Дедушка

               
    Нам с сестрой очень повезло – у нас было два дедушки, две бабушки и даже одна прабабушка. Мы жили в Балте с родителями папы, поэтому дедушку Абрама я знала и любила больше, чем дедушку Самуила – маминого папу.
   Он сам не раз рассказывал мне свою биографию. Вот что я помню.
 Он родился в феврале 1873 года на Волыни, в  селе Корицы, недалеко от большого посёлка  Барановка, известного своим глиняным промыслом и фарфоровыми заводами. Там протекала небольшая речка Корица, поэтому, когда Екатерина Вторая проводила перепись населения и всем людям нужно было присвоить фамилии, многие евреи получили фамилию Корица. На иврите Корица и Курица пишется одинаково, а понятнее звучит Курица. У дедушки в паспорте так и было записано Аврум Курица. Интересно, что речка есть и сейчас и называется она Коричек.

  Когда мальчику исполнилось пять лет, его отправили в хедер постигать грамоту. Но так как вокруг все дети разговаривали по- русски, он выпросил у мамы пять копеек, сбегал на воскресную ярмарку и купил «Букварь». Очень скоро он уже читал на идише и на русском. Жили бедно. Работал один отец Лейба Корица. О моём прадедушке, в честь которого назвали  мою сестру Любу, мне рассказал мой папа, когда в 1985 году лежал в Одесской больнице на операции. Вот что я узнала.

   Лев Корица родился примерно в 1840 году в Корицах. Его отец очень тяжело работал и умер от туберкулёза в 30 лет,  когда сыну было 8 лет. Он вскоре нанялся учеником к токарю, выучился и стал мастером своего дела.
 В 18 лет он женился на бедной, неграмотной девушке. У них было три сына и две дочки. Отец  точил из дерева кухонную утварь: качалки, макогоны, миски, ножки для столов и игрушки. Всё это собирали в большой сундук, а когда он наполнялся,  ездили в Харьков  на ярмарки - летом на телеге, а зимой на санях, чтобы это всё продать. Старший сын не захотел изучать токарное дело, младший заболел и умер в 13 лет. И только средний сын Абрам легко перенял ремесло отца и стал его помощником, ездил вместе с отцом продавать токарные изделия.

  Особенно сложно это было зимой, когда на санях надо было добираться до Харькова и обратно в метель и стужу очень долго, по две-три недели. Однажды они чуть не замерзли по дороге. Тогда дедушка Лейба решил   сняться с места и перебраться всей семьёй  в Балту, где не было такого промысла и легче было сбывать изделия. Здесь они жили на съемной квартире.

   Когда Авруму было 12 лет, отец с матерью взяли в дом бесприютного сироту Иосифа Миткоха. Этот мальчик был ровесником Аврума и быстро освоил общее дело.
    Когда они уже стали взрослыми, и пришло время жениться, Иосиф женился на одной из сестёр Аврума, кажется, её звали Анна. А Аврум взял в жёны единственную дочь балтского цадика Хаву. Хава (Ева - по-русски) была моложе его на 10 лет. В её семье было 11 детей, но все они умерли в детстве. Выжила она одна и жила со своей матерью в собственном доме в Балте, по улице Уварова между мостом и улицей Котовского. Этот дом не сохранился.   
 
   Аврум женился в тридцать лет, а до этого служил в царской армии четыре года, с 1896 по 1900, в музыкальной роте. У него был прекрасный голос, но из-за национальности его не повышали в звании, так и закончил службу рядовым.
  Женился мой дедушка в 1903 году и жил в доме у жены.Ева была красивой молодой девушкой с высоким лбом и густыми каштановыми волосами. до свадьбы она окончила русскую гимназию. Первый ребёнок у них умер. В 1907 году родилась дочка, которую назвали Софьей. Тогда молодая семья решила жить отдельно. Жили на съёмной квартире. В 1913 году родился сын Борис.
 
     Вначале мой дедушка  занимался токарным делом, а потом и столярным – делал оконные рамы, сам стеклил и продавал.  У него была большая тяга к технике, стремление все процессы механизировать. Он купил электромотор постоянного тока, строгальный станок, сам сделал циркулярку и организовал цех по производству стульев. Так как надо было кроме производственных вопросов решать и коммерческие, а это он не любил, то он взял себе в компаньоны мужа своей сестры  Иосифа Миткоха.

  В 1904 году, когда началась война с Японией, дедушку не взяли на войну, так как он получил государственный военный  заказ на изготовление деревянных ступиц для колёс.
 В 1912 году дедушка приобрёл нефтяной двигатель на 12 л.с., сам установил его на прочный фундамент и закрепил болтами длиной около 1 м и диаметром 25мм.  Делали дубовые стулья, шкафы, кровати высокого качества. Все процессы у него в цеху были механизированы.  Была ленточная пила, рейсмусный станок и другие станки.   

     После революции нельзя уже было иметь частную собственность, эту фабрику закрыли. Наш папа, заполняя анкету, в графе «социальное положение» писал, что его отец кустарь-одиночка. А в шутку он называл дедушку фабрикантом – ещё бы, на его так называемой фабрике работали собственноручно изготовленные станки и даже был один наёмный рабочий. Чтобы кормить семью, дедушка установил в подвале дома, где жил, токарный станок и занимался токарным делом.

   В 1923 году , когда уже установилась в Украине советская власть и начался НЭП (новая экономическая политика), дедушка пошёл на кожевенный завод машинистом паровой машины.  В январе 1924 года, когда умер Ленин, вышел указ о том, чтобы  22 января в 12 часов дня во всей стране, на всех заводах и фабриках в течение пяти минут гудел траурный гудок. Дедушка сделал своими руками такой гудок из меди, причем сначала изготовил на токарном станке деревянную модель гудка. Медный гудок был установлен на паровую машину и гудел, как положено.
 А деревянная модель много лет хранилась у нас в доме.
            
   Позже дедушка организовал артель на базе своей бывшей фабрики. В этой артели он работал техноруком - техническим руководителем. В 1927 году  артель получила название «Пятилетка» в честь 5-летия Молдавской ССР, столицей которой была в то время Балта. Руководил этой артелью какой-то инженер, член партии, но он во всём слушал дедушку. Зарплата там была небольшая, поэтому  в 1929 году дедушка перешёл на работу на мебельную фабрику пилоправом.  Там он работал до 1933 года, а потом переехал в Тирасполь и там работал на заводе пилоправом почти до войны.
   
   Когда началась Великая Отечественная война, дедушка с бабушкой Евой и нашей тётей Соней жили в Балте.  Дедушке уже было 68 лет, он считал, что слухи о зверствах немцев преувеличены, и не захотел эвакуироваться. Но очень скоро стало понятно, что надо бежать. Погрузили на тачку, что можно было, и пешком пошагали из города. Дойти удалось только до  села  Гольмы. Навстречу уже наступали немцы и румыны. Родным и всем другим беженцам пришлось вернуться в Балту, где они почти три года провели в гетто.

   Им повезло – они выжили. Не знаю, что делал дедушка в тех ужасных условиях тесноты, голода и постоянного страха за жизнь близких. Но бабушка Ева и тетя Соня вязали тёплые платки из шерсти, которую приносили крестьяне из окрестных сёл. В обмен на платки они получали кое-какие продукты, что-то готовили и ещё содержали родственников из Молдавии. Тётя Соня рассказывала, что эти родственники бежали в Балту из городка Сороки от немцев, их пришлось лечить и спасать.  Всё это я знаю по рассказам, а остальному во многом  и сама была свидетелем.
 
   У дедушки были добрые голубые глаза, лицо  обрамляла небольшая седая бородка, которую он сам подстригал ножницами. Совершенно не помню, в чем он ходил дома, а вот во двор он всегда выходил в чёрном пиджаке и в серых брюках. По пятницам и по праздникам дедушка ходил в синагогу. Для этого он поверх нижней рубашки надевал манишку, пиджак и галстук. Манишка – это совершенно русское слово, означающее обманку. Надевалась она вместо верхней рубашки и состояла из воротника и квадратного лоскута белой ткани  с завязками по углам. Идёт человек по улице в такой манишке, а встречные прохожие даже не подозревают, что рубашки у него нет. Очевидно, верхние белые рубашки стоили дорого, и не каждый мог себе их позволить.

  Говорят, что в Балте до войны было больше двадцати синагог. Но я помню только одну. Это было старое, одноэтажное глиняное сооружение, вернее, старая хата где-то в глубине дворов между двумя Сенянскими улицами. Меня туда посылали с корзинкой и курицей, к резнику. Резник работал в сарайчике, пристроенном к синагоге.  Я тогда была в пятом – шестом классе.    Давным-давно на этом месте выросли красивые кирпичные особняки за высокими, ажурными заборами.      
 
   Мой дедушка постоянно читал Библию  - Ветхий завет и знал всё, что там
было написано. Он говорил, что человеку положено жить семьдесят лет, а все годы сверх семидесяти – это подарок от Бога, и что его отец дожил до 98 лет, а он хотел бы дожить до ста.  Но   дожил только  до 95 лет.  И в последние лет двадцать не курил, а до этого курил махорку и сам вертел папиросы из специальной папиросной бумаги. Листочки этой бумаги и пачка махорки долго лежали в верхнем ящике шифоньера. Дедушка  также перестал есть колбасу. Это я хорошо помню. 

   Наверное, в своих молитвах он благодарил Бога, подарившего ему ещё четверть века жизни.  А я благодарна своему мудрому дедушке, который, без преувеличения можно сказать, с самого раннего детства формировал мою личность. Папа мой уходил на работу рано утром и возвращался с работы после десяти вечера.  Мама работала участковым педиатром, своими ногами мерила километры по улице Калинина почти до села Андреяшевка. Вечерами она не имела сил даже разговаривать – от усталости и боли в ногах. Дома всегда были бабушка и дедушка.

   Бабушка приучала к труду. Я мыла посуду, носила воду от колонки,  во дворе перед крыльцом чистила  песком закопченные казанки и кастрюли, подметала пол, вытирала пыль с шифоньеров. А вот дедушка научил меня читать в пять лет,  потом научил забивать гвозди, работать на токарном станке. Но я считаю, что главным было именно воспитание нравственности.

  Началось это воспитание, когда мы приехали в Балту из эвакуации. Мне тогда было семь месяцев. Конечно, помнить этого я не могла, но мама рассказывала мне, что первые несколько ночей я спала на двух стульях. И дедушка быстро сделал для меня деревянную кроватку с высокой решеткой, чтобы я не могла выпасть. Тогда же он сделал возок на колёсах от шарикоподшипников с высокими бортиками из точёных стоек. Шёл конец 1944 года, где-то ещё не закончилась война. А у меня уже была шикарная коляска, в которой дедушка катал меня по не замощенным  тротуарам вдоль улицы Плотницкой, на которой мы тогда жили.

   Об этом мне рассказала моя бабушка Оля, мамина мама. Когда они летом 1945 года вернулись из Владивостока в Одессу, бабушка Оля первым делом захотела повидать свою дочь и внучку и приехала в Балту. Очутившись на улице Плотницкой, она встретила высокого старика, катившего по тротуару странную тележку. В тележке, держась за перила, стояла худенькая светлоголовая девочка в  ситцевом платье в горошек. Это была я. Бабушка меня не узнала – когда мы уезжали из Владивостока, я была ещё пухлощёким младенцем, а теперь мне уже шёл второй год, я выросла и похудела - еды, наверное, было мало. У дедушки она спросила, куда ей идти, и протянула бумажку с адресом.  Дедушка повёл её к дому, где мы жили, тогда она и поняла, что попала по адресу и что перед ней её родная внучка.
   
    Я уже помню себя в доме на улице Садовой. Дедушка тогда работал токарем и пилоправом на обозном заводе, где делали телеги и конные брички. Завод был совсем близко от нашего дома. Каждое утро дедушка завтракал – выпивал стакан цикория с молоком и хлебом, и шёл на завод.
   В 12 часов дня он приходил на обед и снова уходил до пяти часов.  С работы он возвращался с мешком на плечах. В этом мешке были стружки и обрезки деревянных брусков.  В нашей квартире было сделано специальное место под стенкой, куда складывали эти стружки и бруски, чтобы зимой было чем растапливать печку. С брусочками можно было играть, строить из них домики и крепости.

   Не знаю, что было в доме до войны, но во время войны там был детский дом.  Когда мама и папа стали работать в Доме ребёнка, им выделили одну большую квартиру в этом доме.  Вход был с деревянного крылечка. Вместо ступенек перед входом лежал большой белый камень. Входных дверей на крыльце не было, боковых стенок  тоже не было – их  в «хорошие» времена сожгли в печке вместе с дверью. Позже, когда появилась возможность, дедушка вместо двери сделал из штакетника калитку, а также решётчатые стенки для крыльца. Под крыльцом папа посадил дикий виноград, и было очень приятно сидеть на крыльце в тени зелени.

  С крыльца дверь вела в  кухню.   В  углу слева от двери стояла плита, на которой летом готовили еду и варили варенье, а справа высокая одностворчатая дверь вела в просторный зал . Большие окна этого зала были заложены кирпичом до самых форточек.   Этот зал папа с дедушкой перегородили вдоль высокой решеткой из  каких-то реек. К решётке кнопками прикрепили дешёвые обои. Получился длинный коридор, а за ним прятались дедушкин  самодельный токарный станок, ненужные вещи, рукомойник с тазом и ведром, заготовки дров на зиму и ещё многое другое.

    Окна освободили от кирпичей, вставили стёкла в старые рамы, а позже дедушка сделал и фанерные ставни для этих окон.  Между окнами стоял стол, за которым дедушка обедал. Но это  было позже, когда мне уже было семь лет, и папа купил большой дубовый раздвижной стол. Его поставили в комнате вместо двух разнокалиберных,  узких столиков, накрытых одной клеёнкой.  Один столик был с обычными ножками, а другой – старинный, с точёными, фигурными ножками с облезшим лаком. За этим составным столом мы ели. Электричества тогда в доме не было, и комнату по вечерам освещала керосиновая лампа, стоящая в центре стола.

   Вот за этим  столом,  дедушка по утрам, когда не шёл на завод, раскладывал свои книги и молился, читая молитвы нараспев своим красивым голосом. А по вечерам и по воскресеньям дедушка здесь читал газеты и показывал мне буквы. Буквы складывались в слова. Так я научилась читать. А позже ненавязчиво дедушка учил меня правилам поведения. Так, запомнился случай, когда я подметала пол под его стулом и веником что-то задела. Дедушка встал, отодвинул стул и сказал:
- Нужно быть вежливой, говорить «будьте добры», а не толкать стул. Нужно всегда быть человеком – это народная мудрость!
 
   «Всегда быть человеком» - этот его главный завет запомнился, как говорится, с  младых  ногтей. Было ещё много других, не менее замечательных, пословиц, сказанных к месту и врезавшихся в память. Например, «У всех своих учителей учусь я». Следую этой мудрости всю жизнь.
 
  В нашей квартире были  две большие комнаты. В первой, самой большой стояла в углу возле глухой стены деревянная кровать с резными спинками, накрытая старым махровым покрывалом кремового цвета с салатовыми разводами. На ней спал дедушка и сам всегда её застилал, уходя на работу.  Бабушка спала ночью и часто лежала днём на узкой железной кровати с белыми спинками, стоявшей между плитой и низеньким полированным шкафчиком с лекарствами. Под окном всегда спала тётя Соня на топчане. Когда я училась в четвёртом классе, тёте купили новую, полуторную кровать с панцирной сеткой. И я перешла из маминой комнаты в эту большую. Мы с тётей спали вместе. Но вскоре она вышла замуж и уехала в Одессу, к моему огромному огорчению. С десяти лет я спала на этой кровати, пока сама не уехала в Одессу учиться, и потом, когда приезжала на каникулы.

   Рядом с кроватью, между окнами стояла красивая этажерка. Её сделал дедушка, сам выточил на станке стойки, ножки, шишечки и балкончик на верхней полке. Эту этажерку дедушка подарил мне. А позже выточил и для моей сестры Любочки не менее красивую этажерку. Теперь обе они стоят в квартире в Каролино-Бугазе. Это память о дедушке Абраме для всех потомков.
 
   В стружках за загородкой наша кошка по два раза в год приводила нам пушистых, милых котят, с которыми мы очень любили играть. Когда я уже была школьницей, и дедушка видел, как я играю с котятами, он говорил мне:
- Будешь с котиком играть – не сможешь хорошо учиться и будешь свинопасом. Такая перспектива мне совсем не нравилась, я оставляла котят и бралась за книжку. Чтение на всю жизнь было и остаётся моим любимым занятием.
 
   Дедушка был очень добрым человеком. Запомнился такой случай. В четвёртом классе у меня появилась новая подруга Марина Витошинская.
   Я позвала её домой, мы играли в куклы, а ещё готовились к Новому году. Мне пришло в голову пошить из старой белой простыни тапочки. Из этой затеи ничего хорошего не вышло – только зря изрезали целую простынь. Но в разгар нашей работы в комнату вошёл дедушка и принёс на тарелке четыре куска хлеба, щедро смазанных сливовым повидлом. Он сказал Марине:
-Кушай, девочка!
Это был для меня урок доброты и гостеприимства.
 
    Когда я была в пятом классе, нашу маму первый и единственный раз направили в санаторий, в Хосту, недалеко от Сочи. И как раз тогда бабушка Ева заболела и слегла. Мне пришлось под руководством бабушки научиться готовить борщ и суп. Папа научил меня жарить яичницу. А дедушка научил жарить рыбу. Однажды он принёс несколько живых карасиков. Я не могла их чистить – как это я разрежу живых рыбок! Дедушка сам почистил и дальше показал, как жарить.

   Примерно тогда же дедушка научил меня работать на токарном станке. Это было довольно трудное занятие, так как  нужно было одновременно качать ногой широкую планку сложного механизма, приводившего в движение большое деревянное колесо, и точить деталь. Колесо вращалось, и начинала вращаться деревяшка, зажатая в патроне шкива. Поначалу дедушка сам нажимал на педаль ногой, а руками показывал, как прикладывать к заготовке стамеску, как правильно точить.  Когда через несколько лет я училась на первых курсах педагогического института, освоить работу на токарном станке по металлу мне не составило труда. Пригодилась дедушкина наука.
   
   Вместе с дедушкой, когда я была в седьмом классе, мы делали ставни для маминой спальни. Тогда я научилась забивать гвозди, закручивать шурупы. Вообще,  я с детства не боялась никакой работы. Пока я помогала дедушке, он рассказывал что-нибудь интересное из своей жизни.
 
   Водопровода в доме не было,  чтобы выкупаться, грели воду на плите и мылись по очереди в корыте. Но в начале 50-х в центре Балты, над речкой построили баню. Мы с мамой и папой ходили туда купаться. Дедушка тоже ходил в баню и сетовал:
- Жалко, что ты не родилась мальчиком! Мы бы с тобой ходили в баню вместе! – говорил он мне. А я  тоже часто жалела, что не родилась мальчиком. Мальчишки были моими друзьями (Гарик, Алик, Валерик). Мы с ними бегали, играли. Кто-то из них даже научил меня делать самопал из деревяшки и резинки. Мальчишкам я завидовала, но понимала, что всё-таки я девочка. 
   
   Когда я была уже в десятом классе, в ноябре умирала  бабушка от ущемления грыжи. Дедушка в маминой комнате горячо молился, и я слышала, как он просил бога: «Сколько мне осталось жить, раздели, Господи, эти годы на меня и мою жену!». Обычно он молился по книгам, но эти слова были на идиш. Я их слышала, и это меня потрясло до глубины души. Понятно, что Бог не внял этой мольбе. После четырёх дней мучений бабушка умерла. Но я получила новый важный урок.
   
   Дедушка всегда интересовался моей жизнью, читал мои письма, которые я часто писала домой, будучи уже студенткой.  А когда я однажды на третьем курсе приехала на зимние каникулы и показала ему маленькое фото моего нового друга,   он внимательно рассмотрел фото и сказал:
- Симпатичный!  – это была высокая похвала!

  Летом, после нашей поездки в Ленинград, мой друг  Вадик приехал в Балту. Дедушке он сразу очень понравился. В лице Вадика он получил благодарного слушателя и мог часами рассказывать ему истории из своей жизни.
- Ва-а-дик! – тянул он нараспев, - Послушай, это было недавно, шестьдесят лет назад.

   Когда мы собирались пожениться с Вадиком,  дедушка расспрашивал меня, какая у него профессия, есть ли у него дом, как он будет содержать семью. Эти вопросы вызывали у меня улыбку. Мы ведь жили в то время в полной уверенности в  завтрашнем дне, в стабильности страны, в том, что у нас будет зарплата, что государство обеспечит нас жильём.

   Вспоминается, как дедушка обрадовался, узнав, что папа получает квартиру в новом доме с водопроводом, ванной и центральным  водяным  отоплением и даже с газовой плитой. Тогда ему уже шёл девяносто второй год. Вдруг он ушел из-дому, никому ничего не сказав. Родители волновались, искали его.  Потом оказалось, что он пошёл на свой обозный завод сообщить друзьям об этом важном событии.
 
     Дедушка работал на этом заводе до 82 лет. Завод был старый, даже с вагранкой  и паровой машиной, приводящей в действие все станки.  Цеха продувались всеми ветрами. Зимой дедушка на работу ходил в ватнике и ватных штанах. Его очень уважали на работе, но пришлось уйти из-за болезни почек. У дедушки была мочекаменная болезнь. Мучительные колики много лет случались по ночам. Спасал его наш папа, как-то умел выгонять камни. Лекарство было одно – сайодин – большие желтоватые таблетки в стеклянных трубочках. На какое-то время эти таблетки приносили облегчение.

  Зимой 1955 года  дедушка застудил почки и не смог больше работать.  Тогда у него появилось время для работы на собственном токарном станке. Он научил меня даже разбираться в видах дерева – что из чего лучше точить. Самые твердые и прочные граб и бук. А сосна крохкая, сложную работу из неё не сделаешь. 

   Дедушка очень любил детей. Когда мы были маленькими, он сделал для нас кукольный столик и удобное креслице. Красивые вещи он делал и для друзей , когда его об этом просили.
 
   Помню, как он обрадовался, когда мы приехали в Балту с нашим первенцем Димочкой, которому тогда было полгода. Он называл его Димендл – бриллиантик, брал его на руки и любовался малышом.   На память остались замечательные фото, а ещё таланты нашего дедушки перешли к его правнуку Диме, который всё умеет -  точить на токарном станке и даже ремонтировать любые станки.   
   
   Дедушка всегда был очень любознательным, читал газеты. К сожалению, он плохо слышал в старости, и не мог слушать радио. Но когда мы переехали из Ярового в Балту, то привезли свой телевизор. Дедушка был в восторге от телевизора и всё пытался понять, как он устроен. Мы пытались ему что-то объяснить, но он понял только, что телевизор работает на электричестве. Это было летом 1967 года. В августе мы уже устроились на работу в Затокскую школу-интернат под Одессой и увезли туда свои вещи, в том числе и телевизор. А дедушку я  больше не увидела. Он ушёл из жизни в феврале следующего, 1968  года. Слёг на две недели и всё.

   Так получилось, что Вадик уехал на выходной к родителям в Одессу, а я была на работе , работала тогда воспитателем и по воскресеньям была в интернате с утра до 14.30.  А Вадик ездил на похороны, и о смерти любимого дедушки я узнала только в понедельник.   
  С тех пор прошло полвека. Пока мы живы, будем помнить дорогих нам, родных людей, будем рассказывать о них нашим детям, внукам и правнукам.
Без прошлого нет будущего!