ОГНИ В НОЧИ. ИГРЫ ДЕТЕЙ НЕБА
Теплые сумерки опустились на землю. В небе замерцали крупные малиновые звезды. Вдруг около Шадаповых вспыхнул и загорелся яркий огонь. Потом еще и еще. Что это? В бликах огня замелькали тени людей. Может быть это началась жареха– угощение? Наверное, на этих кострах будет жарить мясо сама Хорло.
По склону Хара Хады враздробь застучали копыта коней. В лесу протяжно закричала какая-то птица. Испуганный, я забежал в юрту. Никто из наших никуда не торопится. Все не спеша ужинают и разговаривают. Вдруг далеко раздались громкие голоса людей. Я тревожно посмотрел на маму.
– Девичник начался. Всю ночь молодежь будет гулять, – рассмеялась мама.
В юрте светло. На деревянной подставке горит керосиновая лампа. Опять от соседней стоянки послышались голоса, потом зазвучала песня. Папа отложил чашку с чаем и, подняв голову, прислушался. Мы с Жалма-абгай выбежали на улицу.
Вокруг большого костра, взявшись за руки, кружат люди в островерхих шапках и поют звонкие песни. Яркие искры летят к подрагивающим звездам. Люди скачут и выкрикивают озорные припевы, круг то вдруг начинает сжиматься, то неожиданно расширяется, дружно взлетают над головами сжатые руки. Легкий гул испаряется в густой ночи, колокольчиком звенит серебряных смех.
– Смотри, смотри, как красиво! – вздыхает Жалма-абгай. Я не знаю, что говорить. Вдруг отчетливо поплыла над костром песня:
Пальцы друг друга любовно сжимая,
Будем кружить до утра.
Ты обо всем мне скажи, дорогая,
Нам расставаться еще не пора...
– Почему они кружат? – удивленно спросил я, зачарованный песней. – Что они должны сказать друг другу?
– Молчи! – прикрикнула Жалма-абгай, прислушиваясь и загибая пальчики, пытается повторять, – что они поют? «И пока продолжается ехор, говори, говори, дорогой...» Надо запомнить.
Голоса вдруг стали звонче и громче, круг разомкнулся и снова сомкнулся, искры брызнули в темень, раздался смех и быстрый топот ног.
Руки друг другу любовно сжимая,
Будем плясать до зари.
Все мне глазами скажи дорогая...
Ты, дорогой, говори, говори!
Звуки песни плывут и плывут к далеким звездам, которые призывно мерцают над костром и людьми в развевающихся одеждах. «И пока продолжается ехор, все мне руками скажи... »
С высокой вершины поскачем по травам
И будем в пути говорить...
Наверное, и вправду они будут веселиться и плясать до самого утра в своих красивых шелковых одеждах, расшитых узорами.
– Пойдем домой. Мы запомнили их песни, – говорит мне Жалма-абгай и тянет меня за руку в юрту.
Иногда мы всю ночь спим с огнем и не жалеем керосина. Вот и сегодня бы так! Я бы всю ночь слушал песни. Мечтая об этом, я медленно и сладко засыпаю, а в ушах все еще звенит: «Руки друг другу любовно сжимая, будем плясать до утра... И пока продолжается ехор... » Что еще они пели? Ах, да...
Мама и папа тихо разговаривают. Вспоминают дом своего талы в Хушуне, по каким приметам этот дом найти. Видимо, они давно там не были и собираются навестить талу. Продолжаются пляски и песни. Наверное, их слышат даже в Харгастуе. Ведь иногда в ясное утро можно услышать, как ругаются русские женщины, а если ветер, то оттуда доносится лай собак. Русские собаки лают коротко и отрывисто.
Но нет, не могу уснуть. Сижу на кровати и слушаю. Теперь уже поют другие песни. Мама с папой тоже прислушиваются. Какие они сейчас красивые!
На веселые игры пришли мы,
Звезды смотрят, любуясь, на нас,
Смотри край наш таежный, родимый,
И костер наш пока не погас,
Посмотри на меня, дорогая,
Дорогой мой, смотри на меня.
Что случилось со мной, я не знаю,
Что случилось с тобой у огня...
Вдруг голоса стали выкрикивать припевки и смеяться. Видимо, кто-то кого-то подталкивал к друг другу. Потом на миг обрушилась тишина и снова грянула песня... Чей это голос звенит громче и чище всех? Это же Очирова Дарижап. Бабушка всегда говорит, что у нее удивительный голос. «Да и не мудрено, – повторяет всегда она, – ее мать, Ныгсылма, в молодости всех очаровывала... »
Солнце только поднялось над вершинами гор, как я побежал по холодной и мокрой траве к Шадаповым. Издалека увидел все тот же прилепленный к летнику низенький сарай. А перед изгородью на траве темнели большие черно– желтые подпалины от костра. Сгоревшая вокруг трава кучерявилась и была седой. Когда люди видят такие опаленные круги они обычно говорят, что это играли дети неба... Дети неба!..
Через несколько дней мы с Жигмит-Сынгэ бегали у высоких зарослей крапивы. Вдруг из крапивы с шумом вылетело много воробьев. «Наверное, ястреб вспугнул их», -подумал я, как высокая крапива зашевелилась. Я присел, на фоне синего неба показалась лошадиная голова, грива... На высоком вороном коне, в синем шелковом тэрлике, разукрашенная коралловыми бусами и ожерельями, серьгами и серебряными подвесками неторопливо ехала Шадапова Хорло. К волосам ее были прикреплены рожки, разукрашенные тесьмой. Как сказочная царица– хатан она проплыла над зарослям крапивы и исчезла вдали...
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Мне кажется, что с каждым днем небо становится все выше и выше. Над вершинами Соктуя плывут и плывут белые кучерявые облака. Вот бы оттуда посмотреть на землю! Дни стоят ясные, воздух прозрачный, а вечерами клубятся в долинах синеватые туманы, на склоне неба загорается красная звезда. Ночью над горами плывет круглая, серебряная, луна, горят ясные и крупные звезды. Семь ярких звезд неподвижно стоят в темной бездне неба. Перед рассветом вспыхивает ярким золотом еще одна звезда. Но самое красивое – туманная молочная полоса со множеством мельчайших подрагивающих звездочек. Ночью на улице прохладно. Я стою, запрокинув голову, и смотрю в небо.
– Вон та, золотая, – утренняя звезда Солбон, – показывает мне мама, – значит, скоро настанет рассвет... Не стой долго на улице.
До утра я кашляю. Простыл, наверное. Утром папа собирает какие-то травы, заваривает и дает мне пить терпкий и противный отвар. Морщась, пью. Боль в голове медленно тает, в горле не першит и живот не болит.
– Вот и осень приблизилась, – неторопливо рассуждает мама. -как много в этом году ворон. Они будут зимовать. А другие птицы уже собираются в стаи... Журавлей много.
– Если много журавлей, значит зима будет снежная, – говорит дедушка. Он лежит у нас на кровати. Прикрыв глаза, он о чем-то печально думает.
В небе переговариваются птицы...
РАЗГОВОР МУЖЧИН
– Позови-ка своего папу и Дамдина, – вдруг говорит мне слабым голосом дедушка.
Поняв, что у мужчин будет серьезный разговор, мама быстро куда-то уходит. Дедушка зовет мужчин, своих сыновей. Он любит разговаривать с ними, а сейчас лежит похудевший, лицо у него осунулось, черные глаза провалились и нос заострился. Он слегка шевелит скулами. Пришли и сели около него мужчины. Дедушка глубоко вздохнул и заговорил:
– Не бойтесь смерти и черта. Я всю жизнь, с малых лет, охотился в тайге. Семьдесят с лишним лет! И ни разу не видел черта. Ни следов его, ни клочка шерсти. Я ночевал и на местах захоронений людей, бывал и в запрещенных шаманами местах, видел страшных и опасных зверей. Но черта не видел. Вера в бога – святое дело. Но это зависит от ума и совести человека. Берегите друг друга и своих детей, будьте дружными, не делайте зла. Доживите до старости с чистой совестью и с чистыми руками. Ничего лучше этого я не знаю. Никогда и никого не предавайте и не обманывайте. Вот вам моя последняя заповедь...
Мужчины слушают молча. Но почему так печальны их лица? Мне страшно!
Я рассказал о разговоре бабушке Жигзыме.
– Мало ли что они могут говорить, – рассмеялась она. – дедушка твой еще крепок.
Но я знаю – дедушка болеет, он не встает с кровати. Никто мне не говорит, что это за болезнь. Теперь мне строго– настрого запрещают бегать к дедушке.
– Не мешай ему, не тревожь! – кричит на меня мама.
Однажды утром в юрте поднялась суматоха, и я понял, что дедушка умер. Что такое умер? Неужели я его больше никогда, никогда не увижу? Меня отослали к соседям. Завернув дедушку в чистую белую материю, взрослые отнесли его к подножию горы Соктуй...
Потом я зашел в дедушкину юрту. На кровати его не было даже матраца, не пахло табаком, не видно было трубки и монгольской книги. Пусто и уныло.
Продолжение следует.