Новослободская 31. 4. Мама и отец после войны. 40-

Фёдор Флоринский
После возвращения отца в семью родители решили завербоваться по контракту на Алтай. Пришлось ехать всем вместе: отец, мама и Слава. Отец устроился водителем грузовика, а мама оставалась дома с Вячеславом.

На Алтае они поселились в каком-то доме, в заброшенном, либо недостроенном. Во всяком случае в доме не было печки. Встал вопрос как сделать печку? Отец большую часть жизни жил на чужих квартирах. Мама - чисто городской житель. В доме на Новослободской было водяное отопление, правда, на кухне была большая плита с конфорками, которая топилась дровами и была предназначена для приготовления пищи. На фото мама, Слава и отец вместе с соседями или сослуживцами на Алтае.

Поскольку за дело обустройства на новом месте взялась моя мама, она решила построить именно такую плиту. Отец был всё время на работе в разъездах, однако они договорились, что он будет привозить всё, что нужно для обустройства, включая кирпич и железную плиту для печки.

Мама много рассказывала, про эту печь и проблемы, связанные с её возведением. Брату Славе было 12 лет, маме 34. Им удалось выложить из кирпича основание, водрузить на него лист железа, устроить кой-какой подтопок и даже выложить кирпичные стенки. В другом железном листе они пробили отверстия для конфорок, на которые предполагалось устанавливать кастрюли.
Когда стали пробовать, то быстро обнаружили ошибку, железный лист от температуры скручивался в трубу. Мама ругала отца за то, что он привёз им вместо покупной чугунной плиты железный лист не достаточной толщины, хотя она и не представляла, как бы она тогда сделала бы в нём конфорки. Ничего лучшего они со Славой, не придумали, чем пробить железный лист гвоздём, в эти отверстия пропустить проволоку снаружи кирпичей и прибить эту проволоку гвоздями к полу.  На какое-то время это спасло положение, пока отец не привёз покупную чугунную плиту.
Сразу после обустройства печи встал вопрос с дровами. С наступлением холодов те доски, которые были в их распоряжении, быстро кончились. У них была двуручная пила, а недалеко от дома, где они жили был лес. Мама рассказывала, что по свежему снегу, взяв с собой сани и двуручную пилу, они решили напилить дров.

Им не повезло - лесник нагрянул неожиданно. Мама рассказывает, что Слава очень испугался и бросил пилу в снег. Сама она расплакалась, поведала леснику о своих горестях. Лесник отругал их и забрал пилу. Однако через несколько дней около их дома остановилась телега лесника, гружёная дровами. Мама рассказывала, что позже они подружились с этим лесником, он привозил им мёд со своей пасеки.

Через какое-то время отец устроился на военный завод, и они переехали на Урал. На фото отец вместе с сослуживцами около полуторки. Там они жили на квартире у хозяев. Славу они решили отправить в Москву к деду Сергею и бабушке Устинье. Для того, чтобы Слава продолжил (хоть и поле перерыва) учиться в школе (ему было 13 лет). Через год началась война. Отец имел «бронь», мама работала на уральском заводе.

Вместе с некоторыми работниками завода, на котором работали отец и мама, они с Урала перебрались на новое место, поближе к Москве. В 1943 году в промышленном районе старинного города Кимры, расположенном на противоположном (правом) берегу Волги, Савёловский машиностроительный завод преобразовался в Государственный Союзный завод № 288, который относился к ведомству Наркомата обороны. Именно здесь мама работала сверловщицей в цеху, изготовляющем взрывающиеся заклёпки. Жить пришлось в бараках, однако всего 150 км до Москвы, до Новослободской.

Наступил 1944 год, мама собиралась родить меня (ей было 37 лет). С этим она поехала в Москву, где бабушка Устинья по-прежнему работала в тюремной больнице, Слава работал на Тормозном заводе. Дед Сергей умер в 1943 году.
 
Мой старший брат Вячеслав встретил маму после родов на 2-й Миусской улице в роддоме им. Крупской. Мама вспоминает этот день 29 марта 1944 года, когда шёл сильный снег пушистыми хлопьями.

Позже в Москву приехал и отец. Моё первое воспоминание: я стою на нашем широком подоконнике и колочу кулачками по стеклу, издали увидев отца, с нетерпением ожидая, что он принесёт еду. Я кричал «Га! Га!», ожидая, что отец принесёт куриных яиц. Дело в том, что у меня с детства был отменный аппетит. Я не имел терпения есть суп ложкой. Я выпивал жидкую составляющую, затем опрокидывал тарелку на специальную клеёнку, далее ел с помощью двух рук, мама любила меня и многое мне позволяла.
 
В подборке фотографий к этой главе есть фотография, похожая на молодого деда Сергея. Мне кажется, это дядя Серёжа, так как я его называл, однако я не знаю кем он приходится мне в родственном отношении. Он жил за городом на станции Ашукинская, а работал в Москве. Сначала на такси, когда у всех такси были номера с первыми буквами «ЭЖ» (он в шутку расшифровывал «это жулик»), а потом на автобусе на телевидении и, поэтому часто бывал у нас на Новослободской. Он единственный из моих родственников, который много рассказывал о войне. Дело в том, что 22 июня 1941 года он служил в городе Лида и в первый день войны попал в плен. Всю войну он был в Германии.

Работал он на сельскохозяйственных фермах, принадлежащих богатым немцам. Несколько раз он убегал от хозяев, его ловили, он сидел в концлагере. Он рассказывал нам, как застрелил своего хозяина - здоровенного немца, достав где-то по случаю пистолет. Потом опять бегал по Германии, пока не попал в концлагерь Бухенвальд. Поскольку он имел отменное здоровье и знал немецкий язык, владельцы крупных сельскохозяйственных фирм, чьи предприятия были расположены в районе Бухенвальда, использовали заключённых, в том числе и его на различных работах.

Ему опять повезло в 1945 году, когда к Бухенвальду приблизились американские войска, в нём вспыхнуло восстание, в результате которого заключённые сумели перехватить контроль над лагерем. Удача не оставила его и по возвращении на Родину. На этот раз - он быстро освободился и стал работать шофёром на такси, потом на автобусе.

Когда он приходил к нам на Новослободскую, он рассказывал массу смешных историй. Например, о том, как он в автобусе перевозил корову. В то время он работал на телевидении и частенько его отпускали «в свободное плавание» вместе с автобусом. В поисках дополнительного заработка обычно он ехал на кладбище. 
Он рассказывает: «Еду по шоссе, вижу дед с бабкой ругаются, рядом пасётся корова». Поговорив с дедом, он выяснил, что они купили корову и подрядились её переправить в Тулу, однако на грузовике, в котором они ехали, отсутствовало необходимое ограждение. Дядя Серёжа попросил их подождать, договорился в гараже, заехал в киоск, где купил кучу газет, для импровизированных занавесок, даже на всякий случай насыпал на пол речного песку. Он смеялся: «Корова в автобус входит по правилам с заднего входа, выходит - из переднего». Таким образом они благополучно доехали до места. Вернулся в гараж он среди ночи, подмёл с пола песочек, выбросил газеты. Всё было бы хорошо, если бы корова не «наложила большую кучу» на заднее сидение, которую в темноте дядя Серёжа не заметил.
На следующий день, когда он пришёл на работу, его подняли на смех. Даже была выпущена стенгазета с карикатурой на него и коровой с сумкой кондуктора.

Работая на телевидении, как-то он вёз делегацию из Германии на передачу об освобождении Бухенвальда. Они разговорились с этими делегатами, припоминая общих знакомых.
Дядю Серёжу я очень хорошо запомнил, поскольку он подарим мне фотоаппарат «Смена» и целую бобину плёнки, неизвестно какой чувствительности. Она долго болталась у меня, завёрнутая в чёрную бумагу. Таков был дядя Серёжа. Я не помню, была ли у него семья, но помню, что он мечтал недалеко от станции Ашукинская построить дом. Он даже рассказывал из чего и как он будет его строить.