21+. В данном тексте нет морали и позитивного посыла. Поэтому стоит подумать, прежде чем читать. Без наличия здравого цинизма, черного юмора и иронии не стоит и начинать.
Экзистенция в травмпункте…
Алексей Вадимов.
1.
Он сидел в больнице на жесткой лавочке и рассматривал плакаты на стенах, рекламу здорового образа жизни и достижений медицины, убогие картинки, отсутствие оригинальной мысли и намёка на юмор приводили в уныние, серость и посредственность сочилась из каждой фразы и рисунка. Точно такие же плакаты он видел и в детстве, может слегка изменился контекст, но не стиль, форма и способ подачи информации, они остались неизменными, глупость и самодовольство, надев маску серьёзности, любят стабильность. Улыбка и смех хуже яда, так было, есть и будет.
Сколько сотен носителей переломов, разрывов связок, растяжений и вывихов сидели здесь так же до него, и так же смотрели, можно только гадать. Хотя, не все вникали в смысл плакатов, не все всматриваются и видят, большинству не до этого, они заняты серьёзным делом – лечением, не до иронии. Что происходит у усреднённого больного в голове представить сложно, да и желания узнать чужие мысли сейчас он не испытывал.
И ещё этот запах, этакая смесь хлорки, фурацилина, йода и пектусина, разбавленный для придания изюминки запахом свежей масляной краски. Эта маниакальная уверенность, что стены нужно красить в коричневый, синий или зелёный, и обязательно в мутные оттенки цвета, его всегда удивляла. И хотя он редко бывал в больницах, но если приходил, то попадал на праздник свежевыкрашенных стен. Обычная флуктуация или закономерность? - слишком мало опыта для однозначного вывода. А может, красили достаточно редко, просто ему так везло. Этот тягостный запах страдания и тоски он помнил ещё с детского сада, когда первый раз попал в больницу с подозрениями на перелом. Он грустно усмехнулся и поморщился, оглядел сидевших в очереди людей, похоже, больничный аромат беспокоил только его.
В этом запахе смешалось многое, наверное, именно так пахнет травма и боль. Запах с примесью пота, страха и печали. Хотя, для кого-то обычный больничный воздух захудалого травмпункта, затерянного в спальном районе, не фиалками же должно благоухать.
Он прекрасно понимал, его физическое состояние накладывает негативный отпечаток на его восприятие, служит своеобразным фильтром, всё видится в мрачных тонах. Был бы другой настрой, может, были бы и позитивные впечатления. Но с хорошим настроением в травмпункт редко приходят, обычно идут с травмой, а он захватил ещё и ехидство с сарказмом, куда ж без них.
Он сидел неподвижно и ждал своей очереди к травматологу, попытки рассмотреть снимок и самому разобраться закончились ничем, слишком мутное изображение. Похоже, рентгенолог ошибся с настройками, выдержкой и резкостью, или его уже всё достало, и врач просто «забил», а может проблема в нём, он просто не знает, как и на что смотреть, неважно, сил и желание анализировать уже не осталось. Он подчинился апатии, постепенно спеленавшей все его тело и желания влажным объятием оцепенения, сейчас он сидел и просто ждал. Ждал, когда всё закончится.
Уже четвертый час он шёл проторенным путём: регистратура, хирург, рентген и опять хирург, если не повезёт, то еще и гипсовую придётся посетить. Он был третьим в цепочке счастливцев, идущих этим маршрутом. В каждом кабинете выдерживали паузу, подчёркивая значимость происходящего, скрывая простое нежелание что-то делать, но после выхода пациента, следующему приходилось ждать ещё минут 20, не меньше, попытки войти без приглашения пресекались холодной фразой: «Вас позовут!».
Сомнамбулическая неторопливость происходящего завораживала, боль в руке уже казалась неуместным капризом с его стороны. Врачи, медсёстры и весь персонал ежесекундно давали понять, что были заняты чем-то важным и глобальным, непостижимым для заурядного больного. Здесь каждый должен чувствовать себя убогим просителем, бедным родственником, отвлекающим своими глупыми жалобами серьёзных людей. Сейчас он физически чувствовал свою инородность в неторопливо текущем потоке времени, этакой мутной вязкой жижи, стекающей по наклонной плоскости бытия. Откуда и куда? И зачем?– в эти минуты такие вопросы даже не возникали.
Хотя, при желании, людей в белых халатах тоже можно понять. Этот нескончаемый поток больных был вчера, есть сегодня, будет и завтра. Одно и то же, и так каждый день. Он не был уверен, что при поступлении в мединститут будущие врачи представляли всю рутинность своей работы. (Интересно, а бывает хоть какая работа без рутины?) Но понимание чужих проблем, не означало одобрение итога. Если что-то делать, то качественно, а иначе не стоит, не навреди – главный принцип, всё просто. Да и анализ человеческих слабостей никак не облегчал его собственное состояние.
Запястье болело, долгое пребывания в очереди обезболивающего эффекта не имело, похоже, он все же недостаточно проникся сакральностью момента. Он грустно усмехнулся, неудачная прогулка на велосипеде в парке привела его на эту скамью.
Он сильно содрал колено при падении, и поначалу, даже не обратил внимания на руку, вернулся домой хромая. А поздно вечером, когда боль в колене практически исчезла, уже заныла заметно опухшая рука. Сначала вполне терпимо, затем всё сильнее и сильнее. Ночью пульсирующая боль не дала заснуть, рекламируемые обезболивающие таблетки не помогали. Он коротал время в интернете, читая про переломы запястья и разрывы связок, узнал много интересного, в человеческой кисти порядка 30 костей, ломать было что. Без рентгена, в домашних условиях, определить есть ли перелом - возможности не было, утром он отправился в травмпункт.
2.
А поначалу, всё выглядело забавно-весёлым, старпёр загляделся на молоденьких девушек, занимавшихся на тренажёрах, не вписался в поворот и грохнулся на ровном месте. То ли перепивший любовного зелья Купидон зря потратил стрелу, то ли весельчак бог Пан так развлекался вечером, но падение было неприятным и болезненным. Ещё вдобавок, хотя вполне предсказуемо, его шумное приземление не вызвало интереса даже у старушек. Практически никто не удостоил вниманием горе велосипедиста, лежащего на асфальте. И мимолётного сочувствующего взгляда не заработал. Отреагировала только пара голубей, в испуге прервавшая флирт и вспорхнувшая с газона. Он проводил птиц глазами и, недобро улыбаясь, выругался, сил отметить комичность ситуации «а-ля Чаплин» в тот момент всё же хватило. Но голубиное утешение его точно не обрадовало.
Он ненавидел городских голубей, властителей помоек и мусорных баков, постоянно гадящая птица, «голубка мира». В двух словах столько сарказма, что поневоле снимешь шляпу перед ехидной шуткой Пикассо, или он имел в виду диких голубей?! Дикие голуби гораздо приятней, да даже вездесущие воробьи и вороны вызывали больше положительных эмоций, при езде они сразу отлетали в сторону, уходя с линии движения, а голубь нет, взлетал и летел перед велосипедом, садился и снова взлетал, и так несколько раз. Приходилось притормаживать и объезжать, хотя пару раз за десять лет велопрогулок на усталости и задумчивости давил, случалось. Давил без умысла и цели, не испытывая никаких эмоций от хруста костей под колёсами. Радости не было, было отвращение и немного брезгливости, но и сожаления точно отсутствовали.
Городской голубь всё же очень тупая птица, похоже, на интеллекте природа сэкономила. Хотя, приспособляемость это всего лишь механизм, реакция, условия определяют результат. Это человек создал городские реалии, здесь нет стимулов, способствующих развитию (забавно, но ворона пошла другим путём), да и сердобольные старушки вносят свою лепту. В любом парке можно видеть умилённую картину с кормящими птиц бабушками, ну и дети, но те больше из любопытства и желания познать мир, а это более весомый и понятный мотив.
А старикам хочется вспомнить и ощутить свою нужность, накрошить хлеба и, воркующая в восторге, стая у твоих ног. Небольшое усилие, при наличии воображения, и можно услышать от толпы крылатых почитателей - «Аве, Цезарь!», или примерить корону богини Хатхор с рогами и солнечным диском, а в руке анх — египетский символ жизни, а не заурядный батон хлеба. Лёгкий и доступный способ почувствовать себя Клеопатрой или императором Рима, окруженными восхищением и любовью поклонников. Нужно больше читать и развивать воображение, тогда и старость расцветет яркими красками истории.
Только просвещение сделает этот мир чуть лучше. Хотя, проблема в том, что не учитывается человеческая сущность, далеко не все хотят учиться, да и просто думать, это усилий требует, пить пиво проще. Можно и нужно сделать общедоступными знание и образование, любой должен иметь возможность учиться и узнавать информацию, кто б спорил, но заставить стремиться к знаниям большинство или хотя бы значительную часть, увы, не получается. Как это сделать, как заинтересовать в познании, если нет собственного желания, он и сам не знал. Насильно можно заставить копать, но не думать. Да и реалии накладывают свой отпечаток, «бытие определяет сознание», ну и климат. Совместное присутствие велосипедистов, скейтеров, роллеров и сердобольных старушек, кормящих голубей в парках, без разделения на зоны досуга не способствует идиллии. Вот и не испытывают особой жалости к падшему велосипедисту пожилые орнитологи…
3.
Над дверью загорелась табличка: «Входите», прервав его неспешные мысли, настала и его очередь. Он вошел в кабинет и отдал снимок врачу, молодому мужчине лет тридцати, с нескрываемой скукой на лице. Тот долго рассматривал снимок, потом что-то писал в карточке, снова рассматривал снимок, снова писал. Доктор делал это настолько медленно и неторопливо, что пациент поневоле должен был ощутить себя участником непонятного, и оттого священного, ритуала. И хотя боль мешала полностью восхититься таинством происходящего, он всё же невольно усмехнулся.
Хотелось побыстрее узнать вердикт эскулапа, но доктор даже при большой фантазии не напоминал Эскулапия, древнеримского бога врачебного искусства. Ни римского профиля, ни стати, да и взгляд бегающий, неприятный. «Скользкий типчик», это выражение его бабушки подходило к доктору идеально.
Он вдруг вспомнил картинки далекого детства, улыбка сразу исчезла с его лица. Это было в 73 году, кажется, первые дни октября, он сидел в коридоре больницы небольшого районного центра и ждал родителей, запах был таким же. Ситуация была тягостной, дедушка умирал от рака, перед смертью захотел увидеть внука, вот его и привезли. Но дедушке стало совсем плохо, он перестал узнавать даже родных, в палату его не пустили.
Нехватка болеутоляющих средств была уже тогда, или особенный индивидуальный болевой порог был причиной, тогда он не задумывался над этим, но он слышал, как дедушка стонет, точнее, тихо хрипит от боли, сил на громкие звуки у него уже не было. Укол давал передышку часа на два с половиной, потом боль возвращалась. Три или четыре укола в сутки, больше не положено. Бабушка поила деда маковым отваром, это врачи ей посоветовали, но толку было мало.
Проходящая мимо, уставшая медсестра с полным отсутствием мимики на лице, может мальчишку пожалела, а может, и самой слушать тихие, но различимые стоны надоело, увеличила до максимума громкость радио. Шел как раз ликующий репортаж об удачном космическом полёте, диктор с восторгом описывал, какую радость и гордость испытывают все жители большой страны от освоения космоса. Мальчик на всю жизнь запомнил, это был пилотируемый космический полёт «Союз -12».
Тут появилась какая-то важная тетя, в сопутствии свиты. Она величественно проплывала мимо, снисходительно взъерошила ему волосы и, улыбаясь, спросила:
- Тоже космонавтом хочешь стать?
- Нет. – Мальчик зло сверкнул глазами, отбросил холёную руку, вскочил и побежал прочь по коридору.
Уже на улице, спрятавшись в кустах теряющей листья сирени, он не смог справиться с чувствами и заплакал. В эти минуты он впервые явственно ощутил своё бессилие, он страстно хотел помочь дедушке, но не мог ничего сделать, да и не знал, что делать в таких ситуациях. Чувство жалости, возмущение безразличием посторонних людей и ужасной несправедливостью были причиной слёз. Он искренне любил своего деда, хоть тот и был строг с ним, уши крутил знатно, но всегда за дело, а не со зла. Иногда и до слёз доходило, но обид не было. Сейчас мальчик не хотел быть космонавтом, а хотел только одного, так сильно, что искры заплясали в глазах, в этот момент он хотел стать Змеем–Горынычем и спалить эту больницу, сжечь дотла вместе с важной тетей и бравурным радио.
Через три дня дедушка умер…
Он тяжело вздохнул и осмотрелся, врач продолжал что-то записывать в медкарту, на его лице не было никаких эмоций, усталость и скука? – возможно, а скорее обычная маска безразличия, до театра Но не дотягивает. Лучше бы он, сука, в покер играл, а не лечил. Хотя, покерфейс слабоват, глазки масляные, не Фил Айви. Его позабавили пришедшие в голову мысли, похоже, его терпение подходит к концу.
- Ну и? – ему порядком надоела пауза, кафкианская ситуация вызывала уже раздражение, а не усмешку.
- Ну, на снимке перелома не видно, снимок не качественный, стоит ещё раз сделать. – Доктор взглянул на часы и невесело, одними губами, усмехнулся. – Но сегодня рентген работает до двух, а сейчас уже начало третьего. Давайте на завтра перенесём.
- Нет. Уже сегодня был перебор, завтра повторения не будет.– Пациент устало вздохнул и улыбнулся. – Но спасибо за приятную весть, если на снимке нет перелома, то будем считать, что у меня сильный ушиб и растяжение связок. Я ночью в интернете уже ортез на лучезапястный сустав присмотрел, так что спасибо доктор, дальше сам. – Он встал и собрался уходить, потом обернулся и спросил. - Да, можете рецепт на обезболивающее выписать? Сегодня всю ночь не спал, запястье сильно болело.
- Ну, обезболивающее могу выписать, только если вы в стационар ляжете. - Доктор с некоторым интересом посмотрел на больного, он так и не услышал просительных ноток в голосе, скорее издёвку, а то, что пациент отказался придти завтра, его даже удивило. - А так, только то, что в свободной продаже.
- Понятно, нет, значит – нет. Буду чаще йодовую сетку рисовать и финалгон втирать, надёжно и малоэффективно, правильно?! – Пациент улыбнулся и вышел из кабинета, оставив врача с недоумением на ожившем лице.
Доктора-подвижники, описываемые в книгах и показанные в фильмах, в живую ему не встречались, да и его травма слишком банальна, опять случайность или малый опыт общения с врачами, мда... А ему все-же хотелось, безумная мечта (а вдруг!), встретить доктора Хауса, но не судьба. Сейчас он снова ощутил почти забытое детское желание стать Змеем-Горынычем.
В коридоре он сам наложил повязку на больное запястье из эластичного бинта, ночные и утренние упражнения не прошли даром, вышел на улицу и закурил. Нашёл яндекс-карту на телефоне и стал прикидывать, как быстрее добраться до ближайшего магазина ортопедических товаров. Вроде недалеко, минут двадцать пешком.
Он вдруг почувствовал легкий шлепок, что-то вязкое, теплое и мокрое стекало за шиворот, он инстинктивно вытер шею здоровой рукой. Осмотрев ладонь, грязно и многословно выругался, тщательно подбирая слова, причём вслух, фраза получилась витиеватой и ажурной, без повторов. Рука была в голубином помёте. Он поднял голову, на ветке, как раз над ним, сидело с десяток его любимых птиц, воркующих о своём. Он явственно услышал хохот бога Мома в птичьем щебете, знакомство с греческой мифологией сейчас было слабым утешением.
- «Я убью тебя лодочник!»
Незатейливые слова и мелодия именно сейчас обрели какое-то магическое очарование, фраза предельно точно, хоть и скупыми, грубыми мазками, отражала его состояние. Этот припев он старательно напевал про себя всю дорогу до магазина, сам удивляясь своему музыкальному выбору…