Вопросы и замечания благосклонного читателя

               
Фото - из материалов конкурса "Золотая Черепаха"
               
                В.Дольник «Непослушное дитя биосферы»
         Автор  начинает свою книгу с обращения к читателю, в котором делит нас на читателей Благосклонных и Неблагосклонных и характеризует тех и других. По большинству признаков я читатель Благосклонный, но это не мешает мне кое в чём усомниться, а уж вопросов возникло немало.

             Книга В. Дольника мне понравилась. Особенно логичны и убедительны её две последние главы (беседы): «Пляски жизни и смерти на сцене большого театра природы и истории» и «От скотов нас Дарвин хочет до людской возвесть средины» Влияние биологических популяционных механизмов на численность Человечества не только хорошо обосновано, но и убеждает  в большом значении инстинктов для Человека и Человечества.

              Во всех остальных беседах тоже масса интересных и поучительных фактов, гипотез и рассуждений о влиянии на жизнь человека инстинктов, возникших у его предков, об инстинктах различных представителей животного мира, прежде всего наших ближайших родственников – обезьян. Книга написана превосходно и читается с увлечением.

              Автор книги – биолог, специалист по этологии, науке о поведении животных, развивающий понимание поведения человека как биологического вида. Нередко он полемизирует с представителями других наук, трактующих эту проблему, и всё же вопросы на стыке с ними слабо освещены. В частности, очень мало говорится о противоречиях и взаимодействии инстинктов и рассудка, хотелось бы также знать, как закреплены  инстинкты генетически.


           На примере взаимодействия австралийцев и собак автор описывает   процесс сближения человека с животными, их одомашивания. Собак завезли в Австралию предки аборигенов-австралийцев, но поскольку опасных для людей животных  там не было, связь  с ними была почти утеряна. Собаки живут вблизи становищ людей и сопровождают их во время охоты. Польза обоюдная: собаки первыми чуют дичь, предупреждают охотников, зато и питаются отбросами. 

       Автор подчёркивает, что особых симпатий между ними нет. А почему собственно? Куда делись инстинкты влечения к человеку и обратно?  Разве их не было у предков австралийских аборигенов? Или инстинкт не проявляется, когда собака не нужна?  В. Дольник отмечает (стр.25), важность собак для пастухов и слабую заинтересованность в них земледельцев, в пословицах которых «её удел печален». Но на той же странице автор говорит: «И давно уже не нужна нам собака в той мере, как нашим предкам. Но по-прежнему живёт во многих из нас и требует удовлетворения тяга к собаке.»  Почему у современного городского жителя «живёт», а у земледельцев не «живёт»? Почему у нас инстинкт проявляется, а у земледельца нет, или проявляется в меньшей степени?

       Любопытно, что  тяга к собаке и её подчинение человеку не всегда наблюдаются и у пастухов.  Мне нередко рассказывали знакомые геологи, а раз и сам я наблюдал, как быстро собаки меняют хозяев, предпочитая сытую жизнь возле лагеря геологов полуголодной судьбе пастушеской собаки. Бывали случаи, когда собака бросалась на своего хозяина и не подпускала его к палаткам.

          Неустойчивость человеческой семьи и различие её видов В.Дольник объясняет тем, что у предков человека в разное время появлялись различные формы брачных отношений. «Сосуществование программ моногамного брака и группового позволяет, комбинируя их, получить и полигинию (женщины живут по программе группового) и полиандрию (женщина живёт по программе группового брака, а мужчины по программе моногамного) и, конечно, моногамный брак или групповой в чистом виде. Поэтому в дальнейшем, при изменении условий жизни, люди легко могли переходить к разным формам брачных отношений.»

      Далее автор отмечает, что земледельцам в Европе более всего подходила моногамия, а вот скотоводам кочевникам – полигиния. А почему у земледельцев Азии тоже обычна полигиния?  Видимо, это влияние внебиологических причин – религии (ислама).

       По мнению автора, многожёнство вызвано сильным доминированием мужчин. Но, как известно, у кочевых, скотоводческих народов Центральной Азии: казахов, киргизов, монголов женщина гораздо свободнее, чем у земледельцев, таджиков или узбеков. В этом я имел возможность убедиться сам. Во время летней геологической практики в Исфаринском районе Таджикистана мы не раз видели, как ведут себя девушки таджички при встрече на улице кишлака. Увидев мужчин, они поворачивались лицом к стене, закрывали лицо платком и стояли так, пока мы не проходили.

      В Южной Киргизии мы как-то стали лагерем недалеко от киргизского посёлка. Все ушли, а я остался сторожить снятый с машины груз. Постепенно вокруг меня начали собираться местные девушки киргизки. Они разглядывали меня, хихикали, сдвигались всё ближе, разве что не ощупывали меня. Когда я шуганул их, они со смехом разбежались, но потом вновь окружили меня.

    Утверждение автора о том, что отмирание семьи не случилось и не случится, поскольку придет в противоречие с инстинктивной потребностью детей иметь родителей и родительским инстинктом взрослых, оптимистично, но  нуждается в более серьёзном обосновании. В большинстве стран мира отчётливо проявляется тенденция ослабления уз брака, всё больше одиночных семей, кое-где узаконены однополые браки. В совремённом мире появляются новые условия, о которых старые программы инстинктивного поведения не знают.
 
       Психолог Гари Маркус в своей книге «Несовершенный человек» отмечает: ««Наш центр удовольствий состоит не из некоего набора механизмов, точно настроенных на выживание вида, а из беспорядочного набора относительно работоспособных систем, которые легко ( и приятно) обманывать». Мы знаем пары, живущие в браке много лет, но много и таких людей, которые меняют супругов по несколько раз, не говоря уже о внебрачных связях. Чем это объясняется? Воспитанием, условиями жизни, случайными обстоятельствами? Врождёнными предпочтениями моногамного или группового брака? Это важно знать для борьбы с кризисом семьи.

      Как убедительно показывает В. Дольник, численность населения Земли будет и должна снижаться до уровня, соответствующего имеющимся ресурсам, поэтому кризис семьи страшен не столько уменьшением рождаемости, сколько снижением интеллектуального и нравственного уровня людей из-за отсутствия нормального семейного воспитания.

     В разделе «Чьё лицо у социализма?» В.Дольник говорит: «В Х1Х веке, когда о жизни обезьян почти ничего не знали, сообщения о том, что они делятся пищей, привели в умиление некоторых мыслителей. Ещё бы! Стоит развить эту милую привычку дальше – и получишь модель общества справедливого распределения у предков человека. И в ХХ веке некоторые умоляли зоологов: найдите «зачатки», они так нужны для фундамента Верного Учения. Но всё напрасно. Не нашли.»

     Обосновывая невозможность построения коммунизма да и «социализма с человеческим лицом» (получится «с обезьяньим лицом»), В.Дольник ссылается на врождённые программы заполучения чужого добра (стр.236). Это и захват источника благ (кормовых угодий, источника воды, плодоносящего дерева и т.п.), и отнятие чужой собственности, и похищение, и попрошайничество, и, наконец, обманный обмен.  При этом он замечает, что честный взаимовыгодный обмен – это позднее достижение разума, борющегося с инстинктами. Заметим и мы, что разум всё же вносит коррективы в наше инстинктивное поведение.

       Но вот автору понадобилось обосновать значение инстинктивных программ в становлении демократии («Демократия – плод разума, но не только»), и теперь он ссылается уже на другие программы: «У обезьян наблюдаются…  проявления альтруистического поведения: делёжка пищи(!), сопереживание чужим успехам, неудачам и страданиям, взаимное обучение.»  И дальше – «Двойной набор программ социального поведения человека даёт возможность их разнообразных комбинаций, в результате чего мы легко можем образовывать разные общественные структуры…» Так «нашли» или «не нашли зачатки»? Получается, что В.Дольник из двойного набора программ сам выбирает нужные и «легко образовывает» ту общественную структуру, которая лучше отвечает его убеждениям.   

      Я сознательно не останавливаюсь на аргументах автора из других областей знания, они довольно многословны, но не имеют прямого отношения к теме книги, и спор с ними далеко нас заведет.  Возможно, эта глава книги писалась на рубеже 90х  годов во времена эйфории от грядущей демократии и рыночной экономики.