СЕНОКОС
На подпорке дымохода – гнездо, около него щебечет ласточка с красно– золотистой грудкой. Говорят, что золотая ласточка читает заклинания и желает всем, кто приютил ее, счастья... Выхожу на улицу. Только начинают позванивать кузнечики и саранча. Около меня носится полосатый и мохнатый шмель. Где-то далеко тоненько стрекочет толстый кузнечик. Наверное, он выпустил свою изогнутую сабельку и зовет кого-нибудь на битву. Пахнет овечьим навозом и дымком аргала. Это мама утром доила коров и разжигала дымокур.
Наши собираются на сенокос. Наверное, возьмут и меня. Нельзя такому большому человеку, как я, бездельничать... Рассматриваю заплаты накинутого на плечи тэрлика, в глазах рябит, хочется спать. Сенокос – самая главная работа для нас. Все чаще и чаще мимо нас проезжают люди с косами, вилами и граблями. Пора выезжать и нам... Все на сенокосе.
К папе совсем перестали приезжать русские. На склонах гор появились высокие белые цветы. А трава в изгороди у нас очень густая. Там еще давно мама посадила картошку, которую дали нам русские друзья. Но мы сказали: «Под землей свинья не опоросится!» И забыли о картошке. А совсем недавно мама наковыряла палкой целый подол картошки. Были там белые, совсем малюсенькие похожие на поросят нашего талы в Тулутае.
В нашей изгороди стал ходить большелобый теленок писаря Жалсанова Бато. Он живет межу нашим летником и соседним стойбищем. У них маленький домик с полом. Сам писарь в белой рубашке сидит дома за столиком и все время пишет на белой бумаге. Перо скрипит и жалуется. «Писарь занят»,– все время говорит его жена Дулма-абгай и никого не пускает к нему. Но я прохожу. Писарь смотрит на меня круглыми желтыми глазами и протягивает белый квадрат бумаги: «На, играй!» Бумага гладкая и приятно пахнет. Я прижимаю ее к лицу, под солнцем бумага быстро теплеет. По склону горы приезжают к писарю на конях его братья – Балдан, Ширап и Цыбен. На них красивые тэрлики, рукава которых подтянуты, а на пальцах золотые кольца. Я любуюсь ими издалека, близко подходить боюсь.
Утром папа запряг коня в телегу, приехал его русский друг. Мы выехали на сенокос. Косить будем далеко от дома. Русский тала все время спрыгивает с телеги, идет пешком по цветам и приносит мне круглые темно– синие головки репейника. Я нещадно разбиваю их о доски телеги, головки рассыпаются, обнажается белая сердцевина.
Останавливаемся в местности Папу– хоре. Трава здесь выше оси тележного колеса. Сыро, под копытами коня появляются лужицы.
Выбрав сухое место, встаем табором. Русский тала и папа сооружают балаган. Прислоняют и связывают жерди, укладывают на них скошенную траву.
– Не мочи обувь! – говорит мне папа и усаживает на телегу. Смотрю как косит папа. Оказывается косить сено очень просто – махнул раз, другой и готово!..
Русский тала ушел через перевал домой, а вечером на нас с папой ожесточенно ринулись комары. С противным писком они облепляют лицо, руки, шею, даже дышать невозможно! А серенькой мошкары – больше комаров! Папа собрал с какой-то изгороди гнилушки и развел дымокур. Стало легче. В одних чунях бегаю по скошенной траве. Как приятно пощипывает ноги. Комаров и мошкары нет только около дымокура. А как дышать дымом?
Стало прохладно, от осинников и ивняков поплыли вечерние туманы. Вдали погромыхивает небо. Темная ночь опустилась на землю.
Спросонья ничего не могу понять. Утро или вечер? Слышу – где-то точат литовку. Выбираюсь из балагана. По небу плывут хмурые тучи, на потухшем костре томится таганок. Недалеко в папиной деревянной чашке с серебряным ободком лежит кусок хлеба в чем-то белом. Молоко или сметана?
Забеливаю сметаной чай. Из-за бугра появился папа, Что это он несет? Может охотился или поймал большую рыбу? Папа бросил ношу на сено и попробовал пальцем лезвие литовки.
– Охотились?
– Да нет, замачивал голенища сапог... Воды на покосе мало. Можно косить, Ты возьмешь маленькую косу своего Дамдин-ахэ.
– Конечно! – уверенно киваю я, как взрослый.
Роса высохла, и папа, взяв маленькую косу, повел меня на покос. Пышными рядами лежит только что скошенная трава, будто острым перочиником побрили голову человека. У папы острейшая коса, вон она стоит воткнутая черенком в землю, на ручке в берестяном футлярчике – оселок.
Папа внимательно осмотрел мою косу, потом пригнулся, прилаживаясь, и, размахнувшись попробовал косить. Вздрогнув, рухнул сноп травы.
– Понял? – он повернулся ко мне. – На, пробуй.
Он еще не закончил, а я уже схватил косу и размахнулся. Я смогу, я видел, я слышал, я знаю... я... я.. Только бы коса не подвела! Литовка со свистом влетела в траву, неровно срезала верхушки и крепко воткнулась в землю. Растерявшись, я стал быстро выдергивать косу за черенок.
– Стой, стой! – рассмеялся папа. – Ты так черенок сломаешь. Надо в обратную сторону выбивать. Поначалу коси осторожно, не спеши. Научишься!
Я снова размахнулся, но только скользнул поверху. Ни одну травинку не скосил! «Ээ, да это плохая коса, никуда не годится... » Еще раз размахнувшись, я чуть не упал. Разозлившись, я начал яростно размахивать и скашивать все вокруг.
– Остановись! След потеряешь! – рассмеялся за моей спиной папа.
Действительно, все вокруг меня оказалось всклокоченным и неровным. Посмеиваясь, папа подошел ко мне, попробовал пальцем лезвие литовки, вытащил из-за голенища сапога оселок. Поправив косу, он встал за моей спиной, крепко взялся за мои руки, и мы, шаг за шагом, стали косить вместе. Трава ложится ровно, след не теряем. Хорошая коса!
– Левую руку держи повыше, старайся водить ручкой вокруг себя, а литовку немного прижимай, – учит меня папа. Оказывается коса не такая уж и легкая. Я не только вспотел, но и устал. Вот бы сейчас искупаться!
Долго я косил один. Оглянулся – позади меня будто бы беззубая корова рвала траву. Стыдно! Возвращаюсь и начинаю выравнивать. Папа уже не обращает на меня внимания и продолжает ровно косить свою деляну. Хорошо, что он не видит моего позора. Я тоже буду косить, как он!
Жара невыносимая! Хочется пить, есть тоже хочется. Сил больше нет. Когда мы будем обедать? Подолгу стою, опираясь на черенок косы... О сенокосе не думаю... Где же живет наш Ладимир-нагаса? В Тарбагатае или в Бэрхэтэе? У него вытянутое красное лицо и длинная коса– гэзгэ. Он приезжает к нам в голубом блестящем тэрлике всегда выпивший и рассказывает веселые истории...
– Сынок! Пойдем обедать, – кличет меня папа. Вздрогнув от неожиданной радости, я быстро вскидываю на плечо косу и шагаю к табору, с надеждой смотря на вершины гор, над которыми клубятся дождевые облака. Становится прохладно. Непременно будет дождь!
Набив живот, усталый и сонный сижу у балагана. Все стало серым и неинтересным. Папа посматривает на небо и точит литовки. .За горами слегка погромыхивает. К дождю! Неожиданно к балагану подошел человек и поздоровался с нами. Даржаева Цырчигма-абгай! В стареньком халате, на руке и на лице все те же бородавки. Держит почти новую литовку без черенка.
– Жапхандай-ахэ, коса совсем не берет, замучилась. Может быть, попробуете закалить? – Голос у нее густой, мелодичный. Зимой я гостил у Бата– нагасы, тогда говорили, что Цырчигме-абгай исполнилось шестнадцать лет. Значит, она давно косит.
Папа молча взял литовку, повертел в руках и задумчиво сказал:
– Если старинная печать с орлом, то закалить будет трудно. – С этими словами он подошел к костру, поворошил угли и задумался. Когда костер разгорелся, он бросил туда литовку, добавил в костер дрова и поставил у костра котел с остатками супа.
Мы молча смотрим . Вдруг отец вытащил угольными щипцами литовку и острым концом стал заталкивал в котел с супом. Раздалось урчащее и гневное шипение, заклокотал пар, а папа все вертит литовку в котле.
– Интересно, что у нас получилось? Должна закалиться! – приговаривает папа, а Цырчигмла-абгай восхищенно смотрит на него и смеется. Пообедав с нами, она взяла остывшую литовку и потрогала пальцами лезвие.
– Хорошо! Значит и Дугаржап начинает косить? – сказала она и, засмеявшись, пошла.
Даржаевы косят совсем недалеко. Там родина моей мамы. Вот бы сбегать к ним и поговорить!
Папа отправился косить один. Свободный, я не знаю чем заняться. Медленно сгущаются сумерки, и вдруг мне становится страшно. «Как раз при заходе солнца, -как-то рассказывал моему папе музыкант Жамбалов Цырен-ахэ, – я видел как в тени гор катилось, тоскливо плача, что-то белое. Это был человеческий скелет! Если разбить ему берцовую кость, то внутри окажется красноватая гниль. Вот от этого и появляется черт, который плачет страшным голосом!»
По спине у меня пробегают холодные мурашки, дыбом встают волосы на голове. Сижу на кучке сена возле балагана и прислушиваюсь. Вдруг в тайге кто-то закричал противным голосом. Все внутри у меня задрожало. Крик повторился... Да это же корова не далеко мычит... Кто-то поднимает меня на руки и несет. Страшно закричав, просыпаюсь... Аа, это пришел папа и несет меня в балаган. Хорошо, когда рядом папа!
Назавтра начался обложной дождь. Папа вскипятил чай. Лежим в балагане, отдыхаем. В полдень папа вытащил свои бурятские сапоги– гутулы, высунув голову из балагана, посмотрел на мелкое крошево дождя и вздохнул:
– Что ж, пойдем-ка, сынок, домой.
Взяв меня на корточки за спиной, он решительно зашагал по мокрой траве. Дойдя до дороги, папа отпустил меня на землю и мы зашагали, взявшись за руки. Изредка взлетают на обочинах жаворонки, моросит мелкий дождь, блестит мокрая листва деревьев. Мы медленно поднимаемся на перевал Нарин.
Я изрядно устал. С вершины перевала наш Соктуй кажется совсем рядом, видны знакомые рощи, прогалины, наш летник и юрты в сером крошеве дождя. Сразу улетучилась скука!
Папа опять несет меня на спине, тропинка тянется через высокие заросли крапивы и ручейки. На землю спрыгиваю у самого дома и радостно открываю дверь. За мной заходит весь мокрый папа.
Мама дома, на печи клокочет чайник, мерно гудит рой черных мух, из высокого деревянного жбана приятно пахнет айраком.
– Ну, сенокосчики, сколько накосили? Я как увидела на перевале маленькую и большую фигурки, сразу поняла, что это вы идете! – смеется мама.
Папа, посмеиваясь, садится на хозяйское место.
– Сыну, наверное, еще рано держать косу. Зачем его понапрасну таскать на съедение комарам? – говорит мама. Глянув на меня, она быстро снимает с верхней полки красивый берестяной туесок с крышкой и протягивает мне:
– Открой и посмотри. Этот бочонок я купили тебе в тулутайском магазине, внутри – сладкий русский айрак. Леденцы называются.
Папа тихо говорит маме, что я уже могу возить копна на коне. А я, счастливый, прижимаю к груди бочонок и катаю во рту сладкие и липкие леденцы. Наверное, у русских очень липкие руки, если они каждый день едят такие леденцы!
Меня оставили дома..
Дедушка режет табак. Дамдин-ахэ и бабушка косят сено. Жалма-абгай пасет овец. С подружкой Осормой она собирает красивые цветы и делает венки. Говорят, что Осорма во время пастьбы овец тайком курит, а Жалма-абгай не выносит табачного дыма.
В болотистой низине у подножия ближней горы растет брусника. Там есть старый бревенчатый мост, тянущийся через всю низину. Кто и когда привез сюда столько бревен неизвестно. По этому мосту проезжают в Хара– Мангут, Читу и Шилку. Папа косит сено один, я хожу по мосту и скучаю.
На сенокосе хорошо! Все люди косят сено, старые и малые. Я уже большой, умею держать косу, могу возить копна, помогать папе. Я должен ехать к нему. Что мне комары! Весь вечер я надоедал маме, а утром она заседлала коня, положила в сумы еду, приторочила туеса с айраком и архи и посадила меня в седло.
– Езжай, помощник! – рассмеялась она ласково...
О, как красиво косит папа! Еще дремлет пахучая трава. Солнце только поднимается. Папа быстро– быстро размахивает косой и росистые травы, качнувшись, падают у его ног. Потом он видит меня и, улыбаясь, идет навстречу, ссаживает с коня и долго нюхает мою голову. Завтра я снова начну косить!
ЧТО ТАКОЕ ПОМОЧЬ?
Виновато улыбаясь, однажды к нам пришел сват Даши.
– Через три дня у нас будет помочь. На всех стойбищах уже знают. Цыбжит-абгай, надо немного архи. Конечно, вы придете на помочь, – сказал он маме и, посмотрев на меня, добавил:
– И Дугаржап, конечно, пойдет. Там и Жигмит-Сынгэ будет.
Что такое «помочь»? Может быть, это праздник, которого я еще не видел? Наверное, соберется много людей. А мама отвечает свату Даши:
– Я приду с Дугаржапом, а у Жапхандая не будет времени.
– Я людям говорю, чтобы они приходили с инструментами, у меня -только свои, – снова посмеивается сват Даши. – Если с божьей помощью я успею убрать сено в эти солнечные дни, то ничего мне и не надо. Перезимую! Я думаю поставить два зарода...
Значит «помочь» – это когда люди помогают друг другу, Вот сейчас надо помогать свату Даши, потом еще кому-нибудь, настанет время – помогут и нам. Вот что такое – «помочь»!
На другое утро я не иду на речку ловить гольянов, не бегаю за сусликами. Я взрослый человек и меня позвали на «помочь».
Продолжение следует.