Росинка и Ортия.
30. Пятая жизнь. Первый шаг.
…Когда Диана проснулась, все было уже позади. Та странная боль, что мучила ее «изнутри», и та невероятная немощь, что охватила ее на пороге Реальности, уже отступили. Ей, наконец-то, удалось открыть глаза и немного пошевелиться.
В комнате было почти темно, но Диана по множеству неуловимых примет, от «домашних» запахов до этих смутных, но знакомых очертаний окружающих предметов в полумраке, поняла, что лежит сейчас в собственной постели, в спальне, в том самом доме в Сокольниках. Она прикрыта простыней, поверх которой наброшено тонкое пикейное одеяло. Ей сейчас не слишком жарко и не слишком холодно, так, свежо. Ну, конечно же, система кондиционирования в их спальне, как, впрочем, и во всем доме, отлажена безупречно.
Диана попыталась приподняться, опершись на локоть. У нее это, в общем-то, получилось, хотя и не без труда. Казалось, что ее сильное и тренированное тело кто-то напрочь лишил прежних крепких мышц, а вместо них набил его обычной ватой. Диана с трудом смогла привстать. Каждое движение давалось ей очень даже странно. Команды на «встать» и «подвигаться» ее тело воспринимало. Но реагировало на них очень даже вяло, и даже как-то вовсе двусмысленно.
Давно, очень давно, то ли две, то ли даже три жизни тому назад - это смотря каким способом вести подсчеты! – она уже чувствовала-испытывала нечто подобное.
Боже, как все странно совпало! Она ведь так хотела забыть то время, когда ее как прессом давили собственные безволие, беспомощность, слабость, вызванные невозможностью самостоятельно передвигаться так, как это делают все нормальные люди. И то Чудо, что вернуло ее к нормальному человеческому состоянию, дало ей те самые особые способности, которые перевели ее на совершенно другой уровень, сделали совершенно иной, отличной от обычных людей... Тогда она еще не знала о том, что это и есть начало инициации, которая у нее, как бы это поточнее сказать, «растянется» во времени.
Как она мечтала тогда просто двигаться, ходить своими собственными ногами, как нормальный человек! И не просто ходить, а бегать, прыгать, и вообще, передвигаться. И не только в обыденном пространстве повседневных дел, нет, Диане этого было мало! Ей хотелось куда большего! Вынужденная неподвижность заставила ее мечтать о том, что она, когда-нибудь, сможет путешествовать по всему Миру! То есть летать по небу, ездить по земле и «ходить» (ей очень нравилось это морское словечко!) всеми возможными водными путями, по озерам, рекам и морям. И непременно так, как она, именно она того захочет!
Мечты тогда восполняли для нее убогость окружающей реальности, в чем-то даже заменяли ей повседневное бытие, заставляли хоть как-то примириться с фактическим положением вещей. Но именно желание чего-то настоящего, невыдуманного, заставило ее тогда, в одну из волшебных весенних ночей, почувствовав в себе странную Силу, подняться из инвалидного кресла и, шатаясь, подойти к окну, которое добрая интернатская нянечка по ее, Дианы, молчаливой просьбе, не стала закрывать, невзирая на то, что где-то там, вдалеке рокотала гроза. А оттуда так восхитительно маняще доносились те самые «нежные звуки грома», слышался запах озона и свежего ветра!
Диане хотелось туда, в гущу событий Реального Мира! Причем ей, откровенно говоря, было мало той Страны, где она жила. Нет, ей нужно было ехать, к южным морям, лететь в экзотические страны, где говорят совсем на других языках, звучание которых вовсе непривычно для ее ушей, и от того эти иноязычные места становились для нее еще более привлекательными. Когда тебе 15 лет, и когда ты прекрасно помнишь о том, что еще какой-то несчастный год с небольшим назад, все было иначе... Тогда вся эта неподвижность, скованность всем этим весьма условным существованием в инвалидном кресле, воспринимается как… подлинное Небытие!
Впрочем, нет. В конце концов, она осталась жива. Диана просто оказалась зажатой в нестерпимо узкие рамки другой своей жизни, второй по счету. После той страшной автомобильной аварии, когда машину, в которой они ехали вместе с отцом и матерью, занесло на скользкой дороге и выбросило в кювет. Ее родители, молодые и красивые люди, любившие друг друга и просто обожавшие свою дочь, погибли, а вот девочка-подросток чудом выжила.
Ну, как выжила… Сама себя она, естественно не вслух, иногда называла «растением». Ее ноги-«корни» были накрепко пристроены в кресле-каталке. Ее руки-«ветви»… В принципе были свободны. Вот только колыхались они «на ветру», который, увы, не она вызвала, и не она себе выбрала.
Ветер…
Да, судьбу свою она тогда сравнивала с ветром. И ветер этот вертел ее жизнью так, как ему вздумается.
Ветер, ветер, ты могуч…
Нельзя сказать, что девочкой, пострадавшей в той страшной аварии, пренебрегали, вовсе нет! Дианой занимались врачи и учителя. Ее каталка, по специальным пандусам, выезжала в светлые классы и мастерские, где она общалась с такими же «особыми» детьми, как она сама. С теми, кого, как и себя, любимую, она обозначала (естественно, отнюдь не вслух!) этим отвратительно-презрительным словом, «калеки». Впрочем, слово это подходило отнюдь не всем. Те из ее друзей-подруг по «богоугодному заведению», кто реально лишился ног, поглядывали на нее с завистью. У Дианы ведь ноги были! Правда, из-за каких-то неясных проблем, совершенно отказывались работать.
Но врачи уверяли, что шансы есть! Хотя за полгода мыканья по госпитальным палатам в разных клиниках Страны, реально помочь ей так никто и не смог. Тогда очередной консилиум постановил, оставить все как есть, сделать «адаптационную паузу» и возобновить лечение только после продолжительного перерыва, нащупав, по возможности, иную, как выразился
ведущий нейрофизиолог, «стратегию лечения».
- А пока, - сказал сей пожилой и лысоватый дяденька в толстых очках, - следует успокоиться и адаптироваться к возникшей ситуации. И делать это лучше в Клайпеде.
В те времена Диана не слишком-то интересовалась своим генеалогическим древом, хотя неплохо знала и дядьев, и дедушек-бабушек. Родители, когда были живы, окружили ее «своим» миром. Именно они были для нее СВОИ. Когда с ними случилось то, что случилось, родня буквально «нарисовалась» и наперебой уговаривала ее жить с той или иной «ветвью» их рода. Человек пять было готово «принять» ее к себе под опеку, но сама девочка только отрицательно качала головой.
Никто из них, как потенциальный «воспитатель», ее не интересовал. При всех возможных симпатиях и «положительных характеристиках», никто из тех, кто живо откликнулся на их грустную и печальную историю, не мог ей заменить ушедших. И спецы-психологи, которые вели с Дианой воспитательно-успокоительные беседы, как ни странно, поддержали ее в конечном решении об условной «независимости», естественно в рамках одного из лечебно-воспитательных заведений по ее профилю заболевания.
С согласия дальних родственников, с которыми Диана общалась мало, и которые ей, откровенно говоря, были почти безразличны, ее поместили в Клайпедский специализированный интернат. Это место считалось лучшим из возможных, для тех детей, которые по тем или иным причинам оказались в ситуации излечения от тяжелых недугов и воспитания, вне своих семей.
В интернате она жила в маленькой комнатке. Тамошний психолог, оценив ее состояние, сокрушенно покачал головой и, учтя ее специфические пожелания, рекомендовал одиночное проживание с индивидуальными занятиями «по интересам». Просто, по ходу лечения, Диана становилась все более нелюдимой, все больше уходила «в себя». И тактичный медик решил не мешать ей, не «ломать» ее состояния силой, в надежде на то, что мягкое и доброжелательное отношение педагогов и воспитателей спустя какое-то время обязательно сработает, и поможет преодолеть это непонятное отчуждение.
Диана очень быстро училась этому особому искусству «лавировать» между теми, кто, в силу ее болезни и несовершеннолетия, решал за нее вопросы ее жизни и лечения. Она научилась быть жесткой и вежливой одновременно. И добиваться особого отношения к себе любимой, вплоть до исполнения того самого требования, по возможности, обеспечить ей проживание одной, без других воспитанниц, поскольку общение с кем-либо помимо покойных родителей, ее, якобы, весьма тяготит в моральном плане.
Это было правдой. Ну... почти что правдой. Действительно, не могла же свежепринятая воспитанница этого благородного и гуманного заведения прямо и честно сказать о том, что ей противно видеть таких же, как она. Что ей не хочется, чтобы кто-то с самого раннего утра напоминал ей о том, что она, увы, одна из них, из тех, кто числится по «богоугодно-приютскому» разряду казенного милосердия, что она объект жалости из-за своей вынужденной неполноценности. Нельзя было рассказать о том, что она, Диана, всем сердцем ненавидит сам этот «уютный уголок», где множество взрослых людей заботятся о кучке калек, и что она презирает самих подопечных, что вверены заботам всех этих благородных и безупречно честных профессионалов. И что сама Диана вовсе не желает привыкать к подобному положению, что пресловутая «ситуационная адаптация» это не для нее.
Естественно, она сдержалась и была корректна, просто попросила поселить ее одну и не докучать, по возможности, пресловутой «воспитательской опекой». Дескать, она сама может справиться со всеми бытовыми проблемами, а другим девочками не стоит мучиться перепадами ее настроения. В ответ на подобное требование, невероятное, неприемлемое, немыслимое в парадигме обычного в Империи принципа коллективного взаимодействия обучаемых, психолог интерната, где ей предстояло жить и учиться, крайне огорченный ее нелюдимостью, тяжело вздохнул и долго не мог выказать какого-то определенного суждения. Но в итоге, сей представитель «педагогической администрации» разрешил столь странной воспитаннице поселиться в одной из двухместных комнат, в гордом одиночестве. Как он изящно выразился, «Учитывая, тот факт, что в интернате, ввиду некомплекта воспитанников («Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!!!» - добавил он, суеверно переплюнув через левое плечо) имеется достаточное количество свободных помещений!». Чем весьма ее обязал.
Диана согласилась на активное участие во всех видах индивидуальных и групповых терапий, на несколько вариантов профилактического общения и даже вызвалась лично заниматься поддержанием чистоты и порядка в той комнате, где она будет обитать. Нянечка, работавшая на их этаже, контролировавшая, как говорили взрослые, «санитарный режим проживания», была в шоке, и, несмотря на формальное одобрение столь ответственного поведения воспитанницы, все же два раза в день проверяла, не нужно ли помочь «Диане-самостояшке», как она ее уважительно называла, с уборкой. Но Диана в целом справлялась. Естественно в тех пределах, которые были ей доступны.
Ее комната размещалась на первом этаже отдельно стоящего небольшого корпуса. В окно были видны немного неба и лес. Всего каких-то метров десять отделяли ее от ближайших деревьев. Изящные сосны на ветру странно гудели, но этот звук был Диане очень приятен. Хотя и напоминал ей о том, что она, увы, над собою властна отнюдь не всегда, и многие, вроде бы элементарные, вещи ей, к сожалению, не доступны...
Диана почему-то безумно любила грозы. И очень тяготилась невозможностью выйти под проявления красивой стихии, из-за преувеличенных забот со стороны нянечек и воспитателей, не говоря уж о том психологе, который всю дорогу пытался ее «опекать».
Как она плакала, иной раз, глядя в окно своей комнаты, когда за окном, в небе, появлялись стремительно несущиеся тучи, когда грохотал гром и сверкали молнии... Как же ей хотелось именно в это бурное время оказаться там, за окном, подставить свое лицо дождю и ветру, слышать раскаты грома, ощущать их всем телом. Диана отчего-то мечтала оказаться там, на улице именно в такое время, чтобы на собственной «нежной шкурке» ощутить пресловутое буйство стихий, дрожать от холода, ощущая потоки воды, льющейся с Неба, пропитывающей одежду и проникающей до ее собственной кожи.
Ей хотелось быть живой, и двигаться, двигаться, двигаться... Не быть «растением». И в тот странный, в тот чудесный день, вернее в ту чудесную ночь середины мая, за пять минут до полуночи, она ощутила, как у нее за спиной буквально выросли крылья.
Ей показалось, что некая невидимая сила заставила ее вскочить и сделать те несколько шагов по направлению к окну. Туда, где рокотала мятежом и экспрессией весенняя гроза, это удивительное чудо природы, полное загадочной свежести и силы. Своим темным облачным крылом она уже накрыла лес, тот самый, что почти вплотную подступил к ее корпусу.
Ветер уже принес первые капли дождя. Он стегнул ими, как плетью, по стеклу, оставив наискось продолговатые следы. А дальше, за лесом... Там уже бушевала ночная буря, из тех, что по своей мощи легко и непринужденно заткнут за пояс десяток электростанций, построенных людьми, возомнившими о себе как о повелителях стихий!
Нет! Куда человеку против стихии, сметающей все, что стоит у нее на пути, в своем первобытном гневе! Но если у него и есть что ей противопоставить, то это, несомненно, та странная нежность, что гнездится в его собственном сердце. Та, что способна любить все, даже слепую силу природы!
Сердце Дианы отчего-то замерло. Ей почудилось, что приближающаяся гроза непременно спасет ее. Что налетевшая буря сейчас, вот сию минуту, подхватит ее порывом ветра, пристроит на облачном крыле, и унесет куда-то вдаль, сквозь хлесткие струи дождя. Туда, где скрывается от нее Большой Мир, о котором она столько грезила!
В то самое мгновение, когда где-то близко прогремел раскат грома, и сверкнула молния, на секунду осветив все вокруг странным белым светом, в раскрытое окно ворвался порыв свежего влажного ветра. И этот отголосок Мира-что-за-окном заставил сжаться ее сердце в отчаянном желании стать живой, реальной, настоящей... Захотелось подняться навстречу тому Миру, что так громко позвал ее за собой! Подняться, несмотря ни на что! И тогда Диана всем телом рванулась навстречу этому зову!
Немыслимо быстрое... и в то же время, плавное движение, растянутое в том бесконечно долгом мгновении, когда отголоски грома еще продолжали звучать, но мир... и внутри, и вне ее уже неуловимо изменился.
Преодоление... нет, не только пространства. Это ее движение было направлено, скорее, изнутри себя... Короткий полет сквозь внутреннее пространство и далее вовне. Преодолевая внутреннюю телесную немощь и внешнюю тяжесть земного притяжения, сразу же и одновременно.
Вот только что она сидела в инвалидном кресле, всхлипывая и рыдая, сжимая кулаки в бессильной ярости, завидуя всем и каждому на этом свете, кто может нормально ходить "на своих двоих"... ну, или хотя бы стоять-держаться, чувствуя их под собою и доверяя им возможность своего собственного передвижения. И вот уже... вскочила.
Да, вот она уже стоит. Стоит на собственных ногах. Тех самых, которые она каждый вечер энергично разминала в тщетной надежде на то, что они, ее ноги, хоть когда-нибудь будут слушаться ее снова… И сейчас они действительно ее держат. Она уже ощущает их, как свои собственные. Хотя это и невозможно...
Да плевать на то, что возможно и невозможно, ПЛЕВАТЬ!!!
Нужно продолжать. Преодолевая головокружение и слабость в ногах, в тех самых, что не работали, несмотря на многомесячные старания врачей, нужно сделать первый шаг.
Кстати, сейчас ее тело ей самой кажется почти что невесомым. Возможно, это все от эйфории, вызванной только что случившимся чудом. А может быть для того, чтобы облегчить задачу ее ногам. Ну, на первое время. Просто, чтобы они привыкли держать это самое тело...
Диана даже позволила себе привстать на цыпочки и двинуться вперед почти на «полупальцах», почти что с грацией балерины!
Шаг...
Другой...
Третий...
И вот она, стоя на дрожащих, с трудом подчиняющихся ее воле ногах, в одной рубашке, уже вдыхает полной грудью воздух, напоенный весенней влагой и электричеством. Воздух Свободы...
Могла ли она после этого остаться в интернате? Совершила ли она нечто дурное, когда выкрала из гардеробной подходящую одежду, а из кабинета заведующего, который тот, по причине вечной своей доверчивости, даже ночью никогда не запирал, позаимствовала свое свидетельство о рождении? А после сбежала, куда глаза глядят? Должна ли она была поступить именно так, а не как-либо иначе?
Диана никогда не сомневалась в собственной правоте, в том, что поступила в ту ночь единственно возможным для нее образом. И ее ничуть не смущал тот факт, что для того, чтобы оказаться где-то там, далеко-далеко, ей придется покинуть ту Страну, где она родилась и выросла.
Она была готова к этому. Ей действительно безумно захотелось оказаться там, в далеком и громадном Мире, где бушуют тропические ураганы и бродят диковинные звери, которые в реальности наверняка куда более занятные существа, чем их изображают в книжках. Диана была уверена в том, что они, возможно, даже интереснее, чем иные из тех ее удивительно живых видений-фантазий, которыми она тешила себя в тяжелые месяцы вынужденной неподвижности. В те времена, когда общение с учителями и сверстниками, чтение книг и работа на «оживающих», тактильно отзывчивых, досках для обучения иностранным языкам, начинало ее всерьез тяготить, и она фактически брала тайм-аут, замыкая себя в холодную скорлупу одиночества.
В те дни, когда она, наконец-то, почувствовала собственные ноги, которые - о Чудо! – ее держат, ей захотелось увидеть тот Мир, о котором невозможно прочесть, во всей его удивительной и непередаваемой многогранности. Насладиться его сложностью. Если потребуется, даже «завоевать» его.
И если для того, чтобы оказаться в тех, дальних странах, о которых она столько грезила, чтобы жить там полноценной жизнью, ей нужно было исчезнуть здесь, она к этому тоже была готова. И все же, для нее имело смысл не вовсе исчезнуть, а скорее, измениться и стать совсем другой.
А она и была уже другой. Из кресла на колесиках встала другая Диана, внутренне готовая к своей третьей жизни. Именно тогда родилась «Крошка Ди», девочка-подросток, переполненная внезапно пришедшей к ней «волшебной» Силой, открытая любым бесшабашным приключениям, и не признающая над собою никакого закона.
Кроме одного. Закона своей собственной Совести. Та Диана, из третьей своей жизни, не то чтобы открыто противостояла всем и всяческим законам и правилам. Нет, она просто поступала так, как сама для себя считала нужным и справедливым.
Например, оказавшись там, в Европе, «Крошка Ди», благодаря своим новым, только что открывшимся у нее способностям, узнала точно, что такая странная система, как «игорный бизнес», казалось бы полностью основанная на пресловутой теории вероятности, оказывается, «настроена» совсем иначе. А именно так, что все азартные игры, с серьезными ставками, являются отнюдь не стохастическим, статистически неопределенным, недетерминированным (нужное подчеркнуть, можно все и сразу!), а вполне себе управляемым процессом. Управляемым, естественно, со стороны казино, вернее, со стороны НАСТОЯЩИХ владельцев «игорных заведений».
Все это показалось Диане, мягко говоря, неправильным. И тогда ей в голову пришла интересная мысль. А что если те деньги, которые ей так необходимы для нормальной жизни в Европе, со всеми этими поездками и развлечениями, брать не у кого-нибудь слабого и беззащитного, а у этих самых «игорных заведений»? В этом же нет ничего аморального! В Империи, например, все формы такого «бизнеса» не просто запрещены. Они просто изжиты особым укладом жизни подданных. Так почему бы не получать деньги, по сути, «наказывая», те самые игорные заведения? Ну, за подобное, скажем мягко, «неблаговидное» поведение! Ведь что делают те, кто управляет казино? Занимаются банальным смещением вероятностей в свою пользу самыми разными способами, от «крапленых карт», и «подставных» профессиональных игроков «на содержании», до рулетки, дистанционно управляемой крупье! Так почему бы Диане, с ее-то способностями, не «переиграть» эти аморальные «рассадники азарта» на их же поле?
Эта идея, откровенно говоря, пришлась Диане весьма по душе. И вот тогда, «Крошка Ди» стала той, кто занялся этим странным и, как ей тогда казалось, весьма благородным делом. Диана меняла вероятности вплоть до самых невероятных раскладов (естественно тайно!). Она управляла шариком рулетки, заставляя его опуститься в нужное поле. Она эффектно подменяла «крапленые» колоды карт на собственные карты. Словом, юная девушка, оказавшись за границей, периодически исполняла своеобразные тайные «наказания» казино за их мухлеж и двурушничество. За оскорбление Теории Вероятности! :-)
«Крошка Ди», «благородная грабительница», блистала в Европе, периодически меняя внешность и документы. Фактически она много раз меняла свою личность для окружающих, когда по объективной необходимости (чтобы не было лишних вопросов!), когда по личному сиюминутному капризу, оставаясь, тем не менее, сама собой. Основы нескольких иностранных языков она знала весьма неплохо. Сказались занятия в интернате, когда заслуженный педагог иностранной лингвистики, Изольда Францевна Мартинсон, заметила, что девочка находится в затяжной депрессии. Тогда учительница «старой школы», блестяще знавшая французский, английский, немецкий и испанский, попыталась вытеснить-заменить ее подавленное отчаяние от вынужденной неподвижности зубрежкой иностранных слов, правил их произношения, заставляла постоянно работать с этим странным тренажером, «живой» доской, небольшим плоским компьютером, реагировавшим на касания пальцев по экрану. Этот сложный, но эффективный в пользовании аппарат был новинкой учебного процесса. Он позволял весьма удобно работать с примерами, выдавая читателю-слушателю варианты произношения слов и другие, куда более сложные и вариативные образцы иностранной речи.
Всплеск способностей, который сопровождал прорыв Дианы к свободе, помог ей не просто закрепить эти заделы. Она просто перешла на какой-то другой уровень восприятия иностранной речи. Остальное же довершили те пять лет лихих странствий по Европе и Миру, которые последовали за ее, Дианы, инициацией и побегом в Большой Мир. Как говорят грубоватые на чувство юмора немцы, «Praktisch, Praktisch und Praktisch!»*.
Но все там, в Европе, увы, вышло в итоге жутко и страшно. И та ее условная третья жизнь, жизнь «Крошки Ди», закончилась бы... Даже не хочется вспоминать, какой мерзостью!
Если бы не та самая Неизвестная... Или Премьер-комиссар... Или Клэр, как обозначил ее в том полусонном бреду голос Ирины...
Клэр...
Нет, в числе знакомых Дианы нет женщины, которую можно было бы так назвать. И вообще, совершенно непонятно, зачем ее Командир назвала свою визави этим странным именем...
Эта самая Клэр действительно, когда-то спасла ее от того, что заставит любого, даже самого храброго человека содрогнуться в непереносимом ужасе и омерзении. И это факт. Просто факт.
Диана действительно, вся как-то нервно вздрогнула, а затем резко выдохнула, как бы подводя на сегодня черту под воспоминаниями.
Нет! Хватит уже о прошлом! Ее третья и четвертая жизни уже далеко позади! Время начинать новую, пятую!
Собраться и подняться! Сейчас, немедленно!
Раз... Два... ТРИ!!!..
Встала. Забавно, но сейчас на ней тоже одна тонкая ночная рубашка. Почти как тогда, много-много лет тому назад, в интернате. В точке фазового перехода из жизни в жизнь. В точке неустойчивого равновесия.
Действительно, неустойчивого. Голова кружится.
Ноги... Держат и ладно! Это главное. Теперь сдвинуться вперед. Почти как тогда, хотя бы на один шаг. Но именно вперед, туда, в сторону двери, где сквозь щели пробивается свет из зала-гостиной.
Шаг в новую жизнь, действительно, пятую по счету!
У нее получилось. Диана не просто шагнула вперед. Молодая женщина, не торопясь, аккуратно и почти неслышно (это важно!), дошла до двери и остановилась там, оценивая свое состояние после этих своих первых движений. Да, она, Диана, уже почти что в полном порядке. Бежать кросс в полной боевой выкладке ей, конечно, еще рановато. Но ее нынешняя слабость чисто телесная. И восстановление сил, которые были затрачены на ее «потусторонний марафон», это только вопрос времени. Кстати, не столь уж и протяженного.
К вопросу насчет ее потусторонних похождений. Диана «сканирует» свои эмоции и не обнаруживает главного, того, что привело ее к тому странному состоянию. В ее душе больше нет тоски по своей прежней Семье. Просто за отсутствием таковой. Это не плохо, и не хорошо. Это факт.
Нет, она прекрасно помнит и Дитенку, и Всеволода. Но отношение к ним у нее теперь... другое.
Диана любит Дитенку. Но любит ее иначе. Как часть себя. И как часть своей Семьи. Новой Семьи, где их теперь только двое. И где Всеволод...
В общем и целом, ему места, в их с Дитенкой семье, больше нет. Как отец Марии, он вправе быть рядом. Но... в стороне.
Пустота из ее души ушла, осталась определенность. В факте ее существования. В желании жить (именно ЖИТЬ!) дальше. И в общем направлении этой жизни. Наверное, стоит сказать этому безумному путешествию СПАСИБО.
Диана аккуратно, очень тихо повернула ручку двери и вышла в зал-гостиную.
То, что она там увидела, ее, откровенно говоря, после всех этих «потусторонних разговоров», совершенно не удивило. На диване, прикрывшись пледом, головой на плюшевой-велюровой-бархатной (что-то в этом роде!) подушке, спала Ирина. Лицо ее бывшего Командира (Диана для себя отметила, что она, оказывается, уже определилась с этим вопросом) какое-то усталое, даже вызывает сочувствие у той самой «больной», за кем она, наверняка, некоторое время присматривала.
Диана оглядывает зал. На ковре уже нет никаких обломков-осколков. Аккуратная гвардион-капитан явно прибралась в комнате. Даже обрывки обоев, там, где когда-то висел разбитый Охотницей видеофон, то ли аккуратно оборваны, то ли обрезаны, так чтобы не слишком бросались в глаза. Да, Ирина такая, она органически не переносит беспорядка, ни на Службе, ни дома.
А еще она заботливая, да и переволновалась за Диану, когда та несколько часов была без сознания. И, хотя бы за одно это, Ирина заслуживает уважения.
А насчет предательства... Бог ей судья... Как-то так...
Кстати, сколько часов уже прошло? Ну, с того момента, когда это все началось?
На придвинутом к дивану журнальном столике лежит-валяется универсальный хронограф. Гвардион-капитан явно сняла его с руки, когда прилегла. И наверняка настроила таймер-будильник. Стоит взглянуть который час, и как долго она собиралась еще проспать. Может, и будить-то ее не стоит.
Диана неслышным шагом (профессионализм Охотницы, несмотря на общую слабость, никуда не делся!) подходит к журнальному столику и берет в руки хронограф Ирины. Время 23.29, естественно, по Москве. Интересно, интересно. Выходит, времени прошло не так уж и много. А осунувшееся лицо спящей гвардион-капитана, тени под ее прикрытыми глазами, говорят о крайней степени утомления.
А еще у лежащей на диване женщины видна там, на нижней губе, отходящая ссадина, как будто след от удара. В том смутном видении, где Диана встретила ее, пришедшей в этот дом, и одетой в парадную форму, ничего подобного не было, Охотница это хорошо помнит. Внешность гвардион-капитана тогда была совершенно безупречной. Кто же это успел ее так эффектно «приложить»? Странно все это, очень странно...
И еще что-то не так, совсем не так...
Присмотревшись к циферблату хронометра, Диана замечает дату.
7.08.20.. года.
Что-о-о?! Ё.........
Спокойствие, только спокойствие...
Что же это у нас получается? Диана «выпала» из Реальности на целых три с лишним дня?
Н-да... Если Ирина все это время - ну хорошо, почти все это время! - дежурила у ее постели... А Диана помнит, как та склонилась над нею, будучи одета в ее же, Дианы, халат!.. В этом случае, немудрено было и устать. Тогда уж точно нет никакого смысла ее будить. Пусть она еще отдохнет, ну хоть немного!
Внезапно, хронограф в ее руках начинает жужжать «зуммером». Ну да, конечно, сейчас уже 23.30. Как раз, самое время, именно за полчаса до полуночи. Вполне логичный момент для пробуждения, чтобы заступить на вахтенное дежурство возле «больной».
Впрочем, сама «больная» уже вполне себе стоит на ногах. К вящему удивлению женщины, явно собиравшейся идти в соседнюю комнату на то самое дежурство.
- Диана! – лежащая на диване гвардион-капитан отбрасывает тонкий клетчатый плед, и резко поднимается, переходя в положение сидя. Так и хочется отдать ей команду «вольно», но...
Это было бы совсем уж неэтично по отношению к ее Старшей, и по званию, и по жизни.
- Лежи, ты устала, - откликается ее бывшая (опять это слово!) подчиненная. – Сколько ты не спала? Трое суток, не меньше? Клэр ведь тебя толком так и не подменила?
- Клэр?! – Ирина вскакивает с дивана. На ней по-прежнему синий шелковый халат из домашнего гардероба самой Дианы-Охотницы.
Ее гостья, сиделка, сестра милосердия (нужное подчеркнуть, можно все и сразу!), пришедшая сюда три дня назад, и застрявшая здесь на все это время, пока хозяйка дома шлялась по «анреалу», пытается, шатаясь, обойти стол. Ударив ногу чуть ниже колена об угол этого громоздкого предмета, ее бывшая командир коротко и не слишком цензурно отзывается о свойствах здешней мебели, объясняя, куда конкретно этот столик должен пойти самым быстрым шагом, сам и с песней. Невзирая на то, что там, наверняка, тесно, влажно, дурно пахнет и ваащще «не очень». Диана спешит (ну, насколько это возможно!) к ней на помощь, и...
Суровая гвардион-капитан бросается к ней на грудь со слезами:
- Диана! Прости!
Ну, что здесь скажешь?
Диана с трудом удержалась на ногах. И откуда только силы взялись? Наверное, когда приходится утешать не себя, любимую, а кого-то другого, все в пресловутой «картине мира» становится на свои места куда как быстрее и легче...
И вот уже нет у нее былых ярости и раздражения, на ту самую женщину, которую она числила в предательницах. Просто потому...
Потому, что нет здесь больше ни Командира, ни его подчиненной. Есть только мучимая чувством вины Старшая, которая не спала три дня и три ночи. И все это время жила надеждой на то, что Диана все же откроет свои глаза. Да, это Ирина заботилась о ней, ожидая, что молодая женщина, которая, все эти дни и ночи бродит где-то там, внутри себя, между жизнью и небытием, по тропинкам безумия, обязательно вернется обратно...
И есть она, Диана, бывшая Охотница. Та, кого гвардион-капитан берегла всю дорогу. И раньше, до ее столь скорого и эффектного замужества, и потом, по ходу этого, увы, как оказалось, не слишком-то удачного брака.
И, если уж по-честному, то эта самая Диана, в принципе, могла бы отнестись к своей Старшей с куда большим почтением...
- Все хорошо, - Диана не слишком-то твердой рукою гладит спину своей гостьи-сиделки, прикрытую синим шелком. – Я вернулась. Можешь позвонить и передать привет... Сказать спасибо этой своей... подруге... Клэр... Раз уж она так и не захотела меня подождать.
- Я... Я просила ее, умоляла... – меткий «заброс» Дианы сходу дал внятный результат. «Железная» гвардион-капитан моментально «сломалась», даже и не помышляя о том, чтобы скрывать от нее факт прихода Неизвестной и... факт очередного эффектного вмешательства этой странной Дамы в ее, Дианы, судьбу! – Но она...
- Что «она»? – Диана, кажется, «зацепила» хвостик так необходимой ей информации. И теперь она аккуратно «вытягивает» ее из растерянной, смущенной, взволнованной (нужное подчеркнуть, можно все и сразу!) женщины. – Что она тебе сказала?
- Она… сказала, что сейчас еще не время, - тихий голос Ирины звучит вполне искренне, но смысл этих слов отнюдь не радует их адресата, молодую женщину, только-только возвратившуюся из небытия. – Что она будет еще наблюдать за тобою и придет к тебе тогда, когда будет нужно.
- Как обычно… - горечь в словах Дианы вполне можно оценить в две хинных единицы. – Все как всегда…
- Прости… - Ирина всхлипывает. – Я пыталась…
- Ты не виновата, - отвечает ее бывшая подчиненная. – Так уж получилось…
... Трудно сказать, почему из кучи свободных помещений, «для поговорить», две женщины непременно-обязательно выберут кухню. То ли это тяга к древнему очагу, к пламени, которое когда-то горело в этом очаге, и делало дом жилым и ЖИВЫМ. Ну, когда-то в те, былые времена...
К тому самому пламени, что одухотворяло Дом, выступая живительным, хотя и весьма опасным, символом этой ЖИВОЙ энергии, символом загадочной жизненной силы. Тем символом, который в современных наших квартирах уже заменили, когда газовая конфорка, а когда и вовсе железный кружок электроплитки. Хотя, в это наше странное время их, в «продвинутых» домах, в свою очередь, все чаще вытесняют из повседневного обихода все эти странные-загадочные керамические поверхности для подогрева... Что поделаешь, прогресс, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! :-)
А может быть, это просто некий особый женский инстинкт «совместной готовки», и ощущение кухни как некоего «женского клуба» по обмену слухами, сплетнями, а также по иным «женским интересам»? Или просто женщины ощущают этого сакрально-бытовое пространство изначально своим? Ведь, несмотря на то, что мужчины, ни капельки не стесняясь, без тени сомнения, сами себя признают лучшими поварами-кулинарами, они, на самом-то деле, ничуть не стесняются уступать своим Милым Дамам почетное право повседневной готовки. Дескать, «Не мужское это дело! Вот шашлыки!..» :-)
Но приготовления шашлыков, в ночь на 8 августа 20.. года, в этом доме не намечалось. Как, впрочем, и наличия-присутствия мужчин. А посему, в это конкретное время, на вышеуказанное сакральное пространство, сиречь, на кухню, в этом конкретном доме в Сокольниках, никто из посторонних :-) не посягал!
На столе початая бутылка коньяку. Янтарная жидкость о сорока двух градусах крепости налита в пузатый бокал на низенькой ножке. Вполне стильно, и даже почти что изысканно! Зато рядом с ним, в порядке спешно организованной импровизированной закуски, стоят чашки со сгущенным молоком. Не слишком-то по-гурмански. Зато вполне себе эффективно, и по-гвардионски! :-)
Но этот суровый вариант был, в общем и целом, хорош для самой гвардион-капитана. Для своей собеседницы Ирина приготовила нечто вроде «молочного коктейля». Налила в один из пузатых бокалов сгущенное молоко, примерно до половины, и влила сверху немного коньяку, примерно на четверть конечного объема. А потом аккуратно, самым тщательным образом, перемешала кремовую и коричневую жидкости. Диана была уверена, что молоко при этом «свернется» от крепкого спирта. Ничего подобного!
Гвардион-капитан сказала, что взялась за приготовление, этого, как она выразилась, «разговорного эликсира», специально для Дианы, чтобы, привести ее в норму. Бог знает, почему, в понимании Ирины, это мероприятие обязательно было связано с коньяком, но стоило учесть, что ей, в силу опыта, были известны самые разные варианты смесей для быстрого восстановления сил. Поэтому, бывшая гвардионка, в данном вопросе, полностью доверилась своей Старшей.
Молодая женщина попробовала эту смесь и... оценила ее по достоинству! Немного похоже на сливочные ликеры, но гораздо гуще и, естественно, много питательнее. То, что нужно для лечения взбудораженных нервов!
Они говорят. Вернее, это Ирина говорит, не забывая иногда «промочить горло» крохотным глотком из пузатого бокала, и заесть это парой ложек сгущенного молока. Диана просто слушает ее негромкий голос, и тоже иногда делает небольшой глоток густой ароматной жидкости молочно-кремового оттенка, с отчетливым коньячным привкусом, который в этом, особом варианте «общеукрепляющего» коктейля особенно приятен. Забавно, но после всего того, что было в ее сне-путешествии, хмеля у нее сейчас, как говорится, ни в одном глазу. А вот сил у нее, у Дианы, уже заметно прибавилось. Так, что она вполне может все это слушать. И даже понимать.
- Про Всеволода я узнала почти за две недели до твоего возвращения, - Ирина по-прежнему в синем халате Дианы. Она пристроилась за столом, со стороны его длинной части, на табурете с ковровой накидкой. Сама хозяйка этого дома присела чуть сбоку. Она уже успела умыться и переодеться в домашний «шитый и стираный» комплект из джинсов и футболки. – Позвонила ему и... услышала что он, оказывается, переехал в Питер. Я грешным делом, поначалу заподозрила любовную интрижку. Но потом подумала, что он, в этом случае, придумал бы хоть какое-то объяснение. Или просто бы что-нибудь соврал. А здесь... Он мне так толком ничего и не объяснил. Просто сказал, что есть какая-то там «серьезная причина». И не стал вдаваться в подробности. Я была в шоке, и сходу даже не придумала, что же здесь можно сделать. Если честно, я испугалась того, что ты, по возвращении, впадешь в истерику. Мне стало очень стыдно от того, что я не уберегла ваш брак, не спасла вас от такого взаимного унижения. И я мучилась угрызениями совести, а всю неделю до твоего возвращения просто места себе не находила.
Диана молча кивнула ей в ответ, дескать, «Продолжай, продолжай, я в курсе!» Пока что в словах ее бывшего Командира для нее не было ничего неожиданного.
- Я не знала, что тебе сказать, когда ты придешь ко мне отчитываться. Не знала, как я вообще в глаза тебе смогу посмотреть! – Ирина, похоже, не шутит, и Диана действительно ей верит, ведь все это сказано вполне искренним тоном. – Слава Богу, Клэр меня вызвала неофициальным порядком, и я... смогла все переложить на Полину. А то бы...
- Подожди! – Диана требовательным жестом остановила свою бывшую начальницу. Она в сугубом недоумении. – Так ты не сбежала? Не струсила?
- Нет, - Ирина смотрит ей прямо в глаза, и молодая женщина убеждается в том, что ее собеседница отнюдь не врет. – Я... готова была «откачивать» тебя, приводить в чувство, не отпуская домой. Но Клэр меня вызвала в срочную командировку, прямо накануне твоего приезда.
- Что-то... произошло? – Диана заинтересована. Надо же, как любопытно все вырисовывается! - Нет, если тебе нельзя говорить...
Тон ее многозначителен, и намекает на крайнюю желательность продолжения рассказа. Впрочем, похоже, что Ирина и сама желает выговориться. Чего Диана, кстати, и добивается.
- Клэр попросила меня срочно, даже без оформления официальной командировки, вылететь в Новосибирск, - обозначила ситуацию гвардион-капитан. А потом уточнила расклад, произнеся нечто такое, что, мягко говоря, повергло ее молодую собеседницу в состояние удивления и даже тревоги. – Ее Величество Елизавета приболела, и ее уложили в одну из тамошних клиник. В Новосибирск направили спецборт, «джампер» со специальной корреспонденцией, и некоторыми особыми лекарствами, специально для нее. Я сопровождала груз.
- Это... опасно? – Диана действительно встревожена. Как бы она ни была раздражена по поводу неприятностей своей нынешней Службы, как бы не огорчалась по поводу грядущей своей вынужденной отставки, но интересы жизни и здоровья Их Величеств для нее всегда остаются высшим приоритетом, вне какого бы то ни было обсуждения. Уважительный и благородный Монархизм, это неотъемлемая часть личности любой из гвардионок. И это просто факт.
- На самом деле, ничего серьезного, - понимающе улыбается ее Командир, допущенная к высшим тайнам Императорской Семьи, - но нужна была некоторая помощь. Не забывай, ей уже под шестьдесят! И то, сколько она тратит нервов на все дела... С нашими мелочами и сравнивать грех! Поэтому Клэр и подстраховала ситуацию. А заодно мне было приказано принять у Ее Величества несколько писем и прочих документов, и доставить их тем же бортом в Москву. Что я и сделала.
- Я... могу чем-то помочь? – Диана, воспитанная в духе безусловной преданности Монаршей Фамилии, взволнована. – Ну... Ее Величеству?
- Можешь, - кивнула ее Старшая. – Если исполнишь ее Поручение.
- Без сомнения, почту за высокую Честь! – Диана изменилась в лице. Ее гвардионское сердце забилось резко и сильно. За все годы Службы такое адресное обращение к ней было впервые.
- В числе прочей корреспонденции Императрицы, мне было поручено взять и передать тебе личное письмо. – Ирина становится очень серьезной. И поясняет ей как бы нечто вполне очевидное, ну, для нее самой. Видимо, в порядке извинений. – Я сначала отвезла письма, адресованные Его Величеству. А после этого сразу же помчалась к тебе. Сюда, в Сокольники. Поэтому я и была в «парадке». Извини, если это тебя... задело... Ну, тогда...
Ирина смущенно опустила свои глаза, а Диана... До нее, наконец-то, «доперло», когда ее бывший Командир получила эту загадочную ссадину на нижней губе.
- Прости, я была не в себе, - тихо произнесла она. – Если я оскорбила тебя... Ты можешь дать мне сдачи. Я пойму, и ничуть не обижусь.
- Не говори глупостей! – Ирина возмущенно мотнула головой. – Я сама повела себя неправильно!
- Все равно, - Диана огорчена всем произошедшим с ними. – Я виновата...
- Клэр, кстати, посмеялась над моими «ранениями», - улыбнулась отважная гвардион-капитан. – Сказала, что я тебя слишком уж хорошо выучила, раз ты можешь застать меня врасплох и пробить защиту!
- Она... пришла сюда сама? – Диана, почему-то считает это важным. – Или это ты позвала ее на помощь?
- Клэр вызвонила меня, когда я еще была в Троицком**, ближе к полудню, - ответила ей Ирина. – Она тогда сказала... как то странно, что, мол, она за тебя беспокоится. И хочет, чтобы я, как только освобожусь и смогу поймать машину, летела к тебе, в Сокольники.
- Зачем? – молодая женщина не понимает этого странного внимания к ней со стороны Неизвестной, чье имя она теперь, вроде бы, даже знает. Вот только ясности, в отношении личности ее «виртуальной» знакомой, от этого больше не становится.
- Она очень просила, чтобы я как можно быстрее отдала тебе письмо Императрицы, – поясняет ее бывший Командир. – Сказала, что это, возможно, тебя отвлечет, и спасет от глупостей. Но ты... – гвардион-капитан усмехнулась и потрогала ссадину на своей нижней губе. - Ты встретила меня, конечно, с энтузиазмом, но весьма неприветливо!
- Прости... – Диана опять смущена. Похоже, что ее мнение о предательстве со стороны Ирины было не слишком-то объективным.
- Подожди, я сейчас, - гвардион-капитан поднялась из-за стола и вышла из кухни. Впрочем, в скором времени она вернулась обратно с несколькими конвертами в руках.
- Прочти! – присев на табурет, она протянула Диане один из них, запечатанный, и с особой отметкой. На его лицевой стороне ровным крупным почерком Императрицы было выведено:
Диане Рязанцевой, лично в руки.
*Практика, практика и еще раз практика! – перевод с немецкого – прим. Автора.
**Троицкое – подмосковная резиденция Императора. – прим. Автора.