И. П. Сидоров и мыло Dove

               
       Иван Петрович Сидоров – порождение русского  менталитета. Жизнь так распорядилась. Как начали креститься на Руси, так и пошло: Иван, Пётр, Сидор – в смысле Иванушка, Петрушка, Сидорушка – и с тех пор их были тьмы, и тьмы, и тьмы. То есть десятки тысяч даже в те давние времена, когда вообще-то, всё население Руси можно было пересчитать по пальцам. Потому как Иванов, Петров и Сидоров – не в смысле фамилий, а в смысле имён – тоже можно было пересчитать по пальцам. Бывало, что в одной семье нарожают дюжину – ну, ладно, десяток – пацанов, то половина из них – Ивашки. То есть Иваны.  Как уж там они различались в семье – это уже нам не узнать: может, по вихрам? Но вот как-то жили! И ничего, не тужили. Весело жили и со статистикой дружили. Не то, что ныне: одного еле заведут да и тому имя оцифровывают – уже ни с кем не спутаешь, вот только попробуй запомнить такое имя!

      Иван Петрович Сидоров и сегодня вполне реальный человек. В рассматриваемом случае – один из той самой тьмы с похожими паспортными данными. Чтобы не спутать с остальными ему подобными, в его паспорте пропечатано и второе имя, состоящее из длинного набора цифр, и запомнить которое тоже вряд ли возможно нормальному человеку. Зато второго такого имени вы уже не встретите ни в мире, ни в Сибири. Про Сибирь – это так, к слову. 
 
    Иван Петрович, хоть и накоротке с информационными технологиями, но не одобряет такое нездоровое увлечение цифирью. Читал он где-то, что в первые годы советской власти в молодом Советском Союзе давали деткам имена типа: Индустрий, Электрификация, а то вовсе даже и неприличные – Даздраперма, к примеру. Представляете – идёт девушка, красивая такая Да-здра-пер-ма, живое олицетворение лозунга «Да здравствует Первое мая!». Но, слава богу, прошли те времена – пройдут и эти. Ну, и если уж характеризовать Ивана Петровича в, так сказать, трёхмерном изображении, то Иван Петрович в своих убеждениях тоже соответствовал самому себе, то есть он не насиловал свои убеждения, просто мышление такое было у него – практическое, в силу опять же, такого характера – русского, постепенно перешедшего в советский.

     Подобные и другие, самые разнообразные, размышления в голове Ивана Петровича рождались, как правило, после просмотра передач по телевидению на общественно обсуждаемые темы. Потом ему надоел постоянный гвалт в эфире и он забросил это увлечение. И переключился на интернет. Теперь он постоянно имеет при себе удобное электронное устройство, называемое планшетом, которое позволяет ему в любой момент поинтересоваться, что же такого происходит в мире – все новости, происшествия, цены в магазинах, расписание общественного транспорта и многое, многое другое, без чего теперь Ивану Петровичу жить было бы скучно. 

     Вообще-то у него есть ноутбук – вещь хорошая, но привязана она к интернету квартирным проводным устройством, которое не даёт возможности Ивану Петровичу пользоваться ноутбуком – вот на даче. «А так хорошо было бы» – мечтал Иван Петрович. Зимой – да, ему было хорошо: сиди себе в свободное от заслуженного отдыха время в интернете, общайся с одноклассниками-однокурсниками, и вообще много чего узнавай, да вот хоть бы и про те же чудачества с именами – это он там вычитал. А как в мае месяце – на дачу, то грустно временами там становилось Ивану Петровичу. Платить абонентскую плату за интернет всё равно надо, пока он на даче; на один только месяц можно по заявлению временно отключиться, а потом снова плати, хоть ты и все пять месяцев на даче находишься. Нерентабельность вопиющая. Иван Петрович задумывался, как решить  такую проблему – выбрасывание на ветер денег, но дачные дела тоже много времени отнимали, и никак не выходило решение. Но вот как-то раз поехал Иван Петрович в город за пенсией да подкупить чего в своём гипер-супермаркете, в котором он был постоянным покупателем с дисконтной картой – бывало, что и перепадала какая-никакая скидка ему по этой карточке.

Тут ему и говорят на кассе: дескать, не хотите ли вы, уважаемый покупатель, поучаствовать в игре, которую начинает проводить наш гипер-супер. Объяснили Ивану Петровичу, что к чему; накупил он всего, чего ему надо было и даже того, чего и не надо, но по условиям игры надо было купить. Так, пустячки всякие: недорогие и подороже, что туго продаётся. Пусть себе, думал Иван Петрович, пригодится. Ну, вот мыло «Dove», хотя бы. Он его презентует соседке по даче Марусе Ивановне. Мужику-то такое мыло вроде как и «не по роже, и не по коже», решил Иван Петрович. В рекламе по телевизору им намыливаются таки-и-и-е дамочки! А Марусе Ивановне – так называет соседку Иван Петрович – в самый раз «Dove». Пусть порадует свою довольно ещё интересную кожу. Прошло какое-то время – вдруг звонок Ивану Петровичу на мобильный телефон. Так, мол, и так, уважаемый Иван Петрович, поздравляем с выигрышем: вы выиграли планшет! Иван Петрович сначала отнёсся к этой новости как-то индифферентно. Хотя про планшеты он уже кое-что знал. Ну, не отсталый человек он, хоть и пенсионер с большим стажем, да ещё большую часть этого стажа совмещал с работой, пока памяти хватало. Это не так давно, года, может, три назад (время сейчас быстро летит) стал замечать он, что перегружена его память, не хватает свободных ячеек в мозговом объеме, и новая информация в голове долго не задерживается.

Вот тогда он и бросил работу. Ушёл с головой  на пенсию. Так что Иван Петрович был в курсе много чего. И когда осознал, что выиграл планшет, понял, что теперь он обеспечен интернетом на своей даче, а, значит, жизнь теперь на ней заиграет вовсю. Через неделю после выигрыша он оформил на радостях договор с интернет-компанией и счастливо зажил на даче, будучи в курсе всего, что делается на белом свете. Главное, теперь у него была возможность пользоваться Скайпом, то есть программой общения через интернет. А общаться в интернете у Ивана Петровича было с кем.

     Было бы совсем неправильным представлять Ивана Петровича как «подсевшего» на интернет. Нет, Иван Петрович очень даже любил общаться не в виртуальном пространстве, а в самом, что ни на есть реальном, в том числе, и по большей части, и в дачном пространстве. Вот, хотя бы с той же Марусей Ивановной. А что тут плохого? Очень самостоятельная женщина, не потерявшая женской привлекательности и, становящейся уже раритетом, женской гордости в том понимании, которое усиленно навязывалось нынешним, уже глубоким пенсионерам, в пору их школьно-комсомольской юности на вечерах-диспутах на тему «О женской гордости и мужском достоинстве». Марфа Ивановна – так Маруся Ивановна была крещена в малолетстве – была знакома Ивану Петровичу со времени освоения участка под садовое товарищество, на котором они и оказались соседями.

Официально их никто не знакомил. Просто соседями оказались хорошие люди, как с одной, так и с другой стороны. Суматошное тогда было время! Повальное увлечение населения дачами в перестроечное время породило новый, а скорее всего, забытый старый, тип отношений между людьми, основанный на общих интересах ожидания отдачи от трудов, вложенных в собственный клочок земли.

Хотя бы и размером в шестьсот квадратных метров. При этом смысл отдачи заключался не в получении  хлеба насущного, а в достижении удовлетворения глубинных потребностей человека от единства и родства с природой всех и каждого. Ничто не объединяет так людей, как это делает совместная общая работа на земле, принадлежащей лично. Иван Петрович, когда стал ногами на вожделенном своём клочке земли, впервые почувствовал себя человеком. Нет, не в том смысле, что раньше он себя чувствовал, там, барсуком в норе, что ли,  нет, нора – она тоже в земле, а Иван Петрович жил на девятом этаже, где-то в поднебесье. Да и проработал всю жизнь вообще на двенадцатом этаже. Так и потерял привычку к земле, которая как-то ещё давала о себе знать в детстве, пока жил в деревне. А потом забывать стал.  И только встав ногами, в прямом смысле, на свою землю, Иван Петрович почувствовал себя человеком. Осознав всё это, Иван Петрович поинтересовался на эту тему у своего соседа, бывшего супругом Марфы Ивановны.

Тот, правда, не сразу понял, что имеет в виду Иван Петрович. Наверно, потому, что Пётр Иванович – так звали супруга Марфы Ивановны – раньше Ивана Петровича почувствовал себя человеком. Да, скорее всего, так и было дело. Школа, институт – у первого и второго дороги были похожие. Но затем у каждого нарисовалась своя дорога. Пётр Иванович после окончания института попал на комсомольскую работу в райком комсомола, а потом и на партийную в райком партии. На ней-то и почувствовал себя человеком Пётр Иванович. Но это по-первости. А вот в дальнейшем не достиг он в такой работе больших успехов.

В номенклатурной обойме он как-то всё время оставался последним патроном, и выстрелить в «десятку» ему никак не удавалось: очередной выстрел производил другой патрон, вставляемый властной рукой сверху, прямо в патронник, а патрон Петра Ивановича так и оставался в низу обоймы, ожидая желанного щелчка ударника в зад. Правда, кочевал патрон Петра Ивановича из одного партийного патронташа в другой, но всё больше по горизонтали – на вторых, в основном, ролях. Так и не превратился потенциальный заряд партийного патрона Петра Ивановича в кинетическую энергию партийно-государственного деятеля выше районного масштаба аж до самой перестройки. После окончания перестройки остался Пётр Иванович вообще не у дел. Его партийная власть кончилась, а другой власти он обучен не был. Как не был обучен и практическому делу по своей строительной специальности, полученной в институте. Тогда-то Пётр Иванович и заметался. Пришлось повспоминать, чему учился в институте, и даже приобрести кое-какие практические навыки строительного дела. И тут на помощь пришли многочисленные былые партийные связи, которые и помогли Петру Ивановичу – его устроили на успешно противостоявшее перестройке и спешно приватизированное его руководством, предприятие, на котором он и начал работать, игнорируя свои недавние партийные убеждения. Правда, пока Пётр Иванович метался в поисках потерянного места в жизни, жена его, работая всё это время в одном важном госучреждении ещё с доперестроечных времён, получила участок под дачу в созданном в этом учреждении садовом товариществе. Да и Ивану Петровичу участок достался тоже через жену. Из фонда райисполкома, куда отдавали крупные организации десятую часть площадей своих товариществ в пользу желающих, но не имеющих возможности создать собственное садовое товарищество по причине малости своей организации. Да, а что же Иван Петрович-то, – сам не имел возможности получить свои шесть соток? Имел, имел! В НИИ, где он работал, тоже организовали садовое товарищество. Просто у жены природа лучше оказалась.

И добираться до участка удобнее было. Вот и выбрали её товарищество. Так и оказались рядом участки Ивана Петровича и Петра Ивановича.
Так вот, когда Пётр Иванович не сразу понял вопрос Ивана Петровича, ощущает ли он себя человеком, завладев собственной землицей, пришлось тому описать свои собственные ощущения от такого события, чем ещё больше усугубил состояние Петра Ивановича – тот просто не мог взять в толк, чего от него хочет сосед.

И Иван Петрович больше не стал развивать тему человека на собственной земле и перешёл к насущным вопросам строительства садового домика – так сначала называлось любое сооружение на личном садовом участке, пригодное для временного даже и не проживания, а, к примеру, для укрытия от непогоды. Это потом уже стали строить чуть ли не дворцы, а в самом начале дачной эпопеи на радостях готовы были назвать домиком хоть хижину дяди Тома. Но соорудить на своих «сотках» даже подобие упомянутой хижины в те времена было сложнее, чем возвести за;мок в каких-нибудь Грязях. Стеллажи магазинов стройматериалов были так же пусты, как и полки всех остальных объектов торговли. Но, имея, опять же, «связи» в этой самой торговле, можно было за пару-тройку лет соорудить вполне садовый домик и, может даже, лучше. Обсудив свои возможности в этом сакраментальном деле, наши дачники решили действовать сообща, помогая друг другу, – всё, что можно было «достать» одному из них, брать в двойном размере. Так и обустроились Иван Петрович и Пётр Иванович: не дворцами, но, по тем временам, приличными загородными домами. Строили, правда, по выходным дням и праздникам своими руками, и за неполные три года, в основном, закончили стройки. По такому же графику  их супруги всё это время занимались работой на огородах: сажали, пололи, поливали, убирали – каждая была занята своим огородом, но всё-таки по-соседски обменивались опытом огородничества, ещё совсем недавно начисто отсутствовавшим в их жизни.

      Тут бы в самый раз упомянуть о том, что у каждой пары соседей было по двое детей. И все – мальчики. Росли все четверо быстрее, чем деревья на участках родителей, и, пока были младшими школьниками, их ещё можно было увидеть на даче. Но когда старшие достигли лет так четырнадцати, их уже невозможно было заманить на дачу не то, что калачом, но даже клубникой и прочими дачными вольностями. Глядя на старших братьев, младшие тоже наотрез отказывались от поездок на дачу, чем доставляли немало хлопот родителям. В общем, дача – дачей, а детьми тоже заниматься надо было. Приходилось каждой паре летом поочерёдно бывать с сыновьями, вплоть до того, что и на море с ними съездить случалось. Тем не менее, как-то управлялись и с работой, и с дачей, и с детьми. Постепенно дача переставала быть значимым источником семейного благосостояния: посевные площади сокращались, зато расширялась зона отдыха – цветники, газоны, дорожки заметно облагородили участки и приводили хозяев в приятное расположение их душевного состояния.

       И не заметили соседи, как стали пенсионерами.
       Правда, и Иван Петрович, и Пётр Иванович продолжали работать, оформив пенсию. Оба оказались востребованы в своих организациях, и рассчитывали ещё лет так с десяток поработать. А что? Опыта обоим было не занимать, каждый занимался не пустопорожним делом – отдача была. Отчего же и не поработать, если чувствуешь себя лет на десять моложе других. Но с Петром Ивановичем вышла незадача: на восьмом году сверхпенсионного труда руководство предприятия предложило ему уйти в отставку, то есть совсем на пенсию. На его место уже был готов молодой претендент, которого сам же Пётр Иванович и подготовил на свою беду. Отлучённый от ставшего ему любимым, дела, он как-то сразу потух, состарился на глазах, и почил от инфаркта: слишком близко он принял к сердцу свою отставку. Супруга же Ивана Петровича слишком близко приняла к сердцу неожиданную кончину Петра Ивановича и с таким же диагнозом отправилась вслед за соседом по даче. Говорили, что так сошлись их планеты. Наверно, так оно и было, потому что кроме хороших соседских отношений ни в чём другом, порочащем эти отношения, они не были замечены. Вот так и остались в одиночестве Марфа Ивановна и Иван Петрович, каждый на своём участке.

       Дети их к этому времени уже обзавелись своими семьями и квартирами, у каждого было по ребёнку, а на большее никто из них и не рассчитывал – так было принято в то время. И внуки Ивана Петровича, и внуки Марфы Ивановны росли так же быстро, как и их родители, и к тринадцати годам их было не заманить на дачу соответственно к дедушке и бабушке даже интернетом, которым к тому времени можно было пользоваться и на даче.

        Дети, конечно, не забывали своих одиноких родителей: по весне приводили в порядок небольшие теплички, деревья и газоны, вскапывали по паре грядок – всего этого хватало на весь сезон обоим пенсионерам.
Пока что глубокими стариками они не были – лет так под  семьдесят, но выглядели ещё неплохо для своих лет. Вроде бы ничего не поменялось в их взаимоотношениях после печально приобретённого одиночества: нормальные, хорошие многолетние отношения добрых соседей. И пачка мыла «Dove» была бы вполне уместна в качестве презента по удобному случаю, который Иван Петрович никак не мог поймать. То есть без намёка чтобы получилось. Вообще-то мыла на даче много требуется. Но не такого же! Вот, то-то и оно.

     Но с другой-то стороны, Иван Петрович и Маруся (Марфа) Ивановна лет тридцать знают друг друга, с тех пор, как познакомились на своих сотках в садовом товариществе, так что стесняться им таких презентов вроде бы и не пристало. Привыкли видеть друг друга всё в работе, всё в работе: то посадка, то прополка, то уборка – в основном в одной и той же позе, в одной и той же – рабочей – одежде. Ну, дача же! Дом культуры или хотя бы танцплощадку какую, как это бывало в старых советских фильмах, на дачах теперь не сыщешь – так зачем наряжаться? Никому это не надо. На даче теперь пенсионерят, а не отдыхают. Зимой – это да, это другое дело – можно и отдохнуть. К примеру, посидеть в интернете, но долго виртуалиться надоедает. Иван Петрович привык по жизни к реальному делу. Поэтому подряжается на пару-тройку месяцев на домашнюю работу: пишет рецензии на работы своих бывших молодых коллег, даёт толковые советы им же, иногда и статейку поможет написать соискателю – да мало ли каких трудностей было и есть у учёного люда? Надо помогать. Маруся (Марфа) Ивановна зимой без дела тоже не сидела. Вязать она не вязала – это дело она не любила, а вот рисовать – да, нравилось. Акварель была её хобби, к которому она пристрастилась, оставшись одна. Конечно, не с бухты-барахты. С детства тянуло её в тонкий мир акварели. И случись так, что эту её тягу к прекрасному заметил бы толковый учитель рисования в школе, глядишь – и стало бы одним хорошим художником на свете больше. Да где ж в послевоенную пору было взять просто умеющего рисовать учителя, а не то, чтобы толкового. И в итоге всей своей учёбы в школе и институте стала Марфа Ивановна архитектором: склонность к рисованию пригодилась. И как осталась одна –  так сразу же за акварели. Они ей помогли найти себя в изменившемся, непривычном без Петра Ивановича, мире. И стало у неё получаться очень даже не плохо. Талант – его ж, ведь, не пропьёшь. Тем более что Марфа Ивановна вообще не употребляла. Разве что по очень большим праздникам – по капле. А таланту – что нужно, чтоб вырваться из человека? Правильно: оказаться человеку в непривычной, где-то даже в экстремальной, ситуации. Тут-то талант и даст знать о себе, если, конечно, он изначально дремал в человеке.  Впрочем, человек может даже и не знать, чтО в нём дремлет – до какого-нибудь  случая. И такое бывает. Но для Марфы Ивановны её способность к рисованию неожиданностью не была: появилось много свободного времени. Вот за это самое время Марфе Ивановне так удалось отточить своё мастерство в рисовании водными красками, что однажды её работы увидела бывшая коллега по работе – тоже архитектор, зашла как-то зимой к Марфе Ивановне проведать по старой дружбе – и ахнула. Коллега не просто так ахнула, она была своим человеком среди художников и неплохо разбиралась в их шедеврах, как же ей было не ахнуть, увидев такие акварели. И в результате такого «Ах!»-а попало несколько работ Марфы Ивановны на очередной вернисаж местного союза художников. А вернисажи – они всегда сопровождаются ахами, охами, вздохами, а то и вообще, потерей дыхания. Как в той самой песне: «Ах, вернисаж, ах, вернисаж!». К тому же, вернисажи устраиваются, как правило, где-то ближе к лету, в расчёте и на туристов, – надо же и им поахать такому замечательному местному искусству, как живопись. А ещё – если вживую пообщаться с авторами выставленных шедевров, то можно считать, что туристическая поездка удалась.

Потому и пригласили устроители вернисажа Марфу Ивановну в один из выставочных дней пообщаться с посетителями вернисажа. Марфа Ивановна не без основания почувствовала себя вполне Марусей, соответственно принарядилась, прихорошилась, сбросив лет так десять со своих годков, и отправилась общаться.

     Аккурат в это же самое время надумалось Ивану Петровичу отлучиться со своей дачи в город. Заехав к себе домой, то есть на квартиру, он, обрадовавшись наличию горячей воды в кране, удачно принял душ, заодно побрился и как-то машинально тоже принарядился,  прихорошился, сбросив лет так девять с половиной со своих годков, отправился побродить по городу. Заодно и прикупить чего надо – потом-то опять на дачу потянет. Ему нравилось походить по городу после некоторого отсутствия в нём. Даже две недели его пребывания на даче чуть-чуть изменяли восприятие его любимых городских мест, внося в них капельку чего-то нового или ранее им не замеченного. То ли город молодел, то ли Иван Петрович старел, но вот такие ощущения ему нравились, и он пытался разобраться в них – всё мыслительный процесс, и ежели им не заниматься, то очень быстро увянешь. Иван Петрович не хотел раньше времени увядать. Ему нравилось жить и делать маленькие открытия для себя. Вот так, разбираясь в своих ощущениях от увиденного по-новому города, дошёл Иван Петрович до выставочного, ещё с досоветских времён, павильона художников. Вообще-то павильоном это здание называли условно - это был старинный дом в стиле то ли позднего барокко, то ли раннего рококо, но приятный во всех отношениях, наверно,оттого что со времени своего появления служил искусству - был даром местного богатого мецената городу. Странно, что этот павильон не стали приватизировать в перестройку местные олигархи для своих нужд – он очень вписался бы в их бомонд. Но, то ли из уважения к искусству, то ли потому, что искусство принадлежит народу, павильон продолжал выполнять свою роль светоча этого самого искусства в большом и красивом городе. Такие мысли образовались в голове Ивана Петровича, по мере того как он приближался к выставочному павильону, бывшем заодно и штаб-квартирой местного Союза художников.

Поскольку был субботний день, возле входа в павильон толпился народ. Потянуло туда и Ивана Петровича. Он остановился в некотором отдалении от толпы – не стал переться с сумками в нарядную тусовку. Собственно, заинтересовал его не столько сам народ, сколько одно очень интересное лицо, показавшееся ему знакомым. Лицо принадлежало женщине с цветами, в которых красиво как бы утопало женское лицо – букетов было приличное количество. Лицо женщины было одухотворённым и совершенно счастливым, что и не скрывали цветы. Иван Петрович смотрел на него, завороженный. А женщина общалась с окружавшими её людьми, отвечая на сыпавшиеся на неё вопросы. Наконец до Ивана Петровича донёсся счастливый смех женщины с цветами, от которого Иван Петрович вовсе остолбенел – это был смех Марфы (извините, Маруси) Ивановны! Такого быть не могло! Он, что, совсем уж? Или, всё-таки, – галлюцинация? Годы, понятное дело, берут своё, да и походил под уже летним солнышком Иван Петрович сегодня достаточно. Даже испарина выступила на лбу.

      Крякнув от досады на самого себя, Иван Петрович развернулся, и устало поплёлся домой.
      Дома разобрал сумки с покупками, подготовив их к вечернему отъезду на дачу. Хотел было передохнуть маленько, но какая-то сила заставила его отказаться от такого намерения, и он отправился на вокзал, как раз успевая на свою дневную электричку.

      Через час Иван Петрович уже был на своей даче. Первым делом он установил наблюдение за домом Маруси Ивановны, но признаков её присутствия на участке он не обнаружил. Переступить же самовольно границу между участками с целью обнаружения присутствия Маруси Ивановны Иван Петрович не решался – это было бы нарушением этикета, установившегося с самого начала их соседства. Иван Петрович решил ждать появления соседки. В нём всё больше крепла уверенность, что именно её, Марусю Ивановну, он видел сегодня в городе. И ему очень хотелось увидеть именно появление Маруси Ивановны – как, в каком виде она появится. У Ивана Петровича, конечно же, было расписание пригородных электропоездов; он вычислил время появления соседки после каждого очередного прибытия электропоезда и как бы случайно оказывался на тропе, которая вела от станции к их дачам. Ему повезло лишь на третий выход.

       Это был выход на тропу любви.
       Да, а что же мыло-то?
       Мыло «Dove» Марусе Ивановне очень понравилось.
       Очень.
                2018 г.