Занимает ли вас красота и эстетика человеческого тела так же, как она занимает меня? Может вы, как и я, любовались случайным человеком в метро, чьи черты лица невероятно органично сочетаются друг с другом, рождая поистине прекрасное зрелище, достойное быть увековеченным если не на полотне, то хотя бы на фотографии? Восхищались изяществом гибких пальцев, столь идеально завершающих аккуратные ладони длинных рук. Чувствовали восторг от стройной талии и груди, будто созданных талантливым скульптором, вложившем всю душу в свое творение? Но не вызывают ли у вас жалость бедняги, собранные природой без малейшей любви и старания, обреченные носить свои дефекты до конца жизни? Мне их жаль. Я знаю, каково это, каждый день смотреть в зеркало, проклиная отражение в нем.
Когда-то я был красив. Можете себе такое представить? Хотя, глядя на меня нынешнего трудно в это поверить. Каждый день, разглядывая себя в зеркале, я задаю лишь один вопрос: почему это случилось именно со мной? Холодная поверхность стекла молчит, бесстрастно демонстрируя изуродованное болезнью лицо. Как и всегда.
Возможно, вы даже знаете, или видели меня однажды, если увлекаетесь visual-kei. Наша группа успела получить свою долю славы и, казалось, мы прочно заняли свое место на сцене. Будущее виделось безоблачным. По крайней мере, мне так казалось. А потом случилось то, что случилось. Visual-kei жесток к своим адептам, красота в нем один из залогов успеха, и лишившись ее, я лишился будущего. Меня охватило отчаянье, сравнимое по силе лишь со страхом смерти.
Если бы только я начал лечение раньше. Если бы только не послушал врачей, беспечно утверждавших, что все пройдет само и волноваться не о чем. Столько «если бы». Какой теперь толк от всех этих переживаний, если ничего уже не вернуть? Обычная медицинская маска навсегда стала частью моего лица. В ней мне не приходится терпеть полные отвращения и скрытой издевки взгляды. Ее линия подчеркивает мои глаза – они все так же красивы, как говорят. Я лишь улыбаюсь, ведь это далеко не так. Все во мне неправильно. От волос, до кончиков пальцев ног. Ненависть к самому себе растет с каждым днем без конца.
Поэтому, я хорошо понимаю всех, кого жизнь обделила одним из самых элементарных, но столь парадоксально важным для социума элементов - красотой. И поэтому делаю то, что делаю. Однажды я решил, - если не могу помочь себе, то помогу другим. Помню, когда эта идея пришла мне в голову я даже тихонько рассмеялся. До чего ведь все просто! Вам так не кажется?
В новостях и газетах меня называют многими прозвищами. Самое часто используемое – Токийский Потрошитель. Какая вульгарность! Сравнивать меня с мясником из Лондона. Отвратительно!
Я склонился над лежащей на железном столе обнаженной девушкой, заглянув ей в лицо. Ее звали Юмико. Она работала в одном из многочисленных ресторанчиков района Эдогавы официанткой. Ее внешность и явное смущение, стоило ей только оказаться в зале под взглядом десятков посетителей, сразу привлекли мое внимание. Я рассматривал ее, сокрушаясь. Если бы не эти щеки, не этот нос, не кривоватые зубы, столь типичные для большинства японцев, Юмико была бы красавицей. Однако, как и все остальные, с кем мне довелось иметь дело, она, кажется, не понимала своей дефектности в полной мере. Иногда мне казалось, что ее смущение перед публикой тоже вызвано чем-то другим. Но, что за вздор! Кому, как не мне знать настоящие чувства, таких же как я?
Вскоре Юмико начала узнавать меня и даже проявлять симпатию. Я всегда по возможности занимал один и тот же столик в дальнем углу и никогда не скупился на чаевые. Мы стали обмениваться приветствиями, я был единственный, кому она улыбалась в этом заведении, каждый раз заставляя меня внутренне содрогаться видом своих зубов. Иногда она что-то говорила, спрашивала о маске, которую я не снимал даже во время еды, только приподнимал ее нижнюю часть, освобождая рот, но мне было все равно, куда больше меня занимали ее черты. Я рисовал глазами на ее лице невидимые линии, убирал в своем воображении лишнее. Желание помочь ей росло во мне с каждым днем. Через месяц это желание стало непреодолимым. Внутри все рвалось от жалости и тоски, что были сродни любовным терзаниям. Тогда я решился. Уговорить Юмико на некое подобие свидания было не так уж сложно. Девушка была обделена любовью. В свои двадцать шесть лет она была одинока, не знала ни заботы, ни ласки. Никто не ждал ее после муторного рабочего дня, только пустая квартира. Как вспыхнули ее глаза, когда я предложил ей погулять вместе, куда-нибудь сходить. Никогда еще мне не доводилось видеть такой надежды во взгляде. Ради шанса быть важной для кого-то, быть нужной, Юмико была согласна даже на такого, как я. Признаться, меня это немного озадачило. Возможно, думал я, она не будет так уж рада, когда увидит мое лицо, не скрытое маской. Впрочем, какая разница? Меня интересовала не она, а помощь ей. Так ли важно, что там с чувствами? Вот именно. Нет. Не важно.
Мы ехали в моей машине. Юмико сидела на заднем сидении и все время я не мог отвести глаз от ее отражения в зеркале. Девушка достала косметичку и прихорашивалась. Жалкое зрелище. Ничего, потерпи, скоро твои мучения закончатся. Ненавижу страдания, никто их не заслуживает. Меня искренне радовало, что хоть кого-то я могу избавить от них. Может быть, именно поэтому судьба наградила меня уродством? Чтобы открыть мне боль других и показать мое предназначение? Мысль воодушевила меня, хотя легче не стало. Цена истины часто слишком высока.
Юмико наконец заметила, что я смотрю на нее и с улыбкой помахала рукой, после чего сделала двойной «peace». Я улыбнулся в ответ.
Через полтора часа мы были у меня дома...
Правую от стола стену занимало ростовое зеркало, отражающее всю комнату, в которой расположился мой приют красоты. Увы, но само помещение вовсе не являлось эталоном эстетического вкуса. Голый серый кирпич, грязный бетонный пол. Единственным украшением служили развешенные тут и там плакаты и фотографии visual-kei исполнителей, в том числе меня самого и моей бывшей группы. Совершенные, застывшие лица смотрели со всех сторон, освещенные белым светом потрескивающих дневных ламп. Видеть себя среди этого пантеона было невыносимо больно и приятно одновременно. А еще странно. Каждый раз, взглянув на плакат, я испытывал странное чувство раздвоения, – человек, изображенный на глянцевой бумаге был мной и в то же время не мной. Между нами жизнь провела невидимую черту. Он остался в прошлом, а я стоял здесь, в подвале нашего старого фамильного дома.
На мне был одет черный фартук поверх замысловатой сценической одежды, хранимой мной из сентиментальных чувств, а внешность скрывала чудесная фарфоровая маска. Холодная и мертвая, не способная выразить никаких эмоций. Но если бы только Юмико могла видеть, что я чувствовал на самом деле. Мои губы горько кривились, когда я в уже какой раз разглядывал ее одутловатое личико, с коротким, узким подбородком и вздернутым, слегка похожим на пятачок носом, а в глазах появлялось сочувствие, стоило только мне бросить взгляд на ее покрытые шрамами плечи и некрасивые руки, одна из которых была как минимум на несколько дюймов длиннее другой. Это требовало немедленного исправления.
Девушка смотрела на меня с ужасом, не в силах даже пошевелиться. Впрочем, она и не смогла бы – руки и ноги я привычно закрепил кожаными ремнями. В их надежности можно было не сомневаться.
Плавно проведя ладонями от ее плеч до лба, я со вздохом отстранился. Ах, Юмико. Милая Юмико. Скоро твоим мучениям придет конец. Пора начинать процедуру. Еще один несчастный обретет счастье. Больше не будет ни насмешек, ни презрительных взглядов. Но сперва подошел к стоящему на одном из столиков ноутбуку, подсоединенному к паре колонок и выбрал музыкальную композицию. Ту же, что и много раз до этого – «Room Of Angel» Акиры Ямаоки. Чарующий, многогранный голос Мэри Элизабет Макглинн мягко окутал помещение: «Ты здесь лежишь безмолвно предо мной. Твои слезы для меня не значат ничего…».
- Не бойся, Юмико, - шепнул я на ухо прикованной девушке, - я знаю, что ты чувствуешь, но я могу исправить все. Ты вновь будешь улыбаться, верь мне.
Она ничего не ответила. Потеряла сознание.
В очередной раз я провел кончиком пальца по нарисованным на ее лице и теле линиям, отмечающим самые явные несовершенства. Начать я решил с зубов, оставив внешние места на потом. Ох, эти зубы! Они уже давно не давали мне покоя, наконец-то я могу ими заняться! Для стоматолога дело безнадежное, время выравнивать безвозвратно упущено, но для меня это не проблема, мои методы куда эффективнее. Главное выбрать правильные инструменты. Разглядывая зубы Юмико, я решил, что в этот раз мне понадобятся клещи и шлейф-машинка. Выступающие далеко вперед стоило вырвать, а средние просто стесать. Вставив в рот бессознательной Юмико распорки, я начал творить. Меня мгновенно охватил азарт созидания, я чувствовал, что и как нужно изменить, что исправить. Перед внутренним взором я уже видел готовый результат. Все остальное сродни написанию музыки. В голове ты слышишь отголосок завершенной композиции, чувствуешь ее, остается лишь пройти путь к ней, поставив все на свои места. Так и здесь, - я писал музыку красоты, а тело бедной Юмико служило мне инструментом.
Почти неделю я ждал этого момента, с тех пор как привез ее к себе. Мы ужинали и болтали обо всяких отвлеченных вещах. Юмико оказалась фанаткой visual-kei, и даже вспомнила мою группу, еще в ресторане приглядывалась ко мне, стесняясь спросить напрямую, не имею ли я отношения к ней, ведь мое лицо кажется ей таким знакомым... Похоже, Юмико был в полном восторге. Она оказалась забавной девушкой. Так жаль, ее губила нехватка проклятой красоты. К счастью, ей повезло встретить меня.
Не составило особого труда добавить наркотик в тарелку Юмико, пока она отходила по своим делам в туалет. Помня предыдущие разы, мера была просто необходима. Некоторые, не понимая, что творят, пытались сопротивляться. Это утомляло и было немного опасно. Особенно как в тот раз, когда я хотел предложить свою помощь одному студенту, мучившемуся кривоватым, кажется сломанным в драке носом, и не самыми приятными ушами, совсем не подходившим к его внешности. Негодяй чуть не разбил мне голову стулом… с тех пор я предпочитаю более легкий метод убеждения.
Когда так ничего и не заподозрившая девушка отключилась, я запер ее в подвале, несколько дней осторожно вычерчивая контуры будущего творения. Все это время я продолжал посещать ресторанчик где она работала, чтобы не вызывать подозрения. Впрочем, мера была лишней, вряд ли Юмико кому-то рассказывала о нашей предстоящей встрече, особенно там.
Я вцепился клещами в особо выпирающий поверх остальных зуб и с нежной силой потянул, раздался треск рвущейся десны, тогда я выдрал его одним резким рывком. Пятый и последний. Он отправился в фаянсовую тарелочку к четырем остальным. Придирчиво осмотрев всю челюсть, я отложил клещи прочь и взял в руку шлифующую машинку. До этого момента мне доводилось использовать ее всего несколько раз. При соприкосновении с твердой поверхностью, диск с алмазным напылением издавал мерзкий звук, мучивший мои уши, но ради дела я терпел. Вот, снова он. Аааааа… невыносимо…, впрочем, я быстро перестал обращать на него внимание. Процедура требовала высокой концентрации, я же не хотел сделать хуже. Воздух наполнился дымом и запахом жженой зубной эмали.
Может, кто-то из вас спросит: «а правильно-ли заставлять людей испытывать вместо боли душевной, боль физическую?». Почему бы мне не использовать хотя бы простейшие методы анестезии? Что ж, ответ на этот вопрос очень прост. И исходит он из банального выражения «красота требует жертв». Убирая дефекты на живую, я не ставлю своей целью помучить очередного несчастного, мне лишь хочется, чтобы он прочувствовал свое избавление. Каждая секунда боли знаменует перемены. Срезая и снимая слой плохой кожи, я специально тяну его медленнее, чтобы мой подопечный осознал всю значимость момента. Проще говоря, красота рождается из боли. Как и многое другое. Очередная банальность гласит – пока мы не потеряли, мы не осознаем ценность потерянного. А я потерял достаточно, не только лицо, поэтому знаю, о чем говорю. Соответственно, рождение такой ценности искусственно, имеет похожую структуру. Но если одно ведет к боли через осознание, то второе из нее рождается, поэтому сразу воспринимается как величайшее благо, минуя процесс потери. Я лишь хочу сказать, что полученное через страдания, ценится нами сразу. Они заставляют нас в полной мере испытать эту простую истину на себе.
Ну вот. С зубами я закончил. Результат вышел вполне удовлетворительным. По крайней мере, смотреть на них мне теперь было приятно. Конечно, я нечаянно повредил диском язык и разорвал десны в некоторых местах, но, ничего страшного. Общего вида это не портило.
Я решил покурить. Юмико так и не пришла в чувство, ее голова лежала немного на боку, с щеками испачканными окровавленной слюной. Скоро мне придется привести ее в чувство, а пока, пускай лежит.
«…на самом деле не заслуженно. Но теперь уже ты не способна ни на что, так что спи, в своем единственном воспоминании обо мне…».
Больше всего притягивало внимание лицо Юмико. Делая очередную затяжку, я в то же время пристально изучал его.
Да, лица. Люди придают им большое значение. В прошлой жизни я не задумывался об этом, только потеря внешности принесла осознание этого простого факта сполна. Они могут притягивать, вызывать симпатию. Это странно с одной стороны, поскольку внешняя часть не отражает мыслей человека и его внутренний мир, но мы всегда охотнее улыбнемся в ответ миловидному лицу, чем искаженному каким-либо несовершенством, или откровенно уродливому.
В один момент я стал изгоем, даже сперва этого не поняв. Мои товарищи все так же общались и проводили время со мной, однако со временем я стал ощущать некую отчужденность с их стороны. Находясь в компании, я чувствовал дискомфорт. Любой брошенный в мою сторону взгляд, смешок за спиной, заставляли меня внутренне сжиматься. Тогда на помощь пришла маска, она уровняла счет, стала зоной комфорта. Скрытый ею, я чувствовал себя каменной статуей посреди бушующей воды. Ее ношение стало сродни наркотической зависимости. На улице я мог выглядеть, вероятно, странно, но дома она дарила незабываемый покой.
Взяв со стола марлевую тряпку, я щедро сдобрил ткань нашатырным спиртом, пришло время для Юмико проснуться. Она должна сполна почувствовать мою помощь и свое перерождение из чахлого цветка в прекрасную розу. Девушка очнулась с тихим стоном, перешедшим в протяжный плачущий вскрик. Испуганные, переполненные мольбой и страхом глаза нашли меня, она пыталась что-то сказать, но поврежденный язык не позволял.
Вечно одно и тоже. Я взял со столика скальпель и зажим. «Отпустите меня!», «не делайте этого!», «не хочу, не надо!», - а ведь я стараюсь ради них! Знаю, нехорошо искать похвалы за хорошие поступки, но иногда так хочется услышать слова благодарности. Просто чтобы знать, что делаешь все не напрасно…
- Сейчас мои руки и воображение переродят тебя, Юмико, и хочу, чтобы ты почувствовала мою заботу. Мое сердце разрывается от жалости к тебе, правда. Этот мир не для таких как мы, в нем правит красота. Пусть говорят обратное, но мне известна правда. И хоть я говорю, что он не для нас, тебя я сделаю его частью.
Лезвие скальпеля ложиться на контур, начинающийся под правым глазом. Я мягко надавливаю, совершая надрез. Зажимом хватаю край плоти. Теперь нужно быть особенно аккуратным, хоть я затянул ремень на лбу Юмико потуже, она могла невольно помешать мне, своими напрасными попытками вырваться. Остро заточенное лезвие легко разрезает кожу и мясо, кровь иногда скрывает под собой начерченную тушью линию, однако я столько раз ее видел, что не особо нуждаюсь в ней.
Первый срез закончен. Удерживая вырезанную часть щеки, похожую сейчас по форме на лепесток цветка, зажимом, осторожно отвожу ее в сторону, теперь нужно удалить лишнее, чтобы плоть лежала ровно, когда я верну ее на место. Забыв, что на мне маска, хочу вытереть взмокший лоб, вместо этого оставляю кровавые линии на белом фарфоре, это вызывает у меня невольную улыбку и смех. Какой же все-таки я порой рассеянный.
Тело Юмико сотрясают мелкие конвульсии и дрожь, глаза то и дело закатываются, черные волосы на затылке слиплись от натекшей на железную поверхность стола кровь.
Вычищая жир и лишние ткани из-под срезанной щеки, я говорил:
- За этот год я совершил одно открытие. Видишь эти плакаты на стенах? Изображенные на них люди кажутся идеальными, и, так и есть, здесь лишь самые лучшие, но знала ли ты, сколько дефектных даже среди таких как они? Признаюсь, и для меня это стало откровением. Я помню день… когда-же все случилось? Ах, да, сейчас уже апрель, значит миновало уже шесть месяцев, ведь тогда был ноябрь. Хоть я покинул сцену, тем не менее, все еще общался со старыми знакомыми, правда случалось это все реже. Как-то раз меня пригласили по старой дружбе посмотреть на выступление, а после повспоминать старые деньки. Я согласился, не смотря на явную скрытую издевку, столь очевидную, впрочем. Как будто они не понимали, что я чувствую! Концерт проходил в клубе 3Star Kurumamichi в Нагоя. Естественно для меня все двери были открыты, мы сидели в гримерке, вяло переговариваясь. Они интересовались моей нынешней жизнью, - Ю, Томоти, Кей, Сакура, - пытались делать вид, что сочувствуют, хотя я-то чувствовал фальшь. Жалкие попытки прикинутся сочувствующими меня не проводили. – Я на мгновение отвлекся от рассказа, прощупывая пальцами вторую щеку и примеряя скальпель к линии. – Наконец, как минимум одному из них, - Сакуре, - надоел фарс, и он захотел выйти покурить, я вызвался пойти с ним. Мне захотелось на свежий воздух, в помещении оказалось слишком душно, да и запах застарелого пота, смешанный с духами и еще черт знает чем, стал вызывать отвращение.
До начала выступления оставалось минут пятнадцать. Мы стояли у черного входа в безлюдном переулке, глядя с унылым видом друг на друга. Сакура говорил, а я, рассматривая его внешность, вдруг начал понимать насколько он противный. Я был поражен! Передо мной стояло явное совершенство. Замечательные волосы, собранные замысловатой прической; изящное лицо, в котором преобладали женские черты; чувственные губы. Тело, руки, все настолько великолепно и… в то же время отталкивающе. От противоречия хотелось схватиться за голову и закричать. Чувства явно отразились на моем лице, вернее в той его части, понимаешь, которую маска не скрывала, он спросил меня, - хорошо ли я себя чувствую? Я даже не знал, что ответить, со мной ведь все в порядке, а вот ему требовалось исправление! Желание вызывало нервную тряску во всем теле. Надо было ответить. Разумеется, я сказал, что все нормально, просто немного устал, только и всего. А дальше как-то все случилось само-собой. Мое телосложение, ты видишь, достаточно крупное, одного удара хватило, чтобы вырубить Сакуру наповал. Бесчувственное тело я быстро спрятал в мусорном контейнере, перед этим для верности затолкав ему в пасть пару таблеток снотворного, и закидал сверху мешками. Признаться, меня трясло от совершенного. До концерта минут семь, кроме меня с Сакурой не было больше никого, все знали с кем он вышел. Я пропал! Какого чудовищного самообладания стоило мне вернуться в клуб как ни в чем не бывало. Разумеется, меня засыпали вопросами, однако я весьма ловко выкрутился, попросту сказав, что Сакура решил немного задержаться на улице, а я не стал ждать и вернулся. Мне, как ни странно, поверили. Выступление все равно состоялось. Гитарист из другой группы, которая должна была выступать следом, занял его место. До конца я не остался, сослался на плохое самочувствие и ушел на середине шоу. Мне не терпелось приступить к работе над столь необычным экземпляром, каким являлся Сакура. Его случай был особо тяжелым. Даже сейчас кажется, что я так толком ему не помог. Ты бы, Юмико, поразилась, узнай с какими сложностями мне пришлось столкнуться, чтобы привезти его сюда, даже вспоминать не хочется. – Скальпель дрогнул, пришлось поспешно отдернуть его в сторону, иначе повредилась бы ровность вырезаемого контура. Меня охватили воспоминания.
Так странно. Под совершенной красотой Сакуры пряталось не менее совершенное уродство. Я с таким столкнулся всего один раз. Видимо, сама судьба свела нас, ведь без моего вмешательства он так и жил бы с этим, страдая, и даже не подозревая об этом.
Вторая щека наконец пришла в подобающий вид, все лишние части отправились в ведро. Степлер помог закрепить плоть на положенном ей месте. Столь ровного шва, какой сделал я железными скобочками, не сделать и нитью! Девушка преображалась на глазах, в ней начала проглядываться истинная внешность. Композиция приобретала структуру, оставалось только следовать за ней, более ничего. Нарушение в гармонию вносили плечи, точнее, покрывающие их шрамы. Я задумался, - что мне использовать в данном случае? Кислоту, скальпель? Выбор не велик, много тут не придумаешь. Я решил использовать нож, срезать кожу казалось самым очевидным решением.
Мой мозг обдумывал проблему рук Юмико, пока мои собственные удаляли изуродованные участки кожи. Как вы помните, одна ее рука казалась мне длиннее другой. Что делать в данном случае я так и не придумал, неспособность решить задачу выводила меня из себя. Чертова пара дюймов! Такая мелочь, но так режет глаз! В раздражении я грохнул кулаком по столу рядом с головой девушки. Она слабо пробулькала горлом, закатив в очередной раз глаза. Я ласково погладил ее по голове, успокаивая. Прости, что напугал… С твоими руками я что-нибудь придумаю, не беспокойся пожалуйста.
С плечами особых трудностей не возникло, куски кожи так же полетели в ведро к другим лишним для красоты Юмико частям. Но руки. Руки… Оставлю их на потом, у меня родилась идея. Правда, в некотором роде халтурная. А еще я понял, что, занявшись плечами, совершенно позабыл про нос. Этот бугорок, напоминающий мне свиной пятачок. Что ж, тут уже ничего не поделать, - я пожал плечами, - остается только убрать его совсем. Если вы думаете, что ровно срезать нос так легко, то вы глубоко ошибаетесь. С ним мне пришлось помучится, но вскоре в ведро отправился и он. Я вошел в раж. Мне уже не терпелось закончить, единственное, что удерживало от спешки – желание сделать все идеально. Не хотелось огорчать Юмико, чем она хуже других? Поэтому, устраивая лезвие скальпеля между небольших, упругих грудей девушки, я пообещал себе и ей быть аккуратным.
Наши лица фасад, а тело храм. Что делают в храмах? Поклоняются божествам. В данном случае, божеством являемся мы сами. Каждая религия призывает любить бога, либо следовать его заветам. Завершая столь нехитрую логическую цепочку, делаю вывод, – мы должны любить себя, какими бы мы не были. В таком случае, я атеист. Мой бог мне ненавистен, его не существует. Как можно любить чудовище, день за днем изводящее тебя одним своим существованием? Отравляющее твою повседневную реальность каждую минуту и секунду? И главное – как его можно за это простить?
- Как?! – Воскликнул я вслух, вздрогнув от звука собственного голоса. Лезвие скальпеля замерло у лона. Потребовалось еще несколько раз провести им туда-сюда, чтобы разрез получился достаточно глубоким. Алая борозда, истекающая кровью, протянулась через все туловище Юмико. Операция вошла в финальную стадию. Вспарывая живот и грудь окончательно, я не переставал размышлять. «Как?». Смешок. Никак. Ненавистное божество предается забвению, его храмы сжигаются. Иной участи оно не заслуживает.
Я немного перестарался, не рассчитав силы. Рука вместе со скальпелем провалилась в живот Юмико, чавкнув внутренностями. Ее храм скоро будет испепелен, и она станет свободной. Мне же придется терпеть. Ради других.
Впереди меня ждала самая муторная и грязная работа. Не буду вас утомлять подробностями удалений внутренностей и работы с грудной клеткой. С ними мне пришлось провозиться почти час. Зато теперь тело девушки выглядело идеальным. Ничего лишнего, чистое торжество минимализма, в котором, как известно, заключено изящество и хороший вкус. Остался последний, финальный штрих. Вы думаете, я позабыл про руки? О нет, конечно нет. Их я сложил на груди, прикрепив тонкими ремешками к вычищенным почти до белизны ребрам.
Выбив в столе держатель, чтобы он принял вертикальное положение, мне стоило признать, - мой талант не подвел. Юмико из серой мышки превратилась в богиню. На месте храма божества мучающего, воздвигся храм божества заботливого и любящего. Ему только требовалось немного украшения. Взяв большой букет белых лилий, приготовленный заранее, я замер перед своим творением, не в силах оторвать взгляд. Первый цветок отправился в дырку, зияющую на месте носа, остальные, придирчиво следуя определенной симметрии, были размещены мной среди ребер и в полости живота. Если бы здесь была публика, она не удержалась бы и зааплодировала, столь удивительно восхитительным вышел новый образ Юмико. Я сдержал свое обещание сполна, - подарил ей красоту о какой она не могла и мечтать. Кто теперь посмеется над ней, ткнет пальцем? На такое у вас не хватит духу!
Посмотрите. Посмотрите на нее теперь! Неужели она не прекрасна? Ее вывернутая наизнанку плоть, среди которой белеют соцветия лилий, красна словно лепестки роз в свете гаснущего заката. Нет больше неровных, неправильных черт, все пришло в соответствие, как и должно быть. Мною создана чистая гармония, абсолютная эстетика! Восхищенный, я беру полароид и отхожу в сторону, чтобы запечатлеть свое новое творение на снимке.
Но, что это? Я слышу какой-то шум за стальной дверью, закрывающей вход в мое убежище. Множество возбужденных голосов, приглушенных толщей стен. На дверь с той начинают сыпаться удары, гулким звоном отдающиеся в моей голове. Этого просто не может быть! Как они нашли меня?! Слишком рано! Нет! Я не хочу! Я еще не закончил! Они не понимают, ничего не понимают! Юмико не последняя, столько людей все еще нуждаются во мне!
Дверь распахивается, не выдержав напора. О, боги, как они все ужасны! Эти глаза. Носы. Губы. Они ущербны! Ущербны! Не прикасайтесь ко мне! Прочь, вы что, не видите себя? Как можете вы жить, существовать с такой внешностью? Не я сумасшедший, - вы! Вам всем нужна помощь!
Я хватаю нож и кидаюсь на первого из этих чудовищ в форме, прикидывающегося полицейским. Выстрел. Боль в груди. Пол и потолок резко меняются местами. «Вот колыбельная, чтобы ты закрыл свои глаза. Прощай… Прощай…», поет затухающий голос Макглинн, доносящийся из колонок. Я знаю, это конец. Но, за что со мной так? Ведь я не сделал ничего плохого… Всего лишь хотел помочь. Помочь…
Тяжело дышать. Горячая красная лужа растекается подо мной, пропитывая одежду насквозь. Кровь. Моя кровь…
Фарфоровая маска треснула при ударе о бетон, теперь она медленно рассыпается на мелкие кусочки, падающие с тихим мелодичным звоном, обнажая скрытое под ней недоразумение, которое я смел называть своим лицом. Зеркало отражает все происходящее. В том числе больше ничем не прикрытое уродство. Ненавижу! Тело словно заполнили расплавленным металлом, но злость придает мне сил, с гневным выкриком, вырвавшимся из покалеченных легких невнятным дуновением воздуха, я бью рукоятью ножа по его гладкой глумливой поверхности. Трещина стремительно пробегает по стеклу вверх. Секунда, и оно со звоном рассыпается, накрывая меня осколками, впивающимися в спину, плечи, голову. Я уже не чувствую боли. Темно. Почему так темно? Неуже…
«Ты лежишь безмолвно предо мной. Твои слезы для меня не значат ничего…».