Ближе к осени в лесу появляются новые временные обитатели - бродячие собаки. Они сбиваются в небольшие стаи и становятся сущим бедствием для всего живого: травят зайцев и лис, уничтожают птичий молодняк, тревожат лосей и кабанов. Не жалуют эти бродяги своих одиноких собратьев, по каким-то причинам оказавшихся в лесу. При встрече со стаей у одинокого пса шансов на спасение немного, полудикие голодные бродяги жалости не знают.
Однажды к нашему рыбачьему костру прибился пес неопределенной породы, как говорят в народе - смесь бульдога с носорогом. Был он белой масти, среднего сложения, с ублюдочной бородкой, свидетельствующей о дальней связи с племенем терьеров. А глаза у него были особенные - голубые. Дрожа и виляя хвостом, собака выползла из кустов и, поминутно оглядываясь в глубину темного леса, присоединилась к нашей компании.
- Уж не бешенная ли? - предположил дед, но выразительный, испуганно-тоскливый взгляд умных собачьих глаз был так красноречив, что эта версия сразу же отпала.
Пес был явно взволнован и напуган чем-то или кем-то, он чуть слышно поскуливал и даже не брал пищу, которую мы ему предложили. Причина его страха выяснилась через несколько минут, когда из тех же кустов, откуда появился наш новый знакомый, высунулись морды трех больших псов, похожих на лаек. В их глазах поблескивали недобрые огоньки.
Шерсть на загривке беглеца встала дыбом, он глухо заворчал, оскалил зубы и чуть приподнялся, готовый к смертельной драке. По неписаным собачьим законам теперь он, имея наше покровительство, становился хозяином территории вокруг костра, а пришедшие после него собаки оказывались всего лишь гостями.
Заметив в наших руках увесистые дубинки, лесные бродяги остановились, чтобы оценить обстановку. Инстинкт самосохранения подсказал им, что сила не на их стороне, и они так же тихо исчезли, как и появились. Благодарный пес улыбнулся нам, завилял хвостом и деликатно откушал предложенную ему печеную картофелину.
Когда все успокоилось, наш разговор, естественно, развернулся вокруг собак. Пряча улыбку в воротник замызганной телогрейки, дед рассказал мне одну историю. Вот ее вольный пересказ.
“Была у нас в ЭКО ОГПУ одна собачка. Не служебная, а приблудная дворняга. Околачивалась возле управления, а мы ее прикармливали из жалости. И не вспомнил бы я об этой псине, если бы не один случай.
Как-то в отдел поступила ориентировка - в такой-то деревне, у таких-то граждан есть золотые монеты царской чеканки. С золотом в то время было строго, обязаны были люди сдавать этот проклятый металл государству на проведение индустриализации. Кто не сдавал, у того золотишко конфисковывали. Этим и занимался ЭКО - экономический отдел ОГПУ.
Выехали в деревню двое сотрудников на конях, а за ними увязался дворовый пес. Приехали на место, зашли в дом, где все имущество - деревянные лавки, да глиняные горшки. Говорят хозяевам-старикам: так, мол, и так, слышали мы, что не желаете вы расставаться с презренным металлом, а стране он, ох, как нужен... Короче, провели политбеседу.
Старики ни в какую - что вы, робяты, откель у нас монеты, не видите разве, в каком рванье и голоде живем... В это время в приоткрытую дверь протиснулся пес, обнюхал все углы незнакомой пустой хаты, улегся на крышку подполья да как завоет!
Старики обмерли, а старший наряда не растерялся и строго так говорит:
- Вот, видите, старички, наш ученый кобель хоть и неказист с виду, а чует все, даже то, что храните вы свой золотой запас там, в подполье. Быстренько сами доставайте, не то собаку туда командируем, она все одно найдет!
Старикам деваться некуда, полезли в подпол, достали тряпицу, а в ней - десять империалов. Вот такая, брат, история... А собаку ту мы стали называть Пинкертоном.”
Я спрашиваю собеседника, почему он не заводит дворовую собаку - все веселее было бы коротать жизнь. Дед отворачивается к костру, и желваки играют на его скулах:
- Не знаю... Сложные у меня отношения с этими животными. Когда на финской достал меня снайпер-кукушка, с передовой в санбат добирался я на собачках. Были тогда санитарные обученные лайки, которых запрягали в специальные санки. По насту тащили лаечки, в кровь лапы изрезали о снег, но привезли... Им я жизнью обязан... А потом, когда в немецком плену был, то на моих глазах в могилевском концлагере специально натренированные овчарки насмерть загрызли десяток бедолаг, которые уже идти не могли... Вот так-то... Поэтому не завожу я при доме собачку.