НОВЫЙ БРАТ ПАПЫ
Зазвенела и запрыгала крышка чайника. Я высунул голову из-под мехового одеяла. У открытой дверцы печурки сидел низенький человек и грел руки.
– Цыбен, садись пить чай, – говорит мама. – Сейчас наши начнут вставать.
А-аа, это же Дагбаев Цыбен! Говорят, что он сын нашей бабушки... Она отдала его своему брату Дагбе, когда выходила замуж за дедушку. Выходит, дядя Цыбен когда-то был братом папы и Дамдин-ахэ... .
Дядя Цыбен неторопливо пьет чай и гулким голосом говорит:
– Теперь я не буду сыном Дагба-нагасы, перехожу на свою родную фамилию. Сейчас многие отданные так делают. Агбанова Лхама-Цырен снова стала Гуруевой...
– А как же приемные родители? – опечалилась мама.
– Не знаю... Многое сейчас меняется. Из тарбагатайского дацана ушли все дети хамниган-бурят, которые были хувараками-послушниками. Дети хори-бурят тоже уходят. – Дядя Цыбен начал перечислять, загибая пальцы, - загдачейские Даржаев Цыденеши, Убушаев Гончик, тарбагатайский Дугаржанов Шираб-Нимбу, урейские Жигмитов Шойжо-Нима, Должинов Жамсо...
– А что будут делать учителя-ламы? – снова опечалилась мама.
– Ничего с ними не случится. У них есть дома, живут они хорошо... Что я тут разболтался, надо брату Жапхандаю хороший нож заказать...
Вот оно что! Теперь у папы будет новый брат. Папа сделает новому брату новый ножик, все у нового брата будет новое! Дядя Цыбен швыркает чай и посмеивается. Надо же – новый брат папы может запросто менять родителей!
МОЛОТЬБА. КТО И КОМУ ПОМОГАЕТ?
Откуда-то прискакало много людей на конях и телегах, они сходу въехали во двор дяди Намсарая. Сразу поднялся шум и гвалт. «Может быть, привезли новое кино или опять собрание будет?» – размышлял я и, забежав в юрту, пристал с расспросами к маме:
– Ничего не знаю! – отмахнулась она раздраженно и вдруг прикрикнула:
– Они будут молотить зерно дяди Намсарая. Не ходи туда! Ты видел, как молотил дядя Намсарай. Это опасно! Можешь голову под цеп нечаянно подставить.
– Мама, наверное, они решили помочь дяде Намсараю пока он в тюрьме, ведь он не сможет обмолотить свое зерно, – догадался я, но мама опять прикрикнула:
– Молчи! Нет... Они повезут зерно в Тамхи-Баряшин, в свою коммуну. Не бегай. На вот, поешь.
Она сунула мне в руку кусок хлеба. Хожу по двору и посматриваю на галдящих людей, которые суетятся на гумне и тащат охапками пышные желтые снопы.
Значит, они будут молотить зерно дяди Намсарая себе...
Несколько дней раздавались крики и непрерывный стук на гумне дяди Намсарая. Потом замелькали большие деревянные лопаты, зерно летело в верх и густым градом падало на землю. Близко нельзя подходить, повсюду ветер взвихривает соринки и полову.
– Не загораживай ветер! – кричат мне веселые женщины. Я отхожу.
Однажды к нам пришел высокий парень в длинной распахнутой шубе.
– Мы тарбагатайские коммунары, – рассказывал он маме, оглядывая обстановку юрты.
– А где ваша коммуна? – настороженно спросила мама.
– В Тарбагатае, мы принадлежим алханайскому сомону. Сейчас много коммун. – Парень говорил много и вдруг попросил. – Тетенька. Дайте мне, пожалуйста, немного табака. Любого. Худо без табака, а коммуна у нас бедная...
Мама мельком посмотрела на него и вытащила откуда-то пачку листового табака...
Молотьба закончилась. Люди быстро погрузили чистое зерно дяди Намсарая на свои телеги и уехали. Осталась только сухая солома, которую нещадно трепал ветер, поднимая желтую пыль.
Теперь на осиротевшем и опустевшем гумне весело чирикают воробьи...
Продолжение следует.