Вот и лето подходит к концу, как всё когда-нибудь да подходит. И в этом есть и обычное грустное, и обычное констатирующее: жизнь продолжается, несмотря ни на что. Несмотря на все треволнения и горести лета, каким бы оно ни было.
А это лето получилось у меня не вполне обычным. Обычное проходит у меня далеко-далеко от мест зимнего обитания, на малой родине, в родительском доме, среди многочисленной родни и не менее родных одноклассников, и все эти однокоренные слова означают мою укорененность в мире родовых связей и мою зависимость от него. Возможно, это вполне здоровая зависимость, если зависимость вообще может быть здоровой, однако кое-кто считает, что в рутину моих, так сказать, лет хотя бы раз следовало бы внести хотя бы какое-нибудь разнообразие и изменить привычный маршрут, оторвавшись от колыбели, очага и, так сказать, шанырака. Я и не возражаю. Но так получается, что маршрут всегда один, и поэтому лета мои похожи одно на другое как близнецы (то же, впрочем, можно сказать и о зимах, но сейчас не об этом).
Но это лето вышло какое-то необычное.
Необычное началось с того, что лето явилось не запылилось уже в мае, когда мне подвернулась командировка в родные края, и я попала, так сказать, в объятия родственников на несколько недель раньше обычного и уже через три дня из них вырвалась, выполнив, по сути, свою ритуальную ежегодную задачу, и уехала назад, к себе, увезя лето с собой. А южная жара и родственники сами потянулись за мной, так получилось.
Но совсем не об этом хотелось мне сказать, это такое предисловие долгое и необязательное. А хотелось мне сказать совсем о другом.
О другом, о других – о подругах.
Да, девочки, о вас я хочу сказать, о вас. Что лето это необыкновенное стало летом моих подруг, и это несмотря на стечение родственников, столпотворение родственников, гостевание родственников, кучу приятнейших событий с родственниками и великую кучу проблем с родственниками, и то, что родственные узы таковыми остались и даже упрочились.
О вас я хочу сказать, девочки.
Спасибо вам. Вы поразительным образом укрепляете веру в общечеловеческие ценности в холодном, расчетливом, расчеловечивающемся мире.
Спасибо тебе, Анечка, за то, что понимаешь, как трудно мне совмещать обыденное и высокое, обывательское и мечту, призрачное и настоящее, как трудно жить, быть и работать в окружении тех, кто не знает меня так, как ты, и никогда не узнает и не поймет. Когда я нажимаю твой дверной звонок, потом слышу звук отпираемого замка и в распахнутой двери появляется твоя маленькая фигурка, десятилетия опадают с моих плеч, как октябрьские листья с клена. Наше понимание друг друга с полуслова и полувзгляда подразумевает недосказанность, отсекание лишнего, необязательность ежедневного мониторинга, прочтение главного между строк и слов. Сейчас это особенно важно. Сейчас время недосказанности, потому что боль очень трудно описывать открытым текстом.
Спасибо тебе, Светочка, за то, что напоминаешь мне о радостях материнства и о простых прелестях жизни вроде вкусной еды, долгого и спокойного сна, свежего воздуха, бани и бассейна – о, раз в году это можно, раз в десятилетие это славно. Наш путь через десятилетия протянут между двумя берегами, которые лишь кажутся оппозицией, но на деле зеркальны. Между берегами нормы, которая у каждого своя. Ты стоишь на том берегу, который кажется более прочным, надежным. А я на этом, который мне видится миражом. Но ты магическим образом чувствуешь, что этот зыбкий мираж - тоже норма, и мне только на нем и устоять.
Спасибо тебе, Бэлочка, за то, что пытаешься вытянуть меня из домашнего рая, из домашнего ада, из мещанского, так сказать, болота, что тащишь меня на выставки и знакомишь с художниками и другими яркими личностями твоего круга, пусть я и отказываюсь, и тащу тебя просто пива попить. Ты социальный гений настоящего, а я - отшельник, прячущийся в пещерах прошлого, но потом ты приходишь с ворохом прошлого и вываливаешь его на мое настоящее, и мы вспоминаем, что это и есть история, история, связь, язык.
Спасибо тебе, Лялечка, за сладость наших псевдоинтеллектуальных бесед, из которых вычеркнута всякая привязка к быту и его путам, как и всякая правда о том, что то, о чем мы думаем и мечтаем, с каждым разом все менее и менее возможно, и не случится никогда. Ты задаешь планку, не даешь упасть, раскиснуть, разложиться на атомы, возвращаешь в юность, где такие псевдоинтеллектуальные споры и разговоры имели огромный жизнеутверждающий смысл. Ты еще читаешь книги, о Боже! И все время напоминаешь мне о том, что слово так много значит. Ты вырываешь меня из молчания, из мычания.
Спасибо тебе, Маречка, за то, что ты всплыла на поверхность с двадцатипятилетней глубины и припала ко мне, и говорила со мною всею ночь, и ничего не забыла, и обещала приехать и сходить со мною в кино. Времени нет, как мы с тобою решили когда-то, потому что главное невозможно забыть. Жизнь состоит из счастья главных, решающих эпизодов, из поворотных событий, из ярких пятен переживания, из того, что на старости можно вспомнить, чтобы заглушить тупую боль бессмысленности, серости, скуки, безнадежности.
Спасибо тебе, Леночка, за то, что откликнулась и скрасила, и разделила со мною мою радость, ибо в это трудное лето была и у меня радость, было мне недолгое счастье. Быть рядом в радости тоже важно, и не потому, что радость кратковременна, преходяща, и надо успеть ухватить ее за хвост, как мечту, зафиксировать, так сказать, радугу на поляроиде, а потому что это отвечает нашей вере, иллюзии, желанию сделать мир красивее и добрее. Мы скользим по тающему льду радости на коньках наших жалких поляроидных улыбок.
Спасибо тебе, Римочка, Римка, за то, что ты рядом, что в самую трудную минуту этого лета, когда земля разверзлась под ногами, и я не знала, каким богам молиться, и как быть, и что делать, ты протянула мне руку, как всегда протягивала, и в общем, спасла. Когда я думаю о тебе, на меня нахлынывают разные чувства, включая благодарность, восхищение и удивление. Ты человек давно ушедшей эпохи, времени альтруистов и энтузиастов, и рядом с тобой робкий малодушный нытик во мне начинает превращаться в человека выживающего, почти в борца.
Я и не знала, не ведала, и не помнила в гордыне своего одиночества, своего лелеемого треклятого одиночества, что у меня есть подруги, есть вы.
Родственники, если вы читаете это, не обижайтесь. Я вас тоже люблю. Но родство ведь на то и родство, чтобы быть явлением корневым, нерасплетаемым, прочным. А дружба – штука эфемерная, думала я.
Ан нет. В дружбе сила.
Все-таки какой общежитский я человек.
26.08.18