что мы вместе, рука об руку войдём в рай, будем жить в маленьком деревянном домике, а вокруг будет вечная весна. Вечная тишина и солнечный покой наполнит наши души, и мы станем одним целым. Мы будем просыпаться от нежного воркования птиц, божественная музыка, неземные стихи будут литься в этом чудесном мире, как вода льётся в искрящейся резвой речке. А по вечерам мы будем выходить в наш сад и любоваться божественной луной и самыми теплыми, самыми загадочными звёздами. И наше лучшее, самое нежное свидание будет длиться вечно, и ты никогда не выпустишь мою руку из своей.
Но выбор сделан, и этот выбор сделан мной. Я больна, и никакого светлого, радужного будущего меня не ждёт, а ждут только пустота и адский холод. Прости меня, любимый, ещё раз прости. Как видишь, я и так поплатилась за всё».
Настя отложила ручку, свернула бумагу вчетверо и заклеила продолговатый конверт. Она вышла из квартиры и стала неторопливо спускаться по покатым ступенькам, едва опираясь на перила и вспоминая что-то давнее и сладкое, что-то из того, что ушло и уже никогда не вернётся.
Внизу её ждала шикарная машина и стоящий рядом красивый мужчина средних лет:
– Заждался тебя! Чем же ты, красавица, занималась?
– Писала письмо подруге, давай заедем на почту.
– Прошлый век! Солнце моё, кто же сейчас пишет рукописные письма? Ну да ладно, не моё дело, поехали.
Настя медленно, очень осторожно и задумчиво села в машину и трепетно положила заветное письмо себе на колени. Несколько минут они ехали молча, затем он небрежно сказал:
– Совсем случайно прочитал твой рассказ, в Интернете попался... про Еву Браун. Не ожидал от тебя такой глубины, молодец, хорошо капнула! Действительно, уникальная женщина с уникальной судьбой. Не часто в нашем алчном мире волков встретишь такую верность и жертвенность...
– Пожалуйста, только не сейчас! – взмолилась Настя. – Не надо говорить ни про неё, ни про этот рассказ. Я прошу тебя.
– Странно. Казалось бы, должна гордиться. Ну, хорошо... не хочется, не надо.
Настя прижалась лицом к оконному стеклу и тихо заплакала. Она плакала о своей никчемной жизни и ещё более никчёмной смерти, она задыхалась от мучительной душевной боли и молила Бога помочь ей, отпустить её душу на волю, дать воздух и свободу, простить её тяжкий и такой мучительный грех. Вдруг она подняла голову, чем-то осенённая, и прошептала, говорить она не могла:
– Живая...
– Что-что? – не понял её спутник.
– Живая... Имя Ева переводится как живая.
После этого она замолчала и всю оставшуюся дорогу была погружена в какие-то не то светлые, не то темные мысли. На её лице иногда играла сладкая улыбка, а иногда появлялись горькие слёзы. Через месяц Настя умерла. Её последний нелюбимый друг долго стоял у могилы и пытался понять, что значили те странные, загадочные слова, но так и не сумел разгадать их. А спустя всего несколько недель Настю нашёл тот, кого она ждала до последних мгновений, тот, кто мог её понять и спасти. И, кто знает, может быть, потерянное, поломанное счастье вновь вернулось к этим несчастным, одиноким людям.