Овраг

Всякий раз, когда приезжаю на свою малую родину. Обязательно (и только в одиночку) прихожу на край огромного  оврага, протянувшегося вдоль всего населенного пункта. Я не случайно сказал «населенного пункта». Потому что до сих пор не знаю, к какой категории его отнести – то ли назвать селом, то ли деревней. Но в деревнях, как правило, нет церкви. А тут – на небольшом участке земли мирно соседствуют католический костел, протестантская кирха и старообрядческая моленная.
Стало быть, село…. Правда, именовали (сужу по почтовому адресу) одно время «местечко Эглайне», затем свели просто к короткому ст. (станция) Эглайне, из-за чего у меня лично и возникли проблемки при обмене паспорта. Сотрудница ведомства никак не могла сообразить, что же значит это сокращение СТ. куда-то звонила, справлялась. Кончилось все тем, что в новом паспорте  так и осталась зафиксированной эта «полуабревиатура.»
Но вернемся к оврагу. Я приходил сюда, садился (сняв обувь, как это делают мусульмане перед входом в мечеть) на крутой склон и вспоминал, вспоминал…
По моему убеждению, это овраг образовался в незапамятные времена в результате действий доисторического ледника. Поэтому и до сих пор при вспашке близлежащих полей и огородов плуг нередко выкорчевывает из земли огромные валуны.
Этот ледник образовал вокруг Эглайне охватывающие поселок девять озер – на расстоянии 3-4 километра. А вот  этот овраг почему-то так и остался сухим. Хотя, заполни его вода, тут получилось бы прекрасное и довольно глубокое озеро.
С оврагом этим связано немало событий. Зимой мы неслись вниз по крутым склонам на самодельных лыжах. Или же снимали оглобли с саней. Усаживали в их гурьбу детей и со свистом устремлялись вниз, затем коллективно тащили сани вверх. Летом пасли здесь своих коров. Варили в консервных банках на костре похлебку (картошка плюс листики щавеля). Иногда спускались на самое дно оврага и копали небольшие кринички, чтобы и самим напиться, и коровку напоить. На штык лопаты снимали дерн, затем черный-пречерный торф – и вот со дна начинала сочиться вода, которая вскоре заполняла «колодец». Было интересно наблюдать, как пульсирует в кринице вода, взметывая вместе с серым мелким песком золотистые блестки. Поначалу мы думали, что это золото. Но потом выяснилось, что это – слюдяные крупинки.
Почва на склоне оврага была тяжелая, глинистая. Но в одном месте оказался песок. И мы, пацаны, с воодушевлением копали тут окопы, соединяя их траншеями, и позже играли в войну.
Нередко лопата звякала о что-то. Это оказывались бутылки из-под каких-то диковинных спиртных напитков. Мы долго ломали головы над тем, КАК же они появились тут, в земле. Позже взрослые пояснили, что во время войны немцы здесь построили какие-то склады и даже проложили узкоколейку. Отсюда и песок, и бутылки.
Как свидетельство этого утверждения на краю оврага стояло добротное здание. Правда, без окон и дверей – только стены и крыша. В колхозно-совхозные времена это здание использовалось для хранения под крышей бумажных мешков с удобрениями. А позже и вовсе осталось бесхозным. Его-то и облюбовали мы, пацаны, для своих бесконечных игр.
Этот сарай был построен с немецкой педантичностью - добротно и на совесть. Стены были двойные: наружная половина из просеянной крупной гальки, затем воздушная прослойка – и еще половина из опилкобетона.
И вот в один из дней мы начали… ломать одну из стен. Подручными материалами – камнями и найденной где-то металлической скобой. Забегая вперед, скажу, что это здание рухнуло. Те, кто долбил стену изнутри, еле-еле успели выскочить наружу – и тут буквально по пятам, упали мощные деревянные перекрытия.
Неподалеку от этого сарая была еще одна достопримечательность. А именно, землянка, в которой жила семья Мыльниковых: отец, мать, мой одногодка Петька и его старший брат Гришка. (Уж не знаю, чем была вызвана необходимость строительства этой землянки, но факт остается фактом: время-то было послевоенное. И это сейчас можно буквально за копейки купить в поселке дом с земельным участком, а если денег побольше, то и квартиру в двухэтажном доме).
Я только  однажды заходил в эту землянку, в гости к Петьке. И до сих пор не могу представить, как можно было жить в таких условиях. По сути, там была одна жилая комната, которая служила одновременно и гостиной, и спальней с устроенными полатями. Плюс у входа в землянку небольшая кухонька с «буржуйкой» и выведенной наружу жестяной трубой.
Никакого электричества, естественно, не было. Все освещение – керосиновая лампа плюс фонарь «летучая мышь».
Впрочем, электричество отсутствовало и во всем поселке. И когда в нашем доме я и мой старший брат делали уроки, то на стол в  обеденном зале на стол ставилась перевернутая глиняная крынка, на нее водружалась керосиновая лампа-трехлинейка.
Хотя радио в доме было! Старинный радиоприемник, привезенный отцом из Риги и питавшийся от огромных батарей, каждая из которых весила около пяти килограммов. Для лучшего приема отец растянул между мачт антенну, которая через специальный рычажок-тумблер заземлялась во время грозы – чтобы не ударила молния.
Но радио слушали избирательно. Точнее, тут властвовал отец. Ровно в 20.00 он включал приемник, прослушивал последние вечерние известия и выключал аппарат – до следующего вечера.
Это чуть позже «зашагали по деревне от избы и до избы торопливые столбы». Мужики скидывались деньгами на столбы, покупали провода и протягивали их от местной электростанции, роль которой выполнял дизельный тракторный двигатель, установленный на фундамент и сопряженный с генератором. Напряжение немного «плясало» в сети и подавалось в дома ровно до полуночи. И если кто засиделся позднее этого срока – будь добр, зажигай старую проверенную керосиновую лампу. Если стекло лампы от того, что слишком сильно был выпущен фитиль, покрывалось слоем копоти, от чего лампа давала меньше света, его промывали и насухо вытирали газетной бумагой (отец выписывал два печатных издания – местную и центральную газету).
Мощность электрических лампочек была строго лимитирована. Чтобы ни у кого не возникло соблазна вкрутить в патрон более мощную лампочку, патроны как-то заматывались прочной ниткой и опечатывались пломбой. Ни о каких розетках и. соответственно, утюгах, и речи не могло идти, гладили одежду  старинным, на древесных углях. Иногда случались казусы: верхняя крышка, к которой крепилась ручка, открывалась и раскаленные угли падали на брюки или рубашку.

Овраг стал свидетелем и трагических событий. Где-то в начале войны фашисты расстреляли здесь и закопали в братской могиле  на дне оврага группу евреев. В их число попал и некто Фрумкин, державший в поселке аптеку.
Я его, естественно, живым никогда не видел. Но отец рассказывал такую историю.
…Обычно пацаны и парни постарше собирались к вечеру на железнодорожной станции – к приходу поезда Даугавпилс – Шяуляй, который прибывал по-еврейски в 7.40 вечера. Состав стоял всего пару минут. За это время выгружали пару мешков с почтой – газеты-журналы, письма и редкие посылки. Из багажного вагона – лотки с хлебом и бочка с пивом для вокзального буфета. Здесь, на перроне, можно было услышать от женщин, ездивших на базар, как они расторговались молоком, сметаной и творогом, увидеть, к кому из сельчан приехали в гости городские родственники.
В один из таких вечеров из вагона вышел аптекарь Фрумкин с большой корзиной: ездил в Двинск, как по старинке называли город сельчане, за товаром для своего заведения. Отец тут же подскочил к Фрумкину и предложил свою помощь, донести корзину до аптеки, которая располагалась почти напротив вокзала: может, тароватый провизор отстегнет рублишко-другой за помощь.
Вскоре корзинка была доставлена по адресу. Отец мнется у выхода и не уходит – в расчете на мзду. Фрумкин – вместо денег – налил отцу стопку разбавленного медицинского спирта. Отец лихо опрокинул рюмку в рот, в надежде получить добавку. На что Фрумкин, подведя итог, резонно заметил: «Я бы тебе еще налил. Но ты же будешь пьяный!»
Так вот, после войны родственники расстрелянных евреев решили эксгумировать их тела и похоронить по-человечески. Для этой грязной и весьма неприятной работы  (за деньги, разумеется)наняли местных мужиков. А для того, чтобы как-то скрасить их труд, щедро поили землекопов водкой. Управились мужики за день. И до сих пор, если спуститься в овраг, то можно найти заросшие травой следы раскопа.
Кстати, о водке. Она продавалась в бутылках, которая была закупорена картонной шляпкой, опущенной в горлышко и залитой сверху белым сургучом. (Поэтому-то такие бутылки с сорокоградусной и называли «белоголовкой», в отличие от тары с портвейном, которая запечатывалась коричневым сургучом).
Обычно бутылки с водкой открывали так: ножом обстукивали с горлышка сургуч, затем ладонью ударяли по донышку, отчего картонная пробка-затычка выскакивала наружу. И вот во время похорон одной из родственниц, жены  Галактиона Голубева, «дедушки усатенького», как называла его моя двоюродная сестра, хозяин слишком сильно ударил по бутылке, которая лопнула и сильно рассекла  ему ладонь.
Кстати, погиб этот Голубев тоже на железной дороге. Возвращался домой из привокзального буфета, где основательно принял на грудь. И его сбил проходящий поезд. Состав протащил бедолагу несколько сотен метров. На вскрытии медики сказали, что, если бы не этот трагический случай, он бы мог  смело прожить до сотни лет, настолько у него было здоровое сердце.
Но вернусь опять к оврагу.  На его склонах – несмотря на крутизну, - сеяли и рожь, и пшеницу, и лен, и свеклу. Помню. Как в страду косили тут рожь. Практически вручную, ну, еще, правда, помогли конные жнейки: комбайн на косогор не пустишь – перевернется машина.
В обед в поле привезли молоко в бидонах, мед и свежие огурцы. Мазали мы огуречки медом и уплетали за обе щеки – никаких заморских арбузов не надо!
Не знаю, удастся ли мне с моим нынешним здоровьем еще раз когда-либо приехать в Эглайне, чтобы напитаться энергией на краю оврага. Пока был жив мой друг детства Дима Соколов, думаю, я бы напрягся, собрал все силы и потихоньку допилил бы на машине до родных мест, посетил бы и кладбище, где упокоятся мои мама и сестра Елена. Но если и не получится, то прости меня, мамочка…Авось, свидимся на том свете, если он, конечно, существует. Потому что на своих детей, а тем более внуков, надежды мало: дай Бог, чтобы они на могилки своих родителей время от времени приезжали.