М.М.КИРИЛЛОВ
РОДЫ
Очерк
В Калининграде я был в 1954 году на госпитальной практике после 4 курса ВМА им. С.М.Кирова. Стажировка проходила на базе бывшего немецкого госпиталя имени Адольфа Гитлера. К тому времени прошло уже 10 лет после взятия Кенигсберга и освобождения от гитлеровцев всей Восточной Пруссии.
Город был сильно разрушен во время войны, и это было ещё заметно. Тогда пострадала даже его старинная средневековая крепость с многометровыми стенами. Правда, мосты через реку Преголя были уже восстановлены. Набережная реки была в граните. Улицы и тротуары асфальтированы. Ходьба по ним была какой-то непривычно гулкой. Мы побродили тогда под стенами старинного Университета, который был рядом. Он стоял в руинах. Нашли могилу Канта, великого немецкого философа начала 19-го века. Сохранился лишь высокий мраморный пьедестал памятника, надгробия не было. На мраморе было выбито имя Эммануила Канта.
В городе было много взорванных и целых, заполненных водой, бункеров, не исследованных ещё в то время. Побывали мы и на старом немецком кладбище, его сохранила война. Как-то странно выглядели аккуратные, ещё довоенные, памятники и могилы, одинокие в этом разрушенном, погибшем городе.
В Калиниграде уже работал известный в Европе старый зоопарк, весь заросший жасмином. Зверей было немного. Зрителей тоже.
Я помню, в городе было всегда влажно, даже в солнечные дни. Дожди здесь были частыми, лужи не просыхали. Ничего удивительного: Прибалтика.
В наш госпиталь регулярно поступали больные военнослужащие из Калининграда и соседних военных гарнизонов (города Советск, Гусев и другие).
Это было так давно, что сейчас даже страшно вспоминать о том времени: слишком сильно изменилась жизнь за эти годы. Да и сам я стал в четыре раза старше. Это ведь было через год после смерти Сталина. И через 8 лет после смерти товарища Калинина, нашего Верховного старосты.
Госпиталь стоял на окраине города и, видимо, от того не попал под бомбёжкп и артобстрелы в дни штурма Кенигсберга. В нём было 6 этажей и столько же под землёй, причём с полноценным оснащением и лифтами. Имелись корпуса с верандами, санаторного типа, видимо предназначенные для реабилитации раненых. Здесь мы работали и жили.
Я году в 2015 написал и опубликовал в книге «Города и веси» очерк «Калининград – форпост России». В нём были использованы мои воспоминания об этом городе и о нашей профессиональной практике того времени. Некоторые факты из того очерка будут использованы мной и сейчас. Но вернулся я к тем воспоминаниям по другой причине.
Я в то время совершенно не только не выяснял, но даже и не думал о том, как умирал этот прусский город после уничтожения фашистов и изгнания или бегства его оставшихся живыми жителей в Восточную или в Западную Германию. Я об этом и сейчас ничего не знаю. Наверное, этот исход тогда занял некоторое время. Каким оно было? Возможно, кто-то и остался? Старинная гигантская «раковина» (руины города) осталась, а раненый «червь» выполз. Город мёртвых или мёртвый город, в котором и до сих пор здесь всё пропитано тысячелетней Пруссией.
Но прошло уже более 70 лет. «Раковина», сохранившись архитектурно и исторически, преобразилась, застроилась и возродилась. С кем это связано? Воинские части и госпитали, военнопленные, советские переселенцы, студенты возникших в городе Вузов и училищ, работники морских портов на Балтике?
«Роды» новым городом были трудными, продолжались они не один десяток лет, прежде чем Кенигсберг не только политически, но и всецело стал советским (российским) Калининградом. Сейчас в городе уже не осталось немцев времён войны. Только старые могилы, на сохранность которых никто не покушается, да исторические артефакты в музеях краеведения.
Мы, слушатели, тогда в ходе месячной практики поочерёдно поработали в разных отделениях госпиталя и несколько раз по ночам отдежурили на городской станции скорой помощи. Это тоже входило в программу стажировки. Вот здесь-то мне и довелось принимать реальные роды – рождение калининградского малыша.
Станция скорой помощи располагалась недалеко от госпиталя, в низком бараке. Командовал всем диспетчер, связываясь по телефону с больничными учреждениями города и милицией. Машины радиофицированы не были.
В моей бригаде были ещё шофёр и фельдшер-женщина. В здании скорой помощи были нары, на которых отдыхали бригады после выездов или в паузах между выездами.
Как-то, когда уже совсем стемнело, нашу бригаду послали в какой-то район города принимать роды на дому. Ехали в кромешной тьме, по каменным мостовым, подсвечивая себе фарами. Таков был Калининград спустя 10 лет после взятия Кенигсберга.
Приехали, поднялись по тёмной лестнице в дом и вошли в открытую квартиру на третьем этаже. Света не было, но там уже горела керосиновая лампа. На диване в расстёгнутом пальто лежала роженица и периодически громко стонала. Платье у неё было поднято, а рейтузы и трусы спущены ниже колен. Начались роды.
Её мужчина рассказал нам, что схватки застали их ещё в кинотеатре, во время киносеанса, на который они пошли. Хорошо, что это было недалеко. Кое-как они дошли до дома и поднялись в квартиру. Соседи сбегали к телефону и вызвали скорую.
Фельдшер накрыла простыней колени женщине, а второй простыней живот, сняла с неё штаны и обувь. И минут через пять приняла ребёнка. Это был мальчик. Он был замазан кровью, кричал. Фельдшер перевязала пуповину бинтом и ножницами перерезала её. Отошёл послед. Прямо в какой-то грязный таз. Я подсвечивал фонарём, который был с нами. Женщина перестала стонать и успокоилась.
Ребёночка закутали в простыни и одеяльце. Прямо с головкой. Ночи-то были прохладные. И потихоньку, держась за перила и поддерживая мамочку, сошли к машине. Малыша нёс отец. Женщину в машине положили на носилки, в том же пальто, в котором она и рожала. Фельдшерица и я сели рядом и поддерживали её в дороге. Мужчина с ребёнком на руках сидел рядом с шофёром. И мы поехали в родильный дом. Там у нас роженицу с малышом забрали. А мы уехали на станцию скорой помощи на следующие вызовы.
Всего за ночь каждой бригаде доставалось не более трёх выездов. Наша медицинская практика на станции скорой помощи была небольшой, но житейская и организационная её стороны оказались очень полезны. В конце июля стажировка закончилась, и мы разъехались в отпуск, кто куда.
С тех пор прошло более 60 лет. Каков Калининград в наши дни? Что в нём сохранилось от послевоенного Кенигсберга, в котором я когда-то побывал? Наверное, мало что. Обрусел совершенно. Расстроился, конечно. Но всё равно, наверное, неистребимый старый прусский дух в нём остался. И старая крепость, и черепичные крыши домов, и зоопарк, и гулкий асфальт улиц, и госпиталь, в котором мы прожили месяц, и влажные кусты жасмина.
Калининградская область, территориально оторванная от России и окружённая теперь фактически враждебными государствами, - с одной стороны, для нас (я так думаю) как чемодан без ручки, тяжёлый и неудобный, а с другой, необходимый авангард нашего государства, своеобразный «балкон», судя по карте, нависший над Польшей, форпост России, выдвинутый в Европу. А тому мальчишке, что с моей помощью родился в новорождённом российском городе Калининграде, сейчас уже 64 года! Всё-таки жизнеутверждающее воспоминание.