- 10 -
Проявить новую плёнку он мог только в московской лаборатории. Откладывать дело - не в его правилах, да и с плёнкой нужно «покончить» скорее, пока она свежа, поэтому отъезд из Дивноморска-Пентикопоса профессор сориентировал на завтра. Директриса позаботилась о билете на самолёт. А сегодня вечером - отдых!
Так редок бывает отдых! Отдых - настоящий, в прямом значении слова, когда отброшены дела, заботы разного масштаба, беготня и даже прогрессивные мысли. Когда - забытьё! Да-да, полнейшее что ни на есть забытьё! Ленивое пребывание в ничегонеделании! Пусть ненадолго, пусть хотя бы на несколько мгновений, но такой отдых правомерен, он необходим, без сомнения! Полезно, ох как полезно самовыключение, когда «уходишь» из общественного бытия в блаженное и лечебное одиночество!
Когда тонешь в тягучей, мармеладной лености и безмятежности, что сродни наркотическому опьянению. А может, именно оно и происходит, если вдруг попадаешь под власть тёплой южной ночи, мягкой, воздушной, пропитанной негой, дурманящим запахом моря и цветками акаций, когда созерцаешь чёрное небо, такое чёрное, что видишь саму границу небесного полотна, к которому пришиты ярчайшие пайетки блескучих звёзд. А под ним - успокаивающий, убаюкивающий шум набегающей на берег волны, шелестящей ласковым плеском .
В предвкушении одинокого отдыха Степан Фомич отправился к морю. Он посидел какие-то минуты на лавочке, поцедив коктейль с мороженым, а потом вразвалку побрёл вдоль набережной, поднимаясь выше, на скалистый берег, не принимая в расчёт его каменообвальные территории, обнесённые деревянными щитами и заслонами с предупреждениями об опасности. Куда делась активность Степана Фомича! Он, отвалив нижнюю губу, монотонно и не спеша производил шаг за шагом к западу от морпорта.
Смеркалось. Прохожих , отдыхающих становилось всё меньше, музыка из кафешек доносилась всё приглушённей. На душу профессора осел тихий покой и отрешённость. Он довольствовался и собой, и наступающей бархатной ночью. Не зря, всё не зря! И слава богу!
Он приблизился к аллее из акаций, ведущей из сквера на пустырь. Слева, в двухстах метрах от него, виднелись жилые дома, справа берег обрывался в бескрайнее море. Здесь было невысоко, но так как сгустившиеся фиолетовые сумерки размыли границы, очерчивающие скальные камни и морскую воду, и они издалека не проявлялись, смывались, то возникало ощущение, будто справа - пропасть.
Солнце большим красным, но уже не пламенеющим кругом касалось морского края на горизонте. Скоро оно утонет, напомнив о себе прозрачным розовым туманом, а с противоположной стороны взойдёт луна, и море, которое до этого темнело безоттеночно и было непроглядным, озарится по-новому - изумрудно-серебряным отливом, и выпустит на поверхность блистающую миллиардами переблесков широкую подлунную тропу.
Степан Фомич поднял вверх руки и запустил их в лохматую кудрявую шапку на голове. Ах, как хорошо! Как хорошо! Он расслабился, откинул всякие помыслы относительно работы! Сделал, доволен! Но доволен на определённом этапе. А дальше - вперёд! Ещё столько дел, столько свершений! Но это всё - потом, в будущем! Потом, в будущем ему опять станет мало достигнутого, и Степан Фомич полезет дальше вверх, чтобы добраться до следующей ступеньки, ступеньки бесконечной лестницы достижений! Потому что он из тех, кому не достаточна начертанная планка: если взял эту планку, значит, возьмёшь идущую за ней. А, взяв следующую высоту, он возгорится терзающим душу рвением взять очередную. И так далее, всё выше, выше, пока есть силы! Но потом, в будущем… А нынче - отдых!
Ельников был уверен, что здесь на берегу он сейчас совсем один, ни души рядом. Можно делать всё что угодно. Хоть петь песни во всё горло и кричать, хоть раздеться донага и кинуться с обрыва в пучину!.. Но Степан Фомич услышал внезапный шум скатившегося камня и женский возглас:
- Ой, мамочки!
Кто-то, видимо, споткнулся о камни. Или, поднимаясь наверх, еле удержал равновесие.
- Кто здесь? - громко и смело спросил профессор, упав, естественно, с бесконечной лестницы мечтаний на грешную землю.
Перед ним возникла, потирая ушибленную коленку, скорчившаяся в полусогнутом положении молодая женщина.
- Вы что, ушиблись? - ещё раз спросил Ельников.
- Нет, терплю.
Женщина протянула руку, Ельников помог ей встать на ноги. И… Её лицо, как-то удачно освещённое звёздно-ночным светом и оказавшееся близко к нему, было очень знакомо. Ельников, скорее всего, автоматически, не отдавая отчёта в действиях, крепко держал её руку в своей сарделечной лапе, не отпуская. Вероятно, сначала мозг отдал команду удержать девушку и помочь ей встать, а позже, когда профессор увидел её лицо, третий сигнал мозга - не отпускать девушку! - был такой мощи, такого напряжения, что заглушил предыдущий, второй сигнал, диктующий отпустить руку девушки, так как помощь уже оказана. Но второй сигнал был пропущен, и профессор подчинялся третьему: он узнал её! Боже! Он узнал бы это лицо из сотен миллионов человеческих лиц! Это девушка с его фотографии!!!
Потрясение было настолько велико, что Ельников первосекундно лишился речи!
Катя, приложив усилия, всё же выдернула руку и, подчиняясь инстинкту самосохранения, не взирая на ушибленную коленку, на высокой скорости пустилась бежать к жилым домам за пустырём. Ельников резко очнулся: её никак нельзя было потерять из виду!
- Стойте! Подождите! Не бойтесь меня! - кричал он.
У Кати сильнее разболелось разбитое колено, она, погодя, приостановилась, морщась от мешавшей боли. Степан Фомич в два прыжка догнал её. Катя поймала себя на том, что чересчур удивилась, как такой толстый человек может быть таким прытким. Она опомниться не успела, как снова оказалась в его тисках. Ельников схватил, будто железными оковами, запястья её рук.
Он лишь хотел всё объяснить, выяснить, в конце концов, элементарно спросить, кто она такая? Её имя? Но Катя-то не догадывалась о его намерениях. Наступающая ночь, безлюдный берег, странный до ненормальности мужчина - толстый и скачущий, как зайчик, - пытается всячески её настигнуть, обнять (ей только так и мерещилось), наверное, хочет причинить ей боль ради собственного удовольствия! Вот это да! Озабоченный маньяк! Повстречать на курорте маньяка!
- Помогите! - в страхе пронзительно закричала Катя.
- Да подождите вы! Чего вы орёте! Не орите! - приказывал Степан Фомич, крепче сжимая её руки, стремясь прекратить дурацкую ситуацию.
Катя, борясь, вырывалась, а Ельников изо всех сил удерживал, не выпуская её рук из своих, тоже борясь.
- А - а! Помогите! - и Катя вцепилась зубами в одну из сарделек профессора, чего он, разумеется, не ожидал.
Профессор завизжал, как поросёнок:
- Ой-ой-ой, больно же!
Так она освободилась и что есть мочи помчалась налево, в сквер, где люди. Ельников - за ней, крича вдогонку:
- Сумасшедшая, стой! Мне нужно кое-что тебе сказать!
Они пробежали напичканную деревьями территорию сквера. Катя подумала попросить помощи у людей, но их было довольно много, гуляющих по вечернему городу, поэтому она была уверена, что маньяк здесь, в сквере, не посмеет тронуть её, чтобы не привлекать к себе внимания.
Катя махнула рукой у проезжей дороги, возле неё затормозило такси. Она моментом прыгнула в машину и была такова! Профессор Ельников, разочарованно остановившись, тяжело дыша, болтая взмокшими руками, глядел в сторону удалявшегося такси, спешно запоминая его подсвеченный фарами и уличными фонарями номер. Нет, теперь уж Ельников не мог, никак не мог покинуть Дивноморск!
Совершенно обескураженный случившимся, он доплёлся до своей гостиницы. Вот это отдых получился! Что сейчас с ним было? Привидение встретилось ему на пустыре? Он гнался за призраком гречанки? Живое привидение! Нет, привидения, даже если они и существуют, то как пить дать не в телесном воплощении! А он держал её за руку! Он ощущал человеческое тепло!
Администратор, смазливая на вид, молоденькая «мисс», откликнулась на просьбу профессора снабдить его телефонами желательно всех таксопарков города. «Мисс» была в курсе, кто перед ней, что за чудо-учёный живёт в их гостинице. Она с превеликим удовольствием и желанием угодить предоставила Ельникову возможные телефоны. Найти такси, в котором укатила «девушка с фотографии» оказалось несложно.
Водитель ответил, что довёз девушку до Дома отдыха «Лучезарный». Ночью никого и слушать не стали. А наутро Кати там уже не было. Она уехала. На вопрос: куда уехала: на железнодорожный вокзал, в аэропорт? - администратор и директор ответить не сумели. Единственное важное и главное, о чём узнал Ельников, девушка прибыла в дом отдыха из города Северска и звали её Павлова Екатерина Николаевна. Какой хлеб!
Профессор, разумеется, допускал, что круглосуточная надрывная работа его переутомила, и вполне могли беспокоить галлюцинации. Ну, не совсем натуральные галлюцинации, - некое смешение, которое оформляется в сознании, когда представляемый образ напоминает живого реального человека. Или, точнее, наоборот, реальная девушка напоминает образ.
Происходит это предположительно потому, что сознание, занятое работой, без перерыва держит образ на прицеле. Образ превращается в неотвязчивое видение, мысль регулярно воспроизводит его. В результате вы мгновенно среагируете на «копию» образа, волей случая встретившуюся вам в действительности, пусть эта «копия» вовсе и не истинная копия образа, а лишь отдалённое напоминание о нём, всё равно вы среагируете соответственно.
Ельников летел в самолёте и продолжал рассуждать на тему галлюцинаций. Но вскоре эти бесплодные рассуждения ему опротивели, он ведь не являлся полоумным, с головой всё в порядке. Степан Фомич, материалист «до мозга костей», веривший исключительно в познанную или ещё не познанную природу вещей, категорически был уверен в том, что видел, держал за руку не привидение, а живую, осязаемую, пульсирующую девушку, и она точно такой же внешности, как гречанка на его необыкновенном фотоснимке.
Чувство, которое превалировало над всеми другими круговертями души Степана Фомича, было чувство одуряющего потрясения: такого не может быть! Хотя, вопреки тому, что на этой живой Павловой Катерине не надето порванного хитона и не навешано почерневших от копоти браслетов, лицо её не перепачкано сажей, - всё же это было то лицо, лицо с фотографии. Это были те красивые глаза, глаза с фотографии!
Когда живая Катерина Павлова кричала «помогите», на её большие синие глаза набежала именно та тень глубочайшей мольбы о спасении, которую запечатлел фотоаппарат в глазах девушки из Пентикопоса, страдающей, плачущей, оттого что непрошеная пагубная беда настигла её родной город, её родной народ, её саму. «Нет – нет, я пока ещё не конченный дурак! Я держал в своих руках руку той, что из Пентикопоса!» - говорил про себя профессор, медленно засыпая.
Он засыпал не случайно - заставил себя принять дозу снотворного: надо поспать, отойти временно от всего того, что свалилось на него за такой непродолжительный срок. Засыпая, он почему-то видел Катю Павлову, Графинчика, храм Посейдона и торговый парусник, бороздящий воды Понта.
(Продолжение следует)