НАГАСА-ЭЖИ ПРИЗНАЕТ КОММУНУ
Теперь молотилка работает целыми днями. Становится холодно, мы сидим у печурки в теплой юрте. В один из таких дней к нам ввалился дядя Максар. Папа, как всегда, гремел железками и что-то искал в своем длинном промасленном ящике. Дядя Максар посмотрел на папу, подождал и, проведя большими ладонями по своему бугристому, как булыжник, лицу робко сказал:
– Я оставил у кузницы одну сломанную деталь. Может быть, сходим и посмотрим?
– Горн до сумерек не успеем разжечь. Давай завтра, – ответил папа.
– Хорошо, хорошо... Сейчас поздно .– Дядя Максар успокоился. Потом прокашлялся и заговорил снова. – Скоро сломаются все заводские зубья барабана. Что будем делать? Опять придется к тебе обращаться. А коммуна с вами рассчитается...
Он посмотрел на папу и рассмеялся. Папа усмехнулся и сказал:
– Зубья сделать проще простого... А что за деталь ты принес сейчас?
– Там идет железка от маховика к молотилке, она лопнула.
– Дырка в середине? – заинтересовался папа.
– Да, да. Как раз по первой дырке и лопнула. Сделаешь?
Папа кивнул, и они надолго замолчали, перебирая свои думы. Ветер на улице успокоился и ушел в горы, только запоздало и глухо продолжает шуметь лес.
– Мельницу из деревни будете перевозить? – спрашивает папа. Дядя Максар глубоко вздохнул и посмотрел на него.
– Коммуна за мельницу заплатила. Но мельницу надо еще суметь разобрать, а это не каждый может. На века сделана. Может быть, запрячь много быков в постромки и попробовать сдернуть... Не знаю, – задумчиво говорит он и посматривает на папу.
Потом они долго пьют и беседуют. У обоих приподнятое и какое-то торжественное настроение, хотя они посмеиваются и говорят об охоте, погоде...
Утром небо стало высоким и туманно голубело. Мы с Жалма-абгай гоним овец. У подножия Тамхи-Баряшина неподвижно стоят коровы и поедают траву. Но, приглядевшись, я вижу, что это не коровы, а несколько балаганов. Аа, ведь люди говорили, что там коммунары складывают снопы от дождей и прожорливых птиц. Вокруг стало много тетеревов. Они жадно набрасываются на колосья. Тогда коммунары сделали пугала, но уберечь хлеб от птиц очень трудно. Люди без ружей завистливыми глазами провожают улетающих птиц...
– Все стали делать машины, – задумчиво говорит нагаса-эжи, перебирая четки, слышавшая о том, как коммунары убирают и молотят хлеб. – Я видела, как косят сено косилкой. Все равно они оставляют самую лучшую траву. Литовка лучше! Землю пашут... Буряты раньше смеялись, когда видели пахаря: «Чушку в чурку запрягать и землю черную пахать!» Но теперь все по-другому. Все машины делают! Машина перерабатывает молоко и делает сметану. Может быть, мне повезло, что я дожила до таких времен и вижу удивительные вещи? А что будет впереди? Старая жизнь уходит... Ом-мани-бадме-хум! А ведь в коммуне никто не мучается, все помогают друг другу, все, как дети одной семьи. Едят из одного котла... Наверное, и вы в скором времени вступите в коммуну, а, Цыбжит?
Она поворачивается к маме и выжидательно смотрит на нее.
– Не знаю, ничего я пока не знаю, – растерянно отвечает мама, думая о чем-то своем. Потом она мечтательно улыбается и, вздохнув, говорит:
– Как решат люди, так и будет. На все воля божья! Пусть пока Жапхандай помогает коммуне, ремонтирует машины... Говорят, что налоги на единоличников стали больше... Вот перекочуем на зимнее стойбище, перезимуем, а там видно будет – вступим или нет в коммуну.
Раскрыв рот, я слушаю маму и тревожно смотрю на нагаса-эжи. Сгорбившись, она шепчет какие-то заклинания и продолжает перебирать четки. Потом поднимает седую остриженную голову и робко спрашивает:
– А если надо куда-то ехать, коммуна даст коня?
– Конечно, человек там не имеет права даже на один день брать своего же коня, -поджав губы, жестко говорит мама. – Но я слышала, что когда болеют женщины, то их увозят к докторам в Огшо-город на телеге коммуны.
– Что ж, и это неплохо, – вздыхает нагаса-эжи.
ДВА ДРУГА
Потянулись последние, теплые, осенние дни. Сижу у ключа и смотрю на дорогу. Вокруг меня лежат, как уснувшие богатыри, огромные серые валуны. По дороге не спеша идут двое. Наверное, у коммунаров сломалась молотилка, и они сегодня отдыхают. Но приглядевшись я узнал своих друзей – Шара Хубуна и Цырена Гомбоева. Хотя они старше меня года ни три, я обрадовался и побежал к ним навстречу.
Но они присели на сухие кочки и разговаривают, совершенно не обращая на меня внимания. Вот так друзья! Обиженный, прыгаю с кочки на кочку и посматриваю на них. Они говорят о каком-то спектакле, который видели в коммуне.
– А «Ползучий лама и бодливый баран» и «Ответ Агвану» – тоже написал Хоца Намсараев? – важно спрашивает Шара Хубун, косясь на меня.
– Конечно! – очень умно отвечает Цырен. Он сидит прямо, как начальник, не шевелится и смотрит сквозь меня.
– «Ползучий лама» это... это танец? – вдруг выпаливаю я.
– Конечно, нет. В доме дяди Намсарая показывали пьесу – «Уходящая тьма». Мы ночью смотрели, ты, конечно, спал, – важно ответил Шара Хубун, явно тяготясь мной и недовольно посматривая на дальние горы. Видимо, я им помешал.
– А когда Минжур Абрамов играл кулака, он запихивал под широкий тэрлик пуховую подушку, – рассмеялся Цырен, по-прежнему не видя меня.
– А как же! – подхватил разговор друга Шара Хубун, – ладно, пойдем, Цырен. Надо еще до вас дойти, потом поздно будем.
– Пусть, – беспечно махнул рукой Цырен, смотря в сторону от меня, – ночью бродить еще лучше, никто не видит и разговаривать можно о чем угодно...
«Наверное, в Загдачее снова будут показывать пьесу. Конечно, они уже взрослые могут гулять одни и где им вздумается. У них свои дела». -запечалился я. Шара Хубун и Цырен встали, собираясь идти. А почему бы и мне с ними не походить хотя бы немного?
– Ты куда? – удивился Шара Хубун. – Не вздумай идти за нами. – Он рассмеялся.
– Немножечко погуляю с вами? – робко попросился я.
– Разве что немножечко, – важно согласился Шара Хубун, поправляя кушак и одергивая свой короткий тэрлик в заплатах. Мы зашагали к подножию горы.
– Кажется, вон там из чащи выглядывает волк, – вдруг испуганно сказал Цырен, отскакивая подальше от меня и Шара Хубуна и выпучив глаза. Он остановился и задумчиво поглядев на меня, сказал:
– Однажды я видел, как страшный волк напал на овец дяди Намсарая. Он полз по траве, почти невидимый, и долго скрадывал добычу. Потом только на миг взлетел над травой и – готово!.. Иди-ка ты лучше домой...
Продолжение следует.