- 16 -
Стояла пышная, сухая осень, разноцветная и вдохновляющая спокойной погодой на что угодно в бесконечно разноликой, разномастной жизни. Но вдохновляющая на достойное человеческой сути - на творческие подвиги!
Профессор Ельников, подстрекаемый громадным желанием добить начатое до несомненно успешного, громкого конца, и охваченный благодатной, успокаивающей нервы неторопливостью осенних приморских дней, приготовился до остатка бушующих в нём деятельных сил отдаться свершению творческого подвига. Однако же он, хоть и был приведён в боевую готовность номер один, в сущности, не представлял, с чего начинать. Степан Фомич выбил экспедицию, навёл мосты в Дивноморске, но оставался в некоем замешательстве.
Руководитель археологов имелся, конечно. Однако абсолютно все участники проекта заглядывали Ельникову в рот, боялись предпринять что-либо без его прямого распоряжения. Он видел, что требуется толчок, начало, однако профессор не мог поймать из несметного количества размышлений относительно Кати и девушки-гречанки с пресловутой фотографии какое-то одно-единственное, верное размышление, позволяющее составить способ как-то продолжить поиск истины, уйдя в нужное русло.
Он был точно уверен, что здесь, в древнем Пентикопосе, он отыщет окончательный ответ на вопросы: кто есть Катерина Павлова, что произошло в истории появления её на свет? Почему Катя и девушка-гречанка с фото - экспериментально установленная одна и та же личность.
Как же искать этот ответ? Где копать? В переносном и прямом смыслах (ведь археологи должны копать пласт за пластом - это профессор осмысливал оптимально).
Шумелова закурила пахучую длинную сигарету и тоном сведущего человека заявила:
- Стёпа, оставь Катерину в покое, на свободе, не дави. Всех распусти на выходные, оплати людям простойные дни, пусть погуляют по городу, съездят куда-нибудь.
А Катерину, повторяю, отпусти. Я наблюдаю за ней сутки, она в несоизмеримой прострации. Мне иногда чудится, что я смотрю лишь на телесную оболочку Кати Павловой, а её самоё не нахожу, дух её, ну, в общем, то, что спрятано от посторонних, из оболочки испарился, устремился бог его знает по какому маршруту.
Его нет, здесь нет, в сегодняшнем мире, в этом городе, с нами. Он где-то там, в неизвестном измерении, в другом временном пласту. Она тоскует, её одолевают чувства, которые мы постигнуть не можем, да и незачем нам. Освободи её от своей насильственной приставучести: что? когда? Она сама, я убеждена, под властью воспоминаний, приведёт нас к цели. И … к месту, где нужно будет, как ты говоришь, копать.
Юлия Борисовна выпустила струю сизого дыма и сенсационно усмехнулась:
- Хотя я, в отличие от тебя, очень даже предполагаю, где археологи станут «копать».
Степан Фомич недоверчиво переспросил:
- А чего ты смеёшься? Да, они должны что-то раскопать. Пентикопос же под землёй. Разгадка – в Пентикопосе, значит, под землёй. Я физик и ни черта не смыслю в копаниях. Но я хочу узнать единственную правду, поэтому и затеял экспедицию!
- Ты утверждаешь, что правда единственна? - повела бровями Юлия Борисовна.
Степан Фомич поёрзал, шевеля плечами, и почесал правым набором сарделек своё левое ухо.
- Единственная правда та, что с этой Катей Павловой я забросил важную работу - память поля и переключился на выяснение её личности. А если всё ложь? Если она врёт? - уязвленно пропищал он.
Юлия Борисовна подняла вверх выщипанные бровки.
- Степан Фомич, - дунула она ему в лицо табачным дымом, - а экспертиза? Неужто вас не волнует доказанный экспертами факт? С ним же что-то надо делать? А?
- Ах да, экспертиза! Ну и что! Всё равно я вынужден заниматься не тем, чем должен.
- Тут сплошная взаимосвязь, и в итоге нас ждёт естественное, научное, если хочешь, всему объяснение.
Шумелова окунула окурок в пепельницу (они разговаривали на балконе номера, сидя в плетёных креслах за пластиковым столиком ), стянула плечи газовой шалью.
- Стёпа, заказать тебе пончиков и мороженого?
- Ага, и кофе. Где же археологи будут, по-твоему, копать? - допытывался Ельников.
- Вот и хорошо. Я тоже хочу пончиков, - не ответила Шумелова.
«Психолог чёртов! - обидчиво подумал профессор. - И угораздило ж в такую влюбиться!» Он до сих пор был уверен в своей любви.
***
Катерина стояла, опираясь о перила ограждений, на спуске новой набережной, недалеко от здания морвокзала. День угасал. Вечернее сонное море плоской тёмно-зелёной волной лениво облизывало галечные камни и нешумно обволакивало сваи узкого причала. Именно отсюда, где когда-то, как виделось Кате, находился дом Павлидиса, она отправилась в путь, по наитию повторяя тот самый маршрут, который уже проделывали Калиопи и её мать Поликсена.
Весь организм, до последней клеточки, весь нематериальный дух, до последнего веяния, она сосредоточила на своём неуёмном до безумства стремлении обязательно, любыми средствами отыскать этот путь, возродить его в необъяснимых лабиринтах памяти и пройти по нему, потому что в конце пути - Катя прочно верила в это - появится подсказка, а вполне возможно, или, скорее всего, ответ, который ей нужен больше всего на свете!
Она глядела сквозь белокирпичные стены морвокзала, будто сквозь общую современность, углубляясь через неё в прошлое, просверливая лучом концентрирующейся в пучок энергии круглый тоннель в пространстве. И наступил момент, когда сознанием она уже не определяла время своего пребывания: она находилась между ЭТИМ временем и ТЕМ.
В конце концов, двинувшись с места, она с твёрдостью пошла к «отчему дому» Павлидисов. Вокзальное сооружение теперь являлось помехой, отвлекающим препятствием. Так хотелось Кате, чтобы в сию же минуту взялась бы откуда-нибудь колоссальная сила, которая б разрушила здание или бесследно стёрла его с поверхности земли. Но, запасаясь терпением и вновь сосредотачиваясь, как бы совершая своеобразные упражнения аутотренинга, приказывая себе, она заставляла всплывать и всплывать в памяти будоражащее её прошлое.
Воспоминания опять накатывались упрямой волной, расширялись, укреплялись и, видя окружающий мир неким вторым зрением, Катя оказывалась в Пентикопосе. Она пошла, подобно лунатику, ощупывая ногами почву, от моря, от дома Павлидиса, выше и выше, повернула в направлении современной площади, пересекла её и вышла на параллельную набережной улицу, чуть спустилась налево и внезапно остановилась.
Здесь возвышалось три пятиэтажных дома, но, собственно, не их скопление сбило с толку Катерину, а неприятное, нервирующее ощущение, будто за ней следят. Она, как пугливый зверёк, инстинктивно бросила взгляд на все четыре стороны, никого и ничего подозрительного не увидела, но продолжала получать извне сигналы-импульсы о наличии раздражающего источника.
У Кати разболелась голова. «Пятиэтажки. Зрительно уберём их. Есть. Идём дальше», - как робот, комментировала свои действия и отдавала себе команды Катя. Вроде не замечая пятиэтажек, она обогнула детскую площадку с горкой и качелями и очутилась на следующей, параллельной улице с проезжей частью и тротуарами по обеим сторонам. «Отсюда тянулся пустырь с могилами - Некрополь», - пробормотала она одними губами.
Ступила на проезжую дорогу и перешла её. Но она уже была не Катя, она уже перевоплотилась в Калиопи. Вся, до мелкой детали, современная действительность исчезла: смолк шум бегущих автомобилей, и возникли стук колесниц, голоса, звучащие понтийским наречием, и доносящийся издали мягкий шум морского прибоя.
Катерина прошла ещё пару современных кварталов и, слава богу, сделала остановку. «Да-да, вот здесь. Теперь… нужно найти ворота. Они были…, они были…, - Катя дергано обозрела вокруг себя, с жалкой беспомощностью в синих беспокойных глазах, - бензоколонка, магазин… Так-так-так… Пробуем их стереть, - мысленно провела по рисунку действительности воображаемым ластиком, - вот здесь они были. Тут склеп».
Катя, как ополоумевшая, бросилась к месту, не очень удачно расположенному: напротив АЗС сиял стеклопакетами торговый центр, состоящий из нескольких отделов.
- Катя! - раздалось в воздухе.
Знакомый голос. Ну, конечно! Юлия Борисовна! Кто же ещё, кроме неё, может «квалифицированно» организовать слежку.
- Катюша, не обижайся на меня, - как-то «не по-психотерапевтически» повинилась Юлия Борисовна, - ведь сейчас тебе требуется помощь? Я чисто из дружеских побуждений, - извинялась Юлия.
Катя, соглашаясь, кивала. Но во взгляде можно было читать недовольство и толику недоверия.
Излишнее любопытство названого друга - это повод к тому, чтобы серьёзно подумать о правомерности его искренности. Но Катя отодвинула думы прочь, так как её одолевал первородный страх, до такой степени, что вязко потянуло грузом где-то в области сердца.
- Юля, мне всё время кажется, что я как тот человек, к которому после длительной амнезии вдруг вернулась память, и он постепенно распознаёт и местность, и людей вокруг себя. Вот и я. Но с того часа, когда я потеряла память, прошло огромнейшее количество лет! Мне страшно, очень-очень страшно!
Юлия смотрела на Катю вопросительно и участливо. И ждала, когда Катя укажет,ГДЕ?
- Это здесь, - протянула она руку к ряду магазинов. – Здесь склеп. Меня притягивает сюда жуткая магнетическая сила, я не могу объяснить и не могу ей сопротивляться. Более того, я не хочу противиться ей, я хочу спуститься в склеп.
Катя произнесла маленькую тираду приглушённым, испуганно-возвышенным голосом. Юле передалась тональность, и она под действием увлекающего гипнотичностью полушёпота Катерины, прикоснулась к мысли: действительно, а не сошли ли они все с ума! Современная женщина говорит, что она жила в 3-ем веке и указывает, где могила её родственников - склеп! Убийственный идиотизм!
В музее точно подтвердили, что границы обширной территории, по которой следовала Катерина, совпадают с Некрополем древнего Пентикопоса. Иначе говоря, - города мёртвых, иначе - кладбища. К тому добавили, что в середине 20-го века в этом районе велась одна серия раскопок. Но Дивноморск быстро застраивался, и многие куски земли остались неизведанными. Сейчас же вести археологические работы было тем паче затруднительно. Тогда Ельников и Шумелова под патронажем директора музея и здесь, в Дивноморске, подняли на уши местную власть, не воспринимающую отчаянность столичных учёных и деятелей культуры.
Настал день, и на свой страх и риск, под громкое сопротивление торговцев-хозяев магазинов, власти города всё же дали соответствующую команду «копателям», которые разворотили двор торгового комплекса. Ковш экскаватора упёрся во что-то крепкое, не поддающееся быстрому преломлению. Когда рабочие разгребли мощные комья земли вперемежку с тротуарной плиткой и застарелыми обломками асфальта, то все увидели кладку из дикого древнего камня, подпёртую металлическими ржаво-окаменевшими воротами.
- Мама! - неожиданно закричала Катя. – Мама! - и ринулась к оцеплённому полосатой лентой участку.
- Оставьте её! - рявкнула в воздух Юлия Борисовна, предвосхищая возможные попытки кого-нибудь из присутствующих остановить «сумасшедшую» Павлову.
Катя вцепилась, приспустившись на колени, в старинный неподдающийся металл, наполовину сидящий в земле, желая открыть ворота, но у неё ничего не получалось. Ворота были глухими. Они выглядели простыми в исполнении: металлические полотна окаймлялись лишь орнаментом из металлических прутьев в типичном античном стиле. Вплоть до смешного казалось, что люди откопали вроде бы ворота не могильника древнего города, что ворота эти - сценическая бутафория или часть современного забора, их просто немножко надо почистить.
К плачущей Кате подошёл рабочий с инструментом в руке и доброжелательно произнёс:
- Сейчас откроем.
Катя притихла в напряжённом ожидании. Старинный металл в итоге поддался. Ворота разомкнулись, их половинки с усилием развели, насколько позволило пространство, и в образовавшейся щели перед людьми возник спуск из каменных ступеней, ведущий в глухую подземную темноту.
Не спрашивая никакого разрешения, Катя без огня, без лампы бросилась к ступеням, пахнущим сырой землёй и невозвратимыми столетиями, в высшей степени уверенно. За ней последовали археологи, возглавляемые профессором Ельниковым и Шумеловой. На профессора невозможно было смотреть: глаза навыкате, кудри дыбом, губы - в окружности. Эмоциональный Ельников подвергся уже который раз одному потрясению за другим, в такие моменты он забывал о том, что он - учёный. Чудодейственное явление или событие производило на него соответственное потрясающее впечатление, так как Ельников изначально - обыкновенный человек, удивляющийся, как и все люди, чему-то небывалому, не могущему якобы быть, а если оно и есть, то это - фантастика.
Хотя сам же Ельников сколько раз без устали говорил: «Чудо - для неучей и невежд. Всему, без исключения, есть обоснованное толкование, если известен природный закон, который управляет «чудом», которому ваше «чудо» подчиняется. Выведите закон - раскроете секрет, заключённый в «чуде». Не выведете закона - так и будете верить в то, что чудо - сверхестественно. Всё на свете, абсолютно естественно, без приставки сверх-, да не всё познаваемо».
Дальнейшие события развивались хлеще и ещё более ошеломляюще подействовали на состояние эмоционально-восприимчивого Ельникова. Освещая дорогу фонарями, люди спустились, наконец, вниз и попали в комнату, небольшую, приблизительно в четырнадцать квадратных метров.
Ничего особенного комната из себя не представляла в художественном смысле. Грубо отштукатуренные глиняным раствором стены не содержали росписей. В некоторых местах к стене симметрично друг другу были приделаны металлические подставки, видимо, они служили приспособлениями для огня. В комнате было сухо и, как ни странно могло показаться для такого траурного места, - уютно.
Чуть далее центра, в углублении, стояли три каменных саркофага, расходящиеся равномерным веером. Они выглядели как удлинённые монолитные плиты, собранные по конструкции в ящик. Верхняя плита любого из трёх саркофагов выделялась витиеватым орнаментом, выдолбленным в камне. С первого взгляда можно сразу определить, что орнамент «говорящий», и на верхней плите каждого саркофага орнамент разный по виду.
Изучить, а может, и расшифровать его ещё предстояло. Но пока люди нарушили мирный покой могильной комнаты по другому поводу, хотя любой из присутствующих при открытии археологической находки имел, безусловно, индивидуальный интерес, помимо существующего общего интереса, который затрагивал каждого без какого-либо разбора, - интереса увидеть воочию отрывок древнего времени, - прошлого.
От переполнивших сердце волнующих разнородных чувств Катя зажала двумя руками рот, сдерживая рыдания. Все, кто её сопровождал, немного приостановились в нерешительности и удивлении.
Катя медленно приблизилась к правому саркофагу.
- Здесь мама, - тихо произнесла она. - Здесь Телемах, - также тихо отозвался эхом её голос, и она указала на левый саркофаг. - А этот пустой. Он предназначался для отца, но отец вернулся!
Люди переглянулись, непосвященные. Только Юлия Борисовна и Ельников хоть как-то могли вникнуть в смысл того, о чём говорит Павлова. Остальные же подозревали недоброе.
Настали минуты, что ни на есть, критические. Юлия Борисовна посмотрела в Катины синие глаза.
- Катя, ты готова? Может, отложить?
- Нет! - вскричала Катерина. - Я готова. Вскрывайте.
Допущенные к этому делу учёные и люди, исполняющие их указания, с определёнными усилиями подняли плиту правого саркофага. Что же могли увидеть люди? Истлевшее тело, вернее, всё, что от него осталось - лежачий недлинный, узковатый человеческий скелет в остатках истлевшей одежды, окаменевший, но сохранившийся в целости. В ящике вместе со скелетом находились материальные ценности: драгоценности, предметы утвари - великолепная и неоценимая находка для археологов!
- Боже, - простонала Катя, обливаясь слезами, это же мама Поликсена, - шептала она. - Это же её ожерелье, а это браслет, который отец подарил ей при возвращении из Афин… Боже! - еле-еле передвигала губами Катя, тыча пальцем в пожухлые украшения из чистого золота.
Археологи работали над левым саркофагом. Почему-то именно такой порядок вскрытия каменных ящиков сложился сам по себе, как будто запрограммировался заранее первыми объяснениями Катерины: кто в каком саркофаге лежит. Вскрыв левый ящик, учёные обнаружили в нём окаменевшие кости малюсенького детского скелета, обложенного также различными предметами домашнего обихода и роскоши.
Катя с умильной нежностью ненормального человека, больного головой, глядела на кучку младенческих косточек, превосходно уцелевших спустя столько веков! Глядела так, будто вчера состоялись похороны и этих «стольких веков» в помине не было! Пока она перемалывала внутри, переживала вихрь поднявшихся в ней томительных волнений, учёные трудились над третьим саркофагом. Вскрывали его дольше, чем два предыдущих. Но когда подняли крышку, то вновь увидели человеческий скелет.
- Нет, не может быть! Отец же вернулся!! - криком настаивала Катерина.
Однако воззревшие на внутренность каменного ящика явно видели скелет: без каких-либо исследований, с налёта, запросто можно определить, что это скелет не взрослого мужчины, а ребёнка, или женщины, имевшей средний рост. К тому же на принадлежность к полу бывшего человека бесспорно указывали предметы, окружавшие кости - женские предметы.
Больше Катя ничего не помнила. Она впала в невменяемость, с ней приключился серьёзный нервный приступ, истерика, она отказывалась покидать склеп, путала временные пласты, даты, в результате чего, после обморока, обессиленная, очутилась в городской больнице.
По окончании лечения и выписки она, не сомневаясь, решила перебраться, чтобы жить дальше, в Пентикопос-Дивноморск
(Продолжение следует)