По всем меркам и канонам любовных жанров я определённо не тянул на Оскара. Тот романтизм, что присущ голливудским постановкам, был непонятен и чужд. Многие не поймут, неодобрительно качая головами, но я сторонился этой ванильной фальши. Не бегал за охапками цветов, не выкладывал лепестками роз имя, не метался по ночам в поисках спелых персиков, не устраивал тантрические шоу со свечами и шампанским, не писал на асфальте признания, не орал пьяным голосом серенады под гитару у окна... Да, я определённо был плохим романтиком и определённо любил её не так, как расписано в книжках розовыми авторами. Я любил её по-мужски.
Она это чувствовала. Она это знала. Знала, что в своей искренней, бешеной, жертвенной любви я был гораздо выше всей этой тошнотворной карамели. Она, прошедшая нелёгкий жизненный путь, нуждалась в твёрдости гранита, а не в сахарной вате. И она любила меня по-женски, со всей присущей ей женственностью и бесконечной нежностью.
Для многих я был гад тот ещё, но с ней — был лучшим. Я делал всё, чтобы быть самым лучшим, старался внести в её жизнь все те краски, которых она была лишена. Быть может, я не был хорош в комплиментах, красноречиво лаская слух, не походил на героя из волшебных сказок, но зато мы чётко знали, что не играли в любовь, а жили ею. Она, похожая на райскую бабочку, найдя меня, будто свой цветок, садилась, чувствуя себя в полной безопасности... А я, в свою очередь, отдавал весь свой нектар без остатка, зная, что снова и снова будет возвращаться ко мне...
Я не был романтиком, я был любящим мужчиной. Я видел только свою любимую женщину, будучи слепым ко всему окружающему миру. И, самое главное, у меня не было желания вновь становиться зрячим.