Взглянув на свой, и без того смешной автомобильчик–«жук», заключенный по случаю снега с дождем в ледяной панцирь, Зинка уверенно направилась к станции метро.
Дождавшись поезда она села у окна и предалась размышлениям.
Настоящей женщиной Зинуля ощутила себя вчера, хотя начала активные отношения с мужчинами в шестнадцать лет - отметив окончание школьной жизни началом половой.
Это случилось сразу после выпускного вечера, когда они всем классом отправились на Красную Площадь встречать рассвет.
В их десятом - «А» только один мальчик - Гена привлекал ее внимание.
Это был высокий блондин с пронзительно-синими глазами.
Зинка частенько теряла нить урока утопая в этих его глазах–озерах, а Генка не обращал на нее внимания.
В тот вечер... она первой поцеловала его...
Губы его были такими мягкими, влажными и горячими, что ей захотелось искупаться в них всем телом – с головы до ног!
До этого утра она не вспоминала Геннадия, как впрочем никогда не принимала близко к сердцу тех мужчин, с которыми изредка делилась прелестями своего тела. Прошедшей ночью она поняла какой радости, какого неземного наслаждения лишилась по своей наивности.
Кроме снегопада, сегодня был еще один важный повод не садится за руль: восторг прошедшей ночи все еще жил в ее сознании - то наполняя сладостной истомой, то уводя по цепочке неожиданных воспоминаний...
Воспитанная на романтических образах Наташи Ростовой и Татьяны Лариной, Зинка-комсомолка была уверена в том, что «sex», так же как и жевательная резинка, есть не что иное как отравленное оружие империализма, разрушающее моральный облик строителя коммунизма.
Однажды, Зина была членом школьной комиссии разбирающей личное дело об аморальном поведении одного из комсомольцев.
Суть «аморалки» состояла в том, что подросток принес в школу и показывал соученикам порнографический журнал.
Журнал был американский – с блестящими и яркими страницами – типичный образчик империалистической пропаганды. То, что Зинка мельком увидела в том журнале так поразило ее воображение, что она не спала несколько ночей.
Когда в ответ на робкий поцелуй Генка молниеносно усадил ее на высокий подоконник а затем, одной рукой тиская через платье грудки принялся шарить под юбкой, Зина решила что быть может так оно и надо: с болью и резью принимать в себя твердый и теплый наконечник мужчины, хотя ей хотелось просто целоваться с ним, утопать в его глазах-озерах, чувствовать жар его рук на себе. Но Генку так трясло, так он суетился, что было как –то не до поцелуев.
Сейчас Зинка разглядывает свое отражение в исцарапанных стеклах поезда «Ди» ползущего из Бруклина на Манхеттен.
Она все еще хороша – длинные ноги, плоский живот, крутые бедра и при этом никакого целлюлита, никаких морщин! Не говоря уже о груди – истинной Зинкиной гордости.
Не очень большая, но зато высокая и почти шаровидной формы, грудь ее становилась объектом жарких дискуссий где бы Зинка не появлялась. “Is it silicon implant in your breasts?”
А девчонки - коллеги по работе, интересовались адресом хирурга умудрившегося сотворить такое чудо «...не оставив швов!»
Зинка редко уступала мужчинам, а уж если решалась на близость то только в те редкие дни, когда громкий зов пустоты из ее глубин, глушил все остальные чувства, заставляя выть от тоски и одиночества.
В такие дни она скорее предпочитала наполнить себя чужой плотью чем страдать от этой пустоты и тянущей боли внизу живота.
Половой акт она совершала с педантичной холодностью Сестры Милосердия.
Слово «оргазм», не смотря на подробные рассказы подружек, она не понимала и относилась к нему с недоверием.
Так было целых десять лет. Но этой ночью...
Когда она заметила его впервые? Где-то с месяц назад.
В тот вечер клуб был пуст – какая-то японская делегация, да пару завсегдатаев –онанистов.
Она как раз закончила пируэт вокруг штока и садясь через большой батман на шпагат, сняла и бросила в сторону японцев тоненькую полоску обозначавшую лифчик.
Япошки, все как один бросились к подиуму на котором Зинуля выйдя из шпагата перешла в мостик. Не забыв сбросить трусики она широко развела бедра пред узкоглазыми. Те просто обалдели, что-то залопотали, стали забрасывать ее двадцатками.
Этот момент - момент своего торжества над мужским вожделением, Зинуля любила в своей профессии больше всего.
Не обращая внимания на слюнявые рты и слезящиеся глаза, она победоносно оглядывала зал наслаждаясь произведенным эффектом.
Именно в этот момент она увидела его.
Он смотрел на нее не отрываясь - но в этом взгляде, впрочем как и во всем его облике, не было примитивной похоти.
Это был взгляд восторга. Так восхищаются настоящие ценители красоты будь перед ними фрески Микель Анджело или скупые наброски Дега.
Согретая этим взглядом Зинуля повторила тройной поворот и, эффектно предоставив грудь ласкам цветных прожекторов, закончила выступление.
Зал отозвался бурей восторга.
Только он не хлопал, не кричал и даже не улыбался. Он все смотрел на нее...
Этот долгий взгляд даже напугал Зинулю: «Мало ли шизофреников шастает по Нью-Йорку?»
Однако, его не оказалось у выхода после ее выступления, ни среди публики в последующие вечера.
Она почти забыла о странном посетителе, когда он неожиданно появился. Теперь он приходил каждый вечер и все так же неподвижно, зачаровано следил за ее выступлением.
Ни взглядом, ни жестом, ни улыбкой Зина не дала ему знать что он замечен, одновременно провоцируя его своим танцем, своим телом на какой-нибудь решительный шаг или хотя бы жест.
Зинка даже придумала новые позы, при которых зал взвивался от кайфа но незнакомец, сохраняя железное спокойствие, молчал.
Зина так привыкла к присутствию этого человека, что однажды не увидев его силуэта на привычном месте, удивилась.
Она резко вышла из обратной стойки в пируэт и вращаясь так - пируэт за пируэтом, стремительным взглядом пронзала толпу.
-I am right here, - неожиданно раздалось возле самых ее ног.
Она взглянула в направлении уверенно звучавшего голоса.
- I will be waiting for you… with my car…Please do come… when you have finished your performance, - спокойно говорил он, пока восхищенные зрители забрасывали ее банкнотами, - The white car…
Она впервые увидела этого человека близко: он был сухощав, крепок.
Явно не американец, хоть и с хорошим английским – «...скорее всего из Восточной Европы...» - подумала она.
В короткой стрижке черных волос блестела седина. Одет он был элегантно и, что удивляло ее более всего, он был абсолютно спокоен. Даже здесь, у подиума.
В двух шагах от ее обнаженного, разгоряченного тела этот мужчина оставался спокоен и лишь пламенные блики в глазах отражали вулканическую страсть бушующую в нем.
В вагоне появилась группа чернокожих подростков и лающий реп вторгся,
разбил калейдоскоп ее мыслей.
Зинка тряхнула головой - как бы сбрасывая с себя прилипчивый ритм, рассыпая по плечам золотистые пряди волос.
Она закрыла глаза и вновь оказалась в водовороте простыней своей некогда одинокой постели... Она глубоко вздохнула разрешая огненному цунами страсти захватить и унести ее прочь из этого вагона...
Зинка растерялась. С одной стороны, ее безусловно влекло к этому интересному и загадочному мужчине. С другой стороны, она боялась его.
Ей хватило сил не ответить ему, не изменить выражения лица и все с той же победоносной улыбкой прошествовать за кулисы под несмолкающие аплодисменты толпы.
Появившись среди ночи в дверях ресторана, Зинка увидела большой белый автомобиль, дверь которого немедленно открылась в молчаливом приглашении. Секунду помедлив, она вошла в него.
- My name is Juan Alexander De Jesus, – представился мужчина, одновременно заводя мотор, - I am from Cuba, and I must to tell you – you are an incredible, a spectacular dancer! What is more important – you are gorgeous, beautiful yang Lady!
Зинка молча слушала его комплименты и учащенное биение своего сердца.
«Кубинец. Почему кубинец? Он вовсе не похож на кубинца... Хотя... Я никогда не была на Кубе, а местные латинос это...»- думала она пока они оставляли East Side.
Когда машина оказалась на подъезде к Holland Tunnel она встревожилась.
- My name is Zinaуida, you can say just “Z” - it will be fine with me, but where are we going?
- О! Какое замечательное и редкое здесь имя – Зинаида! – на чистом русском языке воскликнул он.
- Вы... говорите по...Вы русский ?! – удивленно воскликнула она.
- Нет, я - кубинский! Я родился и вырос на Кубе. Мой папа был русский – он был советским офицером!
- Со-ветс-ким офицером...- эхом повторила Зина.
- Ну да, помните Интернациональную помощь Острову Свободы? Фидель Кастро? «Куба – любовь моя»? Вот я и есть плод той самой помощи и любви!
- Да...
- Но как здорово, что Вы оказались русской!
- Вообще-то я - еврейка, а куда мы едем?
- На ту сторону Хадсона, в Нью - Джерси.
- В Нью – Джерси?
- Там, недалеко от тоннеля, есть маленький городок где сложилась кубинская община...
- Вы там живете, мистер Juan Alexander De Jesus?
- Нет, я живу на West Side, а едем мы в уникальный кубинский ресторан.
- Я уверен что Вы там еще не бывали! Кстати, можете звать меня просто Алехандро или – Саша!
Дороги были пустынны и они вскоре оказались возле небольшого трехэтажного особняка. Поднявшись на несколько ступенек, Зина услышала приглушенные звуки Румбы.
Ресторанчик был переполнен.
Здесь царил полумрак, все столики были заняты, а стойку бара вообще не было видно из-за плотных шеренг жаждущих.
Судя по дружеским кивкам, рукопожатиям и возгласам приветствия обращенных к ее спутнику, Зинуля поняла что Алехандро хорошо здесь известен.
Она опять насторожилась. Все проходы, лестницы и, естественно танцевальная площадка оказались заняты танцующими парами.
Впрочем, и для них нашлось место - за малюсеньким столиком на котором немедленно появились бокалы и бутылка шампанского.
- «Советское»?! – воскликнула она.
- А какое же шампанское пить «на брудершафт» бывшим соотечественникам? – ловко наполнил и поднял бокалы Алехандро.
- Но... - Зина приняла бокал. Возражать было поздно. Она ощутила себя на гребне золотой пены, всходящей над ее бокалом вместе с необъяснимым теплом разгорающимся в глубинах ее тела –там, где обычно таились холод и пустота одиночества.
Шампанское оказалось ледяным, а губы Алехандро горячими и требовательными. Уступая им, Зинка на мгновение потеряла ориентацию во времени и пространстве.
-Они отлично играют, эти ребята, - наконец смогла говорить Зина, - Жаль я не в подходящей одежде для таких танцев...
- Это легко исправить, хотя я лично думаю что ты и без...- Алехандро махнул кому-то, в глубине зала
- Это комплимент или колкость?
- Это восхищение! – сказал он принимая и тут же передавая Зинуле большую нарядную коробку, - Вот, взгляни пожалуйста...
- Что это? – удивилась она и открыв коробку воскликнула:
- Боже, какая прелесть! Какое чудо! Это мне?
- Да. Здесь есть специальная комната... Для дам... Ты можешь там переодеться, если хочешь...
- О, спасибо! Какое восхитительное платье! Это как раз то что нужно! А какие замечательные «шпильки!» - даже голова кружится!
Положив горячую руку на ее коленку Алехандро сказал:
- Я не причиню тебе зла... Если хочешь, то я немедленно отвезу тебя домой…
В его голосе было столько правды, столько истинной страсти и достоинства что она лишь вздохнула и положила свою руку сверху:
- Нет. Мы будем танцевать! Где эта комната?!
Красно-черное платье из настоящего китайского шелка выгодно подчеркнуло стройность фигуры, обнажило ее чуть покатые плечи, удлиненную шею, а дополненное ярко-красными лакированными лодочками (на неимоверно высоких «шпильках»!) буквально вознесло ее над толпой.
Оказавшись в зале, она встретилась взглядом с Алехандро.
Они сближались под звуки музыки словно соперники на дуэли. Еще мгновение – и они поплыли в танце увлекаемые томным болеро.
Умело ведомая Алехандро, Зина уже не замечала ничего вокруг...
- Я люблю тебя, - он приблизился к ней, сливаясь с нею, прижимаясь к ее щеке лицом и пылко шепча прямо в завитки ее волос:
- Я люблю каждый твой жест, каждое произнесенное тобой слово, - Алехандро склонился и приник к ее руке в долгом поцелуе, - Я люблю звук твоих шагов и взгляд твоих глаз...
- Но я... Я...- она задохнулась в аромате его тела - он обнял ее крепче, так тесно и так горячо, что ей показалось будто одежды их вспыхнули и облетели пеплом в неудержимом пламени страсти.
- Я знаю женщин... Но ни одна не пробудила в душе моей такого чувства, такого пожара как ты, - Алехандро не отрываясь смотрел в ее глаза, а ей хотелось ответить ему что и она...
В это мгновение он прижался к ней еще теснее –так, что она ощутила движение мышц под его рубашкой, и поцеловал в губы долгим поцелуем.
- Я понимаю, быть может это признание пошло и наивно, - вновь заговорил он, - Быть может у тебя есть мужчина, - он медленно и бережно повернул кисть ее руки ладонью вверх, - Но понимаешь, - лицом раздвигая ее сжатые, словно лепестки цветка, пальцы Алехандро целовал середину ладони, - Я более не в силах молчать!
Зинаиде показалось что он целует ее не в ладонь, а прямо в сердце!
Такими словами, такими поцелуями ее не одаривали прежде...
В словах этих было обращение не к ее телу, а к ее душе, к тому высокому назначению ради которого она появилась на свет – быть Женщиной...
Она ощутила себя парящей не в танце, на паркетном полу кубинского ресторанчика, а свободной птицей высоко-высоко в небесах, где пронзительная голубизна неба покоится на чистых голосах ангелов.
Неожиданно один из них спустился к ней и она увидела его глаза прямо перед собой.....
Алехандро согревал ее своим взглядом в котором смешались страсть и мольба, целомудрие и настойчивость:
-Я должен был тебе признаться, я мечтаю о тебе...
Зинка заворожено слушала его, ощущая как жар распаленный его словами растекается по всему ее телу, уносят ее сознание в неведомую и немного страшную страну... Любовь...
Улица давно трубит о том, что понедельник уже начался и пора уходить из восхитительного сна. Зина открыла глаза.
На фоне искрящегося за окном снегопада, ярко пламенели шелк бального платья и лодочки на невероятно высокой «шпильке».
Высвободившись из сонного объятия Алехандро, она тихонечко оделась и, оставив короткую записку, вышла.
Оказавшись на улице и взглянув на свой, и без того смешной автомобильчик–«жук», заключенный по случаю снега с дождем в ледяной панцирь, Зинка уверенно направилась к станции метро.
***