Из книги "Корреспондентские застольные"
НАЧАЛО. НЕ ДЛЯ СЛАБОНЕРВНЫХ
Иногда, разговаривая с человеком, обнаруживаешь вдруг, что его история на нетривиальные какие-то внутренние рассуждения наводит. Вот, например, отставной моряк-пограничник Александр Николаевич Филаткин. Он говорил, а мне прямо воочию виделась… небесная канцелярия. Отдел кадров её. Сидит такой классический ретро-клерк: перьевая ручка из-за уха торчит, очки в круглой простой оправе, нарукавники чёрные матерчатые… Сидит и просматривает личное дело Филаткина, то есть, по-видимому, персональную выписку из Скрижалей Судьбы, утверждённую и подписанную Самим! Вот конторский служащий качает головой, вытягивает губы трубочкой, — удивляется, мягко говоря. Потом неожиданно громко чихает в пыльный канцелярский воздух, утирает платком нос и сипловатым баском изрекает уважительно:
— А ведь не назовёшь тебя баловнем Судьбы, Александр Николаевич… Ох, не назовёшь!
А ещё, — хочешь, не хочешь, — не только конторщик небесный видится, но и сами собой строчки затем сочиняются. Не слишком, понятно, близкие к реалиям рассказа Александра Николаевича, поскольку каждый ведь представляет по-своему. А «документальное кино» видел лишь рассказчик... У меня опять картинка пошла. Вот, примерно, такая:
За иллюминатором командирской каюты уже начинало светлеть. Чуть приметно пока. По летнему времени это означало бы, что до общего подъёма на корабле ещё часа два где-то. Вахтенные были бы не в счёт. И не потому что не спали, а потому что — неслыханное дело! — не было их на борту. Да и вообще команды не было. Разве что настропалённый часовой у трапа маячил с чётким приказом никого с берега на борт не пускать и тем более никого не выпускать на берег. Это его, лейтенанта Филаткина, недавнего выпускника, неожиданно принявшего под командование боевой корабль, велено не выпускать. А он бы сейчас и не смог никуда уйти, поскольку был мертвецки и беспробудно пьян. На небольшом столе лежали скомканные, плотно исписанные и исчёрканные стандартные листы бумаги. И каждая начиналась то со слова «Объяснительная», то со слова «Рапорт». Впрочем, несколько листов — стопочкой — были не смяты. И вот как раз их, тускло отсвечивая от настольной лампы, прижимал к столу пистолет Макарова. Рядом жались друг к другу желтоватого стекла графин и гранёный стакан, оба выразительно и досуха пусты. В каюте густо пахло «шилом», как моряки называют спирт.
Лейтенант без движения лежал на койке. Могло даже показаться, что и неживой уже. В таком-то антураже! А он потому и напился, что… было очень страшно стреляться. А застрелиться, считал, просто обязан. Не доглядел, не проконтролировал, не предвидел, не… Всю ночь расстреливал себя Филаткин этими беспощадными «не». И ещё «шилом» глушил — старым и действительно в данном случае добрым, не давшим лейтенанту дотянуться, в единственно непоправимом конце концов, до ухватистой «макаровской» рукояти…
— Да уж, ночь была ещё та… — вспоминает капитан второго ранга в отставке Александр Николаевич Филаткин. — С неё, можно сказать, настоящая служба началась. Пришёл я на корабль — юный, зелёный, — помощником командира. И прослужил в этом качестве почти год. И вот начало новой навигации, которую командиры традиционно отмечают, как полагается. А «моего» угораздило во время отмечания серьёзно перебрать. В результате его отстранили, а мне: «Филаткин, принимай командование!» А тут как раз сбор-поход — таких в соединениях планово проводится несколько за навигацию. Во время похода отрабатываются различные задачи, в том числе выполняются упражнения корабельных учебных стрельб. Вот после них всё и произошло…
Обычно из зенитной артиллерийской установки выпускалось по 30-50 выстрелов за каждую стрельбу, то есть всего за стрельбы по 150-200 на ствол. Учёт, если честно, был запущен и вёлся неточно — с погрешностью в 50-60 выстрелов. А надо было точно считать, потому что у этой пушки живучесть ствола всего 500 выстрелов, после чего его надо заменять. Ну и, понятно, пошли задержки. Это когда очередной снаряд не может быть подан в казённик из-за того, что не экстрактировалась гильза предыдущего снаряда. Две первые задержки устранил сам, но когда очередной снаряд упёрся в не выброшенную гильзу и при этом согнулся на линии досылки, находясь в состоянии очень сильного сжатия пружиной возвратного механизма артустановки, то… Понял, что здесь нужен специалист. О задержке доложил командиру бригады — руководителю стрельбы и получил приказание корабль отшвартовать к берегу вдали от основной группы кораблей.
Дождавшись прибытия специалистов, — лейтенанта Шибенкова и мичмана Шаламова во главе с флагманским артиллеристом бригады капитан-лейтенантом Коновальцем (фамилии изменены), — лейтенант Филаткин объявил боевую тревогу. Моряки разбежались по боевым постам. К тому же он убрал всех с верхней палубы в закрытые отсеки. Сам занял место в ходовой рубке. Возле орудия из экипажа остался только комендор матрос Добродеев (фамилия изменена). Нет смысла поднимать сейчас технические подробности, хотя Александр Николаевич предельно точно рассказал о том, что делал флагманский артиллерист…
В результате его действий раздался взрыв.
— Всем находиться на боевых постах! — отдав по корабельной связи эту команду экипажу, лейтенант выскочил из рубки и побежал к корме, где и находилась артиллерийская установка. И с этого момента сознание словно включилось в какой-то другой, особый режим восприятия, необычайно чётко фиксируя то, что видели глаза.
Вот мимо него пробегает Шаламов — весь в крови, глаза безумные…
Вот вдоль другого борта с перекошенным от боли лицом, держась за живот и пошатываясь, еле бредёт Добродеев…
Вон Шибенков, выброшенный за борт взрывной волной, с трудом плывёт к берегу. Должен доплыть — метров пятнадцать всего…
Вот пушка… Возле неё лежит Коновалец… Без лица… Вместо него кровавое месиво… И вокруг, на палубе, тоже кровь, много…
Филаткин подхватил артиллериста на руки и понёс его с корабля. Несколько секунд раненый ещё слабо трепыхался и мычал от боли, а потом отключился и обмяк. Нести было очень тяжело и скользко. Когда ступил, наконец, на берег, увидел лежащих там Шаламова и Добродеева. Последний без сознания.
Вот бегут матросы с носилками — с других кораблей…
Вот начальник медицинской службы прибежал, майор Едоваров (фамилия изменена), с бледным перепуганным лицом и трясущимися руками, зубы клацают. Пришлось лейтенанту прикрикнуть на него, чтобы тот в себя пришёл…
Вот Коновальца забирают, кладут на носилки…
Вот Шибенкова достают из воды…
Потом лейтенант стащил с себя скользкую от чужой крови форму и стал отжимать её. Кровь текла, как вода. Потом, как мог, обмылся сам из реки. Потом сидел у самой кромки берега и курил одну сигарету за другой, пытаясь заглушить откат — нервную реакцию организма на произошедшее. Сидел и ничего вокруг не видел. Очнулся, когда с его корабля позвали на связь с комбригом. Тот приказал всех с борта убрать, выставить охрану, самому находиться на корабле и ждать комиссию из округа. Потом была та самая ночь…
Комиссия признала лейтенанта не виновным в происшествии. Виновными были признаны запустивший документацию отстранённый командир корабля и, большей частью, малокомпетентный флагманский артиллерист, наказавший в итоге сам себя, поскольку лишился глаз и был комиссован с 1-й группой инвалидности после шести пластических операций. Был комиссован и Добродеев. Шибенков и Шаламов после излечения в госпитале продолжили службу.
— Тяжело это вспоминать, — говорит Александр Николаевич. — Я именно тогда понял, почему настоящие фронтовики не любят рассказывать о войне, а если рассказывают, то со слезами на глазах. И тогда же у меня появились первые седые волосы. Ну а вы… Хотите — напечатайте об этом, не захотите — не печатайте. Но лучше бы, наверное, нет…
Приношу извинения капитану второго ранга Филаткину. Поскольку, как видите, напечатал. Для чего? Просто это тяжёлое испытание представляется неким горнилом, через которое Судьба сочла нужным пропустить лейтенанта, предельно безжалостно и жёстко начиная выковывать характер морского офицера.
После того случая он уже ничего, пожалуй, не считал для себя слишком страшным. Как ни цинично прозвучит, получил своеобразную прививку, которая помогала потом всю оставшуюся службу сохранять холодную голову в любых ситуациях, принимать быстрые, точные, а главное, единственно верные решения.
АВТОБИОГРАФИЯ. НЕ ДЛЯ ОТДЕЛА КАДРОВ
А вообще он с детства бредил морскими просторами. И книги на морскую тематику были самыми любимыми. Но… стоп. Пусть об этом сам Александр Николаевич поведает. Дело в том, что однажды, под настроение, написал он автобиографию. Для себя в кои-то веки, а вовсе не для отдела кадров. Как бы подвёл промежуточный жизненный итог, что ли… А тут журналисты из Питера специально к нему в Курск приехали. Вот и пригодилась автобиография.
«Родился 3 марта 1956 года (около 21.00 — время московское) в родильном доме № 1 г. Брянска.
Крестили меня в 5 лет, и я очень хорошо помню это событие. Было это так. Летом 1961 года мои крёстные (Николай Иванович Рыбкин и Софья Павловна Веркеенко — родная сестра моей матери) повели меня в церковь. Шагов за 30 до входа Рыбкин взял меня на руки и, как мне показалось, с трудом понёс: я был достаточно упитанным малышом. Затем, уже в церкви, батюшка окропил меня святой водой и дал вкусить чайную ложку кагора – церковного вина. Сей напиток пришёлся мне по вкусу, и я вежливо попросил добавки, за что получил от батюшки ложкой по лбу: «Не озоруй!»
Далее — босоногое детство с раскопками мин, снарядов, патронов в местах ожесточённых боёв, ловля пескарей на местной речушке под названием Снежка, зимой — все виды забав и зимних игр. Небезуспешно занимался вольной борьбой (2-й спортивный разряд).
В 1973 году окончил школу без троек, хотя усердия при этом в учёбе особого не проявлял. Был достаточно активен в общественной жизни (спортивный организатор класса, командир взвода в военно-спортивной игре «Зарница» и отлично на специальных конкурсах ходил строевым шагом). Мои школьные наставники и учителя видели во мне человека военного, и я, уверовав в свою ратную звезду, в июне 1973 года на поезде «Москва — Баку» убыл в славный город азербайджанских нефтяников осваивать профессию офицера Военно-морского флота. Но 1973 год был явно не моим годом, и вот уже я 25 июля того же года спешу подать документы в Брянский технологический институт. Куда и был принят. И если бы его закончил, то был бы… лесником с высшим образованием, так как факультет назывался «Машины и механизмы лесной и деревообрабатывающей промышленности».
Но море всё равно тянуло, и в 1974 году я, оставив «за кормой» эти самые машины и механизмы, стал курсантом 1-го курса Каспийского высшего военно-морского училища им. С.М. Кирова. Пять лет в училище — это, наверное, лучшие годы в моей жизни. Время большой дружбы, весёлых попоек, дальних морских походов (Куба — 1976 год, Индия — 1977 год, Польша — 1978 год и седой Каспий на всём протяжении учёбы). Время больших надежд и большой любви.
2 июля 1979 года Гейдар Алиевич Алиев (1-й секретарь ЦК компартии Азербайджана) вручает мне лейтенантские погоны, и Александр Филаткин — лейтенант Великого и Могучего Военно-морского флота СССР. Но судьба распорядилась достаточно круто, и период с сентября по ноябрь 1979 года останется моей небольшой тайной.
Любимые песни — все, кроме «произведений» Шуры и А. Пугачёвой.
Любимые картины — практически все полотна Ивана Ивановича Шишкина, в особенности «Рожь» и «Утро в сосновом лесу» — мощная детская ассоциация с конфетами «Мишка косолапый».
Любимые книги — все произведения Валентина Пикуля и особенно, конечно, «Реквием каравану PQ -17».
Любимые фильмы — М. Казакова «Покровские ворота» и М. Захарова «Формула любви».
— Александр Николаевич, а можно всё-таки полюбопытствовать по поводу не-большой тайны в 1979 году?
— Да не тайна уже сейчас-то… Просто в приказном порядке переучивался на речника в Учебном центре переподготовки морских частей пограничных войск КГБ СССР в Анапе. Всю жизнь на реках прослужил. Знаете, я иногда так говорю: хотел быть моряком, а стал… рекаком!
Небольшое, но очень существенное добавление к автобиографии Филаткин сделал уже по моей просьбе:
«В 1980 году едва не утонул, замерзая в великой русской реке Амур (катер в ноябре сел на мель — толкали в ледяной воде ночью). В этом же году чудом избежал удара веслом по голове при досмотре судна-нарушителя границы.
В 1981 году едва не начал войну с Китаем — шутка с долей шутки. Китайцы пытались захватить наш малый катер. Если бы не чёткие действия старшего лейтенанта В. Дуплия, пришлось бы открыть огонь из всех видов вооружения. А это как минимум — тюрьма, как максимум — война.
В 1982 году благодаря хорошей физической и огневой подготовке избежал прямого и непосредственного контакта с медведем, который в половодье забрался на корабль с целью сожрать корабельные продовольственные запасы.
В этом же году о борт моего ПСКР разбились нарушители государственной границы СССР, осмелившиеся её пересечь. Стрелять не мог, а вот борт в ночи подставил. Ну и так далее. Более чем за 27 лет службы баек забавных и не очень накопилось предостаточно».
А ведь теоретически мы с Александром Николаевичем вполне могли встретиться там, на Амуре. Он лейтенантом начинал свою службу в качестве помощника командира сторожевого корабля в Благовещенской отдельной бригаде пограничных сторожевых кораблей (ОБРПСКР), а я уже, по сути, заканчивал её солдатом на линейной заставе Благовещенского пограничного отряда в качестве старшего наряда. Наверняка он ходил мимо моей заставы! Да что значит «наверняка»? Обязательно ходил…
— А это вот учебный корабль «Бородино» — бывшая плавбаза подводных лодок. На нём в Бомбей ходили. А это мы на Амуре. Это мой первый экипаж. А это перед выходом на Арал в составе корабельной ударной группы.
Мы сидим на кухне в квартире Александра Николаевича и смотрим его «дембельский» альбом. Я почему-то зацепился за название Арал, имея, конечно, в виду Аральское мелеющее море на границе Узбекистана и Казахстана. В это, по факту, озеро, кажется, впадает Амударья. Или впадала, а нынче уже вроде бы и впадать не во что.
— Александр Николаевич, это вы что, какие-то задачи и в Аральском море выполняли, когда на Амударье служили?
— Да не-ет, какое там море! Имеется в виду остров Арал на Амударье в районе тогдашней 6-й заставы Термезского пограничного отряда…
Ну вот и добрались до афганской темы в службе морского офицера. Немного непривычно звучит, казалось бы. На самом деле — нормально. Ничего необычного. Разве что свои особенности. Национальные, географические, пограничные, технические, геополитические — все скопом. Как на любой границе, собственно, не только на советско-афганской. Да ещё на фоне войны.
"ПОЛЁТ "ШМЕЛЕЙ". НЕ РИМСКИЙ-КОРСАКОВ
Вот тут бы и начать сразу живописать о том, что Александр Филаткин на Амударье видел и как служил. А оно не получается сразу-то! Сначала придётся вспомнить одно обстоятельство, которое и сыграло решающую роль в крутом повороте Судьбы офицера.
В 1987 году душманы прямо через реку обстреляли комендатуру и заставу пограничного отряда. Для этого им не пришлось перемещаться вдоль берега. Застава и комендатура располагались на одной территории. Обстрел не ограничился несколькими очередями из пулемёта или автоматов, как это изредка случалось и ранее. Подразделения границы были фактически уничтожены. Работа прибывшей из Москвы специальной комиссии во главе с председателем КГБ СССР Владимиром Крючковым завершилась более чем конкретно. Было принято решение о переброске с Амура на Амударью восьми малых артиллерийских кораблей (МАК) типа «Шмель».
До этого инцидента задачи по охране границы на реке трудно решались с помощью маломощных и практически безоружных катеров типа «Ярославец», малых катеров типа «Аист» и «Пеликан» да переделанных из обыкновенных буксиров тихоходных посудин с установленным на носу пулемётом «Утёс». «Шмель» на их фоне — едва ли не крейсер! Носовая 76-миллиметровая пушка, реактивная установка, двуствольная кормовая зенитная пушка, четыре автоматических гранатомёта. Да плюс к этому — автоматы членов экипажа.
Капитан-лейтенант Филаткин пока ещё служит на Амуре. Командует звеном кораблей четвёртого ранга. А «Шмель» и есть корабль четвёртого ранга. И вот молодого, но уже достаточно опытного офицера назначают командиром дивизиона, состоящего из восьмёрки «Шмелей», перебазирующихся с Дальнего Востока в Среднюю Азию. Командовать им он будет именно во время осуществления передислокации.
Сроки поджимали. Корабли приходили из разных бригад, и их сразу брали в работу. Сначала модернизировали, приспосабливая под амударьинскую мутную, с большим количеством песка воду. В частности, пришлось переделывать систему охлаждения двигателей. Затем частично разбирали, сняв рубку и вооружение, потом грузили на специальные двухсоставные железнодорожные платформы и плотно укрывали брезентом. Эшелоны с необычным грузом шли к месту назначения исключительно по ночам, а днями отстаивались под охраной по тупикам и не самым близким к вокзалам и станционным зданиям железнодорожным веткам.
Волновался Филаткин, получив это назначение, или не волновался, я спрашивать не стал. И без того ясно, что на душе было, мягко говоря, неспокойно. А как бы вы себя чувствовали, если бы накануне отъезда сослуживцы начали специально для вас озвучивать курсирующие по бригаде слухи:
— Знаешь, Николаич, говорят, оттуда приходят такие корабли, что ремонту не подлежат, народ гибнет.
Такое вот пожелание доброго пути. «Счастливо тебе, Саша!» А ведь и без этого сама Амударья, что кобылка норовистая. На её боках-берегах никаких навигационных знаков не наблюдалось, потому что не было в них смысла. Судите сами. «Афганец» налетит, именуемый ещё песчаной бурей, — русло реки меняется. Дождь пошёл, погода резко поменялась — русло тоже. В связи с этим посадить корабль на мель — рядовое событие. Ибо «гуляют» мели. Зато после Амударьи, сдаётся, никакая другая река в плане судоходства сложной уже не покажется.
Как бы там ни было, МАКи к новому месту дислокации прибыли вовремя. И не они одни, понятное дело. Каждый корабль — это два офицера и мичман, семьи.
Трудности с адаптацией, с обучением личного состава. Да вот хоть такая, например, трудность: на палубе запросто можно жарить яичницу. А коснёшься неосторожно раскалённого беспощадным азиатским солнцем металла — вот тебе и ожог. И к особому питьевому режиму тоже не сразу приспособились. Очень уж разные места службы Дальний Восток и Средняя Азия. Семьи и экипажи жили на территории части в совершенно одинаковых условиях — в казармах. Человеку служивому пояснять, что это значит, не надо. А членам семей, прошедшим Азию, лучше не напоминать. Это не самые приятные воспоминания, но в дальнейшем — предмет особой гордости.
…Тем не менее, организационный период вскоре кончился. К слову, корабль Филаткина с бортовым номером 034, прибывший из благовещенской бригады, должны были собрать на месте за 25 дней. Такой установился опытным путём норматив сборки. Собрали за двенадцать. Остальные «Шмели» также оказались в строю существенно раньше намеченных сроков. В конечном итоге на базе 45-го Термезского дивизиона пограничных сторожевых катеров была развёрнута 22-я ОБРПСКР, а капитана третьего ранга Александра Филаткина (ну да, присвоили очередное звание) назначили на должность флагманского штурмана.
— А знаете, — делится воспоминаниями ветеран, — как ни странно, река читалась хорошо. Да, знаков нет, но очень помогли местные капитаны. Даже которые с древних колёсных пароходов ещё. О приметах верных рассказали, вообще о многом, что нужно знать об Амударье.
Такой вот, если хотите, полёт «Шмелей» через половину страны по железной дороге. И композитор Римский-Корсаков, написавший тему «Полёт шмеля» к своей знаменитой опере «Сказка о царе Салтане», к этой сложной военно-морской и совсем не музыкальной «пьесе» никакого отношения не имел.
Что же касается обстрелов и непригодных для ремонта кораблей, то…
— На самом деле никаких обстрелов и гибнущих на кораблях людей не было. Разве что случайные какие-нибудь обстрелы. Однажды, например, армейцы нам все антенны посбивали. Случай! Но что до обстрелов со стороны «духов», то я лично таких не помню. Может, тут и в наших флагах пограничных дело было? Они же у нас зелёные!
Ага, понятно, шутливый намёк на то, что ну не могли «воины ислама» стрелять по зелёным флагам! Да кто их знает? Может, в этой шутке вообще нет доли шутки!
Хотя, скорее всего, просто очень проблематично было обстреливать быстро движущиеся цели, которым, к тому же, было-таки, чем огрызнуться, как следует. Однако спокойной обстановку на пограничной реке назвать никто бы не рискнул.
Да вот такой хотя бы факт. Вдоль афганского берега Амударьи было очень много подбитой нашей боевой техники. По словам Филаткина, берег просто «мостили» искорёженными танками, бронетранспортёрами и боевыми машинами пехоты. От сильной жары, случалось, взрывались остатки боекомплектов. Над этой зоной даже самолёты не летали. Интенсивно разбирать «мостовую» и вывозить в Союз начали за несколько месяцев до вывода.
АРАЛ. НЕ ДЛЯ КНИГИ РЕКОРДОВ ГИННЕСА
И только теперь, наконец, можно перейти к рассказу о вышеупомянутом острове. Площадь его составляла около шести квадратных километров, и в то время он являлся заповедником. На острове росли в большом количестве редкие растения (деревья и кустарники), имелся значительный травяной покров, обитали мелкие животные и очень много различных птиц. Одних только волнистых попугайчиков насчитывалось три вида. Иными словами, на этом клочке суши, со всех сторон окружённом водой, имели место быть самые настоящие субтропики. Главным же в особом смысле растением являлся жёлтый корень, который по своим лечебным качествам ничем не уступал знаменитому женьшеню.
У афганцев этот азиатский женьшень очень ценился и служил, кроме всего прочего, своего рода валютой — второй по значимости после опиумного мака. Понятно в связи с этим, что на остров частенько наведывались гости из Афганистана, которых волнистые попугайчики совсем не волновали.
И вот по оперативным каналам стало известно, что группа душманов в количестве 20 человек со стрелковым вооружением и ручными гранатомётами в ближайшее время планирует переправиться на остров под видом дехкан, собирающих жёлтый корень. «Духи» намеревались обстрелять 6-ю заставу, пограничные наряды от неё и попутно проверить, как на это будет реагировать командование пограничного отряда. От планов — к делу. Моджахеды на острове. Только пограничники, уже владевшие всей полнотой информации, были к этому готовы, гостей ждали. Разве что разведка несколько промахнулась с оценкой численности группы…
Из трёх «Шмелей» и двух «Аистов» была сформирована корабельная ударная группа (КУГ). Старший корабельный начальник — капитан третьего ранга Александр Филаткин. Задачи: высадить на остров 40 бойцов Термезской десантно-штурмовой манёвренной группы, при необходимости поддержать огнём и личным составом из числа экипажей кораблей, прикрыть отход десанта.
Высадив бойцов ДШ, один из МАКов встал по течению реки выше острова на три километра, второй — на два километра ниже. Третий пришвартовался возле ухвостья острова для корректировки огня корабельной группы и обеспечения эвакуации раненых. Вот на этом, третьем, как раз и находился флагманский штурман.
Как говорят моряки, он только держал на нём свой флаг, а командовал кораблём капитан-лейтенант Виталий Литвинов. Капитан третьего ранга Филаткин осуществлял общее руководство всеми силами и средствами КУГ, не вмешиваясь без крайней необходимости в действия командира. Малые катера находились на бакштовах первых двух кораблей.
Что ни говори, умеют всё-таки моряки придумывать красивые термины! Бакштов — это всего лишь верёвка, с помощью которой одно судно, как правило, гребное — в нашем случае малый катер — укрепляется за кормой другого. Так объясняет значение звучного слова толковый словарь В. Даля.
Ошибка разведчиков с количеством моджахедов обнаружилась уже в ходе боя. Их оказалось куда больше. (45 человек, как подсчитали впоследствии). И теперь всё зависело от выучки десантников и эффективности огня с кораблей по реперам (заранее обговорённым с командиром десанта и пристрелянным точкам).
Боестолкновение продолжалось не слишком долго, но оказалось предельно жёстким. «Духи» воевать умели. Однако бойцам Термезской ДШ и нескольким точным корабельным залпам противостоять не смогли. Около двадцати человек потеряли убитыми, остальные были захвачены в плен. Потери с нашей стороны — ранены семеро бойцов и начальник десантно-штурмовой группы. То есть, возвратные всё потери.
— Честно говоря, — вспоминает Александр Николаевич, — земля под ногами супостата не горела. Несколько воронок да пара сваленных деревьев — вот и весь урон заповеднику. Из подробностей вот что помнится. Непосредственно перед высадкой заболел животом радист ДШ. И потому командир попросил выручить. С бойцами ушёл главный корабельный старшина Сергей Ложкин. Он не только должным образом обеспечил связь, но и, так вышло, возглавил одну из групп десантников, которая как раз и сыграла решающую роль в разгроме бандгруппы. Ложкина представили к медали «За отвагу», а вот дали или нет — не знаю.
Ну и вот ещё… В какой-то момент шум боя быстро стал приближаться к месту нашей стоянки. Литвинов принимает решение отвести корабль от берега на безопасное расстояние. Я его решение утверждаю. На «Шмеле» пять с половиной тонн боезапаса. Один удачный выстрел из гранатомёта, и корабль превращается в ничто! Не говоря уже про экипаж. Отходить от берега пришлось экстренно. И в спешке молодой неопытный матрос кормовой швартовой группы уронил в воду швартов. А это, между прочим, металлический трос толщиной почти в два сантиметра. И вот его наматывает на винты, корабль идти не может, стрельба всё ближе…
Ну что, долго не думали. Быстро была сформирована аварийная группа, которая без какого-либо водолазного снаряжения под водой распилила трос ножовкой по металлу за 8 минут! И корабль от берега отошёл…
Фантастика? Нет. Боевая обстановка. И лучше, чем застарелым журналистским штампом, пожалуй, не скажешь: на кону была жизнь. Как умудрились вообще? А свинтили несколько коротких гофрированных шлангов от противогазов в один длинный. И через него воздух гнали компрессором. Вот и всё водолазное оборудование. Матросы под водой быстро, как могли, сменяли друг друга.
Картинка:
В коричневой воде почти ничего не видно. Но вот очертания винтов проступают — они посветлее, а на них тугими тёмными петлями — трос. Хватануть из шланга воздуха и пилить ножовкой, другой рукой придерживая подвижные металлические пели. Скорее, скорее! Но зато и устаёшь сильно за совсем не длинный промежуток времени. Передать ножовку следующему и — наверх, отдышаться, как следует. Кого-то на дольше хватает, кого-то на меньше, но дело движется. Одна петля развалилась, обрезки — в стороны, вторая, третья… Сколько там их?! Наконец, тёмные змеи бывшего кормового швартова тяжело соскальзывают на дно…
— Жаль только, — говорит Александр Николаевич, — что не запомнил фамилии двух матросов, которые в основном и сделали главную работу. Помню только, что звали их Сергей и Игорь. Один из них повредил при этом руку, но не слишком серьёзно. Без госпитализации обошлось, сами вполне квалифицированную помощь оказали.
Филаткин рассказывал, а мне подумалось, что это наверняка оказался бы какой-нибудь не побиваемый рекорд для «Книги рекордов Гиннесса». Почему не побиваемый? А потому, думается, что для него, по крайней мере, нужна реальная боевая обстановка и знание того, что от скрытой в островных кустах предполагаемой точки выстрела до корабля было всего 100-150 метров. Дистанция более чем уверенного поражения такой крупной цели из гранатомёта. Ну и, конечно, чёткое представление о последствиях детонации корабельного боезапаса.
ВОЕННАЯ ТАЙНА. НЕ ДЛЯ ШПИОНОВ
Ну да, сведения, которыми поделился Александр Филаткин в ходе нашей беседы, никакого интереса для шпионов сегодня не представляют. Устарели они практически сразу по окончании войны в Афганистане. Но для неискушённого читателя и моряков, ничего конкретного не знающих об участии в той войне морчастей ПВ КГБ СССР, будет познавательно.
В состав новообразованной 22-й ОБРПСКР под командованием капитана второго ранга Евгения Козина входили 8 кораблей типа «Шмель», 10 пограничных сторожевых катеров, взвод малых катеров типа «Пеликан» и «Аист», а также подразделения береговой службы. Общая численность личного состава бригады — около 500 человек. А между тем, зона ответственности бригады на речном участке советско-афганской границы имела протяжённость около 300 км. Согласитесь, не маленькая такая зона.
Кроме несения службы по охране государственной границы в виде подвижного дозора и сопровождения караванов барж по реке, бригада, как вы уже поняли, решала и другие задачи. Десантирование войск и грузов на афганский берег, боевые операции в интересах разведки, охрана стационарных мостов и наведённых переправ. Дозорную службу вдоль линии границы экипажи кораблей и катеров несли днём и ночью.
Обычно выходили в составе одного ПСКА и двух малых катеров. Например, ночью поднимались вверх по реке до Нижнего Пянджа (в районе стыка 3-й и 4-й застав Пянджского пограничного отряда), стопорили двигатели и дрейфовали вниз по течению, периодически бросая якоря и «прослушивая» местность при помощи радиолокационных станций и приборов ночного видения. Днём при постановке на якорь выбиралось место, с которого участок границы просматривался визуально как можно дальше. Таким образом, к рассвету катера спускались до стыка с Термезским пограничным отрядом, а затем вновь поднимались до Нижнего Пянджа.
«Шмели» обычно дежурили на ближних к базе точках в связи с мелким для них фарватером реки. Задач перед ними ставилось достаточно много. Это прежде всего защита с воды моста «Дружба», города Термез и вантового моста у посёлка Келиф, по которому проходил газопровод.
Как правило, ПСКА несли службу две недели, а затем менялись. Экипажам малых катеров приходилось труднее. Их выходы на боевое дежурство затягивались иногда (из-за отсутствия смены) на месяц и более. Кстати, «Аисты» могли ходить на границу только парой, в одиночку запрещалось по известным причинам (собственно, как и вертолётам над территорией Афганистана). Каждая группа кораблей с катерами работала в своей зоне, которая была привязана к определённому участку границы и тесно взаимодействовала с заставами.
Осуществлялась также охрана понтонного моста на реке Пяндж в районе кишлака и порта Шерхан. В случае необходимости корабли находились в готовности оказания огневой поддержки действиям частей 40-й армии. Это в полной мере осуществлялось в период их вывода из Афганистана. Тогда все корабли и катера бригады несли службу постоянно. А, например, Александр Филаткин, который к тому времени был уже заместителем начальника штаба бригады, командовал корабельной ударной группой, которая обеспечивала выход советских войск на Вахшско-Пянджском направлении.
В общем, с выводом войск ясно. А что же задержания? Ведь не мотались же корабли и катера по неслабому отрезку реки вхолостую! Да уж нет, конечно. Задержаний было много. А потому Александр Николаевич отдельно на них останавливаться не стал. Пояснил только, что в основном это были перевозчики наркотиков, добытчики жёлтого корня и — на несколько порядков реже — контрабандисты.
Однажды довелось лично присутствовать при сожжении нескольких центнеров опиума. Особое чувство, честно говоря. Смотреть на огонь и осознавать, что этот костёр вот сейчас, на твоих глазах, спасает чьи-то жизни. И знать, что ты причастен к тому, чтобы он сейчас здесь горел.
Припомнил Филаткин и то, как находился в составе оперативного штаба, руково-дившего задержанием «классических» нарушителей, шедших из Союза с солидным набором шпионских сведений и секретных документов. Не ушёл набор за границу.
ОСОБЕННОСТИ АФГАНСКОЙ ДЕМАРКАЦИИ. БЕЗ ВСЯКИХ "НЕ"
Впрочем, одного нарушителя ветеран уж точно никогда не забудет. Переправлялся он через реку с определённым комфортом — на автомобильной камере. Выловили его, красавца, подняли на борт. Грязен, оборван, вонюч, но весел до невозможности. Радость жизни из него буквально фонтанировала. Что ни скажи — хохочет-заливается. Враждебности и неудовольствия по поводу собственного задержания — ни на грош. Ведь все люди братья!
Да ясно, в общем-то: либо обкурился, либо укололся, либо съел что-нибудь. И ничего крамольного при нём не обнаружили. Так что вскоре отправили его восвояси. А отчего запомнился именно он среди многих подобных, о том рассказ впереди.
Довелось Александру Николаевичу в 1988 году работать в составе демаркационной группы, которая совместно с афганцами уточняла и согласовывала на будущее, где проходит линия границы по Пянджу и Амударье, где чьи острова и прочее. Одна из встреч была организована на афганской территории. На неё пригласили местных авторитетов — особо уважаемых среди афганцев, знающих людей. Дескать, они как никто способны внести ясность и понимание в перечень обсуждаемых вопросов. И вот смотрит Филаткин, а среди уважаемых сидит давешний хохотун с автомобильной камеры и улыбается офицеру, как старому доброму знакомому. Вот ведь Судьба какие замысловатые коленца иной раз выкидывает!
Снова внутренняя кинопередвижка заработала:
Старый раскидистый карагач. Или тутовник даже. В его тени устроен дастархан — большой деревянный, квадратной формы низкий стол, покрытый яркой скатертью и традиционно сервированный. На скатерти заварочные чайники, стопкой лепёшки, разноцветные восточные сладости. Рядышком арык журчит мутноватой, холодной водой. Вокруг дастархана афганцы и наши сидят, поджав под себя ноги. Беседуют через переводчика, обсуждают детали, неторопливо и степенно пьют из небольших чашек, именуемых в русском служивом народе пиалушками, душистый зелёный чай. А вот Александр Николаевич сидит напротив смуглого и морщинистого, как печёное яблоко, улыбчивого своего знакомца. Филаткин тоже в чалме почему-то и синем стёганом халате. А сбоку специальный старательный человек на всех опахалом машет… Энергично так и своеобразно даже.
Чего только не привидится! Конечно же, не было у Филаткина никакой чалмы и халата. И не знаю насчёт дастархана, не догадался уточнить. А внутреннее кино, как уже упоминалось, сам режиссируешь. Но насчёт опахала — железный факт. Это просто афганский кондиционер работал, обеспечивая комфорт собравшимся на рабочую встречу людям.
— Один человек черпает ладонями воду из арыка, — поясняет Александр Николаевич, — и подбрасывает её в воздух, а другой с помощью опахала её разбрызгивает в мельчайшую водяную пыль. Тоже надо уметь, кстати говоря. Через некоторое время даже холодно становится.
А если кто думает, что под защитой густой листвы вся эта суета есть лишний труд, то… он просто никогда не был в Средней Азии, где плюс 45 градусов в тени — вовсе не выдающийся климатический изыск, а чаще норма. И когда к тебе при полном и безнадёжно затяжном безветрии тянутся липкие щупальца зноя, человек с опахалом — лучший в мире человек.
Что касается работы демаркационной группы, то она завершилась вполне себе успешно.
ЧЕСТЬ ИМЕЮ!
В 1992 году Александра Филаткина переводят в Читу на должность начальника морской службы Забайкальского пограничного округа, где он служит в течение трёх лет, командуя тремя дивизионами пограничных сторожевых катеров. В том же году ему присваивают звание капитана второго ранга. Потом была служба в отдельной бригаде пограничных сторожевых кораблей в Пскове. После чего моряк сошёл на берег. То есть погоны не снял, но стал сухопутным офицером, прослужив в Курском пограничном отряде на разных должностях до самого увольнения в запас в 2001 году.
Услышав это всё и представив, как водится, мысленно, я взял карту и начал чертить линию по маршруту Брянск — Баку — Благовещенск — Термез — Чита — Псков — Курск. Замысловато получилось! К тому же вы теперь знаете, ЧТО за этими названиями кроется лично для Филаткина. Да, на афганской странице его биографии остановился максимально подробно. Так, собственно, за этим в Курск и ездил.
А знаете, как Александр Николаевич закончил свою автобиографию, написанную не для отдела кадров? Двумя не пустыми в его случае словами: «Честь имею!»
Прощаясь, традиционно пожелал капитану пограничного плавания Александру Филаткину семи футов под килем. Да и вообще всего самого доброго пожелал. Такой интересный человек, такой настоящий офицер. Из тех, кого точно не забудешь.
И опять картинка пошла. Только на сей раз из совершенно конкретного советского фильма о мальчишках-нахимовцах. Не помню названия, а слова звучащей за кадром песни помню: «Простор голубой, волна за кормой, гордо реет на мачте флаг Отчизны родной!» Почему вдруг эта песня и нахимовцы? Да потому что, как мне кажется, в душе Александр Николаевич вовсе не Александр Николаевич, а Сашка. Тот самый, который только ещё едет в Баку, чтобы стать офицером Военно-морского флота.