Глава седьмая
Строителей было трое. Трудились, видимо, невзирая на жару и холод. Вспотевшие, разгоряченные и веселые, они весело переговаривались и стучали топорами… Это была первая русская изба в округе. На бычьих и конных повозках мужики возили по одному или два огромных лиственничных бревна из дальнего леса. Обтесать бревна – полдела, главное – подготовить: точно отметить, пропилить, вырубить пазы, отобрать бревна на перегородки, полы и распилить на половины. Изба была поднята уже наполовину. Мужики большими сверлами сверлили помеченные бревна и садили их на шканты и мокрых мох. Рыжебородый русский мужик крякал и бил по бревну большим молотом. Бревна звенели.
– Это что за угол? – гремел басом мужик, поворачиваясь к высокому бу-ряту. – Почему концы-то спилили, не будет изба тепла держать.
– Как сундук получается, да, Иван?
– Конечно.
– Но, если по-твоему, то концы всех бревен будут торчать наружу, полу-чится, что изба по все стороны кукиши показывает! – рассмеялся бурят.
Звали его Мархасан Тэхэ. Это был известный в степи строитель, ехидный на язык, знающий много баек и легенд. Ему дали прозвище – Черный Лохмач. Чернобородый и высокий, в выгоревшем и распахнутом халате, он задорно смеялся и смотрел на своего русского друга. Того звали Иваном Головиным. Он был дальним родственником воеводы Головина. Предки его пришли в эти края вместе с воеводой давным-давно. Еще в 1705 году они ходили вместе со стольником Петром Скрипицыным по этим землям. Иван сдружился с бурятами и знал, что предок Тугулдура – Хундын Хабанша был проводником стольника, а воевода удостоил Хабаншу своей милости и награды. А Головины остались в этих краях, размножились и подружились с потомками Хабанши.
Ивану Тимофеевичу Головину было около сорока лет. Высокий и кряжистый, он был одет в белую холщовую рубаху, черные сатиновые штаны, заправленные в ичиги. Был Иван остер на язык и смело смотрел на мир голубыми глазами. Из-за густой, всклокоченной и рыжей, бороды имел прозвище – Рыжебородый. Старик Тобо, пожелав жить в русской избе, пригласил Ивана из Нерчинска. Тобо часто бывал там и подолгу задерживал у своего друга Тимофея, отца Ивана. Все Головины говорили на бурятском языке так хорошо, что буряты иногда забывали, что друзья их русские.
Два приятеля, Чернобородый и Рыжебородый, непрестанно спорили друг с другом. Третий строитель – тридцатилетний Тэгшэ, хуряхай Тугулдура, привык к спорам друзей и только посмеивался. Сейчас он собирал в одно место топоры, стамески, сверла, рубанки и прислушивался к спору.
– Эй, Лохмачи, опять начали спорить! – крикнул он, не вытерпев.
– Да ты только послушал бы, что говорит этот Черный! – загорячился Иван. – Изба наша будет кукиши показывать во все стороны, это надо же такое выдумать! Я ему говорю, что избу надо крыть широкой дранкой, он отвечает, что лиственничная кора будет лучше. Какой он строитель! Если бы наш нерчинский купец Бутин услышал такое, он бы и вправду ему кукиш показал!
– Твой Бутин далеко, а старик Тобо – рядом, – тут же возразил Рыжебородому Чернобородый. – Что лучше – сундук или кукиш?
– Вот перезимуешь в этой избе, тогда и узнаешь!
– А может быть, ты и прав Иван? – задумался вдруг Чернобородый.
– Вот-вот, оказывается твоя дырявая голова может думать, – рассмеялся Иван. – Вот я говорю, что это изба, а не сундук. Изба должна быть высокой, полы не надо прижимать к земле, иначе быстро сгниют, пусть их снизу все время обдувает.
– Иван Тимофеевич, значит мы будем дранку драть из лиственницы? – спросил Тэгшэ.
– Конечно. Просмоленная дранка будет крепкой, не пропустит воду, да и смотрится красиво.
– Ладно, убедил. Освободился от купца Бутина, Рыжий, теперь учи нас с Тэгшэ, раз тебя никто не слышит, кроме нас. – Рассмеялся Чернобородый, оглядываясь на вскочившую с места большую черную собаку.
– Мэндэ, – поздоровался со строителями подошедший Тугулдур.
– Мэндэ. Так это наш Тугулдур или разряженный лама Гомбо-Жаб! – воскликнул Черный, смеясь. Вслед за ним рассмеялись и остальные. Тугулдур и впрямь среди загорелых строителей в простых рубахах и халатах, выглядел нарядно одетым ноеном. Все в нем было юно и свежо. Лицо без единой морщины, гладкие руки, не знавшие мозолей, наивные глаза. И – конуссобразная синяя шапка с алой оторочкой, нарядный зеленый халат, желтый кушак, хромовые сапоги. Засмущавшись, Тугулдур стал здороваться с каждым, приговаривая:
– Как поживаете, как ваше здоровье, Иван Тимофеевич, Тэхэ-ахэ, Тэгшэ-хураяхай? О, какую красивую избу строите! Работы у вас хватает… Сестра го-ворит, что дядя Иван учит наших строить избы. Конечно, наши юрты хороши, но надо попробовать пожить и в русских избах…
Растерявшись, он говорил много и невпопад. Иван крепко пожал руку юноши и заговорил, вставляяя русские слова.
– Ну, здравствуй, здравствуй, Тугулдур. Ах, каким бравым хубуном ты стал. – Хлопнул его по плечу. – Однако, забыл как просил у меня конфеты. За-был уже?
– Нет, дядя Иван, не забыл! – рассмеялся Тугулдур. В детстве он жил в Нерчинске у Головиных, учился русскому языку и грамоте. Разговаривая с Го-ловиным он тоже вставлял русские слова. – Дядя Ваня, а где мой друг Пашка? Ах, как мы с ним баловались, а нас за это ругала тетя Маша!
Присевший на бревно Ивано расхохотался и хлопнул ладонями по коле-ням.
– Сейчас он уже на Пашка, а Павел Тимофеевич Головин. Знаешь он кем стал? Такой же, как и ты, ба–альшой начальник. Секретарь или заместитель Нерчинского округа. Не отстает от тебя Паха. Привет тебе передавал.
– И от меня приветы передавайте. Пашке, тете Маше – всем, всем знако-мым! Пусть к нам в гости приезжают.
– Конечно передам.
– Да, в этих края еще не было такой избы. Поживут наши старики в тепле. Спасибо вам.
– А ты по каким делам заглянул сюда, Тугулдур? – спросил Тэгшэ-хуряхай. Чернобородый придвинулся поближе, знаками приглашая парня са-диться рядом со строителями на бревно.
– По службе. За Онон еду, в дальние отоки, до границы. Перепись пора делать. Узнать сколько людей стало, как они живут. Не мог же я проехать мимо дома!
– Значит, ты поедешь в Борзю, Улирынгэ, Кулусутай, Ималку. Далеко! Настоящую монгольскую степь увидишь, – завистливо сказал Чернобородый Тэхэ. Иван заинтересовался:
– Там тоже в одних юртах народ живет? Или у них есть деревянные дома?
– Не знаю, дядя Иван. Вот дядя Тэхэ должен знать.
Глаза Чернобородого Тэхэ под густыми бровями загорелись. Он начал издалека:
– Старики рассказывали, что хори-буряты, когда кочевали вместе с Баль-жин-хатан, были искусными строителями. Они строили дома из дерева, камня и глины. Они раньше жили рядом с Китаем, вот и научились многому. Когда-то они умели обрабатывать камни, а по железу и серебру до сих пор большие мастера… После Бальжин-хатан прошло много лет, а за много лет многое забывается. Разве, что только теперь начинаем вспоминать, да русские люди многому нас учат… Мы стали косить сено, строить дома, сеять зерно, делать новые телеги и сани. Названия вещей тоже изменились. Тут много и хорошего, и плохого. А плохо то, что хори-буряты могут забыть все свое – язык, обычаи…
Сидя на бревне, кряжистый и чернобородый рассказчик неторопливо го-ворил своим друзьям свои думы и поглаживал бороду. Вдруг лежавшая у ног строителей коричневая собака, вскочила и залаяла. Из ближней пади показались два всадника на низкорослых конях…
Отбиваясь от собак плетками, всадники подъехали к строителям, и они узнали в них двух зайсанов Хубдудского отока – Нашанэй Сэмуна и Хуасайского – Жарантэйн Тодхолая. Увидев их, Тугулдур обрадовался. Будем с кем посоветоваться.
– Мэндэ! Сэмун и я выехали посмотреть на русскую избу и почтить старого ноена Тобо. Тут, оказывается, молодой ноен приехал, у нас к нему есть несколько вопросов. – Сказал мелодичным и звонким голосом низенький Тодхолэй, поздоровавшись и слезая с коня. Тугулдур вопросительно смотрел на него, и Тодхоэй продолжил:
– Вот и нам, агинским людям, пришлось сеять зерно. Нас же заставляют сдавать урожай в мангазин. Выращивать мы не умеем, задания большие, урожаи маленькие. Так мы скоро кругом в долгах окажемся. Как быть, молодой ноен?
– Скоро в Агинском управлении будет большое собрание всех зайсанов и чиновников. Там будем обсуждать как сеять зерно. Вас, конечно, тоже пригласят на это собрание.
– А-аа, Сэмун, оказывается, другие тоже думают о нас, а? – рассмеялся Тодхолэй.
– Думают, думают. Решение собрания отправим наверх, начальству, – успокоил старика Тугулдур.
– Посмотрим, посмотрим, что это за русская изба, – приговаривал тучный и высокий Сэмун-зайсан, обходя вокруг избы и беседуя со строителями.
Тучный Сэмун-зайсан и худенький Тодхолэй-зайсан сняли шапки и обнажили черные косицы. Тодхолэй-зайсан два раза обошел вокруг массивного товарища и, звонко рассмеявшись, сказал:
– Помнишь, Сэмун, в позапрошлый Сагалган ты хвастался, что будешь строить большой деревянный дом и пригласишь бригаду чернобородого Тэхэ-дархана? И где же твой деревянный дом? Или ты проглотил свое обещание вместе с жирным бараньим курдюком тогда же на празднике?
Сэмун-зайсан спокойно посмотрел сверху вниз на низенького Тодхолэй–зайсана и ответил:
– Так ты же сам и отговорил меня, сказав, что в деревянном доме воздух портится, да и стекла не напасешься. Ты же сказал тогда, что грех буряту жить в деревянном доме. Чего же ты с меня сейчас требуешь? Посмотри на этот дом Тобо-ноена! Вот так и надо строить, правда, мужики? – обратился Сэмун-зайсан к строителям, которые взялись за работу.
– Наверное, я и мог сказать такие слова тогда. А теперь не скажу, теперь я и сам не прочь построить такой дом. Мужики, долго вы еще здесь пробудете? Я хочу пригласить вас к себе. Дом буду строить. – Торопливо обратился к строителям Тодхолэй-зайсан.
– Какой ты прыткий. Только что говорил, что деревянный дом плох, а теперь… Мужики, поедем ко мне. У меня для вас все найдется. Быки у меня огромные, с амбар каждый, в табунах есть жеребцы, найдутся и деньги, серебро, золото. Не пожалеете. Дом буду строить! Для вас я ничего не пожалею. Хубдуды народ щедрый. – Весело сказал Сэмун-зайсан, засучивая рукава халата, будто он собирался взяться за строительство сейчас же. Он крепко ударил большим кулаком по бревну. Тодхолэй-зайсан хитро поглядел в его сторону и, подмигнув Тугулдуру, спросил:
– Тугулдур, ты самый грамотный из всех агинских ноенов. Рассуди-ка нас. Кто первым пригласил к себе строителей? –
Он наивно посмотрел в лицо расхваставшегося Сэмун-зайсана. Тугулдур громко рассмеялся, обнажая белые зубы, и посмотрел на Головина. Тот показал на Тэхэ-дархана.
Мархасан Тэхэ воткнул в бревно острый топор, выпрямился и, вытирая с лица пот, разом разрешил спор зайсанов:
– К обоим можно ехать. Одновременно. Соберем еще одну бригаду строителей в Нерчинске и поедем. Зря вы спорите, ноены.
Старики переглянулись и, облегченно вздохнув, отправились в сторону юрты Тобо-ноена. Тугулдур зашагал было рядом с ними, но, вспомнив наказ отца, вернулся к хуряхай и сказал ему, что вечером надо заколоть овцу.
– Понял, Тугулдур, – сказал Тэгшэ. – Вот ты мне и поможешь. Наверное, забыл как надо свежевать. Эй, мужики, вечером баранину будем кушать.
Тугулдур побежал догонять стариков, но те уже привязали коней и вошли в юрту.
Продолжение следует.