Предисловие - утро 11 Сентября, 2001 года.
(МАНХЕТТЕНСКИЕ РАССКАЗЫ)
Мюзета вывела меня на утреннюю прогулку ровно в семь и, первым делом, потянула к старинному замку, что на вершине холма Глойстерс. Это на пересечении Бродвея и 200-й Улицы, а Мюзета – это наша собака, которая чувствует себя главой семьи - поэтому важничает неимоверно.
Воздух был «до звона прозрачен», а нежно-голубая простыня небес развернулась над нашими головами, обнажив утомленное жарким летом Солнце.
Пока мы поднимались к вершине, светило тоже взошло. Оно еще не сверкало, а пурпурно матовело прижавшись к ажурным конструкциям моста им. Джоржа Вашингтона – словно, разомлевший у спинки кровати, любовник.
Я не устаю любоваться великолепной панорамой реки Хадсон и чудесным садом на вершине холма уже много лет. Но особенные впечатления возникают когда Татьяна поет здесь, над этой рекой и ее чарующий голос, дополняя красоту окружающего мира, возносит хвалу Творцу.
«Здесь хорошо... Взгляни: вдали огнем горит река. Цветным ковром луга легли. Синеют облака.... Здесь нет людей, здесь тишина – здесь только Бог – да я...»
Когда слышишь этот романс над Хадсоном, то кажется будто он родился сейчас, здесь - а не сто лет назад в России...
В семь сорок пять поезд «А» унес меня на работу.
«В такое утро, - думал я, пока поезд несся к остановке «59-ая Улица», - В такое утро просто грешно опускаться под землю надолго. Тем более что последующие восемь часов мне придется сидеть в кондиционированном климате конторы».
Я вышел на пятьдесят девятой.
Кто бы мог подумать, что на Манхэттене, да еще во вторник, может выдаться такое тихое, ласковое утро? Утро не разорванное воем автомобильных сирен, не сотрясаемое грохотом низколетящих самолетов, не размельчаемое лопастями вертолетов, не напуганное пароходными гудками и не совращенное криками зазывал.
Даже вонь от конской мочи и навоза, мертвой хваткой вцепившаяся в камни пятьдесят девятой и удерживающей ее от Columbus Circle до Plaza Hotel, даже этот - несовместимый со взметнувшимися громадами зданий, запах - в это утро был изыскано тонок слившись с лугами и деревьями Центрального Парка в деревенскую пастораль.
Я шел мимо роскошных отелей и нищих попрошаек, мимо ослепительных витрин дорогих магазинов и картонных палаток бездомных.
На перекрестках я пробирался через толпу нагруженную завтраками, компьютерами, сумками и портфелями. Никто не смотрел в небо - все были чем-то заняты: кто-то оживленно болтал по телефону, кто-то листал утреннюю газету, кто-то уже пил кофе из бумажного стаканчика и, мы - все вместе, с нетерпением ожидали зеленого света.
Задрав голову вверх я шел быстрым шагом, как бы летя в пастельной голубизне неба между верхушками деревьев и верхушками небоскребов.
А Вы? Видели ли Вы Манхэттен с высоты птичьего полета, утром?
В тот час когда из «подземки», из автобусов, с катеров и яхт, из такси и частных автомобилей, из вертолетов и лимузинов, из дворцов, баров и церквей на его улицы выплескивается мощный поток спешащих на работу людей?
Видели ли вы хоть раз, как этот поток переполняя Стриты, затопляет Авеню и уже миллионноголовым морем растекается по отстойникам бесчисленных магазинов, банков и организаций? Распределяется по лавкам, конторам и конторишкам?
Паря так над Пятой Авеню, над золотым блеском Rockefeller Center, я неожиданно заметил, что классовые противоречия и финансовый антагонизм (поселившиеся в моей душе с первых дней пребывания на американской земле), вдруг куда-то исчезли, растворились в добродетели этого утра, оставив мне одно чувство – чувство сопричастности к этому городу его людям и их судьбам.