До 1844 года Аким Павлович Шан-Гирей служил адъютантом начальника полевой конной артиллерии. Затем подал в отставку. Купил недалеко от Пятигорска четвертую часть имения Ново-Столыпинское, принадлежавшее некогда их общему с Лермонтовым прадеду Алексею Емельяновичу Столыпину, и занялся сельским хозяйством. Семь лет спустя женился на Эмилии Александровне Верзилиной, дружески принимавшей Мартынова после убийства поэта.
Шан-Гирею было 32 года, Эмилии –– 36. Репутацию она имела весьма нехорошую. За два года до роковой дуэли она сошлась с князем Барятинским, а потом избавлялась от «плода любви», –– Барятинский выслал ей в возмещение 50 тысяч. Эта дама была, очевидно, доступной, иначе бы не составили на нее стишок «за девицей Эмили молодежь как кобели», перефразировав экспромт Лермонтова. Однако смогла околпачить Шан-Гирея. В семье родились сын и дочь.
Аким Павлович занимался ирригационными работами на Кавказе, открыв месторождение серы в Нахичеванском уезде. Бывал у Святослава Раевского в Пензе. Святослав Афанасьевич горячо приветствовал намерение Шан-Гирея написать мемуары о Лермонтове: «Ты был его другом, преданным с детства, и почти не расставался с ним; по крайней мере все значительные изменения в его жизни совершились при тебе, при тёплом твоем участии, и редкая твоя память порукою, что никто вернее тебя не может передать обществу многое замечательное об этом человеке».
Шан-Гирей и Раевский подготовили ряд документов о Лермонтове, которые предполагалось издать. В 1860 году Святослав Афанасьевич написал ему: «Соглашаясь на напечатание избранных тобою его бумаг, которые я берегу, как лучшие мои воспоминания, я считаю необходимым к избранному тобою письму его, писанному ко мне в Петрозаводск, присовокупить мои объяснения. В этом письме Мишель, между прочим, написал, что я пострадал через него».
Раевский разъяснял, что, упомянув на допросе его имя, Лермонтов не причинил ему вреда: у него уже раньше были несогласия по службе, и Клейнмихель воспользовался этим. «Записываю это, — пояснял Святослав Афанасьевич, — для отнятия права упрекать память благородного Мишеля».
В письме к Е. А. Карлгоф-Драшусовой он сообщал: «Соображения Лермонтова сменялись с необычайною быстротой, и как ни была бы глубока, как ни долговременно таилась в душе его мысль, он обнаруживал ее кистью или пером изумительно легко, и я бывал свидетелем, как во время размышлений противника его в шахматной игре Лермонтов писал драматические отрывки, замещая краткие отдыхи своего поэтического пера быстрыми очерками любимых его предметов: лошадей, резких физиогномий».
Раевский горячо любил и по-настоящему понимал Лермонтова. Ценные, хоть и короткие сведения передал он пензенскому учителю Хохрякову, собирателю материалов о Лермонтове. Ими пользовались потом первые биографы Лермонтова, в том числе П. А. Висковатов. Многие годы и буквально по крупицам собирали они материалы о жизни поэта, разыскивали его стихи, записанные в альбомы друзей и знакомых, либо на отдельных листочках и не всегда рукой Лермонтова. Не удивительно, что Висковатов ошибочно опубликовал пародию Д. Д. Минаева под фамилией Лермонтова:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
«Имя великого поэта, на первый взгляд, и впрямь выглядело достоверно, так как пародия эта заканчивалась словами: “Быть может, за стеной Кавказа сокроюсь от твоих пашей, от их всевидящего глаза, от их всеслышащих ушей”. Но разве мог Лермонтов, боготворивший Пушкина, так надругаться над его строкой “Прощай, свободная стихия”! Многие русские литературоведы возмущенно доказывали непричастность Михаила Юрьевича к данной фальшивке, но, несмотря ни на что, весь ХХ век Лермонтову приписывалось это гнусное стихотворение, переходя во все школьные учебники, во все томики и собрания сочинений поэта» (В. В. Хатюшин).
«Минаев –– безнравственный пересмешник» (Князь В. П. Мещерский).
В сороковую годовщину гибели М. Ю. Лермонтова приехали в Пятигорск дирижер императорского театра Щуровский и первый биограф поэта –– Висковатов. Случилось, что встретили Эмилию Шан-Гирей. Висковатов узнал ее, так как прежде бывал в её доме, собирая сведения о поэте, беседовал с Акимом Павловичем и читал ему свою рукопись; Шан-Гирей поправлял те места, где случались неточности.
Эмилия тоже узнала Висковатова, погрозив пальчиком:
–– Вам, именно вам, следовало бы увидеть наше торжество 15 июля. Как прекрасно было все организовано! В траурном шествии дамы несли венки, 27 депутаций и от каждой — венок! Самые красивые были от гвардейских офицеров. Были депутаты из Петербурга, от Николаевского кавалерийского училища. Его начальник, полковник Бильдерлинг, прислал телеграмму… А туалеты дам!.. Знаете, это ведь, собственно, и не праздник был, а ну… вроде общественной панихиды. Мы посовещались: строго, но чтобы — элегантно. Я глядеть не могла без слез на гирлянды и фонарики иллюминации: всё представлялся мне наш молодой бал в этом гроте, последний Мишеля бал… За сорок лет со дня смерти такой истинно народный праздник впервые!
Щуровский не выдержал:
— Сорок лет молчали, будто не было у нас Лермонтова!
Вмешался спутник Эмилии, Хастатов:
— Помилуйте, как молчали?! Вот уж десять лет собирают в Пятигорске, именно в Пятигорске, деньги… народные деньги на памятник Лермонтову.
— В отчетах пишут, что пятнадцатого июля сумма сбора достигла двадцати двух тысяч, –– сказал Висковатов Щуровскому.
— За десять лет — двадцать тысяч Лермонтову! Не маловато ли?
Это была дерзость, Эмилия скосила глаза на Щуровского, пробормотав, что в ее киоске сумма была наивысшей: у современницы поэта, а ныне и у родственницы, благотворительный коньяк Хастатова покупали особенно охотно.
Щуровскому эта крепкая старая дама становилась уже неприятна. Он неотрывно наблюдал за ней.
— В вашем доме, сударыня, слышал я, и состоялся роковой вызов?
— У нас, как же, у нас, — жеманно защебетала старушка. — Я уже в печати об этом рассказывала.
— Вы ничего о предстоящей дуэли не знали? — спросил Висковатов.
Эмилия «не услышала» его вопроса.
И все-таки надо отдать ей должное: она сохранила в неприкосновенности усадьбу Верзилиных и всю обстановку в доме. Ныне это входит в Лермонтовский музейный комплекс.