Шаги гулко отдаются полу, стенам, потолку и прилетают эхом в затылок. Ни чуть не меняясь, ни чуть не стыдясь этой откровенной пустоты вокруг. В кругу света они как горошины черного жемчуга россыпью, все и разом чем ближе к стулу, чем ближе к ней. А она спиной к тебе потому как чужая, ты сам знаешь, а она в золотом и чем-то длинном и волнами в звуки шагов, заглушает. Связывает твою боль. А в зале никого, стул спиной, ты лицом.
Ожидание кружится, ожидание одно ничего не стоит, если посчитать сколько ты шел в этом круге. И набирает обороты время. Твоё в тебе, ее в тебе. Разверни, тыльной стороной ладони, чтобы не страшно никому, не касаясь.
А когда остановится, посмотри ей в глаза. Там так много было нельзя, что теперь вряд ли что-то узнаешь от своей музы. Не смотри воспоминания, не читай его слова, не думай, не трогай его мыслями, не обнимай песнями, потому как чужой, она же знала. Толкни в обратную сторону, раскрути назад. И увидишь как ширилась в ней пустота этого зала, сначала обещанием, после пониманием, что ничего не изменить, все это только сон, твой о ней, её о тебе. И можно падать назад, забывая свои шаги к ней.
Она проснулась со словами одной песенки в голове. Ему в эту ночь ничего не снилось, хоть и делили одну жизнь на много-много частей.