Самый странный фрей фея

1. Шаманская музыка

 Тяжелая металлическая дверь на доводчике закрывалась слишком медленно, поэтому Вадим, сунув руки в карманы и не оборачиваясь, шумно ударил ногой в черное полотно, оставляя на его матовой поверхности фигурный след от фирменной кроссовки. Желтый диск солнца почти прикоснулся своим нечетким краем к крыше самой дальней высотки, угрожая раскалить докрасна ближайшую ржавую антенну. Вадим мечтательно улыбнулся, с прищуром глядя на слепящую неразменную монету, словно пророчащую ему все золото мира, шморгнул носом, набрал побольше воздуха в прокуренные легкие и смачно сплюнул через весь тротуар в сторону бордюра, украсив чистую дорожку своей непотребщиной.

      Вадим Щеглых по прозвищу «Щегол» выглядел совершенно непрезентабельно: выцветшая серая футболка с присохшими на ней соплями, которые Вадим время от времени за неимением платка вытирал о себя, казалась нестиранной несколько месяцев точно; замок на ветровке разошелся у самого края бортов, неопрятно торчавших в разные стороны; джинсы, явно не подходившие тощему парню по своему размеру, были криво закатаны на разную высоту, непроизвольно обнажая волосатые щиколотки; а вот кроссовки были, кажется, новые, только очень грязные, но зато с ценником на левой подошве.

      — Ёпта! — самодовольно ухмыльнулся Вадим, при этом и без того узкие глаза на широком скуластом лице, делающие молодого человека похожим на татарина, сузились еще больше. — Точняк на три метра!

      Товарищ Вадима, плечистый и крепкий, высокий юноша с коротким ежиком золотисто-русых волос разительно выделялся на фоне неряшливого, суетливого друга. Имя он носил Илья, но отзывался на прозвище «Ёрш», данное ему пару лет назад в местах не столь отдаленных за колючий и непокладистый характер.

      Темно-синий спортивный костюм сидел на нем как раз впору, из левого кармана провокационно выглядывал дорогой телефон.

      Поставив на ступеньку спортивную сумку со сменкой, Илья с видимым удовольствием потянулся, до хруста в суставах разводя руки в стороны, — теплый весенний ветер приятно обдувал влажные после душа волосы, лёгкий и вкрадчивый, своими ненавязчивыми потоками он точно давал понять, что вечер еще только начинается.

      На узловатом указательном пальце левой руки Ильи красовался широкий вытатуированный перстень с черным квадратом посередине, а крепкое запястье затянулось в прорезиненный браслет с белой надписью «ФК Зенит» на ярком синем фоне. Илья всегда демонстрировал свою любовь к питерской команде, нарочно задирая рукав ветровки чуть ли не до локтя.

      — Хорошо-то как! — произнес он, поочередно склоняя голову то к левому, то к правому плечу, — мышцы приятно ныли после тяжелой нагрузки.

      — «В цвет» сказанул! — одобрил Вадим, — давай к дому, мне еще в одно место нужно зарулить.

      Илья поднял сумку и случайно заметил сломанную молнию на ветровке товарища.

      — Во, глянь, кофта твоя издохла походу! — он тихо хохотнул, ткнув пальцем в бесполезную «собачку».

      — Жути не гони, — Вадим ухватился обеими руками за борта ветровки, тем самым распахивая их еще больше. — Эвона что! — он с недовольством присвистнул, глядя на испорченную одежду.

      — Жути гонят только черти, — Илья за словом в карман не полез и, внимательно посмотрев по сторонам, словно собираясь переходить проезжую часть, легкими пружинящими шагами, почти вприпрыжку, спустился с крыльца.

      Негромко выругавшись, Вадим стянул через голову постылую шмотку и, без малейшего сожаления затолкав ее в ближайшую урну, поспешил за своим товарищем.

      Илье было семнадцать лет, хотя выглядел он, благодаря своему росту, внушительной фигуре и серьезному, абсолютно по-взрослому серьезному выражению лица значительно старше. Спокойные серые глаза смотрели жестко. Этот взгляд бил точно в цель, внушая собеседнику инстинктивный страх перед их обладателем. Косой белесый шрам рваной полосой пересекал левый висок и тянулся до самого уха — пребывание в колонии оставило свои отметки не только в виде наколок. Сколько шрамов рассекало его юную душу, не ведал никто: Илья от природы был очень скрытным человеком.

      Еще три года назад его жизнь ничем не отличалась от жизни обычного подростка: регулярные походы в школу, спортивная секция по боксу, сезонные поездки на дачу. Одна из таких поездок оказалась роковой, поставив под удар все его будущее.

      В обычный пятничный вечер отец был как всегда за рулем, мать — на соседнем сиденье, а сам Илья трясся сзади в обнимку с небольшим кованым светильником, который глава семейства собственноручно изготовил у себя на работе. Придерживая одной рукой коробку с рассадой, то и дело обещающей завалиться на бок, второй — Илья трепетно поглаживал холодные завитки черненого металла и думал о том, что через несколько лет он обязательно сумеет сделать что-нибудь подобное, с непременно изогнутыми листочками и бахромистыми цветами — все это казалось ему на тот момент верхом совершенства.

      Тонкие ростки помидоров жалостно вздрагивали на каждой колдобине, и Илья решил, что было бы неплохо, если бы несколько хрупких веточек переломилось бы — тогда противной рассады стало бы меньше, а значит и меньше работы на огороде.

      Сильный толчок вывел Илью из состояния задумчивости — брезентовый ремень больно впился в грудь, спасая юную жизнь. Материнский крик зазвенел в ушах, заставляя барабанные перепонки трепетать в резонансе ужаса. Машину закрутило. Пальцы крепко вцепились в светильник, веки инстинктивно сжались, холодный пот проступил на висках, тонкими струйками затекая за воротник.

      Когда Илья все же решился приоткрыть глаза, то увиденное оставило первый шрам на неопытной душе: в салоне внезапно появилось дерево, прошившее своим стволом металлический корпус. Он помнил только кровь, крик матери со словами «Убили!» — и все… Словно во сне Илья с трудом открыл перекосившуюся от удара дверцу и на подкашивающихся ногах вылез из салона: их машину выбросило на обочину в объятия придорожного клена. Автомобиль словно обхватил растрескавшуюся кору своим разорванным капотом, запуская дерево прямо в обитые бархатом недра.

      Виновник аварии стоял в первой полосе и плечом подпирал свой черный внедорожник. Мужчина был откровенно пьян и смотрел на результат непроизвольных усилий широко распахнутыми глазами, периодически икая.

      Что было дальше, Илья помнил плохо. В памяти задержалось только то, что светильник, все еще сжимаемый в его руках, оказался совсем легким. Это только с виду он был таким увесистым и серьезным. Стальное основание удобно легло в ладонь, завитушки взвились в воздухе, острые листочки с легкостью рассекли податливую плоть, дикий крик, чужой, незнакомый, вызванный болью и отчаянием, разрезал вечернюю тишину, с каждым новым ударом становясь все громче и громче. Илья не мог остановиться, он попросту не умел этого делать, привыкнув любую работу доводить до конца.

      Гул сирены не охладил его пыл. Лишь крепкие руки подоспевших полицейских сумели предотвратить очередной праведный удар.

      Отец Ильи скончался на месте. За побои пьяному уроду Илью приговорили к двум годам колонии, которые ему пришлось отсидеть от звонка до звонка. А уж в колонии Илья спуску никому не давал: бил сильно и только за дело, чем и заслужил авторитет в определенных кругах. Бил он настолько сильно и самозабвенно, что порой подросткам, отбывающим с ним наказание, приходилось удерживать обезумевшего от вида крови осужденного, чтобы не допустить никому не нужного убийства.

      Про жестокость, ответственность и полное соответствие «людским законам» Илья стал известен даже в казенном доме, раскинувшем свои владения на окраине города, где мотали срок уже совершеннолетние осужденные. И по выходу из колонии он был торжественно назначен «смотрящим» за деятельностью малолеток из АУЕ. Это была целая хорошо разработанная система, обеспечивающая «грев на зону» в виде чая, сигарет и, конечно же, денег.

      Деньги вымогались у обычных школьников из обычных семей, как правило, это были финансы на «карманные расходы». Если денег не было, ответственные за сбор лица не брезговали мобильными телефонами, украшениями и даже шмотками, вытряхивая из школьников все, что те могли только отдать. К каждой школе был приставлен человек, воровской ставленник, который, в свою очередь, назначал ответственного «сборщика налогов» в каждом классе.

      Считалось, что на сегодняшний день молодежь помогает людям в тюрьме с той задумкой, что в будущем, когда кто-нибудь из ее представителей непременно попадет на зону, им будут помогать точно таким же образом.

      Среди подростков города тюремная философия жизни стала очень популярной, поэтому приверженцы ее неумолимо приумножались, их боялись, с ними считались, местные подростковые банды все старались обходить стороной.

      Администрация школ была в курсе творящихся беспорядков, но ничего не предпринимала. АУЕ-шники на рожон не лезли, особых беспорядков не чинили, поэтому местная полиция, не особо многочисленная в этом небольшом городе, также бездействовала, опасаясь связываться с малолетками.

      За подрастающим молодняком стояли уже состоявшиеся взрослые воры, поддерживаемые некоторыми личностями из городской администрации, и вся эта система процветала, медленно запуская свои корни блатной идеологии все глубже и глубже в умы искушенных подростков.

      До освобождения Ильи «смотрящим» был Вадим, но местная воровская верхушка была недовольна его методами, поэтому слегка сместила юного беспредельщика, ни дня не видавшего зоны, поставив над ним более опытного в подобных делах человека.

      — Лови! — Илья ловко подфутболил пустую банку из-под пива, отправляя ее в красивый полет в сторону Вадима.

      — Наскоряк отвечу! — Вадим четко отбил железку, заставляя ее прогромыхать по тротуарной плитке.

      — Ты зачем от малолеток «грев» чаем и сигаретами берешь? — Илья с силой наподдал кроссовкой, выбивая банку на проезжую часть.

      — Затем, что мы все равно покупаем чай и сигареты, — Вадим пропустил автомобиль и, шустро выскочив на дорогу, шумно выбил импровизированный мяч в сторону товарища.

      — Скоро ты начнешь брать кофеем и пантюхами, — Илья снова ударил, забивая банку прямо под колеса автобуса.

      — Ты прямо сейчас хочешь этот рамс раскидать? — с легким вызовом отозвался Вадим, обеими ногами запрыгивая на бордюрный камень. Его глаза-щелочки недобро вспыхнули.

      — Остынь, я просто говорю как есть, — махнул рукой Илья, кивком головы призывая двигаться дальше.

      Вадим его напрягал, действуя на нервы не только всем своим видом, но и слишком грязными приемами в работе, к тому же Илья кожей чувствовал опасность, исходящую от этого человека, изо всех сил корчащего из себя всезнающего блатного.

      — Лады, — бесцветные губы Вадима растянулись в лукавой улыбке. — О! Смотри, кто идет!

      Фигура, появившаяся на горизонте, шла, немного покачиваясь из стороны в сторону, словно бумажный кораблик, плывущий по озеру: вроде и течения не было, но он двигался, вроде и ветра не наблюдалось, но его слегка штормило. К молодым людям приближался Юрочка-блаженный, пятидесятилетний шизофреник с печатью глубокой задумчивости на слегка опухшем от пьянки лице. Юрочку знали все, его никто не трогал и не обижал. Соседи часто угощали его тем, что совесть не позволяла выбросить, и Юрочка, в свою очередь, брал все, что только мог унести: это было и старинное варенье, и подгнившие яблоки, и чуть-чуть заплесневелый хлеб, еще не мохнатый, но уже с небольшой щетиной. Юрочка еще и трудился: работал он столяром в похоронном бюро, и руки у него были просто золотыми. Его кресты и гробы расходились на «ура» среди отходивших на свет иной местных горожан, тем более, что цены, выставляемые владельцем магазина, были весьма демократичными.

      В свободное от работы время Юрочка мастерил из пластилина модели автомобилей, тщательно посыпая их мукой, а затем разукрашивая, таким образом придавая своим поделкам заметную схожесть с оригиналом. Кроме того, Юрочка знал «на отлично» всех президентов Америки, он мог произнести их имена в любой последовательности, при этом ни на секунду не задумавшись.

      Когда молодые люди и местный столяр поравнялись, последний остановился и, выпятив нижнюю губу, гнусаво произнес:

      — Здравствуйте.

      — Вечер в хату, — съюродничал Вадим, с брезгливостью глядя на то, как из приоткрытого рта блаженного длинной ниткой потекла слюна. Вадим не любил блаженных. Дорого бы он дал, подвернись ему сейчас возможность треснуть как следует по этой противной трясущейся физиономии, чтобы массивные очки запросто слетели с рыхлого носа, а слишком длинная челюсть хоть немного съехала на бок, но рядом стоял Илья и было нельзя.

      Пару месяцев назад Вадим имел неприятный разговор с Ильей по поводу того, что Юрочка — Богом помазанный, поэтому его нужно оберегать и всячески защищать от различных напастей. Разбитая губа уже успела зажить после того разговора, но горечь беседы осталась, оседая на кончике языка и срываясь каждый раз в виде колких слов при виде местного дурачка.

      — Привет, — отозвался Илья, перекидывая поудобней через плечо свою сумку.

      Повисла неловкая пауза: Юрочка таращился на сумку, думая, что там есть еда, Вадим пялился на древние шерстяные штаны Юрочки со стрелками, а Илья молча уставился на стаю мошек, темным клубком вьющуюся над головой блаженного.

      — А я вот что сделал, — Юрочка первым нарушил молчание и опустил свою темную руку в карман, нащупывая там очередную модель автомобиля.

      — Молодец, — похвалил Илья, бросая беглый взгляд на миниатюрный зеленый «Джип».

      — Хочешь, подарю? — с робкой надеждой спросил Юрочка, звучно хлюпнув носом, и утер рукавом свисающую соплю.

      — Нет, спасибо, — от Юрочки нужно было как-то отделаться, поэтому Илья полез за портмоне, чтобы выкупить свою свободу ценой нескольких мелких купюр.

      Вадим язвительно хмыкнул, скосив глаза в сторону чужого кошелька, а Юрочка с благодарностью забормотал:

      — Бог с тобой, Бог с тобой, — его заскорузлые пальцы быстро ухватили цветные бумажки и ловко спрятали их в бездонном кармане. Подслеповатые глаза довольно блеснули за толстыми стеклами: можно было продолжить вечер за выпивкой с местными мужиками, внеся свой посильный вклад в незамысловатое застолье. — А вы знаете, что скоро конец света? Мы погрязли во грехе, но скоро придет Спаситель…

      — Да, да, — нетерпеливо перебил его Вадим, переминаясь с ноги на ногу, — придет Спаситель и всех спасет. Мы это уже сто раз слышали.

      — Щегол, погнали, — Илья вытащил телефон и посмотрел на время, — ты еще хотел куда-то зайти.

      — Юрочка, не нажирайся, ну пожалуйста! — на прощание Вадим умоляюще сложил руки, — а то Спаситель придет, а ты пьяный под подъездом валяешься, обосцанный, как обычно…

       Илья полушутя-полусерьезно ухватил товарища за шиворот и без того растянутой футболки и потащил его в нужном направлении.

      Юрочка тихо вздохнул, окидывая парней близоруким взглядом, и торопливо зашаркал в сторону магазина, слегка наклоняя туловище вперед. Там, на крыльце, уже кучковались его друзья по интересу и весьма оживленно беседовали «за жизнь».

      На улице было немноголюдно: в половине седьмого вечера большинство горожан уже сидело у своих телевизоров, поглощая питательный ужин, или тусовалось во дворах, протирая штаны на приподъездных скамейках.

      Пройдя пару кварталов, Вадим подал знак своему спутнику и быстро свернул к автомойке. Илья понятия не имел, зачем он это делает, но бодро последовал за ним: все равно идти домой им было в одну сторону.

      На мойке было чуть оживленней: двое парней, раздетых до пояса, тщательно драили новенький «Ниссан». Его владелица, дама лет тридцати, стояла неподалеку и глаз не сводила с их обнаженных торсов. Тут же, на бордюре, сидел упитанный подросток и толстыми пальцами выжимал грязную тряпку. Вид он имел запыхавшийся, усталый. Очевидно, не одну машину вымыл мальчишка, чтобы вот так просто сидеть у тротуара и поливать асфальт темной водой. Завидев приближающуюся к нему компанию, он вскочил и вытянулся в струнку, боязливо поглядывая в сторону Вадима.

      — Ты че тут расселся?! — гаркнул Вадим, почти вплотную приближаясь к раскрасневшемуся от нервозности толстяку. — Бабки гони! Слышь?

      Илья остановился в нескольких метрах, на расстоянии улавливая запах пота и неподдельного страха.

      — Я, я… еще не заработал, — в ответ раздалось невнятное мычание, — мне через неделю заплатят…

      — Через неделю заплатят! — писклявым голосом перекривлял его Вадим, скорчив плаксивую физиономию. — Ты, наверно, хреново моешь…

      — Нормально я мою, — начал оправдываться мальчишка.

      Парни, увлеченно шлифующие машину, заметили стремную парочку еще издалека. Но они знали этих местных авторитетов и не собирались встревать в их разборки. Дама, предчувствующая нехороший сценарий, заведомо решила не вмешиваться — себе дороже, и тут же скрылась в автомагазине.

      — Покажи, как ты моешь, — зашипел Вадим, указывая на свои пыльные кроссовки, — вымой!

      — Сейчас, — с готовностью отозвался подросток, расправляя скомканную тряпку.

      — Языком вымой, — недобрым тоном продолжил Вадим, демонстративно отставляя тощую ногу в сторону.

      Губы мальчишки безвольно дрогнули. Он умоляюще взглянул на Илью, весь вид которого говорил о том, что ему неприятно, но тот промолчал. Деньги в общак были просто необходимы, и каким способом Вадим его пополнял, Илью не особо заботило. Он не любил подобные методы и сам так не работал, но демонстрировать собственную слабость, да еще и на людях, совершенно не собирался. Поэтому он просто требовательно кивнул, как бы одобряя требования Вадима и подталкивая малолетку к действию. Видя, что сопротивление бесполезно, подросток медленно опустился на колени и, сделав глубокий вдох, оперся ладонями в крупитчатый асфальт, склоняя свое пухлое лицо над замызганной обувью.

      — Дебил парниковый, быстрее давай, — рявкнул Вадим, нетерпеливо притопнув.

      Скупая слеза капнула на кроссовку, чтобы потом быть слизанной дрожащим от нерешительности языком.

      Илья устремил свой цепкий взгляд на работающих парней, заранее предугадывая каждое их движение. Он уже понял, что влезать в их дела никто не будет, но, на всякий случай, все же подстраховался.

      — Еще, — потребовал Вадим, склоняясь над продолжающим унижаться мальчуганом. — Лучше давай! Тща-тель-нее!

      Тот поморщился и снова лизнул. Его лицо брезгливо перекосилось, было видно, что он изо всех сил пытается сдержаться, чтобы то ли не разрыдаться, то ли удержать рвотные позывы.

      — Теперь глотай! — приказал Вадим, хватая свою жертву за короткую челку и глядя прямо в наполненные слезами глаза.

      Парни, до которых доносилось каждое слово, с еще большим усердием начали шлифовать стекла, всем своим видом демонстрируя полное безразличие к происходящему.

      Подросток сделал над собой неимоверное усилие и все же сглотнул песчаную массу, осевшую на языке. На зубах противно хрустнуло, зато Вадим отпустил его челку и даже сделал шаг назад.

      — Чтобы через неделю сдал вдвойне! — последние слова Вадим произнес с таким видом, словно прочел подростку обвинительный приговор. Не дожидаясь ответа, он сдернул ветровку, неосмотрительно перекинутую через низкую ветку березы, — твоя?

      Незадачливый подросток молча кивнул. Вадим мигом натянул очевидно новую одежду на себя, оказавшуюся ему как раз впору.

      — Четкий подгон! — он искренне обрадовался, застегивая молнию до подбородка. — Ну, в самый раз.

      А вообще Вадиму не было особо весело. Нормально ему было — обычно-стандартное состояние.

      — Всё? — осведомился Илья, сплевывая через щель между передними зубами. Щель была небольшой, но Илья немного стеснялся ее и поэтому практически никогда не улыбался.

      — Ага, — Вадим пинком поднял мальчугана с асфальта, — иди, работай! — с этими словами он опустил руки в карманы чужой ветровки и, нащупав в них пачку сигарет, укоризненно погрозил пальцем, — курить — здоровью вредить!

      — Пошли уже, — позвал Илья, устремляясь на нужный маршрут. Нельзя было сказать, что он торопился домой, где ждала его мать-алкоголичка, а может уже и не одна, а в компании какого-нибудь джентльмена, но явное издевательство над малолеткой не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Мать действительно спилась, пока дожидалась сына из колонии, поэтому дома у Ильи теперь всегда царил бардак, пьяный угар и тараканы.

      — Да иду я, иду, — чиркнув зажигалкой и глубоко затянувшись так удачно позаимствованными сигаретами, Вадим начал поспешно догонять товарища.

      — Скоро сходка, — задумчиво произнес Илья, слегка ссутулившись и глядя себе под ноги. — Нужно поднять базар о смотрящем в третьей школе. Толку нет — одни понты.

      — Ну, ты же у нас знатный положенец, тебя будут слушать, — с сарказмом отозвался Вадим, выпуская струйку сизеватого дыма в безоблачное небо.

      К вечеру начинало холодать. Апрель апрелем, но все же не май месяц. Мимо продефилировала стайка девушек, тихо переговариваясь и стреляя густо подведенными глазами в сторону парней.

      — Барышни! Заберите меня с собой! — Вадим театрально вытянул к ним руки и обернулся, продолжая шагать рядом с Ильей, но уже задом наперед.

      Девушки захихикали, не останавливаясь, но постоянно оборачиваясь и перешептываясь между собой.

      — Он меня угнетает! — его последние слова все же вынудили Илью отвесить ему звонкого леща и привести товарища в более умиротворенное состояние. Но Вадим все же не унимался — сегодня его настойчиво тянуло на приключения. И он то и дело оглядывался по сторонам, не зная, к кому из прохожих пристать хотя бы просто так.

      Проходя мимо заброшенной пятиэтажки, Вадим остановился, бросив бычок на землю и мазком ноги растерев его по асфальту.

      — Во! Глянь! Готы тусуются! — пальцем он указал на окно, в котором мелькнуло выбеленное лицо с черными глазными провалами. — Вот же уроды! Мама-мама, да что ж такое!

      — Ты про мать не упоминай, — нахмурился Илья, — нехорошо это.

      — Ладно-ладно, — поспешил согласиться Вадим, — слушай, пошли, погоняем этих чертей, что дома-то делать?

      Илья задумался: дома действительно особо нечего было делать. Школу он не посещал, потому что учиться считалось «западло». В его понятии, всему, что могло бы в жизни пригодиться, научить могла только тюрьма. Матушка наверняка опять пьяная встельку, кушать нечего да и не хотелось, поэтому самым логичным на самом деле было попросту послоняться по улицам ну и грешным делом действительно погонять готов, с которыми Илья еще ни разу не сталкивался.

      Поэтому, привычно перекинув поудобнее свою сумку со сменкой, он одобрительно хмыкнул и быстрым шагом пошел за энергичным спутником.

      Вадим безошибочно вычислил нужный подъезд, в котором и пребывали интересующие его объекты и, стараясь действовать бесшумно, приоткрыл входную дверь — она даже не скрипнула, словно зазывая опасных гостей зайти вовнутрь. Вадим хитро улыбнулся, подмигнул Илье и скрылся в недрах подъезда. Илья смачно сплюнул через щель и тоже ступил через высокий порог. Они шли тихо, словно хищники, точно знающие, где отдыхает их жертва, в любой момент готовые к ответственному прыжку.

      Услышав голоса и какой-то странный звук, очень похожий на музыку, Вадим довольно осклабился и, на секунду обернувшись к Илье, тихо шепнул:

      — Сюда!

      Аккуратно перешагивая через горки битого кирпича и штукатурки, товарищи осторожно проникли в некогда жилую квартиру, от которой теперь остались лишь голые стены да остатки цветных проводов, торчавших из обгрызенных невидимым зверем по прозвищу «Время» прорех.

      Илья никогда не сталкивался с готами вот так, нос к носу, поэтому зрелище, представленное его вниманию в одной из комнат, заставило неопытную душу все же впечатлиться. Наметанным глазом он сразу насчитал пять человек в черном.

      В самом углу, возле противоположной стены, на каком-то жестяном перевернутом ведре сидела миниатюрная девушка в длинном пышном платье с кокетливыми рюшечками и оборками, с черным бантом в выкрашенных черных волосах, истинный белесый цвет которых выдавался светлым неопрятным пробором. В маленьких изящных руках с тщательно прорисованным контуром синих вен были зажаты дощечка и восковой мелок, которым девушка что-то рисовала, точнее, она явно изображала портрет того, кто сидел на оконной раме в весьма небрежной позе, но Илье сразу не удалось рассмотреть этого человека.

      Посредине комнаты тусовалось еще трое. Они вообще ничего не делали, просто сидели на разложенных по полу досках и, очевидно, медитировали: двое парней в длинных пиджаках с закатанными рукавами, закатанными, очевидно, для того, чтобы всему миру продемонстрировать свои затейливые татуировки и многочисленные браслеты, которыми были украшены их запястья. Странный макияж заставил Илью удивленно вскинуть брови и брезгливо сплюнуть прямо под ноги.

      Рядом с тощими парнями важно восседала пышнотелая девица в коротких кожаных шортах, вызывающих колготках в сетку и маленькой куртке-косухе, явно не подходившей ее крупной хозяйке по размеру.

      Илья сразу уставился на незнакомые татуировки — его всегда интересовала эта тема, но так и не понял их значение.

      Вся атмосфера этого помещения была очень странной, какой-то незнакомой Илье, чужой, но все же не отталкивающей. Однако самое главное заключалось в том, что особую специфичность всему этому мирку, царившему в четырех пустынных стенах, придавала удивительная музыка, чем-то отдаленно похожая на электронную, чарующая, шаманская. Волшебные вибрации различных тональностей заставили Илью пристальней вглядеться в человека, удобно расположившегося на окошке. Одной ногой тот упирался в оконную раму, другую просто поставил на подоконник. Илья сразу обратил внимание на странные берцы с блестящими металлическими пряжками. Около рта левой рукой таинственный музыкант держал какую-то маленькую металлическую загогулину. Тремя пальцами правой руки он изящно подпирал подбородок, периодически ударяя по металлической петле этого инструмента, издававшего те самые волшебные звуки. Илья когда-то знал, как называется этот инструмент, да позабыл.

      Когда нежданная гоп-компания нарисовалась в дверном проеме, двое парней и пухлая девушка мигом подскочили с насиженных мест, испуганно переглядываясь между собой. Художница у окна положила на колени свою работу, зажав мелок в маленьком кулачке, и тоже воззрилась на незнакомцев. Лишь только таинственный музыкант и ухом не повел, продолжая свое колдовское занятие. Точнее говоря, краем глаза он, конечно, оценил обстановку, но виду не подал.

      — Что это здесь у нас?! — с деланной радостью воскликнул Вадим, озорно хлопнув в ладоши. — Хай-гуй Махачкала! — уперев руки в бока, он важно прошелся мимо остолбеневших готов, уделив особое внимание девушке в кожаных шортах, — ну никаких комплексов! — заметил он, в задумчивости поглаживая подбородок, — так, кто тут главный? — он окинул взглядом всех присутствующих.

      — У нас нет главных, — отозвалась девушка возле окна, гордо тряхнув богатой копной крашеных волос.

      Вадим изо всех сил постарался округлить в удивлении свои темные глаза-щелочки.

      — Как? Совсем нет? Ну, тогда, кто у вас, я не знаю, как это выразиться… главный из равных? — он снова просканировал каждого, с интересом наблюдая за реакцией готов.

      — А, ну тогда Леонид, — подал голос один из парней, кивнув в сторону оконного проема.

      Илья с интересом принялся разглядывать того самого Леонида, но лучи заходящего солнца, бьющие прямо в окно, не позволяли этого сделать, заставляя довольствоваться лишь очертаниями его тонкого профиля.

      — Эй! Фрей фея! — грубо рявкнул Вадим, останавливаясь по самому центру комнаты. — На чем ты там тренькаешь?

      Готы замерли, как статуи, повернув головы в сторону своего как бы неочевидного лидера, с явным напряжением ожидая его реакцию.

      Илья подумал, что наверняка этот Леонид очень надменный и высокомерный человек, раз он так непосредственно ведет себя с незнакомцами, к тому же абсолютно их не боится. Илья привык, что его знали многие, узнавали в лицо и опускали глаза, не выдерживая его пронзительного и открытого взгляда. Он уже мысленно представил себе, как этот таинственный Леонид медленно повернется в их с Вадимом сторону, вальяжно спустит сначала одну, потом другую длинную ногу с подоконника и неторопливой, чванливой походкой начнет приближаться, окидывая незваных гостей холодным взглядом непременно голубых, ледяных глаз.

      Музыка стихла. И среди воцарившейся тишины раздался резкий насмешливый голос, сильно разнящийся с только что замолкнувшими протяжными звуками:

      — Это инструмент называется варган, — в одну секунду красивые берцы уже стояли на полу, и их обладатель в несколько быстрых шагов оказался напротив Вадима.

      Илья инстинктивно подался в сторону эпицентра событий, предупредительно хмыкнув в кулак, словно напоминая о себе. Леонид быстро повернулся к нему, наконец-то позволяя рассмотреть себя в полный рост.

      Это был высокий, худощавый юноша, разительно отличавшийся от своего окружения. Он был одет проще всех, безо всяких излишеств с точки зрения простого обывателя. Его гардероб заключался в узких черных брюках с ремнем, усыпанным серебристыми заклепками, черной футболке и кожаных перчатках-гловелеттах, очевидно дорогих, плотно облегающих кисти с длинными тонкими пальцами. Завершал гардероб кожаный жилет, подбитый мехом. Очевидно, Леонид собирался просидеть здесь до глубокой ночи: жилет был очень теплым и пока что небрежно расстегнутым, позволяя постороннему взгляду рассмотреть единственное украшение молодого человека — серебряный готический крест, украшенный какими-то особыми финтифлюшками. Рассматривая этот крест, Илья поймал себя на мысли, что такие острые края очевидно очень колются, и спать в подобном украшении ему представилось абсолютно невозможным.

      Теперь, на расстоянии вытянутой руки Илья смог во всех подробностях рассмотреть его лицо: губы были пухлыми, розовыми, приоткрывшимися в какой-то странной, загадочной улыбке, обнажая ряд ровных, блестящих зубов, нос был длинным и тонким, ничуть не портившим симпатичное своеобразное лицо, обрамленное прямыми иссиня-черными волосами, свободно спадавшими почти до самых плеч.

      Но наибольшего внимания заслуживали глаза, большие, почти черные, маслянисто-блестящие, похожие на чернослив, горящие цыганские глаза. Ух, какой это был взгляд из-под густых черных бровей! Он прожигал насквозь, за доли секунды раскрывая душу, разглядывая ее богатое содержимое и захлопывая ее обратно. Смуглая кожа придавала Леониду еще больше схожести со свободолюбивой национальностью, придавая его облику особенный шарм. Ни грамма краски — он не был похож на своих друзей.

      Горящий взгляд Леонида вперился в пронзительные серые глаза Ильи, скользнул по его губам, метнулся в сторону, снова скользнул по губам, заставляя Илью нервно облизнуться, потом опять же стрельнул по глазам и, наконец-то, надолго переместился на Вадима, перекатывающегося с носка на пятку, при этом активно жестикулирующего.

      — А вот эту можешь забацать, эта, как его там…вот:

      «Котелок, котелок.
      Чё ты варишь? Чифирок.
      Чифирок, чифирок.
      Больше выпил, меньше срок»?

      — Нет, не могу, — с нотками вызова ответил Леонид, быстро убирая музыкальный инструмент во внутренний карман своего теплого жилета, — любезные, варган отпугивает злых духов, неужели на этот раз он не справился с задачей?

      — А мы добрые! — тонкие губы Вадима растянулись в довольной ухмылке, — что это мы там рисуем? — он уже хотел было сделать шаг в сторону маленькой художницы, но Леонид просчитал его намерение и преградил собой дорогу. Его горящие глаза встретились с колючим взглядом черных щелочек, словно сражаясь в жестокой дуэли.

      Леонид смотрел на Вадима сверху вниз, явно пользуясь своим преимуществом в виде высокого роста, и Вадим, чья макушка едва доходила тому до плеча, раздосадованно кашлянул и, быстро опустив руку в карман спортивных штанов, молниеносно извлек оттуда нож, одним нажатием кнопки заставляя угрожающе обнажиться острое лезвие.

      Илья сделал предупреждающее движение рукой: он не собирался допускать подобного беспредела. Художница, словно на пружине, подскочила со своего ведра, в ужасе распахнув огромные глаза. Остальные готы тоже приблизились, окружив Леонида и гопников плотным кольцом. Ситуация изрядно накалилась. Любое неверное движение могло спровоцировать лютую поножовщину — Вадим был нервным человеком, он еще никого не убил в этой жизни, но в воображении столько раз рисовал себе эту картинку, что уже вполне был готов воплотить ее в жизнь.

      — Ну, давай, — с придыханием произнес Леонид, отводя в сторону черные волосы, при этом обнажая татуировку на красивой длинной шее, — смелее.

      С того места, где стоял Илья, ему было плохо видно эту татуировку. Внезапно он загорелся нестерпимым желанием рассмотреть картинку получше, но сам смутился своих мыслей и даже слегка покраснел.

      Вадим злобно выругался, продолжая сжимать рукоятку ножа во вспотевшей ладони.

      — Что? Не достанешь? — насмешливо продолжал Леонид, слегка тряхнув головой, при этом закрывая татуировку каскадом черных прядей. — Ты в прыжке попробуй, а впрочем, — он обернулся в сторону окна, — Танюша, подай этому случайному пассажиру свое ведро, возможно, с ним он будет чувствовать себя увереннее.

      Леонид откровенно издевался. В его бесстрашном взгляде, в уверенных движениях, не дрогнувшем ни на секунду голосе не читалось ни доли сомнения или боязни. Илье еще не приходилось встречать подобных людей, словно живущих единым днем. «Он или полный идиот или, — мысль оборвалась на половине, теряя свой логический смысл, — или…»

      Тем временем Танюша мигом принялась исполнять распоряжение негласного лидера компании. Перевернув жестяное ведро, она подцепила его одним пальцем и, сделав несколько шагов навстречу Вадиму, грациозно вытянула правую руку. Ведро медленно покачнулось на тонком пальце из стороны в сторону, словно маятник, а потом резко рухнуло на пол, с гулким шумом откатившись к самой стене.

      — Ой! — с фальшивым сожалением воскликнула Танюша, — простите за неловкость.

      Это был самый настоящий вызов, заставивший ноздри Вадима гневно раздуваться, а руку с зажатым ножом приподняться в полной боевой готовности.

      Илья уже весь подобрался, чтобы удержать эту руку от рокового удара, и в эту секунду по комнате разлетелся заливистый смех — этот звук издавал Леонид, сгибаясь от хохота в три погибели, при этом хватая себя за коленки. Этот смех оказался чрезвычайно заразным, и через несколько секунд уже вся компания готов дружно хохотала над смущенным таким безудержным весельем Вадимом. Тот обиженно поджал губы и, видя, что здесь его вообще никто не воспринимает всерьез, со вздохом сложил нож и спрятал его в карман, смерив Леонида и Танюшу взглядом, полным безграничной ненависти.

      Глядя на всю эту сцену, Илья сам улыбнулся, забывая о своей щербинке. Он не любил Вадима, и каждое его унижение воспринимал очень даже положительно, причем с явным удовольствием.

      — Вы мне уже крышу сдвинули одними своими рожами, — процедил Вадим сквозь зубы, — Ерш, погнали отсюда, — он резко развернулся и блатной походкой, вразвалку, не спеша направился к выходу.

      — Можно взглянуть? — аккуратно поинтересовался Илья, указывая на дощечку с портретом, оставшуюся лежать на полу.

      — Да, пожалуйста, — Танюша подняла свою работу и протянула ему.

      Илья перевел взгляд сначала на изображение, потом на Леонида, потом снова на изображение и ничего не понял: с портрета на него смотрел ворон с большими человеческими глазами.

      — Очень похоже, — задумчиво проговорил он, возвращая картинку почему-то не Танюше, а Леониду, — просто одно лицо.

      — Я вообще-то птицу на дереве рисовала, — робко вставила художница, выдергивая картинку из длинных пальцев своего друга.

      — Да? — искренне удивился Илья, — я думал, что у вас, это, мировоззрение такое.

      — Странный у вас товарищ, — подал голос Леонид, склоняя голову на бок, — в гости с ножом приходит.

      — У него бывает, случается, — Илья сам не заметил, как начал оправдываться под действиями гипнотического цыганского взгляда. Им словно наваждение какое-то овладело и, стараясь стряхнуть с себя это дурманящее действие, он резко развернулся и поспешил за своим спутником, уже успевшим покинуть дом и поджидавшим его на улице.

      — Что они там тебе еще говорили? — Вадим со злобой харкнул на землю, кроссовкой растирая плевок в виде кривой запятой.

      — Ничего. Странный какой-то этот Леонид. Странный фрей фея.

      — Он меня выбесил, и баба эта маленькая тоже, — Вадим сжал кулаки со злобой, — я их урою, я ему руки переломаю, чтобы тренькать больше не мог, и с ней тоже разберусь…

      — Пошли! — Илья дружественно хлопнул его по плечу, пытаясь отвлечь от недобрых мыслей.

      Вадим согласился. Он очень хотел пива, и нужно было успеть отовариться в ближайшем магазине, пока тот еще не закрылся.


2. Кто успел

    Школу свою Леонид иначе как «гетто» и не называл. И вовсе не потому, что он не хотел туда ходить или как-то особо мучился в стенах этого учебного заведения, а потому что каким-то чудесным образом под одной крышей, по его мнению, были собраны все неблагополучные подростки небольшого городка с самыми неудачливыми учителями во главе. Посещать школу Леонид особым желанием не горел, но все же ходил туда, правда не добросовестно, а под настроение, особенно, скажем так, под выгоду присутствия на той или иной контрольной.

      Леонид был единственным ребенком в семье, поздним, долгожданным ребенком. Родители разрешали ему все, сложнее было сказать, чего ему не разрешали. Однако Леонид не злоупотреблял родительскими чувствами, а если быть точнее, злоупотреблял не особо. Любой прогул его мать, заведующая терапевтическим отделением местной поликлиники, с легкостью прикрывала необходимой справкой. Многие прихоти, будь то дорогая вычурная одежда или водительские права, его отец, офицер в отставке, а ныне хозяин охотничьего магазина, оплачивал едва ли не по щелчку пальцев. А за успехи в учебе Леонида особенно поощряли: за окончание третьей четверти без троек ему было разрешено сделать ту самую татуировку.

      Учился Леонид так себе, не очень хорошо он учился. И вовсе не потому, что природа не наградила его каким-то особым интеллектом, нет, просто гранит науки он считал никому не нужным могильным камнем. Однако он мог мастерски выкрутиться из различных ситуаций, к примеру, виртуозно списать прямо перед носом учителя, причем, не важно откуда: с рукописной шпаргалки, с экрана мобильника или выдранного из книги листа — он не был замечен ни разу.

      Компания в классе у него была своя, к нему никто и никогда не лез и не задирался. Таким образом, Леонид, которому на днях исполнилось восемнадцать лет, спокойно доучивался в выпускном 11 «Б» классе школы №3.

      В учебное заведение Леонид старался прийти пораньше, минут этак за двадцать до начала первого урока, и не для того, чтобы что-то там повторить, а для того, чтобы попросту занять свой стул. В классе числилось двадцать пять человек, а стульев было двадцать четыре. Конечно, в полном составе ребята собирались не часто, но когда это все же происходило, то двадцать пятому человеку приходилось идти в соседний класс и клянчить там недостающий предмет мебели. В соседней аудитории почему-то всегда были лишние стулья, а в 11 «Б» нет. И несмотря на то, что на каждой сидушке красовалось выцарапанное шариковой ручкой имя счастливого обладателя, все равно некоторые несознательные личности то и дело вносили смуту и присваивали себе чужие вещи.

      Когда Леонид вошел в класс, там уже находилось несколько человек: пара местных художников уже вовсю старалась с самого утра и живописно выводила на столе похабную картинку, сопровождая каждый штрих мягкого грифеля на обшарпанной поверхности столешницы нервным хихиканьем. Рядом стоял местный карлик-инвалид, обычно сидевший на первой парте. Он очень любил неприличную тематику и всячески старался поддержать любой разговор, посвященный противоположному полу. Карлик был очень злым. У Леонида иногда складывалось впечатление, что тот вообще всех кругом ненавидел, но за щитом вульгарщины и потока матерной брани он старался казаться таким же, как и все остальные, то есть соответствовать своим поведением и духом общей атмосфере неблагополучного класса.

      Первым уроком была История. Судя по тому, как пошатывалась краснощекая учительница, словно несчастный крейсер, подбитый вражеским снарядом, лавировавший между полупустых рядов, опохмелиться она уже успела с самого утра. Зная, что в таком состоянии опроса по последнему параграфу точно не будет, Леонид с чистой совестью достал учебник английского и начал делать домашнее задание вперед на несколько дней.

      С задних парт послышался безудержный гогот, который усиливался с каждой минутой. Учительница не реагировала, продолжая бубнить себе под нос какую-то ахинею, явно путаясь в датах и событиях. Шум сзади нарастал, мешая сосредоточиться.

      — Задолбали эти тупорылые, — шепнул Леониду его сосед по парте, очень усердный ученик. Порой он зубрил настолько усердно, что уже не понимал смысл, изложенный в книге. — Надо было всех дебилов собрать в одном, отдельном классе, чтобы они остальным учиться не мешали.

      — Здесь и так гетто. А если всех делить на лучших и худших, а еще и группы создавать, то как же будем выглядеть мы на таком фоне? — Леонид хотел сказать «ты», но смягчил реплику. — Худшие среди лучших?

      — Ты прав, ты прав. Главное — не то, что ты представляешь на самом деле, главное — казаться лучшим на фоне остальных, — парень торопливо поддакнул и тоже достал английский.

      Следующее занятие было более оживленным, потому что подтянулось еще несколько человек. Марья Андреевна, учительница русского языка и литературы, еще до начала урока начала перекличку, пристально щурясь из-под очков, чудесным образом балансирующих на самом кончике острого носа.

      Худший ученик 11 «Б» класса Павел Коваленко никак не мог совладать со своими нервами. Неудобный стул, Марья Андреевна да и русская литература вместе взятые сильно выбивали свободолюбивую душу из колеи, поэтому, чтобы немного отвлечься от стихотворения «Теркин на том свете», Павел начал активно раскручивать и без того разболтанный стул, на котором сидел. Его беспокойные обветренные руки так и ходили ходуном, нащупывая и выкручивая крупные податливые гайки. Он быстро перебирал пальцами и глупо улыбался, глядя прямо перед собой, а так как сидел этот любитель прикладного искусства на последней парте, то его манипуляции никто не заметил.

      — Василий Теркин сумел выжить под любым огнем… — Марья Андреевна очень любила военные произведения и искренне хотела, чтобы ее подопечные хоть сколько-нибудь прониклись атмосферой патриотизма.

      Павел духом патриотизма не проникся, а вот духом войны — вполне. Прямо на «галерке» он уже красочно представлял себя в окопе с боевой гранатой, зажатой в твердой, полной решимости руке. Это неважно, что в ладони были зажаты болты, вынутые из стула, главное — враг был настоящим и сидел напротив, как раз возле доски, и монотонно разглагольствовал про «некие члены» и «полноценного мертвяка».

      Один размашистый бросок — и болт, пролетев через весь класс, пулей просвистел возле уха учительницы, затем с шумом ударился о доску, оставляя на ее поверхности глубокую царапину. Ни Марья Андреевна, ни класс толком и понять-то ничего не успели, когда второй болт, чудесным образом снова не зацепивший опешившую женщину, снова ударил по доске, вертко срикошетил о стол, за которым сидел Леонид, и четко угодил прямо в лоб его соседу. Парень охнул и, обхватив голову обеими руками, болезненно поморщился. Первой мыслью Леонида было: «Хорошо, что не в меня».

      Смех зародился на задних рядах и очень скоро охватил почти всех присутствующих.

      — Ура! — ошалело закричал Павел, словно футбольный болельщик при удачном броске своей команды, и вскинул кверху руки.

      — Оценка «Два»! — голос Марьи Андреевны прозвучал на таких интонациях, что даже восторженные вопли, звучавшие из разных концов аудитории, не могли ни приглушить его, ни снизить важность сказанных слов.

      Павел искренне удивился. Он еще и ответить-то толком не успел, а уже заслужил такую низкую оценку. Не опускаясь на свое место, он импульсивно почесал затылок, взлохматив и без того неопрятную кучерявую шевелюру:

      — За что? За героя?

      Марья Андреевна уже не отвечала, а дергано выводила пятого «лебедя», полученного нерадивым учеником в течение последней четверти.

      — Коваленко! Сядь! — одним движением указательного пальца она быстро водрузила очки на вспотевшую переносицу.

      Павел грузно плюхнулся на сиденье, уже просто лежавшее на железной арматуре, безнадежно потерявшей свои крепления. Деревянная крышка хлопнула по заднице, но упасть не успела, быстро придавленная навалившейся массой.

      — Да пошли вы все со своими героями! — его веснушчатое лицо перекосила презрительная гримаса. Внимание всего класса придавало неиссякаемые силы, работа на публику провоцировала стараться что было мочи, чтобы удержать взгляды только на себе. — Плевал я на Теркина, на Мересьева и на, как его там, Олега Кошевого!

      В классе повисла тревожная тишина. Глупые улыбки все еще висели на некоторых лицах, но они были проходящими, остаточными улыбками, все еще предназначавшиеся ударам импровизированных снарядов, а не косым словам недалекого человека, эти улыбки просто забыли снять.

      С каждой секундой атмосфера становилась все более гнетущей. Одноклассники тревожно поглядывали то на Марью Андреевну, то на Павла, который тоже молчал, закусив губу с таким видом, будто у него разом заболели все зубы, — никто не смеялся, и это ему определенно не нравилось.

      Плечи Марьи Андреевны начали мелко дрожать. Она порывисто вздохнула, одним рывком сняла очки и, сжав их в кулаке и слегка сгорбившись, опрометью выбежала из класса. Входная дверь с грохотом захлопнулась, заставив Павла даже вздрогнуть от неожиданности. Староста класса тут же бросилась вслед за учительницей, то ли для того, чтобы утешить расстроенную женщину, то ли для того, чтобы упросить ее не жаловаться директору.

      И пока все остальные соображали что к чему, пока сосед Леонида продолжал шлифовать ладонью ушибленный лоб, сам Леонид, не сводя с Павла горящего взгляда, поднялся со своего места. Его стул, с шумом отодвинутый, предупреждающе шаркнул по старому линолеуму.

      Краем глаза Павел уловил это движение, но не отреагировал, не потому что изо всех сил пытался сохранить спокойное выражение лица, а потому что просто-напросто не сумел почувствовать никакой угрозы, исходящей от обычно спокойного одноклассника.

      В несколько шагов Леонид преодолел расстояние, отделяющее его от логова неприятеля, и изо всей силы впечатал стиснутый до хруста кулак в бесстыжий глаз беспечного хулигана. Павел успел удивиться только в тот момент, когда его лопатки коснулись твердого пола, а стул, отброшенный одним ударом ноги в красивом берце, прогрохотал в опасной близости от его левого виска.

      И вот тут класс ожил настолько, насколько может ожить скрученная пружина из разбитого старинного будильника: один удар — и пластиковый корпус, который сдерживал мысли стереотипного мышления всех этих молодых людей, с шумом раскололся, полностью переворачивая уже устоявшееся мнение о Леониде. Нет, все знали, что он — достаточно специфическая личность, но никто и подумать не мог, что расчетливый Леонид, странный гот и странный человек по жизни, сможет вот так запросто сорваться на мордобой с особой жестокостью. У него словно крышу снесло от необузданного гнева, как будто ему нанесли личное оскорбление, обиду, проглотить которую было выше человеческих возможностей. В тот момент Леонид ненавидел. Высокая шнуровка берцев хорошо фиксировала щиколотки, иначе он непременно свернул бы ноги.

      Павел взвыл не столько от боли, сколько от прилюдного оскорбления. Он не привык лежать на полу под градом ударов на глазах у всего честного народа. Он бил других, это происходило часто и уже давно вошло в норму его поведения. Он, как и многие другие в этой школе, рьяно признавал принципы АУЕ и даже собирал деньги с более младших учеников, с силой выбивая рубли. Своих одноклассников, которые могли дать отпор, он не трогал. Третировал лишь тех, кто не мог за себя постоять, и если кто-то из несчастных не имел возможности заплатить в срок, то для них была уготована отдельная парта, словно для самой низшей касты, словно для «опущенных» на зоне. Никто не должен был прикасаться ни к ним, ни к их предметам. Даже в школьной столовой для таких «отбросов» было особое место. Учителя все это знали, но движение АУЕ в городе набирало такие обороты, что вмешиваться в уклад современной молодежи взрослые люди опасались, предоставляя агрессивным подросткам возможность творить свою политику не только на улице, но и в стенах учебного заведения.

      — Сволочь! — успел выкрикнуть Леонид, когда несколько пар рук схватили его за плечи и начали оттаскивать в сторону, тем самым прекращая череду остервенелых ударов. Его тонкие ноздри дрожали от гнева, пальцы все еще сжимались в кулаки, в любой момент готовые к бою, черные глаза, сверкающие ненавистью, продолжали буравить неприятеля.

      Без посторонней помощи Павел, придерживаясь за стену, медленно поднялся с пола и, распрямившись в полный рост, сделал угрожающий шаг в сторону Леонида:

      — Придурок, ты на кого руку поднял? — Павел сплюнул на пол и набычился. — В этой школе я — смотрящий и могу дизелить здесь, как на днюхе.

      Его крепкая шея покраснела, а на веснушчатой коже начали проступать красные пятна — он готовился ответить обидчику. Никто из одноклассников и пальцем не шевельнул: его молча ненавидели и боялись, поэтому и не пытались удержать.

      Одним рывком Леонид высвободился от рук, чья хватка уже заметно ослабла, и сделал провокационный шаг навстречу, демонстрируя готовность к предстоящей драке. И когда Павел уже подобрался для начального рывка, дверь в классе гулко распахнулась, пропуская Марью Андреевну в сопровождении продолжавшей ее успокаивать старосты.

      Как по команде, все бросились врассыпную. Леонид тоже ретировался на свое место: устраивать поединок на покрасневших от слез глазах учительницы он не считал правильным поступком.

      — Ну, ты здорово отделал этого урода, — прошептал Леониду его подбитый товарищ, — вступился за училку.

      — Я не за училку вступился, — все еще дрожавшим от гнева голосом ответил Леонид, с хрустом ломая в руке новенький карандаш.

      — Я тебя достану! — многозначительно пообещал Павел, поднимая покалеченный стул и громко хлопая сиденьем по его металлической части, чтобы все же усесться, наконец, на свое место.

      Леонид не обернулся. Ему было глубоко плевать на эти угрозы, брошенные в спину. Он знал, что поступил правильно, и снова поступил бы также, повторись такая же ситуация.

      Марья Андреевна собралась с духом и стала продолжать урок, но класс уже был настолько взбудоражен произошедшим, что как следует сосредоточиться на поэзии уже не мог.

      За две минуты до ожидаемого звонка народ приободрился: как раз подходило время большой перемены, а значит, и обеда в школьной столовой. Каждый стремился выскочить из класса первым. И дело было не в том, что ребята успели проголодаться, а в том, что некоторые несознательные товарищи попросту забирали себе несколько порций, и тот, кто приходил в числе последних, по сути, оказывался без обеда. В общем, кто успел, тот и съел. Так гласил закон 11 «Б». Но никто не жаловался, поэтому соответственно меры никакие и не предпринимались.

      Карлик, сидевший на первой парте, всегда начинал эстафету первым. По мере своих сил он торопливо семенил своими коротенькими кривыми ногами, при этом расставляя в сторону руки, чтобы никого не пропустить вперед. Он всегда так делал на лестнице, оставляя за собой плотный поток нервных школьников. Особо прыткие опирались обеими руками о перила и лихо перепрыгивали через его голову, с гоготом устремляясь в вожделенную столовую. На такое поведение инвалид реагировал ожесточенно: он отчаянно матерился, еще быстрее переставляя ноги, и посылал вслед скрывшимся с глаз ученикам всяческие проклятия.

      Леонид даже предлагал приносить еду ему прямо в класс, но тот гордо отказывался. Его никто не дразнил. Никто не приставал к этому озлобленному на всех человеку. Он сам приставал, плевался, давал обидные прозвища, называя упитанных «жирными», высоких «дылдами», а умных «больными». Но на все эти оскорбления никто не обращал внимания, делая неограниченную скидку на его особенность.

      Леонид не пошел в столовую — выброс адреналина напрочь отбил чувство голода. Поэтому он направился в туалет, чтобы, сидя на широком подоконнике, спокойно послушать готический рок, размеренными, ненавязчивыми ритмами доносящийся из наушников. На урок он тоже не пошел, впадая в глубокий транс, создаваемый тяжелой, пронзительной музыкой.

***



      Размашистой походкой, слегка ссутулившись, с самым непринужденным видом заложив большие пальцы за растянутые шлевки джинсов, Илья шел по своим делам в ту самую школу №3. Местный «смотрящий» этого учебного заведения явно начал борзеть, с каждым разом собирая денег на «грев» все меньше и меньше. Чтобы не откладывать это дело на потом, Илья решил выяснить отношения с ним прямо сейчас, в доступной форме объяснив, где и в какое время будет его ждать.

      Охранник на входе приподнялся со своего стула, когда Илья появился на пороге. Крепкий парень с таким видом цыкнул зубом в сторону бдительного мужчины, что тот, быстро захлопнув приоткрывшийся было рот, опустился обратно на стул, осознавая, что так, пожалуй, будет правильней всего.

      Илья не мог понять, каким образом стабильный денежный поток за несколько месяцев стал заметно иссякать. «Смотрящий» был лучшим другом Вадима, давно вел дела и был на хорошем счету, но вдруг что-то изменилось, и с этим чем-то Илья хотел разобраться прямо сейчас.

      Урок уже начался, школьные коридоры были пусты, и дальше он пошел никем не замеченный. Осторожно приоткрыв дверь в туалет, Илья тут же увидел силуэт человека, расположившегося на белом подоконнике у распахнутой рамы. Он сидел, обхватив руками колени, положив на них голову, прикрыв глаза и едва заметно покачиваясь, очевидно, в такт музыке.

      Сквозняк, созданный открытой дверью, плавно подхватил черные волосы, заставив их развеваться под потоками теплого весеннего ветра. Солнце настойчиво било в окно, и в этот момент Илья сделал вывод, что эти волосы имеют красивый чернильный оттенок.

      Леонид повернул голову в его сторону и слегка вздрогнул: он не ожидал встретить вчерашнего знакомого в подобном месте.

      Илья тоже немного удивился. По его расчетам здесь и сейчас должен был находиться совсем другой человек.

      Черные жгучие глаза Леонида словно обожгли кожу Ильи, заставив непроизвольно зардеться. Илья буквально почувствовал, как его бросило в краску. Он прикоснулся ладонью к щеке, оставляя на тщательно выбритой коже светлый отпечаток от пальцев. «Сглазил», — решил он про себя, с досадой поглядывая на чернявого парня, но вслух произнес:

      — Вали отсюда.

      Леонид неторопливо извлек из ушей гарнитуру и, размашисто перекинув ее через плечо, развернулся в сторону Ильи, уселся по-турецки и твердо произнес:

      — Нет.

      Илья оперся лопатками о холодную стену, покрытую масляной краской, и скрестил руки на груди, вальяжно выставив одну ногу в сторону:

      — А из окна выпасть не боишься?

      Леонид на подсознательном уровне понимал, что от Ильи не исходило никакой угрозы, поэтому он весело улыбнулся и вскинул голову, позволяя нахальной пряди упасть на лицо и прилипнуть к губам:

      — Не боюсь. Второй этаж — это совсем не страшно.

      Они помолчали. Леонид отвел чернильную прядь и быстро откинул ее назад, на всякий случай не сводя с Ильи внимательного взгляда.

      В туалете сильно пахло хлоркой. Пахло настолько сильно, что Илья даже закашлялся, прищурившись так, словно ему в глаза известью сыпанули. Когда он наконец-то отдышался и поднял взгляд в сторону окна, то снова встретился с горящими черными глазами.

      — Ты куришь? — почему-то спросил Илья, не зная, чем себя занять на время ожидания нужного ему человека.

      — Нет, я музыку слушаю, — живо отозвался Леонид, поболтав наушниками в воздухе.

      — А где этот твой варган? — Илья наморщил лоб, с трудом вспоминая название чудного инструмента.

      — Дома. Здесь я слушаю музыку, чтобы абстрагироваться от мира, а на своей территории я музыку создаю, чтобы сделать мир поуютней, — Леонид говорил быстро, с запалом, на одном дыхании. От него исходила бешеная энергетика, очень сильная, просто будоражащая кровь.

      Сердце Ильи учащенно забилось. Ему стало некомфортно. Он понял, что если сейчас Леонид спрыгнет с подоконника и приблизится к нему хотя бы на шаг, то оно просто захлебнется в непривычном ритме и собьется на неправильный лад. Но Леонид остался на месте, с задумчивостью зажав губами один из наушников, и больше ничего не сказал, будто подбирая другую тему для разговора.

      Пальцы Ильи нервно потянулись к карману — резко захотелось затянуться. Больно зацепившись торчащей заусеницей за край плотной ткани, он приглушенно шикнул и, вытащив сигаретную пачку, торопливо стукнул ею по ладони, выбивая белую порцию столь необходимого сейчас никотина.

      Входная дверь скрипнула — и показалась голова Павла. Он не заметил Илью, как раз подпиравшего соседнюю стену, его настороженный взгляд в мгновение ока стал колючим, увидев Леонида, как ни в чем не бывало продолжавшего сидеть на подоконнике.

      — Ну, быдло, тебе конец, — проговорил он сквозь зубы, аккуратно прикрывая за собой деревянную дверь.

      Леонид и ухом не повел, когда Илья схватил оробевшего от неожиданности Павла за шиворот и с силой швырнул его на середину комнаты.

      — Тут шняга загуляла, что ты бабло куда-то спускаешь, — Илья пинком под зад заставил местного «смотрящего» охнуть и на четвереньках податься в сторону ближайшего писсуара.

      — Я…ничего, — забормотал Павел, вжимая голову в плечи и обеими руками хватаясь за керамический край, — я ничего не брал.

      Илью уже изрядно раздражал этот тип, недаром тот был ставленником Вадима, от которого Илья все время ожидал нож в спину. Павел откровенно врал. Еще в лагере Илья научился безошибочно распознавать, когда человек врет, а когда говорит правду, он чувствовал ложь на каком-то животном уровне, он не мог объяснить это чувство, просто знал и все. И сейчас Илья был абсолютно уверен, что этот скользкий субъект что-то точно скрывает.

      — Да ты у нас с понтом под зонтом, — Илья крепко ухватил Павла за волосы на затылке и со всего размаху впечатал его лбом о стену, выбивая жалобный крик, молящий о пощаде. — Ну-ка, что тут у нас, — он наскоро опустился на одно колено, навалившись на жертву всем телом и не позволяя ей суетиться, и тут же извлек из Пашиного кармана пакетик с каким-то зеленым месивом, наспех завязанный кое-как непонятным кривым узлом, — непуть галимая! Это что такое? — голос Ильи превратился в рычание. Он сунул пакетик Павлу прямо под нос, чуть ли не затыкая им вздымающиеся ноздри.

      Павел молчал, молчал и трясся от страха. Он не ожидал, что Илья так быстро смекнет что к чему, ведь Вадим настойчиво уверял, что тот — человек недалекий. И сейчас Павел стоял на коленях, пытаясь увернуться от предательского пакетика, который Илья то и дело пытался заткнуть ему в то рот, то в нос, и позорно всхлипывал, не разжимая губ, мысленно проклиная при этом проницательного парня.

      — Я подниму базар на следующей сходке, — Илья оттолкнул ставшего ему крайне неприятным «смотрящего» в сторону. — Такие, как ты, нам не нужны, — с этими словами он надорвал пакет обеими руками и с отвращением высыпал зеленую отраву прямо в писсуар, покрывая керамическую стенку изумрудным крошевом, — а ну, скройся в тумане!

      Не дожидаясь очередного пинка, Павел кинул прощальный взгляд, полный ненависти и яда, и неуклюже бросился в сторону выхода. Если бы силой воображения можно было убивать, то Илья не стоял бы сейчас посреди туалета и брезгливо не вытирал бы о себя припорошенные наркотиком ладони.

      — Молодец! — одобрительно отозвался Леонид.

      Илья резко обернулся. Он уже позабыл о том, что тихий свидетель все время был рядом и молча наблюдал за оживленными событиями.

      — Молодец! — повторил Леонид, как-то по-детски хлопая большими глазами.

      Илья пристально посмотрел на него, пытаясь уловить в этих словах скрытую иронию. В два шага оказавшись возле окна, он уперся раскрытой ладонью в стену около уха Леонида, краешком рукава ветровки задевая чернильные волосы и, сощурив глаза, с самым циничным видом приблизил свое лицо к блестящим черным глазам.

      И в ответ он был вознагражден таким взглядом, которого еще не видел никогда в своей жизни. Это был взгляд, полный одобрения, восторженный и открытый, и он был действительно искренним и настоящим, без тени сарказма или упрека.

      — Тебе совсем не жалко его было? — Илья выдержал короткую паузу — собственное отражение в расширившихся от восторга зрачках мешало ему проникнуть в суть чужого подсознания. — А мне почему-то показалось, что ты за справедливость и гуманизм?

      — Я — за справедливый гуманизм, а он не всегда гуманный, — тихо произнес Леонид и слегка отвернулся, словно смущаясь своего порыва восхищения.

      В этот момент Илья заметил на чуть обнажившейся от длинных волос шее мелькнувшую часть цветной татуировки, так сильно заинтересовавшей его вчера. Он снова не смог разобрать ее силуэт и, не отдавая отчета в собственных действиях, поднес руку к черным волосам, кончиками пальцев едва коснувшись нежной кожи.

      Леонид встрепенулся, но не отпрянул, напряженно замерев, словно полностью вверяя себя в руки местного авторитета.

      Через пальцы словно пронесся разряд тока, болью и жжением отдаваясь в самом сердце. Илья испугался своих неожиданных действий и резко отдернул руку, поспешно пряча ее в карман и сжимая сигаретную пачку.

      — Самый странный фрей фея, — глухим, не своим голосом произнес он, с трудом сглатывая ком, неприятно вставший в горле.

      Леонид ничего не ответил, лишь украдкой стрельнул цыганскими глазами из-под густых угольных бровей.

      Илья нервно дернул головой, чтобы стряхнуть с себя это удивительное, словно гипнотическое, наваждение, и интуитивно попятился назад, пересекая комнату и торопливо нашаривая дверь за своей спиной. Нужно было бежать, бежать подальше от будоражащего кровь колдовского взгляда. Пальцы проворно нащупали спасительную дверную ручку — и через доли секунды Илья был уже в коридоре, чуть ли не переходя на бег по пути к лестнице.

      Леонид болезненно зажмурился, приложив прохладную ладонь себе ко лбу, ему показалось, что начался озноб. Тяжело вздохнув, он спрыгнул с подоконника и только теперь увидел изломанную сигарету, брошенную Ильей при виде появившегося Павла. Поразмыслив, Леонид осознал, что идти на занятия не хочется абсолютно, и, задумчиво перебирая между пальцев измятый никотиновый сверток, неторопливо направился домой.

3. Пар от воды

 В последних числах апреля заметно похолодало. Каждый вечер что-то стабильно происходило: сильный ливень сменялся градом, штормовые предупреждения шли один за другим, отмечая поваленными деревьями неудачливые автомобили. Ветер завывал в вентиляциях, намекая о том, что весна все еще не вступила в свои полноценные права. Ветер дул даже из мусоропроводов, обдавая затхлым запахом гнили каждого, решившегося открыть шлюз за липкую ручку, чтобы выбросить пухлый пакет из супермаркета, доверху набитый всякими отбросами.

      У Ильи сильно болели костяшки пальцев, причем на правой руке больше, чем на левой: он все-таки как следует врезал очередному любовнику своей матушки. Мужчина совсем обнаглел, примеряя отцовские вещи и важно вышагивая в чужом трико по чужой квартире. И теперь, после того, как мать заявила, что Илья намеренно портит ей личную жизнь, он решил на весь вечер скрыться из дома, чтобы избежать лишних разборок и фальшивых обесцененных слез. Наспех надев высокие ботинки и куртку потеплее, он пулей выскочил из квартиры, нарочито громко хлопнув дверью — пусть знают, что он оставил их в покое, пусть творят, что хотят, на сегодня его терпению наступил конец.

      Когда высокие подошвы погрузились в глубокую лужу, а глаза зажмурились от попавших в них ледяных крупинок, Илья с уверенностью понял, что идти ему в общем-то некуда. Град сыпался из темной, нависшей над маленьким городом тучи, падал в грязную воду и тут же таял — лужи росли, а град не кончался. Туча казалась безразмерной, она поработила городок, перехватывая его главную артерию у самого основания, — все жители сидели по домам, выходя на улицу только по крайней нужде.

      Илья просто решил двинуться вперед, просто побродить, пусть даже в такое ненастье, зато одному, в тишине и покое, чтобы не слышать пьяных речей и обидных слов по своему адресу.

       Сейчас в городе было тихо, а вообще что-то назревало. Негласный «серый кардинал» Руслан Альбертович Церковный по кличке «Монах», владелец золотого прииска в одном из ближайших лесов, баллотировался в мэры и, судя по слухам, начал выходить из-под контроля местных «воров в законе». Поговаривали, что он уже не платил положенной трети, подмял под себя полицию и очень хотел заручиться поддержкой местных подростков, имеющих прямое отношение к АУЕ. Насчет последнего Илья сильно сомневался. Церковный даже не пытался на него выйти, тогда о какой связи с АУЕ можно было говорить, если бизнесмен даже ни разу не беседовал с лидером этого агрессивного движения?

      Глубокий капюшон, доходивший почти до самого носа, добросовестно спасал Илью от градового ненастья, высокие ботинки грузно хлюпали по лужам, не позволяя намокать потертым джинсам, заправленным в их голенища.

      Дворовую драку Илья заметил не сразу — слишком все как-то тихо происходило. Двое на одного, по всей видимости, уже измотанного, да и вообще не бойца. Илья замедлил шаг, чтобы с надежного расстояния оценить степень опасности прежде всего для себя, а уж потом решать, вмешиваться или нет.

      Еще издали он успел рассмотреть, как незнакомцы в капюшонах по очереди били наотмашь какого-то парня в черной кожаной куртке, изо всех сил пытавшегося, нет, не прикрыться от ударов, а увернувшись, ответить. Силы были явно неравны: потому что удары парня уже уходили куда-то в пустоту, не достигая маячащих целей. В конце концов, один из обидчиков четким ударом сбил его с ног, а второй, навалившись всей грузной фигурой, начал яростно лупить кулаками, куда ни попадя, изо всех сил пытаясь выбить отчаянный крик о помощи.

      Второй решил подмогнуть, пиная возившую ботинками по луже жертву то в бок, то в спину. Берцы с красивыми пряжками бессмысленно разгоняли мутную воду, обдавая неприятелей холодными брызгами.

      Илья сделал несколько шагов вперед, чувствуя, как гулко стукнуло в висках и прояснилось перед глазами — резкий выброс адреналина превратился в обостренное внимание. Незнакомые фигуры вокруг стали до боли знакомыми: до боли в сжатых кулаках, крепко стиснутых зубах и хрустнувших позвонках в резко распрямившейся спине.

      Крепко левой рукой Павел сжимал плечо Леонида, не позволяя ему даже приподняться из лужи, а второй все норовил ударить по лицу. Но Леонид, словно скользкий угорь, извиваясь и уворачиваясь от беспощадного кулака, приглушенно шипел, пытаясь оттолкнуть от себя мстительного одноклассника. Второй беспредельщик, низенький и щуплый, явно начал испытывать затруднения: крупный Павел таким образом придавил свою жертву, что он попросту не мог попасть ботинком ей по корпусу, поэтому Вадим, а это был точно он, в ярости приподняв ногу, уже намеревался было опустить свою кроссовку на колено несчастного парня, уже полностью выбившегося из сил.

      Леонид тихо застонал, словно в замедленной съемке тяжело раскидывая руки в стороны, — четкий удар Павла сумел выбить из него остатки сознания. Илья видел этот всплеск, когда кисть в знакомой черной перчатке разбила водную гладь на десятки крохотных брызг, взметнувшихся в тяжелом, сыром воздухе, и вперемешку с градом упали обратно, в серую муть. Как обессилено прикрылись черные глаза, позволяя белому пеплу оседать на длинных ресницах, как темные пряди, потерявшие чернильный оттенок, начали змеиться в полупрозрачных толщах, словно ленты водорослей, украшающих морское дно. Он больше не сопротивлялся, отдавая себя во власть обезумевшим бандитам.

      Резкий оклик Ильи заставил Вадима остановиться в последний момент — еще секунда, и колено Леонида, лежавшего без чувств, было бы сломано.

      Павел и Вадим резко обернулись. Увидеть Илью в этот момент им хотелось меньше всего. Две пары трусливых, бегающих глаз вонзились во мрак, царящий под его капюшоном. Шакалы узнали своего вожака и, поджав хвосты, даже не сговариваясь, не обмениваясь ни жестом, ни взглядом, бесшумно отступили за белую пелену, исчезая из его поля зрения.

      — Лёня! — тихо позвал Илья, незаметно для самого себя опускаясь на колени перед бесчувственным парнем, — нужно идти, — он осторожно приподнял его голову, тревожно вглядываясь в мокрое от растаявших снежинок лицо.

      Он не хотел никакого вреда этому человеку. Илью душил гнев от того, что его подельники, так сказать, боевые товарищи, чинят беспредел за спиной, вступая в бессовестный сговор. Но с этими блохами он разберется попозже: прямо сейчас было необходимо помочь избитому Леониду. Бросать в беде ни в чем не повинного человека было выше его людских понятий.

      — Эй, — повторил он, проводя свободной рукой по влажной щеке.

      Черные ресницы дрогнули — и Илья слабо улыбнулся, встречаясь с размытым взором темно-карих глаз.

      — Это ты… — слабо произнес Леонид, с трудом узнавая знакомое лицо.

      — Да, да, вставай, — Илья подхватил Леонида под руки, изо всех сил пытаясь помочь ему приподняться.

      Тот с еле слышимым стоном принял вертикальное положение и, искоса глядя на своего спасителя, с горькой улыбкой произнес:

      — Если долго валяться в грязи, можно в ней раствориться, правда?

      — Ага, поэтому давай-ка вылезать отсюда, — в этот момент Илья готов был согласиться с чем угодно, лишь бы вытащить его из холодной лужи да и самому подняться с колен из этой мерзкой жижи.

      С большим трудом Леонид встал на ноги и, обхватив себя руками, устремил на него взгляд, полный благодарности и боли.

      — Пожалуйста, отведи м…меня домой, — его голос дрогнул, а затем дрогнули и плечи — промокшая одежда неприятно липла к телу, холодный ветер пронизывал насквозь, заставляя озябшее тело заметно колотиться.

      Илья сдался, кивком головы давая свое согласие и, поддерживая его под руку, повел в указанную сторону.

      Под теплой курткой Ильи был надет теплый свитер, но ему даже в голову не пришло предложить Леониду свою верхнюю одежду. Илье было тепло и даже жарко. Он торопливо вел Леонида к самому подъезду, внимательно глядя, чтобы его спутник в полуобморочном состоянии не ступал в лужи, а Леонид, стуча зубами от промозглой сырости, был искренне благодарен этой поддержке, непроизвольно прижимаясь дрожащим телом к своему благодетелю в поисках необходимого тепла.

      Наконец, дойдя до крыльца большого многоэтажного дома, Леонид безвольно привалился к стене и, торопливыми движениями побелевших рук пытаясь попасть в карман своей куртки, почти беззвучно произнес:

      — Спасибо, — связка ключей, все же нашедшаяся в глубоком кармане, выпала из окостенелых от холода пальцев, тоскливо звякнув о бетонное крыльцо.

      — Да ты же никакой, — Илья быстро подхватил упавшую связку и, приложив магнитный ключ к панели домофона, поспешно распахнул входную дверь, — давай скорее, заходи!

      Недолго думая, Леонид тут же ступил в подъездное тепло, болезненно закашлявшись от температурных перепадов. По привычке, чисто на инстинктах убедившись, что за ними никто не наблюдает, Илья бесшумно затворил за собою дверь. Возле лифта он остановился:

      — Нам на какой этаж?

      — На шестой, — отозвался Леонид.

      Илья второпях нажал не на ту кнопку, грубо выругался, заметив свою оплошность. Леониду ужасно хотелось домой, согреться, согреться как можно скорее — атмосфера подъезда уже не спасала. Грязный, заплеванный пол лифтовой кабины покрылся крупными каплями от стекавшей с него воды. Когда, наконец-то, металлическая дверь закрылась и маленькое замкнутое пространство устремилось вверх, Илья начал поспешно бренчать ключами:

      — Какие? Какие? — он почему-то стал нервничать. Дрожь Леонида, его мельтешащие переступания с ноги на ногу словно наносили уколы по совести. Илья начал чувствовать неловкость от того, что каким-то образом виноват перед Леонидом за то тепло, которым он обладал, за то, что лифт ехал не достаточно быстро, за то, что понятия не имел, каким ключом открывать верхний замок.

      — С синей пластиной, — подсказал Леонид, почти вплотную приближаясь к Илье, нахмуренному, слегка раздраженному, торопливо перебирающему чужие ключи от чужой квартиры.

      Лифт уже поднялся на шестой этаж, а двери распахнулись, когда Илья все еще крутил в руках незатейливую связку бренчавшего металла.

      — Который? Тут два синих! — впервые за последнее время он вдруг почувствовал стыд: нужно было всего лишь открыть дверь, а он почему-то не мог. И вообще близость Леонида сбивала его с толку, делала рассеянным, не давала сосредоточиться.

      — Да вот же, — ледяные дрожащие пальцы коснулись его руки и быстро нащупали необходимый ключ.

      Пальцы были холодными, а Илью будто жаром обдало. Резко отпрянув в отрытую дверь, при этом едва не споткнувшись о высокий порог — лифт никогда не останавливался вровень с полом — Илья неуклюже вывалился в коридор, крепко сжимая в руках нужную отмычку. Леонид недоуменно нахмурился и спокойно шагнул вслед за ним.

      — Налево, серая дверь, — подсказал он, когда Илья на секунду замешкался.

      С третьего раза попав в верхнюю замочную скважину, Илья наконец-то сделал четыре нужных поворота, а пока он выбирал второй ключ, Леонид, опершись плечом о стену, при этом продолжая обнимать себя руками и дрожать от холода, с беспокойством наблюдал за его неловкими манипуляциями. Все, чего хотел сейчас Леонид, — забраться в горячую ванну прямо с головой, согреться, согреть продрогнувшее тело, вдохнуть пар, исходящий от теплой поверхности прозрачной воды.

      Дверь распахнулась, и парни ступили в квартиру. Мокрой рукой Леонид нащупал выключатель, позволяя прихожей озариться добрым десятком лампочек, встроенных в навесной потолок и прозрачные плитки красивого пола. Илья не обратил на богатую обстановку ни малейшего внимания. Скинув грязные ботинки, он повернулся к Леониду, тщетно пытающемуся справиться с заевшим замком кожаной куртки. Руки совершенно одеревенели от холода, пальцы перестали слушаться, побаливая от острых покалываний домашнего тепла, и никак не могли спокойно опустить верткую «собачку».

      — Дай, я, — Илья быстро сделал шаг в его сторону. Леонид послушно опустил руки, устремляя на своего заботливого гостя горящий взгляд, полный признательности.

      Илья осторожно расстегнул замок, нарочно не встречаясь с черными глазами. Он уже знал, что если заглянет в этот омут, то начнет притормаживать, словно увязая в вязкой трясине, а действовать нужно было быстро.

      — Спасибо, — выдохнул Леонид, когда Илья стянул с него настывшую куртку, — пожалуйста, включи воду в ванной, пока я разделаюсь вот с этим, — он кивнул на свои берцы с многочисленными пряжками и шнурками.

      — Хорошо, — не задумываясь, согласился Илья, в свою очередь избавляясь от куртки и бросая ее прямо на пол. — Сейчас.

      Ему хотелось как можно быстрее выполнить свою миссию, на которую он подписался. За последнее время он вообще не сделал ничего хорошего, хотя по его изломанным лагерем и тюремным бытом понятиям, тоже. В колонии и на свободе он жил и относился ко всем по-людски, жестко следовал особому кодексу чести, от излишнего усердия порой перегибая палку. И правила жизни по тюремным законам он, как и многие другие, хотел перенести в простое существование мирного обывателя. Нет, он не желал превращать свободу в зону, он всего лишь хотел, чтобы правила и законы и здесь, и по ту сторону колючей проволоки были «по понятиям». А так как воровские понятия он считал чем-то вроде сокращенного библейского варианта, то не видел ничего зазорного в том, чтобы за зло платить злом, а за добро — добром, и весь мир для него делился на черный и белый. Многим осужденным после отсидки бывает очень проблематично влиться в обычный гражданский мир. Илье не было тяжело. Не он вливался в мир, а маленький мирок, этот небольшой городок со всеми его жителями день за днем затягивался в воровской уклад, постепенно подчиняясь законам, царящим на зоне. В этом городе уже давно перестали надеяться на полицию — здесь царили особые правила.

      Помочь человеку для Ильи не считалось делом зазорным, поэтому он безо всяких промедлений пошел в ванную комнату и, заткнув слив прорезиненной пробкой, поднял педальку крана до самого упора. Потрогав воду и решив, что она не достаточно теплая, он начал регулировать ее температуру. Когда ладони, поднесенной к бьющейся струе, стало приятно, Илья удовлетворенно хмыкнул и вытер руку о ближайшее полотенце — вот и все. Свою миссию он выполнил. Он не хотел оставаться здесь больше, но и домой идти не хотелось, болтаться по улице теперь тоже особо не прельщало, и пока Илья в задумчивости нюхал ароматный гель для душа, заманчиво пахнущий лавандой, дверь отворилась, и на пороге появился Леонид. Заглянув в ванну и к своему удовольствию заметив, что она уже заполнилась на добрую треть, не долго думая, прямо в джинсах, носках и черной футболке он ступил на теплое дно и, не обращая ни малейшего внимания на удивленное лицо Ильи, с наслаждением вытянул длинные ноги и откинул голову на бортик ванной, расслабленно свесив с керамических краев бледные кисти.

      Илья растерянно потер переносицу и ничего не сказал. Каждый в своем доме хозяин. Хочется Леониду принимать ванну в одежде — пусть это делает хоть в пальто и сапогах. Вода быстро прибывала, уже доходя до середины груди. Леонид сладко прикрыл глаза. Легкая, почти невесомая улыбка блаженства коснулась его губ — как хорошо, когда мечты сбываются. Долгожданное тепло обволакивало, насыщало тело своей энергией и вселяло желание к действиям. Только волосы, мокрые и грязные, все еще неприятно холодили.

      — Ну, я пошел, — Илья поставил на место ароматный флакончик и уже намеревался было покинуть ванну, как вдруг Леонид с совершенно невозмутимым видом в мгновение ока опустился под воду, крепко зажмурив глаза и отпустив бортики ванной. Черные пряди живо всколыхнулись в прозрачной воде, быстро мутнеющей от грязи, пропитавшей джинсы.

      — Эй-эй! Брось эти штучки! — Илья отреагировал тут же, хватая за плечи шального утопленника и заставляя его принять сидячее положение. Его руки все еще продолжали сжимать мокрую ткань, облепившую стройное тело, когда черные глаза Леонида озорно приоткрылись, поначалу хитро прищурившись, а потом и вовсе распахнулись, погружая Илью в тот самый омут, которого он так боялся.

      В этот момент Леонид звонко рассмеялся, обнажая ровные и красивые зубы. Влажные дорожки стекали по смуглому лицу, темные глаза маниакально гипнотизировали, пухлые губы порозовели, возвращая свой заманчивый природный колер.

      — Что ты творишь? — рассерженно прошипел Илья, как следует встряхнув Леонида за плечи.

      — Останься, — произнес тот, продолжая порабощать своего спасителя завораживающим взглядом бархатных глаз. Леонид ничего не делал. Он просто сидел и смотрел, а Илья просто продолжал сжимать его плечи, растворяясь в черной безвозвратной глубине.

      Звонок мобильника вывел Илью из этого легкого гипнотического транса. Он разжал руки, выпуская Леонида из своих объятий и, вытащив телефон из кармана штанов, проверил вызов — звонил Вадим, наверняка хотел объясниться. Илья тут же скинул звонок: разговаривать с этим человеком сейчас он не имел ни малейшего желания.

      В глазах Леонида промелькнула тревога. Он хлюпнул ладонями по воде, стараясь привлечь к себе утраченное внимание. Но Илья не уходил. Напротив, он присел на край ванной и слегка подался вперед, хищно нависая над Леонидом. Тот чуть напрягся и даже привстал, выпрямив спину и приподняв подбородок. В комнате, наполненной паром, исходившим от теплой воды, повисло напряжение.

      — Ответь мне на один вопрос, — жесткие нотки зазвучали в голосе Ильи.

      — Спрашивай, — с готовностью ответил Леонид, сохраняя между своим лицом и лицом Ильи слишком близкое для короткого знакомства расстояние.

      — Ты цыган? — выдохнул Илья, мазнув взглядом по его высоким скулам, по красивым черным бровям, по блестящим лентам мокрых прядей и снова растворился в безграничной бездне огромных колдовских глаз.

      — Моя бабушка была цыганкой, — медленно, тщательно выговаривая каждое слово, произнес Леонид. Немигающим взором он словно проник в чужое подсознание, осторожно пробуя его на вкус. — Спрашивай еще.

      Илья улыбнулся и слегка покачал головой:

      — Больше всё.

      Леонид привстал на одно колено и аккуратно, словно боясь вспугнуть своего гостя, почти неощутимо прикоснулся к его рваному шраму на виске, тихо выдохнул, теплой рукой обхватив крепкий затылок, затем ловко подался вперед, прижавшись влажными губами к приоткрытому от удивления рту впавшего в оцепенение Ильи.

      Теплые губы были мягкими и податливыми, теплые пальцы, нежно перебиравшие светлый ежик коротких волос, были ласковыми и внимательными. Второй рукой Леонид скользнул по напряженной спине и, проведя ладонью по лопаткам, сжал в кулаке колючую ткань шерстяного свитера. От неожиданности у Ильи закружилась голова. Он едва не упал в воду, чудом удержавшись на скользком белом крае.

      На доли секунды Леонид замер, словно собираясь с мыслями. В этот момент Илья осознал, что тот попросту не знает, что нужно делать. Приоткрыв глаза и отстранившись на пару сантиметров, он с улыбкой, словно новым взглядом посмотрел на красивое лицо с прикрытыми глазами, обрамленными густыми ресницами, на длинный выразительный нос с тонкими ноздрями, на манящие губы, требовательно приоткрытые и явно не умеющие дарить свою ласку, — близости с таким человеком у Ильи не было никогда.

      Там, в исправительной колонии, Илья в полной мере ощутил всю прелесть обладания мужским телом. Поначалу от безысходности, потом для того, чтобы дать выход своим садистским наклонностям, и наконец-то для истинного получения удовольствия. Но «опущенные» парни были совсем другими, вялыми и безынициативными. Ими двигали страх и обреченность, абсолютная безнадега, граничащая с нескончаемым кошмаром. Когда порядочным арестантам набивали звезды, им насильно накалывали «чёрта-кочегара». И если днем прикоснуться к «обиженному» было «западло», то ночью лежать с ним на одной койке считалось нормальным делом.

      После освобождения Илья столкнулся с определенными трудностями. С противоположным полом сразу не сложилось. Да и переживал он не особо по этому поводу, изо всех сил загружая себя работой и тренировками в спортзале. И сейчас, в это мгновение, когда едва знакомый юноша пылко прильнул к его изголодавшимся устам, Илья четко осознал, что в нем пробудилась животная страсть. И было абсолютно не важно, умеет что-либо Леонид или не умеет, главное — умел он, а Леонид жаждал опыта.

      Илья осторожно провел большим пальцем по приоткрытым губам, желающим брать, но не желающим ничего отдавать кроме самих себя. Дыхание Леонида заметно участилось. Илья видел, как тяжело и быстро начала вздыматься его грудь под плотно облепившей ее майкой. Губы послушно приоткрылись еще шире, позволяя шершавому пальцу вторгнуться во влажную глубину, властно и бесстыдно проводя по нежному языку. В этот момент Илья уповал на одно: только бы Леонид не открыл завораживающих глаз, только бы не перехватил инициативу — он очень хотел быть хозяином этого положения. Но густые ресницы остались плотно сжатыми: Леонид еще не осознавал достаточно четко, как далеко он готов был зайти, и просто отдался незнакомому моменту.

      Очередной телефонный звонок заставил Илью резко вздрогнуть и отстраниться от Леонида.

      — Кого еще там, — недовольно проворчал он, глядя на светящийся экран. Звонил Седой, вор в законе, главарь местной воровской знати, человек, по сути, держащий в своих руках все нити управления этим городом, и нужно было ответить.

      — Подожди меня в комнате, — опьяненным от неизведанных доселе чувств голосом медленно проговорил Леонид, судорожно проводя рукой по губам, все еще помнящим вкус крепкого поцелуя.

      — Хорошо! — бросил поспешно Илья, выходя за дверь и поднимая трубку.

      Седой всегда говорил мало и по теме. Он велел завтра с утра доставить к нему Павла, чтобы тот при местных авторитетах сознался, откуда у него «стремный» пакетик. Ибо такими делами ни сам Седой, ни его подельники не занимались.

      Положив трубку, Илья прошелся по коридору, решив воспользоваться моментом и разглядеть квартиру гостеприимного хозяина.

 
4. Красные яблоки

 Здесь было три комнаты, и он решил начать осмотр с самой крайней — ей оказалась родительская спальня, классическая, самая идеальная спальня из всех, которые Илье только довелось видеть в художественных фильмах: светлые шторы, красивые, с перламутровым отливом, струились от изящного, почти невесомого карниза, мягким каскадом спускаясь до самого пола. Большой зеркальный шкаф увеличивал пространство вдвое, изящный комод был уставлен фотографиями с изображением улыбающихся людей. Илья взял в руки одну из них и, усевшись на край широкой постели, начал пристально разглядывать изображенную на ней семью Леонида. На фотографии ему было лет семь, ни дать ни взять — натуральный цыганенок. Он был похож на мать, стоявшую рядом в обнимку с отцом. И, глядя на взрослые лица, которым уже на фото было где-то далеко за тридцать, Илья с удивлением прикинул, что сейчас им где-то под шестьдесят. Наверняка они своего единственного сына носили на руках.

      Шум воды в ванной комнате стих. Илья аккуратно поставил фотографию обратно на комод и провел раскрытой ладонью по цветастому покрывалу, каждый сантиметр которого был покрыт вышивкой диковинных цветов, пестрые узоры причудливо переплелись между собой, лепестки пестрели всеми цветами радуги, а изящно изогнутые стебли отливали всеми оттенками зеленого цвета. У самого изголовья лежали подушки с такой же набивной вышивкой, с кистями и бахромой по всему периметру. И на какой-то момент Илье показалось, что он оказался в шатре, в каком-то восточном или цыганском, — настолько эта постель навеяла на Илью воспоминания сказок, прочитанных в детстве.

      До его слуха донесся звук открываемой двери.

      — Ты хочешь есть? — раздался голос Леонида, уже очевидно из кухни.

      — Хочу! — с готовностью отозвался Илья, поймав себя на мысли, что и вправду хочет.

      Буквально через минуту Леонид стоял на пороге: босиком, в белом халате, накинутом явно на голое тело, со слегка взлохмаченными влажными волосами. В руках он держал небольшой серебряный поднос с блестящими красными яблоками, красными, безо всяких прожилок. Просто черные волосы, просто белая ткань, просто красные плоды — Илья почувствовал, как вспотели его ладони, когда Леонид приблизился к нему и, поставив поднос на постель, опустился рядом, непринужденно закидывая ногу на ногу, при этом провокационно обнажая колено.

      — А родители где? — нервно сглотнул Илья, заскользив глазами по выделяющимся из широкого ворота острым ключицам.

      — Поехали, — Леонид небрежно махнул рукой куда-то в сторону, — к родственникам поехали. Послезавтра вернутся, — он картинно отвел черные пряди, демонстрируя татуировку на красивой длинной шее: птица с расправленными крыльями, гордая и независимая, будто парящая в воздухе, грациозная, яркая! Каждое ее перышко было кропотливо выбито на безупречной смуглой коже.

Наконец-то, наконец-то это произошло, и Илья сумел подобраться так близко, чтобы рассмотреть даже самый мелкий штрих, самою крохотную черточку этого рисунка, каждый изгиб нежной шеи, начиная от пульсирующей жилки и заканчивая соблазнительной ложбинкой у самого основания.

      — Ты умеешь ломать яблоки руками? — тихий голос заставил Илью перевести взгляд на сочный налитой плод, лежащий на раскрытой ладони Леонида. Плод притягивал, всем своим видом приглашая вонзиться в себя зубами, почувствовать во рту всю сладость своего содержимого. — Ну, давай, покажи, что ты умеешь! — Леонид с коварной настойчивостью поднял зрелый плод на уровень глаз, — раньше были яблоки прозрачные настолько, что на свету были видны их семечки.

      — Раньше…это потому, что люди стали скрытными, как толстокожие фрукты, покрытые воском, — Илья принял плод из его рук и быстро открутил ненужный хвостик, — и чтобы докопаться до их сути, — умелым движением он обхватил яблоко и, надавив большими пальцами на углубление плодоножки, с приятным хрустом разломил зрелое яблоко на две равные половинки, — нужно залезть им в душу, — он протянул одну из половинок Леониду, словно случайно касаясь его обнаженного запястья.

      Леонид улыбнулся и, не сводя глаз с Ильи, жадно впился зубами в сочную мякоть, неторопливо пережевывая медовый кусочек. Илья поднес свою половинку к самому носу и жадно вдохнул тонкий аромат соблазнительного райского фрукта.

      Серые глаза оторвались от созерцания бликов на глянцевой поверхности и вперились в выразительные, манящие, бесовские очи, и в этот самый момент Илья точно понял, что просто так уже не покинет эту обитель.

      Уголки черных глаз хитро прищурились, Леонид изогнулся, положил надкушенную половинку яблока на комод и в одно ловкое движение, словно проворный дикий зверь, запрыгнул с ногами на постель, присел на пятки и скромно сложил руки на коленях, словно собираясь проводить китайскую чайную церемонию. Его взгляд стал хищным и плотоядным, этот взгляд подталкивал к действию.

      Илье внезапно стало очень жарко. Он ощутил, как струйка пота потекла между лопаток. Его рука вернула нетронутый ломтик на поднос, неловко задевая серебряный край — поднос почти бесшумно упал на ковер, яблоки крупными бусинами раскатились по всей комнате — Илья принял вызов и тоже взобрался с ногами на постель, принимая позу низкого старта для бега.

      Леонид нисколько не смутился, лишь чуть разомкнул губы и аккуратно прикоснулся к ним указательным пальцем: ему показалось, что на них остался кусочек яблока. Это была последняя капля. Илья уверенно потянулся вперед и коснулся манящих губ кончиком языка, беззастенчиво вторгаясь во влажную глубину, прошелся по ребристому небу, затем по ряду скользких зубов и, наконец, прильнул к Леониду в нежном поцелуе, в полной мере ощутив всю сладость соблазнительного плода.

      Он обхватил гибкую шею, жадно привлек к себе ставшее вдруг безумно желанным податливое тело, чувственно провел языком по шелковистой внутренней стороне приоткрытых губ Леонида и, почувствовав горячий вздох, слегка отстранился, любуясь красивым лицом партнера, сладострастно прикрывшего глаза и потянувшегося вслед за ним, словно умоляя о продолжении. Илья крепко сжал его острые плечи. Их губы снова соприкоснулись. Илья почувствовал, как дрогнули его колени, как сердце гулко бухнуло и отдалось пьянящим звоном в ушах — он еще никогда не испытывал ничего подобного, сладостного, тягучего чувства. Это было не просто желание, это было вожделение, странное, неподвластное его пониманию.

      Под тяжестью собственного тела Илья вынудил Леонида откинуться назад, на подушки, раскинуть черные завитки влажных волос по замысловатым узорам. Блестящие пряди переплелись с золотой бахромой, пушистые ресницы распахнулись — от темного, бедового взгляда устремленных на него зачаровывающих глаз Илья покраснел. Он крепко обхватил вздрогнувшие запястья и жадно склонился над Леонидом:

      — Ты похож на Шамаханского принца.

      Леонид улыбнулся, но как-то совсем невесело. Он начинал заметно нервничать.

      — Ты чего-то боишься? — тревожно спросил Илья, напряженно вглядываясь в тонкие черты его лица.

      Леонид не ответил, лишь на секунду закусил нижнюю губу и слегка отвернулся. Илья требовательно повернул его голову к себе, ухватив ее за подбородок.

      — Да ты боишься… — он почувствовал бешеный прилив возбуждения, — у тебя не было…

      Леонид промолчал, смущенно отводя глаза. На секунду Илья удивился, он даже представить себе не мог, что цыганские глаза могут вот так стыдливо взмахнуть ресницами, непроизвольно убеждая в невинности. Но алые губы, до одури приманивающие своей припухлостью от сладостного поцелуя, почти бесшумно прошептали:

      — Давай!

      Илью не нужно было просить дважды. Он быстро стянул с себя теплый растянутый свитер вместе с футболкой, красочно обнажая крепкий торс с вытатуированными восьмиконечными звездами на выпуклых ключицах. Леонид приподнялся на локте и с интересом провел пальцем по треугольным лучам:

      — Что они означают?

      — Никогда не надену погоны, — Илья ухмыльнулся, глядя на оголившееся смуглое плечо Леонида, с которого сползла белая ткань. Из-под черной пряди на шее выглянуло расправленное крыло, — а твоя?

      — Куда хочу, туда лечу.

      Илья хищно осклабился, уже представляя себе, как прихватит зубами нежную кожу, как оставит кровоподтеки на теле этой яркой птички. Он быстро избавился от штанов и нижнего белья, небрежно скинув их на пол.

      Леонид нервно сглотнул, увидев внушительный орган, крупный, с набухшими венами, с обнажившейся головкой и уже проступившей капелькой смазки. Илья хотел его немедленно и беспрекословно. Леонид беспокойно выдохнул, глядя, как рука со сбитыми костяшками крепко сжала затвердевший член, сладко прошлась по всей его длине, потом снова вернулась к самому основанию. Видя, как напряглись мышцы Ильи на шее и лице, видя, как светлые глаза подернулись поволокой, как красноречиво блестел предэякулят на створках нежной щели, он присел на колени и решительно потянул один из концов тонкого пояса, позволяя полам халата распахнуться.

      Возбуждаясь с каждой секундой сильнее и сильнее, неимоверными усилиями сдерживая порыв рьяно сорвать с желанного тела ненужную одежду, с замиранием сердца Илья наблюдал, как бархатный халат опустился на покрывало, обнажая прямые плечи, стыдливо-робко дернувшиеся, почувствовав себя без надежного укрытия.

      Смущаясь своей незащищенности, Леонид медленно опустился на постель, позволяя Илье насладиться всей красотой этого момента. Чернильные волосы лучами темного солнца снова разметались по подушке, тяжелый томный вздох приоткрыл влажные губы, позволяя горячему дыханию вырваться на свободу.

      Желание Ильи сбылось: он жадно припал к вожделенной шее, оставляя на атласной коже следы грубых поцелуев. Он крепко ухватился за предплечья, до боли вонзаясь в них плохо остриженными ногтями.

      Леонид несмело провел ладонями по широкой напряженной спине, ощущая перекаты бугристых мышц под горячей, обжигающей кожей. Жадность, с которой Илья овладевал им, пугала до колкой пульсации в висках, а предвкушение предстоящей боли не позволяло ни на миг отрешиться и насладиться пылкими прикосновениями.

      Покрыв выступающие ключицы жаркими поцелуями, Илья слегка сдвинулся в сторону, одной рукой проводя по темным ореолам сосков, по напрягшимся бугоркам, словно дразнящим своим соблазнительным видом. Широкая ладонь заскользила вниз, по плоскому животу, с удовольствием проводя по пушистой черной дорожке, и когда рука Ильи уже почти коснулась самого сокровенного, цепкие пальцы Леонида сжали похотливую руку, не позволяя ей двигаться дальше.

      — Не трогай, — Леонид испуганно вздрогнул и, приподнявшись на локтях, даже отполз подальше, стыдливо поджимая к себе ноги, согнутые в коленях.

      — Не буду, — иронично отозвался Илья, кладя кисть на свой разгоряченный орган.

      Весь этот непорочный вид, несмелый, боязливый заводил с пол-оборота. Этого парня хотелось взять прямо сейчас, всего целиком, выбить крик из его беспокойно вздымающейся груди. Но Илья понимал, что так просто вовсе не выйдет: в Леониде чувствовалась сила зверя. Он был худым, но не хрупким, к тому же вертким и энергичным. И вряд ли у Ильи просто силой удалось бы в данный момент получить желаемое — свободолюбивый Леонид отбивался бы до самого конца.

      А взять хотелось. Илья чувствовал страх своего любовника, излучаемый каждой клеточкой кожи, сквозивший во взгляде испуганных горящих глаз. Леонид смотрел исподлобья, насуплено. В этот момент он и сам уже не понимал, чего хотел на самом деле.

      Илья слегка приподнялся, одной рукой интенсивно продолжая ублажать себя, а второй едва надавливая на грудь Леонида, заставляя его улечься обратно:

      — Успокойся, тише, тише, — и когда Леонид все же послушался и откинулся на подушки, кончиком пальца Илья подцепил прозрачную каплю с налитой головки и мягким движением скользнул по нижней губе Леонида, оставляя блестящий след на его алой коже.

      Взгляд черных глаз затуманился. Неторопливо, словно решаясь на что-то отчаянное, Леонид сладостно слизнул тягучую влагу и с вызовом посмотрел на Илью.

      Самодовольно ухмыльнувшись, тот перекатился на край постели, вытянув руку в сторону комода, и взял со столешницы салатовый тюбик. Леонид с беспокойством отвел глаза, увидев на ладони Ильи щедрую порцию жирного крема. И Илья понял, что будет лучше, если Леонид отвернется и не будет смотреть на него своими жгучими цыганскими глазами, не будет непроизвольно гипнотизировать своими природными чарами.

      И Леонид, словно читая его мысли, действительно отвернулся, просто перевернулся на другой бок и весь напрягся, закусив подушечку большого пальца. Он приготовился, осознавая, что назад дороги уже нет.

      Илья скользнул взглядом по изящным изгибам стройной фигуры. Чернильные волосы были откинуты в сторону, и проступившая вена бешено пульсировала, будто заставляя пеструю птичку нервно дышать, вот-вот собираясь с мыслями на безумный полет в неизвестность. Одной рукой он немного отвел ногу Леонида в сторону, придавая ему более открытую позу, а второй с трепетом прикоснулся к девственному анусу, щедро смазывая его жирной смазкой.

      Леонид встрепенулся, ощутив эти непривычные прикосновения, и с еще большей силой закусил большой палец.

      У Ильи полгода ничего не было. Полгода без близости, без сладостной дрожи, без звездочек перед глазами — но сейчас нужно было действовать осторожно, чтобы не спугнуть доверившегося ему человека.

      Тяжелый стон сорвался с губ Ильи, когда он ощутил прикосновение своей чувствительной головки к манящему сжатому колечку, его рука властно охватила смуглое бедро, не позволяя Леониду сменить позу, и начал осторожно погружаться вовнутрь до приятного потемнения в широко распахнутых светлых глазах.

      Леонид дернулся с такой силой, что едва не столкнул Илью с постели. Эту боль он не смог вытерпеть. Он понимал, нет, он знал наверняка, что будет больно, но что настолько, не мог даже допустить.

      Илья рассерженно схватил Леонида за плечо и с силой развернул его лицом к себе, едва ли не брызгая слюной из перекошенного от злобы рта:

      — Ты сам все это затеял! Сам! Так хватит выкобениваться! Или я просто уйду! Ты этого хочешь?!

      Зрачки Леонида гневно сверкнули. Меньше всего он хотел в чьих-либо глазах выглядеть слабым человеком. Он едва слышно скрипнул зубами — Илья увидел, как желваки заходили на высоких скулах.

      Он понял: сейчас Леонид или ударит, или полностью сдастся на его милость. Леонид сдался. Пару секунд поерзав лопатками на покрывале, чтобы устроиться поудобнее, он без колебаний раздвинул длинные ноги и обеими руками ухватился за углы цветастой подушки.

      — Ну же, — призывно произнес он, и нотки провокации засквозили в его глубоком голосе.

      Илья не заставил себя долго ждать. Ему захотелось немедленно, сию секунду подчинить себе этого самоуверенного мальчишку, продемонстрировать, кто тут главный, сделать еще больнее, чтобы сбить спесь с этого красивого наглого лица. На этот раз он вошел быстро, рывком, вошел до самого конца, крепко сжимая стройные бедра.

      Стон боли Леонид старался приглушить изо всех сил, вонзая зубы себе в запястье. Не помогло. Новый толчок заставил его вскрикнуть громче, беспомощно запрокинув голову и судорожно выгнувшись в спине.

      С наслаждением, размашисто вдавливаясь в глубину узкого входа, чувствуя дикий прилив желания, готовый вот-вот перейти в неистовый, бурный экстаз, Илья с неподдельным наслаждением наблюдал за измученным нескончаемой болью выражением лица Леонида.

      Изможденный его монотонными движениями, с растрепанными чернильными прядями, широко распахнутыми, блестящими, черносливовыми глазами Леонид выглядел сексуально до безумия, он смотрел куда-то в потолок, то ли что-то неслышно шепча пересохшими от стонов губами, то ли просто ловя живительный воздух, а Илья смотрел на него, полностью овладевая его телом и сознанием. В этот сладко-затянувшийся момент Леонид полностью принадлежал ему, позволяя Илье окунуться в бездну обостренного, ни с чем не сравнимого удовольствия.

      Теплая волна экстаза разлилась по всему телу, заканчиваясь приятной пульсацией разгоряченного органа. Леонид сдавленно застонал, когда Илья медленно, не торопясь вышел из него, и плавно разжал пальцы, комкающие края подушки.

      — Всё, — Илья резко свел его колени, больно ударив их костяшками друг о друга.

      Леонид с удивлением вскинул брови, стыдливо прикрываясь халатом. Илья начал поспешно одеваться, так поспешно, как будто сделал что-то очень постыдное и очень хотел убежать, скрыться из этого места.

      — Ты мне скажи, — заговорил он, натягивая спортивные штаны и прыгая на одной ноге по пушистому ковру, — почему я? А? — он резко повернулся к Леониду, — блатной романтики захотелось? — Леонид даже ответить ничего не успел, продолжая кутаться в своем халате, как Илья, уже справившийся со штанами и привычно натягивающий свитер вместе с футболкой, не вынимая одно из другого, с каким-то нескрываемым раздражением продолжил, — ты сделал это с первым попавшимся человеком, а если у меня СПИД? Ты подумал об этом?

      Леонид встрепенулся. Эта фраза будто окатила его ушатом дробленого льда:

      — Если ты хоть чем-нибудь заразил меня, поверь: я убью тебя, где бы ты ни был, — прошипел он сквозь зубы.

      Илья поверил. Но у него не было СПИДа, и он не боялся.

      — Ладно, — устало выдохнул он, заправляя футболку в штаны и одергивая свитер, — я пойду, — он уже развернулся к выходу, когда ставший вкрадчивым голос Леонида разрезал тишину:

      — Илья, оставь мне свой номер телефона, пожалуйста!

      Илья обернулся. Леонид смотрел на него нерешительно, как-то застенчиво, по-детски надув полные губы, при этом уголок его левого глаза нервно задергался — по всему было видно, что он сильно волновался. Илья быстро прокрутил в голове все варианты: городок был маленьким, и при желании Леонид всегда мог его отыскать, поэтому, чтобы избежать расспросов посторонних людей, было действительно проще оставить свой номер телефона.

      — Ладно, запоминай, — он быстро продиктовал этот номер. — Запомнил?

      — Запомнил, — кивнул Леонид.

      — И…это…– Илья помедлил, рассматривая свои дырявые носки с выглядывающим на свет божий большим пальцем, — ты никому не говори, что тут было.

      — Мои родители ругаться не будут, мне всё можно, и вообще мне уже восемнадцать! — с какой-то гордостью воскликнул Леонид, даже приосанившись при этом.

      — А мне нет восемнадцати, и я вообще не про твоих родителей, — рявкнул Илья и рванул в коридор, оставляя Леонида в полной растерянности.

      Наспех натянув на себя куртку и ботинки, он пулей выскочил из квартиры. Он стремглав понесся по крутым ступеням, абсолютно забывая о лифте, ему хотелось бежать, бежать по бетонным пролетам, разбивать ботинками гладь глубоких луж, обжигать лёгкие пронизывающим ветром, — лишь бы только забыть обжигающий взгляд блестящих черносливовых глаз и мягкость чернильных волос.

      Леонид в изнеможении распластался на постели, раскинув в сторону руки и ноги. Сердце громко стучало в груди, с каждой минутой все громче и громче, отдаваясь эхом в каждом закоулке пустой квартиры, а губы упрямо повторяли заветные цифры такого вдруг ставшего необходимым мобильного телефона.

5. На футболе

 Илья сидел на футбольном матче, который проходил между городскими командами Соры и Бакыра, и откровенно скучал. Если быть точнее, сидел он на пластиковом кресле, обеими руками обхватив синюю сидушку, и еле заметно покачивался в разные стороны. Команда Соры, его города, именуемая как «Ареда», играла из рук, нет, собственно, из ног вон плохо. Мало того, что голов хозяева поля не забивали вообще, так они еще и спотыкались на ровном месте. То ли злополучные футболисты боялись мяча, то ли мяч, в свою очередь, боялся их — на этом матче ноги в фирменных желтых бутсах никак не могли встретиться с кожаным боком вожделенного атрибута такой долгожданной субботней игры.

      Команда противника действовала активней, ловко подводя мяч к воротам и забивая вот уже как третий гол подряд. Красные майки гостей города липли к вспотевшим телам, черные шорты, сидящие слегка бесформенно, трепетали под порывами весеннего ветра, бордовые бутсы с шипастыми подошвами активно давили зеленую щетину — вся эта живость чужой команды, проворство и мастерство изрядно раздражали Илью. Он нервно почесывал зудящие от нетерпения ладони о край пластикового сиденья и думал о том, что все эти ненавистные красно-черные фигуры напоминали ему жуков-пожарников, копошащихся на лугу в поисках наживы.

      Однако, судя по реакции зрителей, занимающих около половины стадиона, скучно было только Илье. Болельщики «Ареды», основную часть которых составляли подростки, напряженно наблюдали за ходом игры, все еще надеясь на какое-то чудо. Как только одному из игроков команды их фаворитов удавалось подвести мяч хоть на мало-мальское расстояние к воротам, впечатлительные фанаты резво подскакивали со своих мест, активно размахивая желтыми шарфами, и начинали воодушевлять футболистов громкими выкриками:

      — «Ареда» — фаворит!
      «Ареда» — победит!
      «Ареда» — только он!
      «Ареда» — чемпион!

      Больше всех старался Вадим. Он складывал руки в виде рупора, орал, гикал, подпрыгивая на одном месте, а когда мяч по несчастливой случайности снова убегал от вражеских ворот, он разочарованно цыкал, плюхался на стул и, достав бутылку водки из-под сиденья, жадно прикладывался к ее горлышку, делая несколько больших глотков, затем «крякал», занюхивая засаленным рукавом ветровки, и передавал бутылку своему соседу. Тот тоже отпивал веселящую жидкость — таким образом вся компания Ильи, за исключением его самого, все шесть человек, с каждым голом противника заводилась сильнее и сильнее. И когда вокруг него суетились зрители, изо всех сил пытаясь поддержать любимую команду, Илья продолжал сидеть, с силой сжимая ни в чем не повинное сиденье. Эти игроки, все эти игроки были никчемны.

      Бело-синий браслет на левом запястье пульсировал, словно посмеиваясь над их жалкими потугами, — «Зенит» бы никогда не допустил такой игры. «Зенит» — чемпион, а все эти мелкие сошки — просто блохи, бесцельно скачущие по давно снятой шкуре медведя в безнадежных поисках такой необходимой крови.

      Илья пришел сюда не для того, чтобы посмотреть на игру неудачников. Он пришел для того, чтобы потом попросту подраться с фанатами противника. Ему уже не терпелось — вот поэтому зудели ладони, вот поэтому он с нервозностью ожидал развязки всего этого безобразия.

      Очередной гол морготной «Нерчи» заставил всю трибуну болельщиков «Ареды» расстроено загудеть. Зато со стороны гостей Соры тут же послышались одобрительные возгласы:

      — «Нерча» — это я!
      «Нерча» — это мы!
       Лучшие люди!
       Нашей страны!

      В воздухе взвились полосатые красно-черные шарфы, разрезая небо десятками длинных ленточек. Неподдельная радость и торжество звучали в неистовых голосах. Лица, разукрашенные красно-черными полосками, преобразились самыми ослепительными, самыми восторженными улыбками.

      А на пустой трибуне, билеты на которую никто не приобрел, скакал и бесновался огромный «Творожный сырок» — ростовая кукла, большая и нескладная, символ главного спонсора этого матча: фирмы «Буренка и компания». Огромный прямоугольник с жизнерадостной коровой на переднем плане, озорно размахивая своими тоненькими ручками, неуклюже перемещался между узкими рядами, явно намекая на то, какой он молодец, и вообще вся эта затея, это замечательное мероприятие, происходит только благодаря этой самой «Буренке».

      Складывалось впечатление, что «Сырок» тоже радовался всем намекам на победу «Нерчи». Это изрядно напрягало хозяев поля, лишая их такой необходимой в этот момент силы духа, парализующим ядом растекаясь по их жилам.

      Болельщики «Ареды» не выдержали. Дружно вскочив со своих мест, при этом активно демонстрируя своим врагам нецензурные жесты, они истошно закричали:

      — Хуже нету футболистов,
      Чем бакырских онанистов!

      Илья начал нервно притоптывать ногой и потирать загривок — от игры команды противника кожа начала зудеть уже в разных местах. Под ногтями забилась кровь от расчесанной кожи — чужая команда, чужие болельщики, и даже «Сырок», беспрерывно мечущийся по трибуне, раздражали неимоверно. Илья плотно сжал челюсти, случайно прикусив правую щеку, при этом неприятно хрустнуло или треснуло — он и сам не разобрался, болезненно поморщившись.

      Одним словом, трибуны с обеих сторон неистовствовали, обмениваясь заковыристыми репликами и красноречивыми жестами. Некоторые из бакырцев вообще поснимали верхнюю одежду и, ударяя себя кулаком в обнаженную грудь, выбрасывали вперед правую руку наподобие зиги, всем своим видом пытаясь внушить противнику хоть какой-нибудь, пусть даже самый что ни на есть захудалый страх.

      Тем временем фавориты игры успели расслабиться и допустить нарушение в пределах штрафной площади. В предвкушении одиннадцатиметрового, Илья все же растормошился и даже привстал с нагретого места, взглядом впиваясь в игрока, который имел все шансы наконец-то размочить счет.

      Мяч еще не успел опуститься на отметку, когда Вадим, взбудораженный плохой игрой и алкоголем, начал торопливо пробираться к выходу. Запах пота и водки, металлический привкус семечек, шум резких выкриков и удача соперников так и подталкивали его к активным действиям.

      Ростовая кукла уже успела переместиться в ближайший пролет, продолжая там задорно пританцовывать. Время от времени ее слегка заносило то на одну, то на другую сторону. То ли от усталости, то ли от неудобного наряда «Сырок» припадал на колено, делая короткую паузу, потом снова вставал, с удвоенной силой возобновляя свои неловкие ужимки.

      Вадим был очень юрким и резвым человеком, к тому же с определенной харизмой и своеобразным огоньком: моментально оказавшись в проходе, он с силой наподдал «Сырку» под поролоновый зад, в несколько прыжков преодолел последние ступени и опрометью устремился к любимой команде. Никто толком-то и разобрать ничего не успел, когда он вихрем подлетел к успевшему промазать по мячу неудачливому футболисту, густо покрасневшему и опустившему глаза, и одним четким ударом отправил спортивный снаряд прямо в «девятку», вызывая восторженные крики со стороны болельщиков «Ареды». Два человека из охраны тут же бросились к этому нарушителю порядка, однако не тут-то было.

      С абсолютно самодовольной улыбкой Вадим разбежался и, красочно упав на колени, торжественно проехал по траве с поднятыми кверху руками, награжденный бурными аплодисментами, доносящимися со всех сторон. Промахнувшийся футболист презрительно фыркнул. Остальные участники приостановившейся игры дружно расступились перед охранниками, предоставляя им «зеленый коридор» для преследования местного любителя популярной игры.

      Вадим был проворным малым. Он ловко перемахнул через ограждение, так ловко, будто делал это каждый божий день, и со всех ног бросился к трибуне, которую занимали его товарищи. Он практически лез по головам, а его аккуратно поддерживали и подталкивали дальше, успевая ободряюще похлопать то по спине, то по плечу.

      Когда охранники приблизились к этому сектору, все болельщики «Ареды» дружно встали неприступной стеной, встали все как один, словно говоря о том, что они ни за что не выдадут своего храбреца.

      Переглянувшись между собой, мужчины решили не вмешиваться и, окинув критическим взглядом агрессивную толпу, с явной неохотой все же отступили.

      Вадим, очутившись на своем месте, просто покатился со смеху, глядя на опешившие лица охранников.

      — Ну, ты понты колотишь конкретно, — усмехнулся Илья, чуть ли не прижимаясь к его уху и пытаясь перекричать нескончаемый шум.

      — Я ж не кукурузу охраняю, — Вадим удовлетворенно потер ладони, — видал, какая песня вышла?

      — Пестришь, фартовый… — прошипел Илья, зубами отдирая надоевшую заусеницу, которая постоянно цеплялась за одежду.

      Вадим сделал вид, что не услышал. Он наклонился над полом в поисках бутылки, грязно выругался, ее не обнаружив, и обильно сплюнул под ноги, откровенно любуясь полученной кляксой. Затем он сочно чихнул, настолько сопливо и протяжно, что у Ильи даже глаза заслезились от одного только этого звука, по очереди зажал то одну ноздрю, то другую, энергично сморкаясь при этом и, утерев наконец-то нос ладонью, на доли секунды став похожим на поросенка, наконец-то угомонился и стал спокойно досматривать матч.

      Игра закончилась с разгромным счетом 5:0 в пользу «Нерчи». Такому исходу уже никто не удивился, и болельщики с фальшивым спокойствием на напряженных лицах начали покидать места с тем, чтобы начать свои разборки за пределами стадиона.

      Бакыровцы не планировали выяснения отношений. О предстоящей драке и вовсе не было договорено, и молодые люди, довольные результатами игры, устремились было на парковку: там их ожидали два автобуса, уже готовых отвезти болельщиков в свой город.

      Все зрители, не собирающиеся принимать участия в очевидном сражении, буквально испарились, оставляя довольно многочисленную группировку агрессивной молодежи один на один с гостями Соры.

      Фанаты «Нерчи» были не из робкого десятка и разбегаться не собирались. Оба водителя, мирно покуривающих в сторонке, быстро скрылись в кабинах своих автобусов, чтобы волею случая не стать замешанными в грядущей потасовке.

      Проезжая часть оказалась перекрыта: человек тридцать пять — сорок фанатов «Нерчи» против сотни сторонников «Ареды». Абсолютная ненависть, жажда крови, искры бесстрашия в глазах, крепко сжатые кулаки — обе стороны футбольных болельщиков просто жаждали хорошей драки. Гости Соры, большей частью молодые крепкие парни, нисколько не боялись численного преимущества своих противников. Девушек оттеснили в центр круга, обступив тесным кольцом, прикрывая спинами и принимая боевую стойку, несмотря на их неуемное желание тоже поучаствовать в разборке.

      Фанаты «Ареды», а в настоящий момент попросту говоря, футбольные хулиганы, со всех сторон окружили гостей города, поливая их матерной бранью и всяческими угрозами. Предстоящая драка не планировалась обеими сторонами, она была не на равных, без перчаток — кость и плоть, злоба и ненависть встретились в этот субботний вечер около главного городского стадиона. Илья дождался своего выхода. Адреналин с силой сжимал его сердце, с радостной, животрепещущей мощью, невыносимо сладкой и долгожданной. Тело стало легким и невесомым, состоящим из одной только силы и желания бить, бить до крови, до хруста костей, до слов о пощаде, до страха и слез в глазах своего противника.

      Илья жил лишь в драке, все остальное время просто существовал. И вот теперь он получал неподдельное удовольствие. Илья вышел вперед, оставляя за своей спиной целую армию рвущихся в бой разгоряченных водкой и предстоящим мордобоем агрессивных подростков и картинно развел руки в стороны — раскрытыми ладонями он словно впитывал чужую энергию гнева и волнения, еще не страха, но уже подсознательного трепета. Это было просто неописуемо! Подобная атмосфера Илье была необходима настолько, насколько зеленым листьям необходим солнечный свет. Жизнь — боль, чем больше боли, тем ярче существование.

      Раскрытые ладони крепко сжались в кулаки, а тонкие губы растянулись в зловещей улыбке, открытой и многообещающей, демонстрирующей хищную щербинку.

      — Дави бакырских уродов! — густым басом воскликнул Илья и первым бросился на неприятеля.

      Он с наскока сбил с ног с первого попавшегося парня, абсолютно не ожидавшего такого бешеного напора, и со всей дури начал впечатывать железные кулаки в ненавистную голову противника. Тот изо всех сил пытался увернуться, но ловкий удар в ухо заставил несчастного замереть на доли секунды, вынуждая слышать не крики и брань, а безжалостный звон, заглушающий остальные звуки.

      Вокруг все бушевало. Двое на одного, трое, четверо… Если бы адреналин мог пахнуть, если бы он вдруг приобрел такую способность, то все участники этого сражения, пожалуй, абсолютно все, попросту задохнулись бы от этого удушающего смрада.

      Резкий свист располосовал всеобщий гул, и в толпу обезумевшей молодежи влетел отряд ОМОНа, опуская тяжелые дубинки с металлическими сердечниками на плечи и головы бесчинствующих головорезов. Где-то вдалеке послышалась сирена «Скорой помощи». Вадим спохватился первым. Он щучкой вынырнул из толпы, прытко устремляясь в ближайшую подворотню. Пара его товарищей, из тех, кто кушал водку на стадионе, хитрым глазом окинув обстановку и осознав, что ловить здесь больше нечего, сломя голову понеслась вслед за ним.

      Толпа как-то поохладела. Дерущиеся быстро остановились, оставляя друг друга в покое и опасливо озираясь на ОМОНовцев-миротворцев, тяжело дыша и утирая пот с раскрасневшихся лиц. Лежащие на земле, уже практически сдавшиеся на милость врага, из последних сил прикрывающие головы от сыплющихся на них ударов, быстро поняли, что опасность миновала, и постепенно начали подниматься с асфальта. Лишь только Илья все никак не мог прийти в себя, продолжая молотить свою жертву то в бок, то в висок, вкладывая в каждый удар частичку непомерного счастья. Тупая боль от опущенной с силой дубинки обожгла затылок. Илья быстро метнулся в сторону, оставляя, наконец, свою жертву в покое.

      — А… вши цветные! — со злобой воскликнул он, обращаясь к ближайшим блюстителям правопорядка. — Я у вас жмурика провожать буду, всех на Луну отправлю! — последние слова он уже выплюнул со злобой, глядя себе под ноги. Под ноги, потому что его уже успели скрутить и даже подтолкнуть в сторону ОМОНовского «МАЗа», темной громадой стоявшего у обочины и появившегося словно из ниоткуда. Илья люто ненавидел полицию, до скрипа в стиснутых зубах, до лопнувших сосудов в глазах, сверкавших бессильным гневом.

      Да, он видел лишь свои кроссовки с развязавшимися шнурками, тоскливо подметавшими пыльную бетонку, когда его с заломленными за спину руками вели к угрожающего вида автомобилю. Его лишили возможности окинуть хотя бы беглым взглядом лица тех, с кем только что стоял плечом к плечу, с тем, кого бил, и кто, в свою очередь, бил его. А в это время в десятках глаз, десятках беспокойных глаз АУЕшников, не только местных, но и бакырских, зажегся огонь презрения и неприязни к системе правосудия.

      Илью бесцеремонно затолкали в жуткую перевозку, протащили мимо кожаных сидений и грубо швырнули на жесткую скамью, с лязгом захлопнув за ним решетчатую дверь. Когда громыхнул засов, когда вроде бы успокоившейся толпе было велено расходиться и все стражи правопорядка уже заняли свои удобные места, Илья устало оперся локтями о колени и, подперев подбородок кулаками, задумался о том, что попался почем зря. Нужно было просто притормозить, просто слиться с толпой, сделать шаг назад — и ничего не произошло бы. Ведь кроме него никого не затолкали в железную клетку, не пинали, не заламывали руки до дикой боли в суставах. Не надо было лезть на рожон, провоцируя сотрудников полиции.

      Любовь к садизму, неспособность остановиться во время сыграли с ним злую шутку, в очередной раз лишая воли. Эти мысли понемногу начали отрезвлять его взбудораженный мозг. В машине было нежарко, и пропитавшаяся потом майка под ветровкой холодным пластырем неприятно прилипла к спине.

      Водитель уже завел было мотор, но автозак так и не двинулся с места. Точнее, он сдвинулся, вот только не вперед, а из стороны в сторону, будто под порывами сильного ветра. Один из полицейских, уже расставшийся со своим шлемом, привстал с сиденья и вперился взглядом в маленькое окно за густой решеткой.

      — Твою ж мать! — выругался он. — Они раскачивают машину!

      Илья даже не дернулся, не распрямился, не вскочил, не ухватился руками за железные прутья. Лишь улыбка Чеширского кота озарила его просветленное лицо. Он слышал заветные слова, доносящиеся с улицы, слова, с каждой секундой становившиеся все громче и громче, и надежда зародилась в его горячем сердце.

      — АУЕ! АУЕ! АУЕ! — три заветных буквы ласкали слух лучше любой мелодии. — АУЕ! АУЕ! АУЕ! — они позволяли вдохнуть полной грудью, позволяли надежде проникнуть в душу вместе с кислородом замаячившей на горизонте свободы.

      — Разойдитесь! Разойдитесь! — закричал ОМОНовец из распахнутой двери, но его никто не слушал. Машина продолжала раскачиваться, крики продолжали усиливаться, а Илья продолжал улыбаться.

      Он не знал, сколько прошло времени с того момента, как его кинули за решетку, но очень скоро тяжелый засов отлетел в сторону и клетчатая дверь распахнулась.

      — Пошел отсюда! — зло рявкнул один из полицейских, дубинкой указывая Илье на выход.

      Илья больше не стал задерживаться и провоцировать бойцов в камуфляже. Он просто быстро отделился от скамейки, ловко миновал ОМОНовцев, сидевших по обе стороны от прохода, и остановился лишь в самих дверях.

      Его появление ждали. Десятки глаз вспыхнули радостным блеском, увидев своего главаря, улыбающегося и несломленного, на свободе.

      — АУЕ! АУЕ! — продолжала выкрикивать толпа, потрясая в воздухе сжатыми кулаками. Кричали свои и чужие, дружно, их объединяла непоколебимая, искренняя вера в самый справедливый на свете арестантский уклад, в жизнь «по-людски» и ненависть к полиции.

      — АУЕ! — громогласно выкрикнул Илья с верхней ступеньки ОМОНовского автомобиля, и толпа поддержала его признательным гулом.

      Когда он спустился на землю, то был встречен как победитель, безвинно пострадавший за всеобщее дело и вот наконец-то обретший долгожданную свободу. Илья принял все это как должное. Он был вожаком, бесстрашно проявил себя, и слава нашла своего героя.

      И пока Илья упивался бессилием полиции перед толпой подростков, пока слушал слова одобрения и с удовольствием глотал пыль из-под колес с позором удаляющегося автозака, Вадим со своей компанией дебоширил в старом заброшенном доме, основном месте сборища готов, тех самых, которых люто возненавидел. Никем не удерживаемый, он полностью дал выход своей накопившейся злобе.

6. Дело всей жизни

   Леонида не было в тот вечер в заброшенном доме. Еще с утра у него успела помереть тетка, поэтому все немногочисленное семейство Градских чинно проводило время в местном магазине ритуальных принадлежностей, выбирая все самое необходимое для отхода покойницы на тот свет. Отец Леонида, Олег Алексеевич, чья сестра скончалась, высокий, все еще крепкий на вид, абсолютно седой мужчина со строгими чертами лица с самым мрачным видом прохаживался между металлическими стеллажами, трогал гобеленовую обивку гробов, хмуро сведя густые брови к самой переносице.

       Злата Михайловна, мать Леонида, все это время стояла возле прилавка и теребила пальцами узел на целлофановом пакете, тщетно пытаясь его развязать. Еще на прошлой неделе она напекла пирогов, но все не съели, а выбрасывать остатки еды было жалко. Поэтому щедрая женщина решила позаботиться о Юрочке-блаженном, который работал при этом магазине столяром.

      Злата Михайловна даже в свои пятьдесят девять была заметной и интересной дамой. Рослая, смуглая, с дерзким пронзительным взглядом, который часто заставлял собеседников, да и случайных прохожих, отводить глаза в сторону. Прямая, как палка, с богатой куксой иссиня-черных, уже крашеных, но еще густых и длинных волос. Со стороны могло показаться, что кукса на особый манер оттягивает голову женщины назад, тем самым не позволяя ей сутулиться.

      Своенравный пакет все не поддавался, а развязать его было нужно: у самого бока виднелось совсем неаппетитное изделие из теста, уже ощетинившееся бархатом черной плесени, — угощать подобным даже Юрочку было как-то некрасиво, поэтому Злата Михайловна изо всех сил старалась все же растянуть непослушный узел и достать тот самый пирожок. Теребить пакет на весу было жутко неудобно, поэтому, недолго думая, она нервно, с размаху, плюхнула весь мешок на прилавок, где и продолжила заниматься своим кропотливым делом.

      Продавец, явно скучающий мужчина неопределенного возраста, напряженно пялился в свой телефон, время от времени тыкая кривым, очевидно когда-то сломанным пальцем в экран и не обращал на посетителей ни малейшего внимания.

      Леонид с видимым удовольствием прохаживался мимо похоронных венков и корзин с искусственными цветами. Здесь было спокойно, по-своему торжественно и очень уютно. Леонид любил иногда проводить время вместе с друзьями на кладбище, праздно шатаясь среди могил и мирно беседуя возле какого-нибудь особо примечательного памятника, но атмосфера магазина тоже располагала к себе всем своим торжественно-последним видом.

      Несмотря на увещевания матери, Леонид оделся нарядно, считая выбор похоронной атрибутики самым настоящим праздником: рубашка и красный галстук были тому подтверждением. А уж на сами похороны Леонид планировал надеть что-нибудь еще более праздничное.

      Стеллажи для гробов были разными: со скошенными и прямыми перекладинами, двух и трехъярусными, блестящими, хромированными с красивыми кругляшами-набалдашниками на металлических стойках. Практически все они были уставлены гробами самых разных мастей: лакированными, с отделкой из бумажного шпона, обтянутыми тканью и попросту окрашенными.

      Похоронные венки, веселенькие, аляпистые, висели вдоль стен, искусственной живостью, да, да, именно искусственной живостью украшая холодные голубые стены. Разношерстные корзины, урны для праха, деревянные кресты — все притягивало взгляд. И эта ритуальная атрибутика, каждый проклеенный лепесток, каждая ленточка словно говорили о том, что жизнь с приходом смерти, настоящая жизнь, только начинается.

      Возле самого входа располагалась невысокая стеклянная витрина, уставленная фотографиями известных личностей, актеров и эстрадных исполнителей, уже давным-давно ушедших в мир иной, в богатых рамках с траурными лентами в правом нижнем углу. Сомнительная это была реклама. Чрезмерно смелая и самонадеянная — можно подумать, что эти звезды специально ехали в Соры для того, чтобы скончаться и быть упокоенныи в гробу от Юрочки-шизофреника.

      Откуда-то из подсобки слышался звук электрорубанка — Юрочка от работы не отлынивал, создавая свой очередной шедевр.

      Леонид с самым задумчивым видом снова прошелся мимо стеллажей, внимательно изучая этикетки.

      — А почему гробы идут только под номерами? — его вопрос повис в воздухе вместе с ненавязчивым запахом какого-то благовония.

      Отец недовольно кашлянул в кулак: у него был траур, и размышлять на подобные темы абсолютно не хотелось. Продавец никак не отреагировал, решив, что вопрос относится не к нему, а Злата Михайловна, бросив всяческие попытки развязать неподдающийся узел и обхватив обеими руками пакет с пирожками, с легким нетерпением ответила сыну:

      — Потому что это неуместно.

      — Я вот не согласен, — Леонид ухватился за изогнутую ручку и приподнял тяжелую лакированную крышку. — У каждой кровати в магазине есть название, у мягкого уголка, у шкафа, в конце концов, — он с интересом запустил руку вовнутрь гроба и с каким-то неподдельным удовольствием пощупал шелковую подушку, — даже у стула есть имя, а у корсты его почему-то нет.

      — Чего нет? У чего нет? — оживился продавец, отрываясь от с телефона, и поднял на странного посетителя свои покрасневшие глаза.

      — Имени у корсты нет, — Леонид аккуратно опустил крышку на место, осторожно, чтобы не брязгнуть и не лязгнуть случайно глянцевыми поверхностями друг о друга. — Ну, у гроба, короче, — он повернулся вполоборота и с еле заметной усмешкой взглянул на растерянного мужчину.

      Злата Михайловна, стоявшая к продавцу уже спиной, продолжала обнимать пакет с домашней выпечкой. Леонида снова понесло, а это означало длинные диалоги и неизменные препирательства.

      Кроме семейства Градских посетителей в магазине не наблюдалось, поэтому Злата Михайловна решила себе позволить повысить тон и даже поморщиться, как при оскомине:

      — Леня, ну-ка успокойся!

      Но Леонид успокаиваться и не помышлял. Он уже оседлал любимую лошадку под названием «полемика», и его понесло еще дальше.

      — Нет, отчего же, — возразил он, огибая стеллаж и приближаясь к прилавку. — Мне вот принципиально важно: в гробу под каким именем меня похоронят. — Олег Алексеевич грешным делом поперхнулся — ему жутко надоела эта тема, — в гробу «Номер двадцать восемь» или в «Уютном безмолвии», — с видом знатока-любителя Леонид облокотился о столешницу, поглядывая то на мать, то на продавца, и озорно постучал пальцами по деревянной поверхности. — Придумал! А можно, я буду работать называльщиком гробов? О! Нет! — он резко выпрямился, подняв кверху указательный палец. — Гробовой доске имя дарующим желаю работать! На какой факультет мне поступать?

      Продавец устало прикрыл глаза ладонью: он уже с утра устал от той порции маразма, которую Юрочка преподнес ему с самого открытия магазина, и дополнительная ахинея определенно давила на его мозг непонятной бесформенной плитой.

      — Хватит бредить! И это говорит будущий прокурор! — Злата Михайловна с раздражением впихнула Леониду в руки пакет с пирожками. — Отнеси это Юрочке, пусть поест нормально. Скажите, — она резко обернулась к продавцу, — можно, мой сын пройдет в мастерскую и передаст вашему работнику еду?

      — Пусть идет, — нетерпеливо махнул рукой тот, отводя в сторону свои опухшие глаза, — пронзительный взгляд Златы Михайловны он выдержать не смог. И вообще это очевидно цыганское семейство начало его определенно раздражать своей суетливостью.

      Леонид со вздохом сжал пакет обеими руками — пирожки были твердыми, не то, что неделю назад.

      «Вот позорище!» — подумал он, ныряя в темный коридор, ведущий в нужное помещение.

      Из дверного проема мастерской свет лился мягкими потоками. Едва не споткнувшись о какие-то доски, Леонид быстрым шагом устремился в нужном ему направлении.

      Небольшая комната, обитая вагонкой, выглядела впечатляюще: массивный столярный станок, усыпанный кучерявыми стружками, целый набор инструментов, висящих вдоль стен, говорил о том, что мастер — явный виртуоз своего дела. Пилы, ножовки, несколько видов коловоротов, какие-то приспособления, названий которых Леонид и вовсе не слышал, — все эти инструменты в руках мастера-умельца создавали воистину неподражаемые изделия.

      А запах! Какой приятный запах царил в этих таинственных четырех стенах! Аромат свежеструганного дерева, похоже, навечно поселился в этой чудесной обители.

      Юрочки нигде не было видно. Леонид растерянно поискал глазами и, не заметив местного столяра, поставил пакет с пирожками прямо на станок, а чтобы пирожки не рассыпались, он подпер мамин гостинец небольшим молотком.

      Занавеска, прикрывающая нишу, всколыхнулась, и из-за плотной пыльной ткани показалась голова Юрочки в массивных очках и с неизменно оттопыренной нижней губой.

      — Я тут это, — Леонид кивнул головой в сторону пакета, — сухарей принес.

      — Спасибо, — буркнул Юрочка, как-то неуклюже вылезая из-за темной шторы, при этом торопливо задергивая ее за собой.

      — А что там у вас? — Леонид хотел было подойти поближе к нише, но блаженный не позволил, загородив собою проход.

      — Нельзя, нельзя смотреть, — торопливо забормотал он, — еще не готово.

      От Юрочки нестерпимо воняло перегаром, причем, так противно, что Леонид даже инстинктивно прикрыл нос рукавом — запах свежей стружки уже не спасал, будучи убитым отвратительными миазмами.

      Юрочка слегка покачнулся и едва не упал, вовремя ухватившись за край рабочего стола. Леонид с брезгливостью отступил в сторону открытого окна, чтобы сделать глоток спасительного воздуха. Нужно было уходить, но Юрочка, присев на самый угол столешницы, начал с такой болезненной торопливостью похлопывать себя по карманам комбинезона, что Леонид, уже собравшийся было ретироваться, испуганно замер, решив, что Юрочке поплохело и он ищет спасительные таблетки.

      Глаза блаженного испуганно округлились, от волнения из вечно приоткрытого рта показались пузыри слюней — он был очень сосредоточен и даже вывалил кончик языка от напряжения.

      — Вам плохо?! У меня мама — врач! Я сейчас позову! — Леонид, абсолютно позабыв о чувстве брезгливости, в два шага оказался около побледневшего мужчины.

      Толстые стекла очков, покрытые жирными отпечатками пальцев, обнадеживающе блеснули.

      — Вот, смотри, — с видимым облегчением промямлил Юрочка, вытаскивая из нагрудного кармана маленькую самодельную машинку розового цвета. — Я вчера сделал, хочешь, подарю? — он протянул свою, покрытую цыпками ладонь с абсолютно ровной, гладкой, словно сошедшей с конвейера пластилиновой машинкой, с первого взгляда которую нельзя было отличить от пластмассовой.

      — Не надо мне, — поспешил отказаться Леонид, все же с любопытством рассматривая изящное изделие.

      — Смотри, она особенная, — Юрочка вытянул вперед руку с поделкой, и Леониду ничего не оставалось, как подставить раскрытую ладонь.

      — Я их теперь крашу лаком для ногтей, — продолжал бурчать себе под нос Юрочка, — если у твоей мамы есть ненужный лак, пусть мне отдаст.

      Леонид держал на ладони эту машинку и боролся с подкатывающим приступом тошноты. Машинка была теплой. Это был как раз тот случай, когда тепло казалось противным. Это ж надо — противное тепло… Такое Леонид почувствовал впервые и торопливо вернул машинку ее хозяину. Он уже представил себе, как весь городок собирает для Юрочки черствый хлеб и засохший лак — одно сплошное непотребство. Ему нестерпимо захотелось вымыть руки.

      Юрочка был откровенно пьян.

      — Там! Там! — он указал трясущимся пальцем с трауром под отросшим ногтем в сторону занавески, — дело всей моей жизни, только я его еще не доделал.

      — Не торопитесь с этим, — осторожно посоветовал Леонид, бочком пытаясь обойти осоловевшего столяра.

      В этот момент, когда Леонид и Юрочка поравнялись, блаженный впервые внимательно взглянул на своего гостя. Они встречались и раньше, на улице и в магазине, но сейчас он посмотрел иначе, как-то под другим углом, что ли, и ему явно что-то показалось: то ли нимб над головой Леонида, то ли какое-то таинственное свечение, исходящее от его фигуры. Но только Юрочка в один момент рухнул на колени и, упершись головой в пол, затараторил:

      — Спаситель! Спаситель пришел! Ты явился ко мне первому, спаси и сохрани! — с этими словами он приподнялся и, быстро ухватив руку Леонида, уже хотел было поднести ее к своим потрескавшимся и обветренным губам.

      Леонид так резко высвободил кисть из плена потных, грязных пальцев, что едва не упал от этого маневра.

      — Отстаньте! — с неприязнью воскликнул он, со всех ног бросившись в темный коридор, оставляя незадачливого Юрочку, все еще продолжавшего стоять на коленях, в полном недоумении.

      «Фу, что это было?!» — Леонид уже почти успел преодолеть коридор, когда звонок мобильного телефона вывел его из этого шокового состояния. Не выходя в торговый зал, Леонид остановился в конце коридора и поднял трубку. Звонил один из его друзей, тех, что собирались сегодня, как обычно, в заброшенном доме. Голос товарища нервно дрожал, выдавая чрезмерное волнение.

      — Леня! Тут такое! — от переизбытка эмоций говоривший чуть ли не задохнулся. — Тут были гопники! Мы подрались. Их было больше, и они… Ну, в общем, они нас побили и Таню… изнасиловали, — Леонид оперся лопатками о стену, с силой прижимая телефон к уху. Он не отвечал. Слова потерялись где-то в темном коридоре, в самых мрачных уголках и никак не собирались вместе в одну-единственную фразу, — потом пришли еще наши. В общем, — товарищ сделал короткую паузу, — этот урод, который на татарина похож, сейчас у нас. Мы не знаем, что с ним делать.

      — Еду! — в сердцах воскликнул Леонид и, забывая нажать «отбой», пулей выскочил навстречу родителям.

      — Папа! Дай ключи! — с ходу выпалил он, вплотную приближаясь к отцу, уже стоявшему возле прилавка и отсчитывавшему крупные купюры. — Мне надо срочно ехать!

      — Куда тебе там надо? — возмущенно воскликнула Злата Михайловна, но Леонид смотрел своим горящим взором только на отца.

      Олег Алексеевич понял его с полуслова.

      — Будь осторожен, — он протянул сыну ключ, такой необходимый именно в этот момент.

      — Спасибо, — Леонид быстро выхватил этот символ свободы и помчался к выходу.

      На улице его поджидал мощный внедорожник стального цвета, готовый отвезти Леонида куда угодно.

      Когда Леонид, взлохмаченный и взбудораженный, так неуместно нарядно одетый, с красным галстуком через плечо, появился в логове, которое столько раз распахивало свои объятия, чтобы принять странных, с особым мировоззрением и отношением к жизни людей, перед его глазами возникла такая картина. В комнате теснилось этак с десяток готов, что-то шумно обсуждающих друг с другом. Вадим лежал на полу лицом вниз, будучи придавленным одним из друзей Леонида, моментально пресекающим любые попытки его подняться. Парень, попросту говоря, сидел на местном гопнике и, если тот начинал возобновлять свои попытки освободиться, хватал его за волосы и с силой тыкал носом в бетонный пол.

      Лицо Вадима уже было изрядно разбито — кровь багряными разводами тянулась от носа до подбородка. Глазки-щелочки сверкали такой злобой, что каждый из готов изо всех сил сдерживался, чтобы в свою очередь не припечатать это неприятное, перекошенное от злобы лицо о пол.

      Таня сидела на брошенной возле стены доске, плотно обтянув колени кожаной юбкой и обхватив их руками. Она молчала. Глаза девушки очернились кляксами от туши, они практически не мигали, хмуро уставившись в одну точку перед собой.

      Едва Леонид показался на пороге, к нему тут же подскочил один из его товарищей и выпалил скороговоркой:

      — Нас сначала было трое: я, Дима и Таня. Потом пришли эти уроды, четыре человека. Короче, мы подрались, так они же с кастетами… А что я могу своими музыкальными пальцами? — он словно извиняющее потряс руками в воздухе.

      — Ну! Дальше что? — торопливо выкрикнул Леонид, чувствуя, как от накатывающего раздражения ему становится жарко.

      — Так, пока этот, — парень кивнул в сторону Вадима, — Таню… — он смущенно запнулся, — его люди нас держали, а потом наши начали подтягиваться! И тут началось! — он настолько торопился, что едва ли не захлебывался собственными словами, — короче, гопота разбежалась, а этот, — он метнул полный негодования взгляд в сторону распластанного тела, — не успел. Надо сваливать. Надо что-то решать побыстрее, они сейчас приведут сюда всю кодлу!

      — Ясно! — Леонид окинул взглядом, не допускающим никаких возражений, всех присутствующих. — Расходитесь! Быстро! Нам не нужна война!

      Готы замерли. Черные рубашки и черные брюки, серебряные побрякушки и напряженные лица, жаждущие мести, плотно сжатые губы — картина мрачной решимости приобрела леденяще-жуткий окрас. Они были готовы ответить силой на силу: горстка отщепенцев, людей, живущих одним днем.

      Таня медленно выпрямилась и встряхнула головой. Все взгляды переметнулись с Леонида на нее. Леонид осекся на полуслове.

      Маленькая и хрупкая, она шагнула на самую середину комнаты и, набрав в грудь побольше воздуха, со словами: «Встретим быдло достойно!» — вытянула вперед правую руку и демонстративно зажала большой палец всеми остальными. Маленький кулачок «идущей на смерть» вызвал бурную реакцию. Парни и девушки, решившие принять неравный бой, обступили Таню плотным кольцом.

      Большие пальцы зажимались в кулаки — люди не собирались сдаваться. Они хотели идти до конца и подтягивались в этот круг — Леониду не нравилось, какой оборот все это принимало. Они шли на умышленное самоубийство. Десяток готов против целой армии гопников. Ведь если те, сбежавшие, действительно собрались привести своих единомышленников, постоянно жаждущих крови, то ничем хорошим для первых это кончиться не могло.

      — Расходитесь!!! — гаркнул Леонид со всей мочи. — Самоубийцы хреновы!!! Дима! — он обратился к парню, продолжавшему сидеть на Вадиме. — Не отпускай его!

      Дима молча кивнул. Вадим, повернув голову в сторону Леонида и мгновенно узнав его, что-то злобно зашипел и завозил ногами по полу.

      Те, кто стоял в кругу, в нерешительности обернулись. Леонид судорожно сглотнул. Он был лидером, он не мог сдавать позиции. И дело было вовсе не в амбициях, которые, бесспорно, тоже имели место быть. Он искренне беспокоился за людей, за то, что после вероятного противостояния их и местной шпаны, домой, возможно, вернутся не все.

      — Слушайте меня! — твердо продолжил он. — Я торжественно клянусь разобраться с этим человеком! — обличительным жестом он указал на продолжающего сопротивляться Вадима, — кто-нибудь сомневается в моих словах? — Леонид обвел своим горящим взглядом всех этих молодых людей.

      Они молчали. Леонида знали не один день — ему верили.

      — Я сейчас выйду, а через минуту вернусь — чтобы здесь, кроме Димы и этой уголовной морды, никого не было! — с этими словами он резко развернулся и бросился бежать вниз по лестнице к отцовскому автомобилю.

7. Коварный туман

 Сердце так колотилось в груди, что дыхание сбилось с привычного ритма. Перескакивая через две ступеньки, Леонид очень скоро оказался возле машины. Там, в багажнике, лежал моток скотча. Леонид ухватил эту полупрозрачную бобину и устремился обратно в комнату. Он боялся. Боялся того, что ребята его не послушают, что пойдут на поводу у собственных эмоций, позволят гневу возыметь верх над логикой. И конечно же он боялся потерять свои лидерские позиции. Он привык, чтобы с ним всегда считались, чтобы именно его слово было решающим, хотя в открытую об этом никогда не говорилось. Главных в компании готов как бы не было, а вот негласным лидером Леонид все же являлся.

      В то время как он резвыми скачками поднимался по лестнице, ему навстречу спускались люди в черном. Они похлопывали его по плечу, кидали одобрительные взгляды, желали удачи и торопливо расходились. И когда Леонид наконец-то вернулся в помещение, там остались только Дима с Вадимом и Танюша, упрямо подпирающая стену.

      — Может, ты в полицию пойдешь? — с ходу выпалил Леонид, обращаясь к ней, при этом заметно нервничая в поисках кончика клейкой ленты. Он уже знал ответ, но очевидный вопрос все же задал, из порядочности, что ли…

      — Нет, — отрезала Таня, отделяясь от стены и приближаясь к распростертому телу. — Я хочу знать, что ты с ним сделаешь.

      Леонид еще и сам не знал, что он будет делать с этим омерзительным человеком, но не мог сознаться в этом Танюше.

      — Как хочешь, — проворчал он, рывком отдирая липкую ленту. — Дима, давай!

      Вадим задергался с новой силой, когда скотч мертвой хваткой вцепился в его лодыжки.

      — Слышишь, цыган чертов, я отомщу… — Вадим даже скрипнул зубами от негодования, — макитру сшибу, падла! На кендюхи разберу! Трандец тебе!

      — Мразь! — Ленид все же не удержался и ударил того прямо в бесстыжую рожу. — Лучше заткнись!

      Продолжая выслушивать нескончаемый поток брани и угроз, Леонид вцепился зубами в скотч и, оторвав небольшой кусок, со всего размаху залепил поганый рот этого человека.

      Леонид понимал, что действовать нужно было как можно быстрее. Полностью лишив противника всех возможностей к сопротивлению, он с трудом взвалил на плечо эту своеобразную мумию и потянул ее к выходу. Низкорослый Вадим только с виду производил впечатление щуплого человека. На самом деле он оказался значительно тяжелее, нежели Леонид только мог себе вообразить.

      Вадим все время извивался. Леонид с трудом удерживал его, откровенно жалея о том, что не оглушил строптивого пленника. Одной рукой обхватив Вадима за ноги, второй — Леонид открыл дверцу багажника. Вадим невнятно замычал, но Леонид не стал разбираться и, затолкав продолжающего молча возмущаться гопника в просторное отделение автомобиля рядом с пятилитровым баллоном стеклоомывайки и пластмассовой корзинкой, заполненной всем самым необходимым для жизни автовладельца, с грохотом захлопнул массивную крышку.

      — Садитесь! — бросил он на ходу, опасливо озираясь по сторонам и занимая водительское место.

      Его спутники быстро устроились на заднем сиденье, и машина тронулась. Все это произошло вовремя, потому что компания местной шпаны, быстро организованная подельниками Вадима, человек этак тридцать-сорок, уже показалась из-за поворота.

      Проехав пару кварталов, Леонид остановил автомобиль в ближайшей подворотне и, откинув голову на мягкий подголовник, на секунду задумался, затем, собравшись с мыслями, достал из кармана свой мобильник и набрал заветный номер.

      Илья в самом лучшем расположении духа возвращался домой. Он шел не торопясь, время от времени делая затяжку от ядреной сигареты, когда звонок телефона отвлек его от этого приятного занятия. Увидев незнакомый номер, он, замешкавшись, пожевал влажный обмусоленный кончик своего курева и все же снял трубку:

      — Да.

      — Илья! Это Леня! — громко, с нервным запалом раздалось в динамике.

      Сердце Ильи успело как-то странно екнуть, пока до него не дошел смысл основной фразы. — У меня твой человек. Узкоглазый который. Он тут со своим бригадным подрядом совсем охренел…

      — Чего ты хочешь? — хрипло спросил Илья, как вкопанный останавливаясь посреди улицы и щелчком отправляя окурок прямо на подоконник чьей-то квартиры.

      — Я на машине. Ты где? Я сейчас подберу тебя!

      Илья пошарил глазами по стенам домов в поисках названия улицы.

      — Я на углу Весенней и Охотской, там, где аптека.

      — Сейчас буду. Я недалеко!

      Илья нервно взъерошил волосы на затылке. Он совершенно не понял вообще, что к чему, но едва не срывающийся на крик голос Леонида дал четко понять, что случилось нечто из ряда вон выходящее.

      Буквально через пять минут возле бордюра уже остановился серебристый «Джип» и Леонид, растрепанный, лохматый, с расстегнутыми верхними пуговицами на белоснежной рубашке, с растянутой петлей красного галстука, в лакированных туфлях за доли секунды оказался на тротуаре и, бросив меткий взгляд на Илью, приблизился к багажнику и распахнул дверцу.

      Глазки-щелочки злобно зыркнули, встретившись с холодным взглядом спокойных серых глаз. Этот взгляд очень быстро потеплел, а губы растянулись в злорадной усмешке. Увидеть ненавистного Вадима в таком месте да еще в таком положении оказалось достойным финалом достойного дня.

      — Он вместе со своей кодлой напал на моих людей. Он Таню изнасиловал, — резко произнес Леонид, снова опуская серебристую крышку.

      — Беспредельничает, — с недоброй усмешкой проговорил Илья, — не по-людски поступает.

      — Я не могу это так оставить, — Леонид повернулся к нему лицом. В глазах сверкнула полная решимость абсолютно на все.

      — Я даю добро на самосуд, — быстро ответил Илья.

      — Ты с нами? — осведомился Леонид.

      Илья приблизился к самому стеклу пассажирского места — на него взглянули две пары беспокойных, очень серьезных глаз.

      — Да, — Илья оторвался от стекла.

      — Садись! — Леонид шустро взобрался на высокую ступеньку, плюхнулся на сиденье и повернул ключ в замке зажигания.

      Илья занял место по соседству, и автомобиль тронулся в путь.

      Увидев появившегося в салоне Илью, Танюша с Димой переглянулись: уж кого-кого, а одного из тех самых АУЕ-шников, которые наведывались к ним не так давно, они узнали сразу.

      Илья ничего не сказал, мельком скользнув по знакомым лицам. Смотреть на Таню, задавать ей какие-то вопросы он не стал. Все было понятно без слов, их обоих подташнивало от одной только мысли о том, что он, Илья, обо всем знал. Дима тоже молчал: если Леонид что-то делал, то явно не просто так.

      — Куда мы едем? — Илья задал логичный вопрос.

      — Туда, куда приходят поезда, — прерывающимся от волнения голосом ответил Леонид, глядя только перед собой.

      — Туман сгущается, — заметил Илья, наблюдая за тем, как ватный воздух у самой земли уплотнялся, окутывая первые этажи домов белым одеялом, влажным, неприятным, зато плотным и беспросветным.

      До самого леса ехали молча. Леонид, на удивление Ильи, очень хорошо ориентировался в лесных трущобах, благо, машина позволяла. Он петлял, объезжая небольшие болота, очевидно, следуя какому-то хорошо известному ему пути. Ветки лупили по кузову автомобиля, колеса перескакивали через торчащие из-под земли корчи, Вадим перекатывался из стороны в сторону по полупустому багажнику. В конце концов внедорожник остановился — невдалеке виднелась железная дорога.

      Леонид взглянул на часы: было без десяти восемь.

      — Леня, что ты задумал? — с беспокойством поинтересовался Дима, уже покинувший салон.

      — «Труд этот», Дима, «был страшно громаден», – Леонид в очередной раз распахнул багажник, — «не по плечу одному», — Илья, помоги! Илья торопливо, с готовностью, ухватил Вадима за ноги. — «В мире есть царь, этот царь беспощаден.» Суд Линча — «названье ему», — Леонид вцепился в плечи своего пленника и потянул его из машины.

      — В восемь поезд прибудет на станцию, — монотонным голосом объявила Таня. — Ко мне на этом поезде парень из соседнего города раньше приезжал.

      — Потянули! — скомандовал Леонид.

      — Вперед ногами его! — раздался голос Димы. — Как покойника!

      При этих словах Вадим задергался с удвоенной силой, но все его усилия были абсолютно бесполезны.

      Леонид взял на себя самую неудобную роль, шагая вперед спиной и тщательно, по возможности, глядя себе под ноги. И если бы он хоть на миг взглянул в лицо Ильи, то это довольное выражение ему вряд ли понравилось. Илья шел и улыбался. Он кидал лукавые взгляды на ошарашенного своим смутным будущим Вадима, на его покрасневшее от потуг освободиться лицо, на побледневшие под прозрачной лентой губы и расцветал одной из самых искренних улыбок. Жуткий оскал на симпатичном открытом лице: щербинка темнела тем цветом, в который именно сейчас окрашивалась душа Ильи, она словно раздвигала крепкие, немного пожелтевшие от курева зубы, стягивая в сознание громадную порцию негатива, который исходил от окружающих его людей. Все складывалось как нельзя лучше — Вадим напортачил по-крупному, и наказания ему теперь не избежать.

      Илья видел, как трусливо сбегал Вадим, когда ему заламывали руки полицейские, он знал, что Вадим его ненавидит, завидует ему, собирает ополчение. Такой человек был Илье не нужен.

      Лес закончился, будучи разрезанным железнодорожным полотном.

      — Вы! Стойте здесь! — скомандовал Леонид Тане и Диме, не проронившим в течение всего этого шествия ни единого слова.

      Таня уже хотела было что-то сказать, но подумала и промолчала, то и дело теребя себя за воротничок. Дима остановился. Леонид хмуро кивнул ему, продолжая тянуть Вадима к насыпи. Этот взгляд означал: «Не позволяй ей наделать глупостей», — и Дима его понял.

      Песок и мелкая щебенка осыпались под ногами, изо всех сил затрудняя подъем молодых людей на самый верх. Но в конце концов, преодолев последние метры, сначала Леонид, а потом и Илья переступили высокий рельс и остановились на потемневших от времени шпалах, между которыми уже начинала проглядывать весенняя зелень.

      Туман сгущался еще больше. По обеим сторонам железной дороги были небольшие болотца, и земные облака плотной пеленой царили на поверхности, взмывая вверх до той высоты, до которой дотягивались, постепенно растворяясь в вечернем воздухе.

      Леонид поднял голову — вдалеке уже показался яркий свет от прожектора поезда, пронзительного, мощного ока. Илья перешагнул через рельс и опустил тело Вадима прямо на стальную рейку. Глазки-щелочки того заметно округлились, а голова задергалась из стороны в сторону, изо всех сил сопротивляясь такому решению.

      — Да ты что?! — пронзительно вскричал Леонид, — на шпалы его! На шпалы! Пусть просто напугается! — его даже в пот бросило от такой безобразной идеи Ильи.

      Тот хмыкнул, но перечить не стал и небрежно перекинул ноги пленника через рельс.

      Леонид, ухватившись за одежду Вадима, аккуратно перетащил пленника на самую середину.

      — Все, — он отряхнул руки. — Полежи здесь и на досуге поразмышляй о грехах своих бесчеловечных.

      Поезд приближался, и нужно было уходить. Илья мешкал, задумчиво глядя на распростертое перед ним тело. Леонид начал нервничать. Он слышал шум надвигающейся громады, ему показалось, что дрожание рельсов резонирует с трепетом сердца, бьющегося все еще в сомнении правильности своего решения. Вадим поступил жестоко, но, возможно, он сам поступает еще хуже. Равнозначно ли такое наказание тому, что натворил неисправимый хулиган?.. Леонид кусал себе губы от отчаяния, пытаясь хотя бы в глазах Ильи найти одобрение своего решения, но Илья явно не одобрял.

      — Уходите! — крикнул Дима, придерживая Таню за локоть, чтобы она не рванула в сторону железной дороги.

      Леонид уже спустился с песчаной насыпи и сделал несколько шагов по направлению к друзьям, когда не услышал шороха гравия под чужими кроссовками: Илья не шел за ним. В груди сжался колючий и очень холодный комок страха, даже горло перехватило, когда он увидел в руке Ильи блеснувший нож.

      Шум приближающегося поезда уже не был иллюзорным. Локомотив выскочил из тумана, как ошалевший, растерзав тишину своим пронзительным сигнальным гудком, — машинист заметил людей на путях, сквозь туман, сквозь все его белесые сгустки он все же заметил темные фигуры.

      — Илья! — Леонид нашел в себе силы, чтобы закричать. — Илья!

      Тот не реагировал, лишь только склонился над беспомощным Вадимом, который пытался кряхтеть, раскачиваться из стороны в сторону, чтобы сделать хоть что-то для своего спасения.

      Практически на четвереньках, падая и спотыкаясь, Леонид снова пополз по насыпи, он не мог допустить гибель людей. Не мог и не смог, цепляясь дрожащими пальцами за рельс и быстро карабкаясь на опасные пути.

      — Илья! Оставь его! — выдохнул он, останавливаясь в шаге от эпицентра события.

      Илья поднял голову и посмотрел на него как-то странно, с легким удивлением, что ли.

      Оглушительный сигнал раздался снова. Леонид прикрыл глаза козырьком ладони от слепящего света яркого прожектора. Из-под колес поезда начал валить дым — это горели тормозные колодки: машинист успел включить экстренное торможение.

      Илья сделал резкий взмах остро отточенным лезвием, в одно мгновение разрезав скотч, связывающий ноги жертвы, тем самым освобождая их.

      Поезд уже находился в опасной близости. Малейшее промедление могло стоить жизни всем этим отчаявшимся людям.

      «Он освободил! Освободил! — застучало в висках Леонида. — Какое благородство!»

      — Пошел отсюда! — рявкнул Илья, выпрямляясь в полный рост и продолжая сжимать в руке острое лезвие. С этими словами он с силой ударил Леонида в плечо, тем самым сталкивая его с железнодорожных путей.

      Леонид кубарем скатился с насыпи, царапая лицо и ладони, глотая пыль и песок придорожной взвеси.

      Поезд вот-вот был готов промчаться мимо, унося с собой еще почти неоперившиеся жизни. Леонид, стоя на коленях, в ужасе обхватил голову руками, не сводя широко распахнутых глаз со страшного места экзекуции. Еще пара секунд — и все будет кончено. Он вонзился пальцами в землю, словно пытаясь удержаться. Острые крупицы песка больно вонзились под ногти, но этой боли он не почувствовал вовсе. Две пары рук вцепились в него, пытаясь оттащить от рельсов. Таня и Дима все же не устояли на месте.

      — Оставьте меня! — он рванул было вперед, пытаясь приподняться, чтобы все же сделать попытку спасти Илью, но друзья не пустили. Шум в ушах слился с шумом поезда, дым из-под колес смешался с густым туманом — все вокруг походило на вывернутую наизнанку реальность, страшную, жестокую, неправильную.

      И уже в тот момент, когда Леонид едва не растворился в душераздирающем крике, Илья ловко спрыгнул с рельсов и шустро съехал вниз по холму, ссыпая гравий подошвами кроссовок. Поезд с грохотом пронесся мимо, все еще тормозя и истошно сигналя.

      Леонид с облегчением выдохнул — в области сердца защемило жгучей, протяжной болью — Илья выбрался, он успел.

      Мимо начали пролетать вагоны с надписями: «Евросив», «Экотранс», штук тридцать пять или сорок — никто не считал. Это был товарный поезд, Таня ошиблась.

       Четверо народных судей стояли на безопасном расстоянии и смотрели, как весь этот состав проносится мимо, окидывая их клубами последнего выдоха тормозных колодок. Таня с тревогой обеими руками обхватила запястье Димы, тот трепетно накрыл ее пальцы своей ладонью. Леонид, ссутулившись и обняв себя руками, словно его знобило, исподлобья наблюдал за стремительным движением вагонов. А Илья, скрестив руки на груди и широко расставив ноги в стороны, словно адмирал на капитанском мостике, с тревожным прищуром следил за происходящим.

      Когда последний вагон миновал и дым чуть рассеялся, вся четверка опрометью бросилась к Вадиму. Зрелище, представшее их вниманию, было поистине ужасным: Вадим лежал рядом с рельсом по-прежнему со связанными руками, заклеенным ртом и вытаращенными глазами с полопавшимися капиллярами. Он немо кричал что было силы от боли, которую испытывал сейчас, потому что его правая нога была отрезана по колено. Кровь хлестала из артерии, проникая в песок, пропитывая деревянную шпалу багряной природной краской.

      Вадим не успел выбраться из-под поезда. Освобожденному наполовину, ему не хватило мужества спокойно отдаться воле судьбы и, стиснув зубы, пролежать под мчащимся составом. Он попытался сбежать, но время сыграло не в его пользу. Он не успел, по воле случая попав под безжалостные колеса, и теперь истекал кровью, сотрясаясь в жутких судорогах.

      — Уходим! — скомандовал Илья. — Все! Уходим!

      — А как же… — протянул было Леонид.

      — Скоро здесь будут и медики, и полиция, — бросила Таня, оборачиваясь на остановившиеся наконец-то вагоны. — Начальник поезда уже наверняка сообщил куда следует. А этот… — она с ненавистью взглянула на перекошенное от боли лицо Вадима, — получил по заслугам.

      — Валим, валим! — заторопил Дима, — бегом к машине!

       Молодые люди стремительно бросилась в сторону леса, где за ближайшими соснами прятался серебристый «Джип». Когда беглецы, запыхавшиеся и испуганные, заняли свои места, Леонид, не задумываясь, ударил по газам и рванул с места.

      В салоне царила тишина.

       «Он добрый! Он такой… человечный… Просто у него не вышло. А я… Я просто сволочь!» — от собственных мыслей у Леонида даже закружилась голова. Сегодня в его глазах Илья предстал в особом, героическом свете. Такого не случалось раньше, один взгляд на рыцаря-освободителя — и беспокойное щемление в груди какой-то сладкой, несвоевременной негой растекалось по всему его телу. Одно только присутствие Ильи в нескольких десятках сантиметров заставляло сердце стучать как ошалелое. Вид крови, мельтешащий перед глазами вместо лесной дороги, удваивал эти удары, чуть ли не заставляя грудную клетку разрываться на части. В этот момент Леонид почувствовал, как левый глаз предательски задергался от всех этих тягостных переживаний.

      Илья выглядел спокойным только со стороны. На самом деле в его душе все бушевало. У него не вышло. Не получилось. Он плохо рассчитал: высвободи он Вадиму еще и руки, тот всенепременно успел бы сбежать. Оставить его связанным посреди рельсов абсолютно безнаказанным не представлялось возможным. Он высвободил ноги в надежде, что его коллега в испуге споткнется и попадет под эшелон более удачно, так, чтоб уж точно насмерть. Илья намеренно тянул время, подпуская поезд как можно поближе. Жаль, что получилось не стопроцентное попадание, но уж теперь Вадиму будет наука. О беспределе в ближайшее время он преспокойно сможет позабыть. Не так уж все и плохо, как казалось с самого начала.

      — Там, на скотче, отпечатки пальцев! — с каким-то надрывным стоном заголосил Дима, хватаясь за подголовник Ильи и начиная раскачивать мягкую подушку.

      — Заткнись! — взревел Илья, оборачиваясь к этому нарушителю спокойствия. — Он поступил не по-людски, а значит нас прикроют!

      Дима плюхнулся обратно на сиденье, закрывая лицо руками. Таня неодобрительно глянула на него, чрезмерно нахмурив белое, словно полотно, лицо. Леонид делал над собой неимоверные усилия, чтобы ехать спокойно, не привлекая внимания ДПС-ников, то и дело попадающихся на дороге: очевидно, кто-то очень важный должен был проехать через их захолустный город.

      — Где тебя высадить? — устало спросил он Илью, бросая осторожный взгляд на решительный профиль.

      — Там, где взял, — с нотками плохо скрываемого раздражения ответил тот, не желая ни малейшего контакта с черным омутом бездонных глаз — в таком взбудораженном состоянии он, конечно, не поддался бы их чарам, но испытывать судьбу не стал.

      — Хорошо, — только и ответил Леонид, въезжая в город.

      Остановившись перед аптекой, на прощание он произнес Илье, уже покидавшему салон автомобиля:

      — Спасибо.

      Илья ничего не ответил, лишь фыркнул в сторону, хлопнул дверцей и бодрой походкой направился к светофору.

      Леонид тяжело вздохнул и двинулся с места с тем, чтобы развести своих друзей по домам.


8. Неслучайная встреча

 Вадим, на удивление, не выдал никого. Странно, но этот человек при допросе, лежа на больничной койке под действием анальгетиков и морального давления, без ноги, снедаемый ненавистью и отчаянием, не раскрыл всей правды.

      «Просто гулял по рельсам, просто не услышал поезда, просто упал», — вот и все, чего добились блюстители правопорядка для своего протокола. То ли он намеренно вводил в заблуждение полицейских, то ли боялся прослыть «стукачом» среди своих, то ли действовал по какому-то хитроумному плану — было неизвестно. Вот только никто не наведался к Леониду в квартиру, не поинтересовался, где находился он в туманный субботний вечер, ни одна живая душа не обратилась к его родителям с вопросом: «А вы знаете, что сделал ваш сын?».

      Лишь только ближе к ночи беспокойно ворочавшемуся в уютной постели Леониду пришло короткое сообщение от Ильи: «Все нормально».

      Так нельзя было реагировать. Нельзя было воспринимать эти простые слова будто признание в чем-то очень личном, однако Леонид с блуждающей улыбкой на устах прижал мобильник к вздрагивающему от гулких ударов сердцу и устало сомкнул тяжелые веки.

      «Он думает обо мне, о боже, он понимает меня, он беспокоится, я не безразличен…» — Леонида словно озноб прошиб. Он приподнялся на постели, обхватив обеими руками свой телефон, и поднес его ко лбу, словно пытаясь понять что-то подразумевающееся, недописанное, найти двойное дно там, где его не было и в помине, найти фальшивое подтверждение своим ложным догадкам, оправдать фантазии, тем самым успокоив себя хотя бы на какое-то время.

      «Он помнит обо мне!» — жгучее чувство обманчивого, тревожного, короткого счастья зародилось в беспокойной душе, заглушая угрызения совести. Леонид вовсе не хотел, чтобы с Вадимом получилось вот так, но Илья вспомнил о нем, о Леониде, — все остальное было уже неважно.

      И вот теперь, лежа в кровати, он безумно хотел, чтобы Илья заметил его еще, помнил, думал о нем снова и снова, как думал он сам. Он исступленно желал, чтобы среди серой массы других людей Илья видел только его.

      В эту ночь Леониду хотелось стать кем или чем угодно: гадким утенком посреди лебединой стаи, серебряной нитью между черных локонов, неуместной фразой, написанной на девственно-чистой стене новостройки, лишь бы Илья заметил его, лишь бы не остался равнодушным, окинул пристальным взглядом своих серых глаз… вот таким пристальным-пристальным, чтоб проняло до мотыльков в животе, до глупости в мыслях! «Ах! Что бы такое придумать, чтобы встретиться снова?» — Леонид изнывал от саднящего чувства, слишком уж искренним было оно, первое, неподдельное.

      И едва забрезжил рассвет, Леонид, наконец-то свернувшись калачиком, продолжая трепетно сжимать в руках телефон, провалился в беспокойный, нервный сон.

      Илья проснулся от того, что очередной мамин хахаль яростно буянил на кухне: то ли завтрак ему не пришелся по вкусу, то ли просто вожжа какая-то под хвост угодила, но ругался он крепко, как-то очень четко выговаривая неприличные слова, будто смакуя их, нарочно раскладывая фразы на слоги.

       Илья нырнул головой под подушку, уткнувшись лицом в несвежую простыню: вставать определенно не хотелось. Не хотелось тянуться на постылую кухню, наблюдать там опухшее от утреннего опохмела раскрасневшееся лицо почти незнакомого мужика, слушать раздраженный бубнеж своей матери, щелкать кнопкой пластикового электрочайника, заляпанного какими-то брызгами, не хотелось…

      Прошлый день выдался таким удачным: он в очередной раз подтвердил свой авторитет, проучил негодяя, вышел сухим из воды, а воскресное утро не радовало абсолютно ничем.

      Мать с любовником гудели за стенкой, пререкались, спорили и гремели посудой — они раздражали Илью, все сильнее прижимавшего подушку к правому виску. Мерзкие звуки доносились даже сквозь слой набивной синтетики. Этот кошмар невозможно было просто заткнуть подушкой, в ином случае жизнь бы намного упростилась. Но все же «пьяная» соната утренней тоски постепенно утихла — ее попросту вытеснила головная боль, заставив Илью сосредоточиться только на ноющих, неприятных ощущениях.

       В конце концов у него вспотела голова, он даже свыкся с нехваткой кислорода в подподушечном пространстве, но наволочка начала неприятно липнуть к лицу, и Илье пришлось выбраться из своего символического укрытия.

      Солнце уже вовсю таранило незашторенные окна — Илья потянулся было за телефоном, чтобы посмотреть, сколько уже успело пробить по полудню, как вдруг мобильник оживился. Красноречивая надпись на экране: «Цыган» говорила о том, что Леонид явно проснулся и ожесточенно добивался чужого внимания.

      — Ну, — в голосе Ильи зазвучали нотки явного раздражения.

      — Привет, — судя по всему, Леонид растерялся, не ожидая услышать столько недовольства в одном только слове.

      — Зачем звонишь? — напрямую спросил Илья, свесив руку с кровати и нашаривая на полу пачку с сигаретами.

      — А поехали в лес из пневмата стрелять! — на одном дыхании донеслось из трубки.

      Со стороны кухни послышался грохот — на пол явно упала кастрюля. Илья быстро прикинул что к чему: никакой работы на день не намечалось, дома делать было нечего, разве что чинить разборки с очередным соседом по квартире, поэтому предложение Леонида в принципе вполне себе вписывалось в его своеобразный график. Илья чувствовал, что от этого харизматичного парня не стоит ожидать никакого подвоха, он ощущал это на подсознательном уровне, это нельзя было объяснить ничем, он просто знал и все.

      Несмотря на активную жизненную позицию, иметь дел со стрельбой любого рода Илье как-то не довелось, поэтому подобную идею он встретил с определенным энтузиазмом, но виду не подал:

      — Из пневмата? И всего лишь? — он намеренно не сдержал иронии.

      — Да, мне папа дал только пневмат, — голос Леонида прозвучал как-то по-детски растерянно. Столько отчаяния засквозило в нем, что Илья, к своему собственному удивлению, даже засовестился и поспешил исправиться.

      — Мне это подходит. Ты на машине?

      — Ага! — оживился Леонид. — Где мне тебя ждать?

      — Давай снова возле аптеки через полчаса, — Илья проговорил невнятно, придавив телефон плечом к уху и поднеся зажигалку к зажатой в зубах сигарете. — Ну, как в прошлый раз, — он торопливо затянулся, перебирая ногами по полу в поисках тапочек.

      — Понял-принял! Выезжаю! — в голосе Леонида засквозило веселье. Илья даже криво ухмыльнулся, настолько беспритворной была радость этого странного, малознакомого человека.

      Разобравшись с очередной порцией дешевого курева, Илья все же покинул свою комнату, чтобы умыться и мало-мальски позавтракать перед увлекательным, очень многообещающим занятием.

      Леониду пришлось подождать где-то с четверть часа, пока Илья появился-таки в переулке. Все это время он нервно теребил верхнюю пуговицу новой рубашки, привычно черной, с заводскими складками проутюжки.

      Конец апреля выдался на удивление теплым. Даже мерзлявому Леониду было непривычно жарко, возможно, от действительно высокой температуры на улице, а возможно, от непривычных душевных переживаний.

      Леонид даже опустил стекло и высунул левую руку наружу, правой продолжая крутить злосчастную пуговицу у самого воротника. Когда Илья бодрой походкой вынырнул из-за поворота, пластмассовый кругляш уже остался у Леонида в руках, но тот даже не заметил этого, непроизвольно разжимая пальцы, при этом позволяя пуговице упасть к его ногам.

      Заприметив знакомый серебристый «Джип», Илья, убедившись, что никто из случайных прохожих не обращает на него никакого внимания, в несколько шагов обогнул машину и, распахнув дверцу, быстро забрался в просторный салон.

      — Привет! — с запалом воскликнул Леонид, склоняя голову на бок, при этом жадно впиваясь глазами в долгожданный профиль.

      Илья резко повернул голову, на этот раз твердо решив не тушеваться под пронзительным, жгучим взглядом.

      — Короче, нам, походу, ничего не будет за вчерашнее, — ответил он вместо приветствия, с нескрываемым интересом разглядывая волосы Леонида, собранные в низкий коротенький хвост.

      Широкие пряди, которым не хватило места под резинкой, свободно спадали по обе стороны лица, придавая Леониду какой-то определенно пиратский вид. Вот точно пиратский, не хватало только лихой треуголки, и современный портрет Билли Джонса был бы полностью готов.

      Илья обернулся: на заднем сиденье лежала небольшая плоская коробка с нарисованным на ней пневматическим пистолетом и объемный пакет, судя по очертаниям, наполненный будущими мишенями в виде жестяных банок и стеклянных бутылок из-под пива.

      Знал бы Илья, с какой опаской Леонид доставал всю эту тару из мусорки на остановке, то наверняка покатился бы со смеху. Со стороны это и вправду выглядело весело: хорошо одетый парень, выпрыгнувший из мощного внедорожника, с самым что ни на есть мученическим выражением лица копошащийся в мусорном ведерке вызывал недоуменные взгляды людей, тоскливо ожидающих скоростного автобуса.

      — Я помню, ты вчера уже написал об этом, — просто ответил Леонид, и мягкая улыбка тронула его губы.

      — Поехали уже, — Илья похлопал себя по карманам в поисках сигарет.

      — Поехали, — согласился Леонид, поворачивая ключ в замке зажигания.

      Поначалу они двигались в тишине. Леонид, конечно, очень хотел поговорить, но сегодня он отчего-то стеснялся. Он даже нарочно не смотрел в сторону своего пассажира, чтобы скрыть робкое смущение, хотя и без того у него на лице все было написано.

      Илья никак не мог понять, чего конкретно добивается Леонид. Он не хотел, чтобы тот к нему привязался и не хотел привязываться сам. Леонид был словно из какой-то другой, более красивой, правильной жизни, где огромную роль играли родители, они любили, потакали и пестовали — все как положено, но абсолютно не так, как сложилось у Ильи. Эта домашняя птичка все время улетала из золоченой клетки, дверца которой была всегда распахнута настежь, баловалась в свое удовольствие, а затем возвращалась снова. Холеный, своевольный, напрочь лишенный чувства зависти, со своими однобокими убеждениями о смысле жизни Леонид все же интересовал Илью, о нем нельзя было просто так позабыть.

      Чтобы скрасить молчание, Леонид не преминул включить готический рок, и под протяжные, монотонные ритмы внедорожник заехал в лес, где покатил по разбитой колее, время от времени подскакивая на выбоинах и ухабах.

      Остановившись в ведомом только ему месте, Леонид с улыбкой заглушил двигатель и, мимолетно куснув нижнюю губу, окинул Илью озорным взглядом, от которого по жилам Ильи начало растекаться пьянящее тепло, словно после хорошего алкоголя. И если бы Илья не знал достоверно, что Леонид позвал его точно ради стрельбы, если бы на заднем сиденье не лежал пистолет, если бы пустые бутылки от безобразной скоростной езды нерадивого водителя не раскатились по всему салону, он наверняка бы решил, что намерения Леонида были совершенно другими. Слишком призывно сверкали черные глаза, слишком откровенно обнажилась красивая шея из-за оторванной пуговицы, слишком притягательно прилипла чернильная прядь к пухлым губам.

      Ветер самовольничал в кабине, осторожно перебирая черные волосы, выбившиеся из-под резинки, омуты бездонных глаз словно умоляли о том, чтобы пальцы Ильи убрали за ухо ту самую прядь, так и подталкивающую к необдуманным действиям.

      Но Илья не сделал ни единого движения, не поддался этой соблазнительной возможности, продолжая мысленно работать над собой, чтобы не поддаваться колдовским чарам, и Леонид, как и тогда в школе, сам убрал непослушные волосы и с еле заметным вздохом вылез из кабины.

      Безмолвно радуясь про себя этой маленькой победе, Илья тоже распахнул дверцу автомобиля и ловко спрыгнул с высокой подножки прямо на мягкий мох.

      — Стреляем с десяти метров. На все про все у нас пятьсот шариков, это четыре перезарядки, — Леонид открыл заднюю пассажирскую дверь и начал заново складывать в пакет разбежавшиеся бутылки. — Пристреляешься, тогда поймешь, какой выходит разброс.

      Илья взял в руки коробку с оружием:

      — Он на газовых баллончиках?

      — Да. Два баллона на два полных магазина. Только заряжать муторно, — Леонид хохотнул, вытягивая из машины битком набитый пакет. — По пятнадцать штук. У меня несколько пулек даже куда-то укатилось

       — Ты ехал с заряженным пневматом? — с легким удивлением спросил Илья, поражаясь подобной беспечности. — А с виду такой правильный!

      — Я как лучше хотел, — чуть обиделся Леонид, закрывая автомобиль и делая несколько шагов в сторону поваленного дерева. — На предохранителе он, чего переживаешь?

      — Я не переживаю, я с тебя удивляюсь, как твой папа, хозяин охотничьего магазина, допускает вот такую стремную перевозку своего оружия, — фыркнул Илья, шагая рядом с Леонидом, с удовольствием наблюдая за тем, как дрогнули тонкие ноздри его собеседника от раздражения.

      — Это только моя забота, — Леонид повернулся лицом к Илье и начал вышагивать задом наперед, отчаянно жестикулируя свободной рукой, — что хочу, то и ворочу! Для меня никто не указ! — он тут же споткнулся о какой-то корень и едва не упал, проворно отступив в сторону, лишь только бутылки жалобно звякнули друг о друга.

      И тут Илья понял, что на эту тему Леонида лучше не трогать. Человек заводился вполоборота при одном только упоминании про свою личную свободу.

      Пока Леонид с нахмуренным выражением лица, какой-то нахохлившийся, расставлял стеклянные мишени, Илья с нескрываемым любопытством рассматривал пневматический пистолет. Пусть не боевой, пусть стреляет железными шариками — для первого раза сгодится и этот.

      Леонид быстро расставил бутылки на поваленном дереве. Толстенная сосна оказалась сломленной очевидно от попавшей в нее молнии. Она застыла над землей где-то в полутора метрах, с одной стороны опираясь на раскидистую крону, а с другой — все еще не до конца расставшись с собственным пеньком. Поэтому целиться было удобно, словно в самом настоящем тире.

      — Давай! — скомандовал Леонид, поспешно отбегая в сторону.

      Солнце светило прямо в спину, и пивные бутылки заманчиво бликовали своим темным стеклом под его лучами. Илья сдвинул предохранитель, прицелился правым глазом и, удерживая пистолет обеими руками, открыл первую в своей жизни очередь по мишеням. И вроде бы он целился верно, и руки дрогнули совсем чуть-чуть, и цели стояли неподвижно на месте, но из пятнадцати выстрелов Илья попал только один раз, да и то вскользь — лишь пуля весело звякнула.

      — Дай мне! — усмехнулся Леонид, требовательно протягивая руку.

      Илья, опустив предохранитель, аккуратно подал Леониду пистолет.

      Леонид быстро принял боевую стойку и, практически не целясь, начал вдребезги разбивать темное стекло, заставляя бутылки разлетаться на десятки осколков. Что ни выстрел, то пораженная цель. Десять из десяти за какие-то там несколько секунд.

      — Как-то так, — небрежно произнес Леонид, привычно забывая про существование предохранителя и передавая оружие Илье, — развлекайся.

      И тот развлекался, с каждым новым выстрелом стараясь все больше и больше, целясь чуть выше обозначенной для себя метки, постепенно начиная сшибать мишени с растрескавшейся коры. Конечно, ему было еще очень далеко до стрелкового мастерства Леонида. Но он очень старался, получая огромное удовольствие от одного только процесса. С каждым новым попаданием он радовался, словно ребенок, озорно вскрикивая в унисон приятному звону. И Леонид радовался вместе с ним, легкомысленно, чуть ли не подпрыгивая на месте и хлопая в ладоши.

      Под конец Илья даже устал: руки начали слегка трястись, прицел выписывал ломаную траекторию, будто он тоже изрядно притомился. Когда все бутылки оказались разбиты, а банки попросту надоели, парни начали стрелять «в никуда»: по веткам деревьев, по стволам, от коры которых то рикошетило, то нет, когда несчастная сосна принимала в качестве украшения блестящие металлические бусины.

      Они расстреляли все пули, израсходовали четыре баллончика с газом, они стреляли два часа, и Илья даже успел чему-то научиться. Когда хлопнул последний выстрел, Илья разочарованно протянул:

      — Ух! Здорово было! — его глаза весело блестели, адреналин, не тот, что выплескивался в драке, а другой, позитивный, незнакомыми доселе ощущениями облагораживал горячую кровь. — Спасибо!

      Леонид немного смутился, поправил растрепавшийся хвост, словно собираясь с духом еще к какому-то шагу:

      — Хочешь, еще кое-что покажу? Здесь недалеко.

      — Давай! — ни на секунду не задумываясь, ответил Илья, ощущая уже давно не испытываемую веселость. — Нужно подъехать?

      — Пешком быстрее, тут совсем рядом, — Леонид присел возле поваленного дерева, — помоги мне собрать мусор.

      При других обстоятельствах, при другом окружении Илья не стал бы этого делать. Ему бы попросту такое и в голову не пришло, но Леонид обещал продолжение интересного дня, и поэтому он решил не спорить и сыграть по его правилам.

      Осторожно собирая острые осколки, Илья заметил тень сомнения на лице Леонида. Тот о чем-то напряженно думал, даже не поднимая глаз на своего спутника. Острая боль заставила Илью отдернуть руку. Он не разглядел как следует в траве осколок, и теперь на его ладони красовался длинный алый порез. Илья болезненно зашипел и поморщился, сотрясая кистью в воздухе с таким видом, словно он стряхивал ртутный термометр.

      — Бабушка говорила, что шрамы на ладонях меняют судьбу человека, — Леонид произнес совершенно серьезно, абсолютно со знанием дела. — Пойдем, я тебе руку бинтом замотаю.

      Кровь уже капала с пальцев, поэтому Илья не преминул воспользоваться этим предложением.

      — А если шрамов не будет, тогда ничего не изменится? — он потыкал пальцем в свежую бинтовую повязку, наложенную наспех и кое-как, зато с особым усердием и дрожащими руками.

      — Тогда не изменится, — тяжело вздохнул Леонид, закрывая автомобильную аптечку. — А вообще перемены, это ведь не всегда к худшему.

      — Да, — согласился Илья, — Наверно.

      Леонид предложил следовать за ним. Десять минут через низенький подлесок, и молодым людям открылся таинственный вид на целую шеренгу пятиэтажных пустующих домов с выбитыми стеклами и перекошенными дверями. Все эти постройки были обнесены высоким бетонным забором, местами обрушенным, словно нарочно, чтобы было сподручней проникать за ограждение.

      — Что это? — удивился Илья, перебираясь через серое крошево и выпрямляясь в полный рост.

      — Это бывшая военная часть, — отозвался Леонид, ни на шаг от него не отставая. — Она очень давно расформирована. Мой отец здесь раньше служил подполковником. Руслан Церковный, Монах, у которого теперь золотой прииск, служил когда-то под его началом. Премерзкий человек. Крысятничал постоянно. Папа его за это конкретно прессовал. Хочешь, мы здесь побродим? Это мой мир!

      Илья внимательно посмотрел на него — Леонид даже не улыбался. Его мир не был веселым.

      — А хочу! — Илья с вызовом вскинул голову. Ему было немного жутковато — пустующий комплекс казался достаточно крупным и отнюдь не притягательным, но Леонид не должен был заподозрить его в этой робости, и Илья первым спрыгнул с обломков забора на заброшенную территорию.

      — Тогда добро пожаловать, — Илья почувствовал, как его затылок обожгло горячим дыханием, и он сделал первый шаг к ближайшему корпусу.

9. Одни во всем мире

 Бетонные дорожки уже успели растрескаться от времени, своими расщелинами напоминая реки на географической карте. География рек — это жизнь быстрая, несущая в себе множество чужих судеб. География зеленых изломанных линий — это жизнь несмотря ни на что, это символ выживания при любых обстоятельствах. Леонид плыл по течению, волею судьбы попав в удачный поток, а Илья выживал, избрав для этого сложный и противоречивый путь.

      Здесь было тихо. Черные оконные проемы пустыми, неподвижными глазницами смотрели на незваных гостей и приветствовали их в немом восклике распахнутых дверей. Илья словно очутился в другом мире, где властвовали только камень и зеленые нити растений, поселившиеся то тут, то там в самых солнечных уголках серых фасадов.

      Леонид увлек Илью в сторону бывшего учебного корпуса. Взбежав по широкой лестнице, он устремился на второй этаж в помещение, когда-то исполнявшее роль обычного класса. Здесь все еще находились столы, располагались они, правда, кривовато, но почти все на своих местах; стулья тоже сохранились, они стояли вразнобой, у подоконников, у стен; и даже доска с меловой надписью: «Панки, хой! Горшок живой!», — висела там, где ей было положено.

      Атмосфера тишины и пыли, пустоты и безмятежности царила в этом покинутом цивилизацией месте.

      Илья притормозил на самой середине учебной аудитории, чувствуя, как в кармане спортивных штанов ожил мобильный телефон. Леонид неожиданно отреагировал первым. Не давая Илье ни секунды, он ловко подцепил мобильник из чужого кармана, с хохотом вскочил на ближайший стул, оттуда — на стол и демонстративно поболтал телефоном в воздухе, тем самым словно поддразнивая своего спутника.

      — Отдай! — сердито прорычал Илья, не заражаясь его веселым задором, и резво метнулся к Леониду, но тот и не подумал дожидаться возмущенного товарища и ловко перепрыгнул на другой стол.

      Илье было совершенно не весело. Звонить мог кто-нибудь очень важный, тот, ответить которому было себе дороже.

      — Кто тут у нас? — Леонид театрально поднес телефон к самым глазам. — О! Некий Седой! Таких людей не знаю!

      — Значит тебе повезло! — в два стремительных прыжка Илья оказался возле Леонида и уже почти ухватил его за руку, но тот шустро увернулся и поскакал по столам в самый конец класса.

      Телефон все еще продолжал звонить. Очевидно, тема намечавшегося разговора была очень значимой, если самый главный в городе «вор в законе» так долго и терпеливо держал трубку. Илья бросился за Леонидом, словно охотник за ягуаром. Зверь слыл опасным, но поймать его было просто необходимо.

      Столы пошатывались и скрипели под тяжестью тела неугомонного похитителя, но он скакал очень аккуратно и с «прицелом», поэтому ни один даже из самых кривоногих не уронил ловкого парня. Илья запнулся было за оттопырившуюся полоску линолеума, но не упал, ухватившись руками за подвернувшийся вовремя стул и, в гневе с грохотом отбросив этот элемент учебной мебели в сторону, снова кинулся вдогонку.

      Будучи загнанным в угол не по вине Ильи, а по своей собственной инициативе, Леонид остановился около стены и дал пару секунд форы, словно для того, чтобы немного передохнуть. Этого времени Илье действительно хватило. Он с наскоку приложил Леонида лопатками о стену, одной рукой с силой ухватив его за горло, а второй выдирая из цепких пальцев свой мобильник.

      — Да! — запыхавшимся голосом проговорил он, буравя Леонида разъяренным взглядом. Тот хотел что-то сказать, но Илья не позволил, еще сильнее сжав шею своей добычи.

      — Ровно через час будь у меня, — раздалось из трубки безо всяких предисловий: Седой не любил много болтать.

      — Хорошо, — выдохнул Илья, уже слушая короткие гудки. Часы на телефоне показывали полдень, значит уже скоро нужно было ехать к коттеджу самого опасного человека в городе.

      Леонид сдавленно захрипел, пытаясь оторвать грубые пальцы от горла. Нельзя сказать, что он очень сильно старался, иначе давно бы уже высвободился из этой хватки, но кислорода ему уже явно не хватало. Илья немного расслабил руку, позволяя Леониду вздохнуть свободней, но все еще не убирая ладони с красивой длинной шеи. Сдавленная венка приятно трепетала, выдавая бешеный ритм горячего сердца.

      Илья провел большим пальцем по выступающему кадыку, опустился еще ниже к ямочке на шее и наконец-то разжал крепкую руку. Леонид тяжело выдохнул, когда шершавые подушечки заскользили вдоль его правой ключицы и, оттянув воротник, крепко сжали плечо. Леонид оказался слишком близко, настолько, что Илья уже не мог устоять. Темно-карие глаза постепенно начали подергиваться поволокой, но это был коварный, обманчивый маневр — освободившись, Леонид резко оттолкнул то себя потерявшего всякую бдительность Илью, тонувшего в предательском омуте цыганских очей и, ухватив его за запястья, в свою очередь, прижал того к стене, вдавливая сжатые кулаки в бетонную плиту. Илья засмеялся, обнажая лихую щербинку.

      — Так кто тут у нас хозяин положения? — выдохнул ему в лицо Леонид, не отрывая обжигающего взгляда от вспыхнувших весельем серых глаз, в уголках которых залегли еле заметные морщинки. С этими словами он крепко прижался к приоткрытым в улыбке губам, в полной мере насыщаясь вкусом дешевых сигарет.

      Илья никак не ожидал от Леонида такого напора, особенно, когда требовательный язык заскользил по верхнему ряду зубов, останавливаясь на узкой щели. Губы обжигало горячим, волнующим дыханием. Леонид уже с большей робостью, едва касаясь, нерешительно лизнул нижнюю губу Ильи и, не чувствуя в нем никакой отдачи, испуганно моргнул, чуть отстраняясь от партнера. Он разволновался от того, что сделал что-то неправильно, и теперь просто смотрел на Илью, в недоумении хлопая длинными ресницами. Эта робость и растерянность подогрела уже распаляющуюся страсть в Илье с новой силой, помогая потаенному желанию выбраться наружу.

      — Я тут хозяин, — хрипло прошептал Илья, живо провернув свои кисти вовнутрь против больших пальцев Леонида, тем самым высвобождая руки от наивного захвата.

      Леонид только тихо охнул, когда Илья, ухватив его за плечи, оттолкнул в сторону. Чтобы не упасть, он сделал назад несколько спасительных шагов, пока не уперся задом в стол, послуживший своеобразным шлагбаумом на пути к отступлению.

      Илья будто только этого и ждал. Вынудив Леонида сесть на пыльный край, он требовательно развел его колени в стороны и, пристроившись между длинных стройных ног, сам прильнул к припухшим от предыдущего поцелуя губам.

      Одной рукой он обхватил затылок Леонида, а второй начал торопливо расстегивать пуговицы на его черной рубашке. Это был страстный, голодный поцелуй, доводивший их обоих до головокружения. Илья с жадностью ласкал чужой язык, глотал горячую слюну Леонида, трепещущего в его руках, словно опасавшегося дальнейших манипуляций.

      Илья приоткрыл глаза, наслаждаясь абсолютно беспомощным видом своего любовника. Он отстранился, прекратив терзать неопытные губы, одновременно покончив с последней, самой нижней пуговицей. Веки Леонида дрогнули, и он устремил на Илью томный взгляд, просто умоляющий продолжать дальше. Но Илья и не собирался останавливаться, он лишь захотел сделать картинку еще более красочной для себя.

      Он провел ладонью по голове Леонида и, запустив пальцы под резинку, полностью стянул ее, позволяя чернильным прядям разметаться по плечам. Илья запустил руки в распущенные волосы и с силой взлохматил их, придавая облику Леонида небрежный и тем самым еще более возбуждающий вид.

      Леонид робко опустил глаза, со смущением замечая бугорок набухшей плоти в области ширинки своего партнера. Леонид снова боялся, он так настойчиво добивался этого момента, а теперь почему-то испугался… Илья в очередной раз почувствовал его страх, его неподдельную робость, и жгучее желание еще больше натянуло мешающую ткань, замутняя и без того затуманенный разум.

      Илья грубо сдернул рубашку со смуглых плеч, обнажая вздымающуюся от порывистого дыхания грудь.

      Взгляд Леонида метался, перебегая от возбужденного, раскрасневшегося лица Ильи на потемневший от времени потолок и обратно. Ему стало стыдно от того, что должно было сейчас произойти, ему стало неловко настолько, что даже внизу живота потеплело. Он хотел поступить плохо, и от этого с каждой секундой заводился все сильнее и сильнее.

      Илья сдержанно улыбнулся, замечая его ответ на пылкие прикосновения, и провел ладонью по начинающему наливаться похотью половому органу своего фаворита — даже через джинсы он почувствовал его обостренную реакцию.

      — Ах! — прерывисто воскликнул Леонид, откидывая голову назад, и его стон, словно в акустическом зале, разнесся по всему классу, отдаваясь эхом в пустом коридоре.

      Илья больше не мог терпеть — слишком соблазнительным выглядел Леонид, слишком непривычной была окружающая обстановка: целый пустынный поселок вокруг, а они здесь вдвоем, словно одни на всем белом свете.

      Илья отпрянул от Леонида и быстро стянул с себя начинающую раздражать футболку.
Леонид приподнялся на столе, пытаясь расстегнуть манжеты, но дрожащие пальцы не слушались, и пуговицы продолжали оставаться в петлицах, тогда он с силой рванул несчастную ткань, разрывая некрепкие нити — пластмассовые застежки застучали по столешнице и раскатились по полу, забиваясь в порезы линолеума, нанесенные какими-то вандалами. То же самое Леонид сделал со вторым рукавом и затем наконец-то сбросил с себя ставшую ненужной рубашку.

      Когда штаны Ильи вместе с нижним бельем опустились на пол, Леонид нервно закусил нижнюю губу от одного только вида возбужденного, подрагивающего от предвкушаемой близости органа. Он все еще боялся лишиться своих джинсов, но крепкие руки, не терпящие никаких возражений, уже прикоснулись к пряжке его ремня. Леонид шумно выдохнул, когда пуговица расстегнулась, а собачка молнии спустилась до самого низу — пути назад больше не осталось. Он спрыгнул со стола и, торопливо избавившись от последней одежды, тут же снова взобрался на столешницу, прикрывая рукой восставший орган.

      — Прекрати мне это, — Илья с легким раздражением убрал его кисть с затвердевшего члена.

      Леонид нервно сглотнул, откидываясь назад на локтях, полностью отдавая себя во власть деспотичного любовника.

      Илья окинул масленым взглядом красивое обнаженное тело, такое беззащитное и желанное одновременно, и у него зашумело в голове от нахлынувших эмоций. Илье даже показалось, что у него уши заложило.

      Он с удовольствием прикоснулся к нервно вздрагивающей вытатуированной птице, заскользил по груди и, обхватив двумя пальцами правый сосок, слегка сдавил его. Пальцами второй руки он прикоснулся к его раскрасневшейся коже и начал дразнить чувствительные рецепторы неторопливыми, массирующими движениями. Скосив глаза на член своего партнера, Илья заметил красноречивые подрагивания налитой плоти и хищно осклабился, не обделяя вниманием второй сосок.

      Леонид заскрежетал ногтями по столешнице и прикрыл глаза в томительной неге. На него словно нахлынуло сильное опьянение, он хотел лишь одного: чтобы эти касания не прекращались, чтобы стали сильнее, напористей, пусть через боль и стоны, но такие, чтобы сумели вытянуть все жизненные силы, на которые он только способен.

      Потолок с висящими на нем лампами, полными мух, закружился, когда обжигающие пальцы сомкнулись на возбужденном до безумия органе. Его в первый раз коснулась чужая рука, в первый раз заставила прильнуть бушующую кровь к плотному розовому бутону.

      Илья даже удивился такому приливу страсти. Глядя, как вздрагивают точеные плечи, как нервно вздымается грудь, как дергаются колени, он понял, что сразу переусердствовать нельзя и, проведя большим пальцем по глянцевой головке, он выпустил из своих объятий горячий орган, чтобы тот не получил желанную разрядку слишком рано.

      Леонид недовольно зашипел, когда Илья на секунду оставил его в покое и даже приподнялся на столе в легком недоумении.

      Илья с шумом пододвинул к себе стул и, протерев его собственными штанами, удобно устроился на деревянной сидушке. Леонид с жадностью облизал губы, глядя на то, как тот обильно сплевывает себе в кулак и начинает призывно массировать влажной ладонью собственный член. Илья делал это с вызовом, приглашающе увлажняя крепкий с набухшими от желания венами орган.

      Леонид собрался с духом и спустился со стола, приближаясь к продолжавшему активно мастурбировать Илье, расположившемуся возле окна.

      — Садись! — сквозь зубы процедил тот, откидываясь на спинку стула.

      Леонид тяжело выдохнул, надувая щеки. Он хотел было подчиниться, обращаясь лицом к Илье, но неумолимый диктатор повелительным движением указательного пальца описал в воздухе кривую петлю, и Леонид понял, чего тот добивается. Он отвернулся от взбудораженного любовника и с придыханием начал опускаться к нему на колени, пытаясь направить обжигающий орган внутрь себя.

      Ему было очень больно. Тугие мышцы ануса уже обхватили головку, но боялись впустить крепкий ствол дальше, словно пугаясь его размеров.

      — Я… не могу, — со стоном прошептал Леонид, — ну, прости меня…

      Илья выпрямился на стуле, одной рукой привлекая любовника еще теснее к себе, а второй — сжимая его член.

      — Тихо, не дергайся, — уверенными движениями пальцев он начал поглаживать все еще возбужденный орган, аккуратно раздвигая лепестки головки, едва ли не проникая мизинцем в ее глубины.

      Леонид приглушенно застонал, опускаясь все ниже. Рука Ильи его отвлекала, позволяя настроиться на другую волну, вызванную более приятными ощущениями. Погружая полностью в себя чужое тепло, Леонид прижался спиной к груди Ильи и как-то невнятно и сбивчиво проговорил:

      — Как ты хочешь?

      — Я хочу, чтобы сегодня тебе было хорошо, — с жаром ответил Илья, кончиками губ касаясь мочки его уха, зарываясь носом в блестящие пряди, при этом вдыхая запах желанного, теперь такого доступного тела.

      Он начал жарко целовать Леонида в шею и плечи, везде, куда только могли дотянуться жаждущие страсти уста, пока крепкая рука продолжала уверенно сжимать девственный орган, разгоняя кровь по вздувшимся венам.

      Перед глазами загорелись яркие вспышки, когда Леонид как-то жалобно, чуть ли не навзрыд застонал, полностью откидываясь на Илью и опуская затылок ему на плечо: пол окропился вязкой спермой, благословляя линолеум своими брызгами.

      Илья трепетно погладил Леонида по волосам, давая возможность тому отдышаться. Такой страстный и такой чувствительный… Леонид попросту не мог не вызывать желания, поэтому Илья решил овладеть им как можно скорее. Когда рука Ильи, лежащая на груди Леонида, ощутила, как колотящееся сердце чуть-чуть успокоилось, Илья крепко обхватил его за бедра с тем, чтобы тот не выпустил его член из своих горячих недр, и прошептал:

      — Облокотись о подоконник.

      Слушаясь, будто марионетка, Леонид привстал, и Илья вслед за ним, с жадностью сжимая соблазнительные ягодицы.

      Руки ухватились за грязный подоконник, в самом дальнем углу которого все заросло плотной паутиной. Леонид устремил свой взгляд на пустынную улицу и вскрикнул от дикой, разрывающей боли, когда Илья в первый раз почти вышел из него, а потом снова толкнулся на всю длину, с размахом, зажигая перед глазами Леонида колючие звездочки. Леонид склонил голову — чернильные волосы скользнули по подоконнику, окрашивая пряди во временную пыльную седину. Сегодня Леонид решил терпеть абсолютно все, что бы не позволил себе Илья. И он терпел, плотно сжимая зубы и зажмуривая глаза, время от времени срываясь на тихие стоны. А Илья продолжал свой напор, получая огромную порцию ни с чем не сравнимого удовольствия. Леонид принадлежал только ему, абсолютно безраздельно. Илья был первым в его жизни человеком, впервые прикоснувшимся к непорочному телу, и поэтому Леонид имел для Ильи определенную ценность.

      Глядя на вырисовывающиеся под тонкой кожей позвонки, на взмахи черных прядей, на длинные пальцы, царапающие некогда белую поверхность, слушая томные стоны и тяжелое дыхание, чувствуя, с какой силой упругие мышцы обхватывают его начинающий пульсировать член, Илья задрожал в сумасшедшем экстазе, в целом круговороте эмоций, заставляя собственные ягодицы поджаться, а глаза — зажмуриться от нахлынувшей волны упоения.

      — Ай! — Леонид вздрогнул, когда Илья наконец-то выскользнул на свободу.
Илья как-то устало потер лицо и отвернулся в поисках одежды. Леонид опередил его, чуть ли не падая на четвереньки и торопливо подбирая с пола свои шмотки. Леонид одевался поспешно, боясь поднять глаза на своего любовника. Рубашка была безнадежно испорчена: из манжет торчали обрывки ниток, пуговицы где-то потерялись, петлицы надорвались по всей длине — Леонид попросту закатал до локтей черные рукава, думая о том, что надевает эту вещь вообще в последний раз. На душе у него был грязный осадок: ведь он спровоцировал нормального парня, проявился в образе недостойного, похабного человека, тем самым опошлив самого себя.

      Илья сразу обратил внимание на его расстроенный вид.

      — Все хорошо, — он с улыбкой приблизился к Леониду, — Леня, ты чего?

      Его простые слова молниеносно пробили броню искаженного восприятия действительности.

      — Правда? — глаза Леонида живо разгорелись. «Все хорошо!» — повторилось в его памяти, и в душе расцвела дурманящая черемуха. Добрые, обнадеживающие слова Ильи как будто солнечным лучом по пробившимся посевам пробежались по невеселым мыслям, зажигая в каждой из них огонек надежды.

      — Хочешь? — Илья протянул Леониду пачку с сигаретами.

      — Нет, спасибо, — поспешил отказаться тот, вполоборота усаживаясь на подоконник и вытаскивая из кармана своего верного спутника — варган.

      — Половина первого, — Илья уселся с противоположной стороны окна и сделал глубокую затяжку. — Подвезешь к Седому? — он выпустил вверх к потолку струйку сизого дыма.

      — Конечно, — кивнул головой Леонид, извлекая из своего миниатюрного инструмента самый таинственный, завораживающий, колдовской звук в мире.

      Так они и сидели, глядя то друг на друга, то в лишенное стекол окно, вдыхая дым сигарет и запах весеннего ветра, наслаждаясь при этом шаманской музыкой, а потом, не торопясь, покинули этот пустынный дом, принявший их в свои бетонные объятия.

      Уже в автомобиле Илья понял, что опоздал, что уже второй час и Седой будет рвать и метать от его легкомысленного подхода к делу. Но Леонид с блуждающей белозубой улыбкой сидел очень близко, и поэтому Илье показалось, что все не так уж плохо.

      А когда они уже въехали в город и почти приблизились к нужной улице, то серебристый «Джип» уперся в толпу людей, стоявших, задрав головы, под самым мостом. Под мостом, с перил которого свисала веревка, а в петле болтался тот самый подросток, которого не так давно донимал Вадим.

10. Показательное выступление

  — Это как так-то?! — вскричал Илья, запрокидывая голову и щурясь от яркого солнца.

      Труп висел определенно криво, что ли: одно плечо казалось выше другого, голова обреченно склонилась к плечу, штаны между ног темнели мокрым пятном.

      — Что случилось? — торопливо спросил Леонид у первой попавшейся женщины, тучной и важной, с видом знатока стоявшей тут же, подбоченившись, в окружении своих товарок.

      — Что, сам не видишь? Мальчик повесился. Говорят, на мосту крутился, крутился, ну, мало ли… никто и внимания-то на него не обращал, а он там, оказывается, веревку приматывал, а потом взял и прыгнул, охальник этакой. Вон, веревка какая длинная, наверно, сразу позвоночник переломил, знать, мучился недолго.

      — Ему, вроде, в школе шибко доставалось, — встряла еще одна из местных сплетниц, обеими руками опираясь на трость, — поглядите-ка какой он толстый!

      — Молчи уже! — одернула ее первая, — у тебя зять вообще сок березовый на кладбище собирает, а потом продает.

      — А ты что, видела?

      Спор начал разгораться с бешеной силой, а толпа росла и шумела: в Соры такое происшествие было в новинку, и народ реагировал бурно. Мамаши с колясками, любопытные подростки, пожилые, молодые — людское месиво праздно шатающихся и бегущих по своим делам шевелилось и шипело в общей куче. Такого воскресного дня в маленьком городишке еще не было.

      — Ты его знал? — полюбопытствовал Леонид, разглядывая грязные подошвы кроссовок повесившегося парня.

      — Да так, смутно, — Илья не захотел отвечать напрямую и начал юлить. Ему вдруг вспомнился эпизод на автомойке, и почему-то стало стыдно.

      — Сейчас МЧС-ники приедут и «Скорая», — продолжил Леонид, — поехали другой дорогой.

      Но как только они отделились от толпы и направились в сторону автомобиля, словно из-под земли появился Юрочка. На нем была надета пестрая рубашка с коротким рукавом и брюки с карманами-имитациями, поэтому он не знал, куда девать руки, то и дело засовывая пальцы в растянутые петли шлевок.

      — Вот! — громогласно воскликнул он, указывая на несчастного висельника. — Первая жертва грядущей расправы! — народная толпа начала поворачиваться лицом к новоявленному оратору, — люди, покайтесь! Покайтесь, пока не поздно! Спаситель! — завопил блаженный, увидев Леонида.

      — Началось… — тот хотел было метнуться в сторону, но Юрочка не пил с утра и успел преградить собою дорогу.

      — Спаситель! Защити нас от скверны, что поглотила весь город! — юродивый привычно рухнул на колени, бросившись к ногам оторопевшего от подобной реакции Леонида.

      Люди начали с интересом рассматривать провозглашенного «благодетеля», вытягивая шеи и даже привставая на цыпочки.

      — О! Да ты, оказывается, местная знаменитость! — с сарказмом прошептал Илья на ухо. Леонид с трудом удержался, чтобы не двинуть ему локтем прямо в нос за эту фразу.

      В этот момент загудела сирена приближающихся машин спасателей, поэтому Илья заторопился:

      — Ладно, поехали!

      Аккуратно обойдя стороной продолжавшего бить земные поклоны Юрочку, парни поспешили к своему автомобилю.

      Через четверть часа Леонид наконец-то подъехал к коттеджу Седого и остановился около забора из металлопрофиля, высокого, сплошного, полностью изолирующего мирок «вора в законе» от окружающей среды.

      Дверь калитки открыли сразу двое: высокий тощий хмырь, еще вроде и не старый, однако с лицом, исполосованным глубокими морщинами, и здоровенный амбал, гоняющий из угла в угол рта обмусоленную зубочистку.

      — А это кто? — тощий кивнул в сторону Леонида, заткнув пальцем левую ноздрю и с силой сморканувшись в сторону.

      — Этот со мной, — абсолютно спокойно ответил Илья, раскрытой ладонью подталкивая между лопаток слегка оробевшего Леонида. Илья подозревал, зачем Седой позвал его сегодня, ему нужен был свидетель, так, на всякий случай, и Леонид подходил для этой роли как нельзя кстати.

      Пройдя по дорожке, выложенной обычной тротуарной плиткой среди цветущих плодовых деревьев, молодые люди оказались на своеобразной площадке около ничем не примечательного деревянного дома.

       А на площадке царила богатая гулянка: прямо, так сказать, на природе, расположился длинный стол, заваленный всевозможными яствами, начиная копченым угрем и заканчивая блюдом с черной икрой. Здесь же стояла небольшая батарея бутылок водки, которую уважаемые гости с аппетитом употребляли из граненых стаканов.

      Сегодня был праздник: из тюрьмы освободился Сенька Питерский, и братва гуляла по полной, заодно решая проблемы «по работе».

      Сам Седой, мужичок лет шестидесяти, низкорослый, с короткими толстыми пальцами, украшенными вытатуированными перстнями, с глубокими залысинами на слишком большой для его узких плеч голове, сидел на самом почетном месте и что-то доходчиво объяснял своему собеседнику, то и дело поправляя съезжавшие на кончик носа очки.

      Его собеседником был местный авторитет, тот самый хозяин золотого прииска по прозвищу Монах. Руслан Альбертович Церковный и вовсе не хотел посещать всеми уважаемого «вора в законе» — этого диалога требовал долг службы и огромное желание стать мэром города, а еще то, что Сенька Питерский доводился ему племянником.

      Руслану Альбертовичу на днях исполнилось сорок два года. Это был аскетичного вида, худой и сутулый мужчина, светловолосый и блеклый, с россыпью веснушек на бледном, почти бескровном и абсолютно бесстрастном лице. Он сидел за столом, холодно поджав губы, а его бесцветные глаза, перебегая с одной физиономии на другую, так и кололи своими острыми ледышками. Он внимательно слушал хозяина усадьбы, время от времени кивал головой, вставляя свои замечания и при этом гоняя по затейливой окантовке тарелки тонкий кружок колбасы, наколотый на острую вилку.

      И все же мало-помалу они начинали приходить к чему-то общему, обсуждая взаимовыгодные предложения. Еще за столом сидело несколько известных в подобных кругах людей, всё мужчины, уже изрядно захмелевшие и в приподнятом настроении.

      Сеньке Питерскому было веселее всех, потому что слева от него сидела густо накрашенная баба, которую ему подогнали в честь окончания срока. Баба была молодая и тучная, Сенька таких очень любил, поэтому то и дело лапал ее за полную коленку и ухмылялся жирными губами, перепачканными селедкой.

      Бабе было откровенно жарко. Время от времени она обмахивалась то салфеткой, то попросту рукой, а на ее носу дешевая пудра от пота сворачивалась в потешные точки-комочки, делая ее лицо пятнистым и придавая ему нетоварный вид. Поэтому пассия Сеньки постоянно доставала из своей сумочки синюю пудреницу и, ожесточенно орудуя спонжиком, накладывала на свою измученную кожу новый слой плохой косметики.

      Когда к этой веселой компании приблизились Илья с Леонидом, шум, царивший за столом, поутих.

      — Мне не в кипиш с тобой фармазонить! — рассержено воскликнул Седой. Он был не в духе, потому что Церковный не очень-то шел на уступки, и заметно нервничал, — ты еще и опоздал!

      — Это, там один клоун выпилился, — абсолютно спокойно ответил Илья, с интересом осматривая всех присутствующих.

      — Эвона как! — язвительно прищурился Седой. — Слыхал уже весть такую!

      Леонид почему-то не удивился тому, что «Скорая» еще не успела приехать, а Седой уже все знал. Он вообще в последнее время перестал удивляться.

      — А цыгана зачем привел? — продолжил Седой, с шумом отодвигая от стола свою табуретку, и чуть пошатывающейся походкой приблизился к гостям. — Ты чьих будешь? — подойдя к Леониду почти вплотную, он приподнял свои очки и пытливо заглянул в карие глаза.

      — Леонид Градский, сын Олега Градского, это у которого охотничий магазин, — представился Леонид, чувствуя себя немного неловко под тяжелыми захмелевшими взглядами.

      — Знаю, знаю такого, — с одобрением отозвался Седой, — конкретный мужик. Это тот, который, кажется, бывший военный?

      — Да, — кивнул головой Леонид, ощущая на себе чей-то пронизывающий, стальной взгляд. Он повернул голову, без труда вычисляя того самого неприятного зрителя.

      Руслан Альбертович буквально глаз не сводил с Леонида. Едва заслышав фамилию Градский, он инстинктивно вздрогнул: это он служил двадцать два года назад под началом отца Леонида, это он был стукачом и «крысой», которого не любили свои и не уважало начальство.

      Олег Алексеевич Градский был человеком высоких моральных принципов, доносы не поощрял и даже наказывал за это. Потому отношения между рядовым Церковным и подполковником Градским были самыми что ни на есть натянутыми.

      Руслан Альбертович люто ненавидел своего командира и даже помышлял отомстить за все пережитые унижения, но было как-то не до того, а потом позабылось. Церковный даже не знал, что у Градского появился сын, что тот стал намного счастливее, чем раньше.

      «Это его сын! Его! — забарабанило в голове Руслана Альбертовича. — Так вот он какой, еще совсем мальчик».

      Он с такой силой стиснул вилку в кулаке, что еще чуть-чуть, и ни в чем не повинный столовый прибор уж точно согнулся бы. Он даже скрипнул зубами, но этого звука никто не услышал.

      — Илья! У тебя что, кукушка слетела? — Седой переключился на своего подчиненного. — Ты зачем самовольно на разборки пошел? Вадима вот закалечил.

      — Вадим беспредел учинил, — начал было оправдываться Илья, но Седой грубо прервал его:

      — Знаю я все! Жить нужно по мастям, а не по областям. Хорошего пехотинца чуть не завалил! Ты, может, у нас с понтом под зонтом? Сеня! Подкинь мою пожарку!

      Сеня, прикорнувший было на плече своей спутницы на один вечер, тут же проснулся и, подхватив пепельницу, затрусил в сторону главаря, с самым подобострастным видом опустил ее на край стола около Седого и поспешил обратно на свое место.

      — Да зачем же мне такая чичигага… — растерянно произнес Илья, не ожидая подобного нападения. Он как раз таки считал, что поступил верно, по-людски, а вот Седой, который вроде жил правильно, по понятиям, действия эти явно не одобрял, жалея неуемного Вадима.

      — Это я! — смело выступил вперед Леонид. — Это я все придумал. Я виноват, и та девчонка, которую обидели, была моей. С меня спрашивайте! — он гордо тряхнул головой, устремляя свой смелый, горячий взгляд прямо в глаза Седому. Он откровенно лукавил: Таня никогда не была его девушкой.

      Седой усмехнулся, пожевывая кончик так и не зажженной сигареты.

      — Ух ты, какой фрей фея! — с определенным задором и легким удивлением воскликнул он. — Похоже, храбрости тебе не занимать. А к нам не желаешь, так сказать, — он кашлянул в сторону, — примкнуть.

      — Я присматриваюсь, — уклончиво ответил Леонид и глазом не моргнув.

      — Ну, присматривайся, присматривайся, вот только с этим делом не затягивай, — Седой все же закурил, выпуская в воздух абсолютно одинаковые белые колечки. — Что ты сегодня делал? — последний вопрос относился снова к Илье.

      — Ничего не делал. Из пневмата стрелял, — пожал плечами тот.

      — Ну и как? — осведомился Седой. — Удачно?

      — Да так как-то все, — Илья изобразил руками в воздухе какую-то неопределенную абстракцию.

      — Надо бы тебя проучить за весь этот самосуд, за то, что ко мне сразу не обратился, — Седой задумался, присаживаясь на угол стола. — Лады. Сегодня праздник, видишь. Сеня откинулся, надо бы ребят позабавить, Сеня! — он повернулся к заседающим вполоборота, — волына при себе?

      — А то! — с бахвальством отозвался тот, похлопывая себя по внутреннему карману пиджака.

      — Я даже не сомневался… — Седой на секунду устало закатил глаза. — Сюда неси!

      Сеня постарался шустро подскочить, но шустро не вышло: опьянение вовсю давало о себе знать. Спотыкаясь на ровном месте, он все же доплелся во второй раз до развалившегося на табуретке у противоположного края стола авторитета и вложил-таки ему в небрежно оттопыренную руку пистолет Макарова.

      — А из такого могешь? — Седой, играючи, поболтал в воздухе огнестрельным оружием и передернул затвор.

      — Я не пробовал, — нотки сомнения зазвучали в голосе Ильи. Он и из пневмата-то плохо стрелял, а из боевого оружия и вовсе не умел.

      — Охремушка! — обратился Седой к здоровенному детине, который встречал молодых гостей у самых ворот. — На-тка, поставь пустые бутылки вон туда, подальше, на бордюрчик. А теперь, — он снова повернулся к Илье и протянул ему пистолет рукояткой вперед, — сшиби хотя бы одну, и все грехи тебе зачтутся.

      Илья недовольно поморщился. Было заведомо ясно, что он не сумеет ничего такого, но пистолет послушно взял. «Макаров» оказался значительно тяжелее, чем оружие Леонида, непривычно оттягивая руку своей массой и угрожающей «настоящностью».

      Две пустые бутылки из-под водки стояли на высоком поребрике, отделяющем дорожку от газонной травы, они бестели на солнышке и будто улыбались беспомощности Ильи. Он вскинул руки, зажав в них злосчастное орудие собственной пытки, и начал прицеливаться.

      За столом замерли все, кроме упитанной бабы. За ней вообще никто не ухаживал, поэтому она, за то время, что Илья целился, успела налить себе полный стакан шампанского, выпить его, закусив маринованным грибком, и громко чихнуть.

      Леонид смотрел на позицию Ильи скептически, с недоверием, он мог заранее сказать, что у того точно ничего не выйдет.

      Бутылки все сверкали и подмигивали яркими бликами, а Илья продолжал медлить.

      — Епта! Давай уже! — абсолютно осоловело протянул Сеня, подперев кулаком потяжелевший подбородок.

      — Я не понимаю, как вам это нравится! — писклявым голосом прокудахтала баба и снова раскрыла пудреницу.

      Вдохнув и выдохнув, Илья все же нажал на курок. Раздался выстрел, еще один, а бутылкам хоть бы хны — обе продолжили стоять на бордюре как ни в чем не бывало и даже хохотали по своему, по-бутылочному.

      — Ну все, — Седой резко хлопнул в ладоши, — хватит!

      Илья с чувством глубокого разочарования медленно развернулся к загалдевшей было от его неудачи компании. Боль и расстройство читались на его открытом лице. Не умеючи, невозможно ничего сделать как следует, разве что змейку из костей домино сообразить, что же говорить в таком случае о попадании в цель метров этак с пятнадцати из оружия, которое впервые в жизни держишь в руках?

      — Дайте мне! — Леонид сделал шаг к Седому и тут же добавил, — вы позволите?

      Седой улыбнулся, выпустил в воздух еще несколько идеально ровных дымовых колец и, небрежно закинув ногу на ногу, произнес:

      — Валяй!

      Леонид протянул руку в сторону Ильи и принял теплую рукоять пистолета. Все кругом замолчали. Дело с каждой минутой набирало все более интересные обороты. Илья предусмотрительно отступил назад, мысленно молясь богу о том, чтобы у Леонида все получилось.

      Леонид смело подошел к невидимому барьеру и, приняв удобную для себя боевую стойку, как следует прицелился.

      Глядя на то, как он вытягивает руку с пистолетом, как закладывает за спину вторую, как грациозно отводит в сторону левую ногу для лучшей опоры, Илья даже залюбовался получившейся картинной позой этого харизматичного человека. Словно дуэлянт восемнадцатого века, смелый, ловкий и бесстрашный, он приковывал взгляды зрителей, одним своим видом не оставляя равнодушных в своеобразном зрительском зале.

      Раздался выстрел, и первая бутылка разлетелась вдребезги. Не делая паузу, Леонид чуть сменил позу и тут же выстрелил снова, разнося вторую склянку к собачьим чертям.

      — Браво!!! — Седой даже в ладони захлопал от восторга. — Вот порадовал старика, ей-богу!

      — Мы свободны? — осторожно поинтересовался Леонид, не выпуская из рук все еще дымящегося оружия.

      — Да, а впрочем… — Седой прикрыл рот ладонью, словно что-то решая. Шальная мысль озарила его затуманившееся лицо. Он поднялся с табуретки и вальяжной походкой приблизился к толстой бабе, продолжающей яростно поправлять макияж.

      — Дай-ка мне, — он вытащил пудреницу из ее потных ладоней и, посмотрев в зеркальце, сделал вид, что поправляет прическу. Седой еще и чувством юмора обладал, несмотря на всю свою напускную серьезность. — Давай, фрей фея, мы так поступим. Ты поворачиваешься спиной и попадаешь в цель глядя только вот сюда, — он протянул Леониду пудреницу.

      Внутри Леонида все похолодело. Стрелять таким образом ему еще не доводилось. Он слышал раньше, что такая стрельба есть и что она вроде бы как цирковая, но отец не показывал подобного да и пробовать не разрешал.

      — Хорошо, — Леонид подышал на зеркальце и протер его локтем. — Куда мне стрелять?

      — А вот куда, — Седой наклонился, взял со стола непочатую бутылку шампанского торжественно всунул Илье прямо в руки.

      Леонид поднял на Илью заранее извиняющийся взгляд, полный страха вперемешку с решимостью, и в ответ получил утвердительный кивок головой, говорящий о том, что Илья верит в него. Это придало сил и уверенности самому Леониду.

      Каждый направился на свою позицию. Илья встал на бордюр и, сделав глубокий вздох, вытянул руку с шампанским в сторону. Леонид вернулся на прежнее место и повернулся спиной к намеченной цели.

      Зрители умолкли. Ничего подобного они еще не видели. Сеня даже приобнял свою пассию и чуть привстал, чтобы получше рассмотреть все это действие. Остальные присутствующие тоже напряглись. Руслан Альбертович с самого начала просто глаз не сводил с Градского-младшего. От его внимательного взгляда не скрылся ни один дрогнувший мускул, ни мимолетное прикосновение влажного языка к пересохшим от волнения губам, ни блеск чернильных прядей под лучами весеннего солнца. Взгляд ловил каждую черточку симпатичного лица, скользил вдоль обнаженных запястий и мечтательно скрывался под черной рубашкой — только одно созерцание этого молодого человека приносило владельцу золотого прииска порцию необъяснимого волнения. От внимания Руслана Альбертовича не сумел ускользнуть ни один жест Леонида, ни единое слово, сказанное им вслух.

      Леонид встал поудобней и поднес зеркальце открытой пудреницы на уровень глаз, немного отклоняя его поле видимости к левому плечу, на которое он водрузил пистолет. Нужно было расположить мушку по самому центру между краями прорези целика и сделать все это, глядя лишь в маленький зеркальный кружок.

      Руки слегка подрагивали, когда Леонид делал все эти мелкие манипуляции. Он стрелял раньше из такого оружия, отец научил его многому, но только не подобным трюкам. И теперь у Леонида была всего лишь одна попытка.

      «Муху в яблочко, пулю в картинку, глаз в цель», — прошептал Леонид, нажимая на курок.

      Публика выдохнула — бутылка разлетелась пазлами сверкающих осколков стекла и искрящихся брызг сладкого алкоголя. В руке Ильи осталась лишь ощетинившаяся острыми зубцами опасная «розочка», которую он тут же не преминул выпустить из пальцев, вытерев о штаны мокрую от шампанского ладонь.

      Раздались бурные аплодисменты. И вот теперь уже рука Леонида затряслась — из пудреницы вывалился спонжик, но его хозяйка не обратила на это ни малейшего внимания, ребром ладони утирая хмельные слезы радости.

      Леонид, привычно забывая поставить пистолет на предохранитель и откидывая назад упавшие на глаза черные пряди, с достоинством повторил свой вопрос:

      — Мы свободны?

      — Свободны! — махнул рукой Седой с одобрительной улыбкой. — Заслужили!

      — Браво! Достойный сын своего отца! — донеслось с противоположного края стола.

      Леонид с удивлением взглянул на человека, нараспев произнесшего эту фразу. И вот теперь горящий, испепеляющий взгляд карих глаз столкнулся со студеным непробиваемым взором. От безжизненных ледышек этого взгляда по коже Леонида пробежали неприятные мурашки.

      — Пойдем! — позвал его Илья.

      Его голос подействовал отрезвляюще, и Леонид, пытаясь отделаться от этого липкого, неприятного внимания поспешил за товарищем, чтобы покинуть опасную территорию.

11. Начало кошмара

 Безобразные поступки приверженцев АУЕ устрашающе множились в математической прогрессии: ежемесячные «подати», взимаемые с подростков, увеличились вдвое. Если не было денег, «смотрящие» брали налог чем угодно вплоть до маминых сережек и папиных часов. Беззащитных детей вынуждали воровать, клянчить у родителей еще больше денег на карманные расходы. Аппетиты местных авторитетов все росли и росли… А как жить коронованным особам без капитала обычной челяди? Никак. Вот и здесь был тот же случай.

       Позже выяснилось, что мальчугана, который повесился на мосту, «опустили» за неуплату долга, после чего его брезгливо отсадили в классе за последнюю парту для так называемых «неприкасаемых», где даже задеть его краем рукава считалось: замараться. Постоянные насмешки, подзатыльники и травля не только в классе, но и в столовой, и по дороге домой, а еще в социальной сети — его попросту доканали, задолбали, как вороны мерзлую рябину.

      Подросток не оставил предсмертной записки, он просто осуществил то, что решил, всколыхнув городскую общественность. Полиция делала очень занятой вид по расследованию этого громкого для маленького городка случая, но ее лицемерные усилия, ясное дело, результатов не возымели. Однако на этом все не закончилось.

       Ровно через неделю в школе Леонида произошел вопиющий случай. Один из охранников этой богадельни имел неосторожность спрятать торт, купленный им по случаю собственного дня рождения, в гардеробе для старшеклассников, видите ли, другого места он подыскать не сумел. Мужчина хотел устроить коллегам сюрприз с угощением, но здесь маленечко не срослось, потому что две самые бойкие девчонки из «А» класса решили всенепременно угоститься этим лакомством, которое предусмотрительно унесли в самый дальний туалет на третьем этаже.

      Есть такой вид человеческих поступков: тупое воровство, бессмысленное и грязное. Помада в магазине, меню в ресторане, полотенце в отеле — воровство не от нехватки денег, а от переизбытка адреналина и элементарной распущенности. У этих двоих был тот же диагноз: временное отключение морали и коматоз совести. Поэтому торт, употребляемый руками прямо из коробки, жирный и растекшийся, казался школьницам безумно вкусным. Они сидели в туалете возле стены как раз напротив вечно не закрывающихся кабинок, сытно обедали и посмеивались, когда бодрым шагом в уборную ввалилась их одноклассница, которая, не обращая внимания на странный пир, просто влезла на подоконник и просто шагнула в открытое окно.

      Когда абсолютно перепуганные девушки выглянули на улицу, то они увидели жуткую свастику из человеческого тела: руки и ноги были неестественно подогнуты, голова вообще подвернулась, как зимой у мертвого замерзшего голубя. Она скончалась сразу — врачи даже уверили опустошенную от горя мать, что ее дочь и вовсе не мучилась.

       Вот такой произошел повтор напрасной гибели. Точно так же, как и в первом случае, у жертвы Арестантского Уклада требовали деньги и попросту издевались. Одноклассники в один голос твердили, что у нее вши и чесотка, и даже один раз в профилактических целях обмакнули ее головой в унитаз.

      Одним словом, размах самоубийств среди подростков — жертв оголтелых АУЕ-шников — набирал свои обороты, и родители школьников начали бать тревогу. Вера в полицию и правосудие уже давно покинула жителей Соры, уступая свое место все укрепляющейся вере в незыблемый закон Линча. Идея поквитаться с обнаглевшими «смотрящими» возникла на родительском собрании, посвященном причине тех самых самоубийств.

      11 «Б» класс школы №3 был в ударе: отец Леонида стал в открытую подначивать остальных родителей разобраться по-свойски с малолетними хулиганами, во главе которых все еще стоял тот самый Павел Коваленко, тот, что совсем недавно бросался болтами и покуривал траву. Классный руководитель отмалчивался, попеременно то сморкаясь в платок, то покашливая в сторону, всем своим видом давая понять, что он чувствует себя плохо и принять или не принять подобную инициативу он просто не в состоянии.

      Слово за слово, и дальнейший разговор о самосуде уже протекал в школьном дворе, а затем и вовсе на улице. Не все родители одобрили такое предложение, всего лишь три человека, но и этих было вполне достаточно, чтобы воплотить желаемое в действительность.

       И в самом конце мая, когда Леонид после занятий с репетитором наслаждался обществом Ильи на чердаке соседнего дома, Олег Алексеевич, искренне воспринявший общественную трагедию как свою собственную, вместе с остальными братьями по духу похитил Павла и его подельника прямо со двора, где молодые люди, сидя в детской песочнице, потягивали пиво и курили.

       Дальше все было просто: парней отвезли в лес и заставили копать себе могилы, время от времени подбодряя их весьма чувствительными пинками и красочными запугиваниями, после чего родители пригрозили нерадивым школьникам, что если произойдет еще одно самоубийство, разговор с ними будет на совершенно другом уровне, и оставили малолетних разгильдяев в лесу, предоставив им самим добираться до города.

       Паша был не лыком шит — из лесу он направился прямо в полицию, где изложил произошедшее в красках, выгодных именно ему. Оказалось, что к несовершеннолетнему подростку взрослый мужчина приложил силу, нанес побои и зверски угрожал настоящим ружьем, приставляя дуло к виску незадачливого рэкетира. И это было чистой правдой: и ружье, и угрозы, побои, правда, не ахти какие, но все же пара синяков, полученных накануне в уличной драке, сделали свое дело. Олега Алексеевича незамедлительно определили в СИЗО. Больше никого не трогали, сделав из народного активиста «козла отпущения».

       Охотничий магазин временно прикрыли. И вот теперь в семье Леонида начался настоящий кошмар: Злата Михайловна бранилась на чем свет стоит, голосила о том, что никто не просил ее мужа ввязываться в чужие дела. Да и Леонид был вне себя от подлого поступка Паши, которому на самом деле никакая опасность и вовсе не угрожала. Он воспринял этот поход в полицию как проявление самой что ни на есть гнусной трусости, обиды и еще зависти. Леонид бы и разобрался с одноклассником по-своему, но мать на помилуй бог умоляла его не вмешиваться в это дело. И Леонид сдался, ограничиваясь лишь колкими взглядами, полными ненависти, в сторону одноклассника, который теперь ходил гоголем и был весьма доволен собой.

      На выпускной Леонид совсем не пошел бы, если бы не получение диплома, и тянуться в постылое учебное заведение все же ему пришлось. На торжественной части Леонид отличился: на сцену за «корочками» он вышел нарочито небрежно, небрежность и пренебрежение скользили во всем, начиная простецкой одеждой и заканчивая равнодушным, не фокусирующимся ни на чем взглядом.

       Под жидкие аплодисменты он принял свой столь необходимый документ и, машинально пожав протянутую руку директрисы, молча покинул сцену, а потом и актовый зал, заставляя недоуменные взгляды присутствующих обратиться к нему, когда он шел по ковровой дорожке по пути к выходу.

       Леониду не хотелось веселья. Нужно было еще разобраться с магазином отца, с постановкой на учет в ОВД, принять решение о том, ехать ли учиться в столицу или остаться здесь и заниматься бизнесом. Мать настаивала на продаже магазина, кричала, одним словом, в семье Градских было очень неспокойно.

       В этот день Илья очень устал. С самого утра он проявил завидную активность: собрал «дань» со смотрящих всех трех школ — результат порадовал даже его, сгонял на «блатную хату» и передал деньги казначею, разобрался с очередным маминым хахалем, пинком ноги спустив его с лестницы, целый час с полной самоотдачей таскал железо в тренажерном зале и теперь был полностью свободен. Вечер представлялся многообещающим, потому что через час он собирался посетить Леонида в его квартире. Злата Михайловна уезжала на выходные к родственникам, и было бы глупо не воспользоваться моментом.

       За этот месяц они встречались несколько раз, встречались в таких местах, где ни один человек не смог бы увидеть их вместе. Больше всего Илья не хотел к кому-то привязываться, не важно было даже то, плохой это человек или фрей фея. Он безумно боялся потерять хотя бы малую толику своей свободы и независимости и со снисхождением относился к пылкой настойчивости Леонида.

      Илья решил не трогать Павла, чей подлый поступок стал достоянием общественности. Произойди с Павлом сейчас хоть что-то — и вся местная полиция встанет на дыбы, а привлекать внимание к своей персоне Илья хотел меньше всего.

       Таким образом, хорошо проведя утро и день, в предвкушении не менее замечательного вечера Илья с рюкзаком через плечо, аккуратно прикрыл дверь тренажерного зала и оказался на улице.

       Еще не успев насладиться теплом приятного весеннего вечера, еще не успев поднять головы к красным мазкам на небе заходящего солнца, не успев даже прикоснуться к манящей пачке сигарет, Илья вперил свой взгляд в автомобиль, стоявший в неположенном месте на обочине, прямо напротив крыльца.

       Машину подпирал Сеня, трезвый как стеклышко, с самым непринужденным видом перекатывающий во рту жвачку и провожая взглядом каждую симпатичную девушку, проходящую мимо.

      Увидев этого человека, Илья нахмурился: Сеня не нравился ему на подсознательном уровне, и даже не потому, что он был племянником Монаха, а просто, не нравился и все. Они толком-то даже и не общались, но шестое чувство Илью никогда не подводило, и он относился к приближенному Седого и родственнику нового мэра с опаской, но без лишней неприязни и раздражения.

       — Эй! — сразу окликнул его Сеня, выплюнув жвачку куда-то в сторону. — Тут с тобой важные люди покалякать желают!

       Илья болезненно поморщился. Он терпеть не мог, когда его называли местоимениями, Илью просто потряхивало от этого, но обиду он проглотил и, быстро спустившись со ступенек, приблизился к продолжавшему подпирать пыльный автомобиль хамоватому и наглому мужчине почти вплотную.

      — И чё? — Илья состроил лицо, полное недоумения. Он не смог понять, о каких важных людях шла речь.

      Моментально прокрутив в голове все варианты, Илья не сумел остановиться ни на одном из них: Седого он видел после обеда, с менее важными персонами общался намедни… Неизвестность Илье не нравилась, поэтому он подбоченился, чуть склонив голову на сторону, звучно цыкнул зубом и окинул костлявую, бледную фигуру собеседника выжидающим взглядом.

       — А ничё, — в том же тоне ответил Сеня. Он оттолкнулся от автомобиля и распахнул пассажирскую дверцу, — поехали!

        — Ты тут ветряк не прививай. О чем вообще базар пойдет? — Илья даже с места не сдвинулся, замечая в салоне двоих незнакомых мужчин с бритыми затылками.

        — Базарит бабка на базаре, — Сеня неприятно хрустнул пальцами. — Руслан Альбертович поговорить за жизнь с тобой захотел.

       «Вот оно что! — осенило Илью. — Значит, чего-то захотел от меня новый градоначальник! Это становится действительно интересным, — он мельком взглянул на экран мобильника, — а к Леониду успею, не будем же мы с мэром там долго чаи распивать». И, сняв с плеча рюкзак со сменкой, он забрался на заднее сиденье просторного автомобиля.

       Сеня самодовольно хмыкнул, захлопнул за ним дверцу и занял свое место на водительском кресле.

       Ехали они недолго. Илья вообще никогда не видел жилища местного богатея. Глядя в окно на пробегающие мимо машины и лица прохожих, прижимая к себе свой бело-синий рюкзак с вещами, он представлял огромный трехэтажный коттедж с роскошным газоном, обязательно с фонтаном и красивыми коваными качелями. На газоне непременно должны были играть многочисленные дети отца счастливого семейства под бдительным надзором их матери, непременно высокой красивой блондинки, какой-нибудь бывшей модели, к примеру. Ведь у такого богатого человека должно быть абсолютно все, раз власть и деньги уже имеются.

       Каково же было удивление Ильи, когда, оказавшись на территории того самого особняка, он не увидел ничего, нарисованного его воображением.

       Территория, принадлежавшая нынешнему мэру, была просто огромной, но унылой и какой-то пустынной. Да, подстриженный газон был, вот только никто не бегал по этой холеной, нетоптаной траве. Идеальные туи в виде лихо закрученных спиралей были абсолютно правильной формы, округлое озерцо с перекинутым через него мостиком, дорожки, вымощенные отшлифованными булыжниками, — Илье почему-то показалось, что он очутился в самом начале прошлого века. Когда-то очень давно он смотрел фильм о Первой мировой войне, и одна из сцен происходила в месте, очень похожем на этот строгий, очень строгий сад. Ни единого цветка, который смог бы веселой кляксой ярких лепестков оживить эту холодную суровую действительность. Только трава и камень, только зелень и вода — хозяин не любил броские краски.

      В сопровождении охранников Илья чинно прошествовал прямо к жилищу Руслана Альбертовича.

      Дом оказался совсем небольшим, правда, двухэтажным, из деревянного сруба, с большими окнами, на первом этаже плотно прикрытыми шторами, словно хозяин дома безумно боялся солнечного света.

       Сеня шел впереди, важно, вразвалку. Он очень гордился собой, ведь совсем недавно дядя сделал его хозяином прииска, правда, только на бумаге, уж так требовали законы страны: мэру не полагались подобные блага. Сене безумно льстил этот факт, пусть иллюзорный, но все же.

       В доме тоже царил принципиальный минимализм. Ничего неправильного, все «под линейку». Глазу простого смертного было не за что даже зацепиться. Атмосфера полумрака ненеприятно давила, заранее заставляя смириться с не менее тяжелым характером владельца этого дома.

       Сеня проводил Илью прямо до гостиной, где и восседал Руслан Альбертович. Хозяин дома сидел за небольшим стеклянным столиком, копошась в каких-то бумагах. У самых его ног лежал крупный бультерьер абсолютно черного цвета, с обрезанными ушами и хвостом, благодаря чему имел неприятный вампирский вид. Завидев гостя, он живо подскочил и рысцой устремился прямо к Илье, но тот даже не шелохнулся.

      Руслан Альбертович наконец-то поднял на гостя усталый взгляд, отвлекаясь от бумаг, и еле заметным жестом руки заставил собаку вернуться на место, а Сеню — покинуть помещение. И Сеня, и Дагер, так звали пса, беспрекословно послушались своего хозяина: племянник метнулся за дверь, а бойцовский пес — под стеклянный столик.

       Гостиная тоже выглядела раритетно: камин под старину, большие настенные часы с маятником, громоздкий диван с парой кресел и белый, абсолютно белый рояль. Похоже, Руслан Альбертович очень любил музицировать на досуге.

       Оставшись один на один с практически незнакомым человеком, Илья уже хотел было удобно расположиться в одном из кресел, но хозяин дома властным жестом заставил его остаться на том же месте и чувствовать натянутую неловкость.

       Заметив блеснувшие в серых глазах сердитые искры, мужчина медленно поднялся со своего места, сделал несколько неспешных шагов по комнате и, отвернувшись от Ильи, остановился у окна, заложив руки за спину. Одет Руслан Альбертович был своеобразно, будто сошел с картины старинного художника: его светло-соломенные волосы были аккуратно зачесаны назад, рукава белой рубашки в тонкую бежевую полоску были закатаны выше локтей, подтяжки элегантных коричневых брюк двумя темными лентами пересекали сутулую спину. Завершали весь этот гардероб мягкие туфли, замшевые, на очень тонкой подошве, легкие и удобные, что домашние тапочки.

      Похоже, Руслан Альбертович и вовсе не переодевался с того момента, как покинул здание мэрии.

       — Ты знаешь меня? — начал он, продолжая смотреть в окно.

        — Знаю, — отозвался Илья, перебрасывая через плечо рюкзак поудобней. Этот тщеславный и властный человек явно чего-то хотел от него, вот только чего, оставалось неясным.

       — Ты знаешь, что меня избрали мэром этого города? — Руслан Альбертович наконец-то отвлекся от окна и повернулся, прислонившись к подоконнику и заложив большие пальцы за полосы подтяжек.

       Обычно люди начинали съеживаться в буквальном смысле этого слова от одного только ледяного взгляда этого всемогущего человека, но на Илью укол водянистых глаз не подействовал вовсе.

        — Слыхал, — осторожно, без вызова ответил Илья, пытаясь отгадать, к чему тот клонит.

        — Я тебе сейчас на пальцах объясню, чего хочу, и, надеюсь, ты сделаешь правильный выбор, — голос Руслана Альбертовича полностью контрастировал с неприметной, напыщенно-аскетичной внешностью. Он был глубоким, бархатным, если слушать его с закрытыми глазами, то можно было бы предположить, что этот голос принадлежит совершенно другому человеку.

       Илья молча кивнул.

        — Так вот, — продолжил Руслан Альбертович, меняя позу и скрещивая руки на груди, — я и Седой самую малость разошлись в своих интересах. Ваш, — он сделал ударение на этом слове, — главарь имеет желание получать с меня ни много, ни мало, а половину всей прибыли с прииска, предлагая взамен свою «крышу», которая мне абсолютно не нужна. У меня хватает людей для этих целей, и на любую агрессию Седого я могу ответить силой профессионально обученных людей. Профессионально, понимаешь?

       У Ильи сложилось впечатление, что хозяин дома принимает его за совсем недалекого человека, наподобие Сени. Он снова кивнул, продолжая искать подвох в каждом слове. Питбуль лениво почесал за обкромсанным ухом и снова опустил голову на пол.

       — Ясно все, — пожал плечами Илья.

        — Мне не нужна «крыша», не нужны опека и покровительство, я просто хочу, чтобы мне не мешали. А за это больше, чем четвертину, я платить не намерен. Но Седой на это пойти не готов, у него чудовищные аппетиты. Он угрожает мне войной, горсткой уголовников и армией отмороженных малолеток. — Илья криво усмехнулся, но промолчал, — на войну я отвечу войной, и полиция будет на моей стороне, поверь, я не хочу этого! — Руслан Альбертович закашлялся в кулак, а потом продолжил, — Седой отжил свое. На его место нужен человек, преданный мне до мозга костей. Нет, я не имею ввиду тебя, — поспешил заверить хитрый интриган, видя, как оживился Илья, услышав это. Руслан Альбертович неправильно оценил это оживление, он почему-то решил, что Илья, как и он сам, очень амбициозный человек, а Илья просто хотел сказать, что он не подходит на эту почетную должность из-за своего возраста, да и вообще не помышляет об этом, — я имею ввиду своего племянника.

       Илья даже вздрогнул, на секунду представив Сеню на месте Седого. Он еще плохо знал племянника мэра, но этого было вполне достаточно, чтобы сложить о нем мнение как о человеке легкомысленном, жестоком, думающем только о себе. Нет, подчиняться подобному лидеру вовсе не улыбалось, однако Илья, прежде чем озвучить свое мнение, решил выслушать Руслана Альбертовича до конца.

        — Послушай, Илья, — тот заговорил вкрадчиво, тщательно продумывая каждое сказанное слово, — ты умный, дальновидный молодой человек. Ты никогда не перегибаешь палку, ты пользуешься авторитетом у подростков. Седой тебе не просто доверяет, он видит в тебе сильную личность. Я тоже вижу в тебе сильную личность и смышленого малого, так послушай: я заплачу хорошие деньги, отмажу от армии, сделаю правой рукой племянника, он все равно не шибко разбирается в этих ваших финансовых махинациях, — Илья напрягся: истина вот-вот должна была соскользнуть с языка предприимчивого собеседника, — ты должен помочь устранить Седого, — Илья шумно сглотнул. Такого поворота он не ожидал, — мне абсолютно все равно, как ты это сделаешь, — важен только результат.

       Илья с удивлением вскинул брови: за кого принимает его этот надменный, самоуверенный политик. За морального урода, жаждущего только денег и власти, который с легкостью перешагнет через своего ближнего и бодро прошествует дальше по головам и трупам?

       Руслан Альбертович даже голову вытянул вперед, забывая при этом моргать и дышать: ему был очень важен ответ своего гостя.

       — Нет, — медленно проговорил тот, покачав головой, — мне это не подходит, — и, не давая хозяину дома и рта раскрыть, продолжил, — хватит тут хлебалом щелкать и толкать фуфло про красивое будущее. Гнилые базары ты ведешь, правильного вора форшманишь. Ушлепок ты конченный.

       Бесцветные глаза мигом потемнели, потому что конченным ушлепком мэра города еще никто не называл. Они стояли друг напротив друга, почти одинакового роста, смелые, наглые, в этот момент готовые просто разорвать один одного от обоюдной ненависти. Илья с силой сжал в кулаке лямку рюкзака, переброшенного через плечо с тем, чтобы, если потребуется, быстро сбросить его на пол и принять бой.

      Руслан Альбертович фыркнул настолько громко, что со стороны могло показаться, будто видный политик подавился собственной слюной. Он картинно взмахнул руками в воздухе, а затем медленно, не торопясь, принялся дергать себя за кончик каждого пальца, словно снимая перчатки. Бледные фаланги при этом противно хрустели, а Руслан Альбертович улыбался при этом. Он словно к чему-то готовился и таким образом собирался с мыслями.

       — Что ты лыбишься, как параша, — Илья продолжал вести словесное наступление, при этом не делая ни шагу вперед, — или думаешь, что я меньжанулся в этих твоих хоромах?

       — Так ты отказываешься сотрудничать? — на всякий случай переспросил Руслан Альбертович, прикладывая ладонь к уху, делая вид, что плохо расслышал эти бранные слова.

       — Хорош беса гнать. Я уже все сказал, — с этими словами Илья резко развернулся и направился к выходу, где, как оказалось, его уже ждали. Двое крепких мужчин с Сеней во главе, с аппетитом откусывающим от шоколадной плитки небольшие кусочки.

       Илья опасливо скосил глаза в сторону этой группировки, но парни среагировали быстро, мигом закрутив ему руки за спину и согнув в три погибели. Рюкзак с вещами беспомощно плюхнулся на пол.

       — О-о-о! — воскликнул Руслан Альбертович, вслед за ним появляясь в коридоре. — «Безумству храбрых поем мы песню!»

      В этот момент телефон Ильи громко завибрировал, привлекая к себе постороннее внимание.

       — И кто это у нас? — Руслан Альбертович деланно удивился, вытаскивая мобильник из его кармана, — какой-то Леня. Ах, Леня, твой товарищ теперь вне зоны доступа, увы, сам виноват, — он нажал на «сброс» и опустил телефон на этот раз уже к себе в карман, — в подвал его, как договаривались.

       И, абсолютно игнорируя все сопротивления и ругательства возмущенного Ильи, телохранители хозяина дома в самой грубой форме потянули своего теперь уже не гостя, а пленника к широкой лестнице, ускоряя несговорчивого парня пинками и ударами.

12. В гостях у мастера

Помещение, куда привели Илью, было небольшим и мрачным. Оно словно несло на себе отпечаток человеческой боли и страданий. Всё говорило об этом: металлический стол, кое-где запачканный кровью, обшарпанные стулья, какие-то раритетные, с некогда мягкими, но уже ободранными сиденьями, висевшими неряшливыми лохмотьями, одинокая лампочка на потолке, жуткие остроконечные инструменты, разложенные на деревянной поверхности, — это напоминало столик в операционной, заведомо накрытый ответственной медсестрой.

      Все это выглядело настолько дешево и примитивно, как в ничем не примечательном фильме, что Илья даже не впечатлился, не то что испугался. Не забеспокоился он даже тогда, когда его в самой грубой форме усадили на стул и защелкнули за спиной стальные браслеты.

      — Ну вот вообще не страшно, — заметил Илья, наблюдая за тем, как Руслан Альбертович берет второй стул и садится прямо напротив него, закидывая ногу за ногу.

      — Совсем-совсем? — уточнил хозяин дома, театрально закусывая нижнюю губу, — сейчас разрыдаюсь от горя.

      — Руслан, а можно мне? — подал голос Сеня. Говорил он невнятно, с полным ртом шоколадной каши, которая уже успела размазаться по губам, кривившимся в ехидной усмешке.

      — Я просил не называть меня вот так просто при всех! — рявкнул Руслан Альбертович, гневно брызнув слюной при этом.

      — Руслан Альбертович, — уже на повышенном тоне начал Сеня, кладя недоеденную шоколадку сверху на какое-то ржавое долото. — Разрешите мне приступить к практической части этого вечера!

      Телохранители продолжали стоять с каменными лицами, на всякий случай контролируя каждое движение Ильи, совершенно не ожидающего ничего дурного.

      — Я не поленюсь задать тот же вопрос, пока мой племянник еще не начал, — Руслан Альбертович почесал кончик тонкого аристократического носа. — Согласен ли ты убить Седого? Просто «да» или «нет»?

      — Нет! — Илья резко дернулся вперед — руки, заведенные за спину, едва не вывихнулись из суставов, сталь больно впилась в кожу, оставляя на ней темные полосы.

      — Ну, тогда поехали, — с этими словами Руслан Альбертович откинулся на спинку стула и совсем скрылся в тени. Илья больше не мог рассмотреть выражение его лица: тусклая лампочка освещала лишь небольшой пятачок, где находились он сам, Сеня, присевший перед ним на корточках, да жуткий стол со столярными инструментами.

      — Ты считаешь, что я буду плохим управленцем? — осведомился Сеня, снизу вверх заглядывая Илье прямо в лицо.

      — Да тебя вообще страшно во главе ставить, даже во главе стада баранов! — прошипел Илья сквозь зубы.

      — Сейчас ты запоешь у меня совсем по-другому, — пообещал Сеня, вытаскивая откуда-то из темноты за спинку очередной стул и волоча его ножками по полу.

      Пол был земляной, просто сильно утоптанный. Сеня тянул стул не спеша, и деревянные ножки так же медленно и бесшумно оставляли за собой продольные полосы. Притормозив возле стола, он ухватил напильник и потянулся дальше, останавливаясь уже за спиной своей жертвы.

      Илья достоверно понял, что все это не фарс, лишь тогда, когда Сеня крепко схватил его за слегка затекшую от неудобного положения кисть и провел по ногтю зернистой поверхностью напильника.

      Сеня шлифовал на совесть, с силой нажимая на свое орудие пытки. Очень скоро ноготь мизинца был сточен, и Илья ощутил прикосновение беспощадного металла на обнаженной плоти. Это была зверская, обжигающая боль, заставившая Илью сдавленно застонать, плотно стиснув зубы. Он никогда бы не подумал, что из-за одного, самого маленького пальца от боли можно просто сходить с ума. С каждым взмахом умелой руки напильник погружался все глубже и глубже, щедро размазывая слизкую кровь по своей поверхности.

      У Сени изрядно поднялось настроение. Время от времени он вытирал окровавленный напильник о штанину, а потом снова приступал к работе, намереваясь поскорее добраться до кости и еле слышно напевая при этом:

      — «Сколько раз ты, встречая своих гостей, никого никогда за дверь не провожал? И ты поймешь теперь, что я в тайне держал».

      Илья уже обезумел от боли, но его стоны с аппетитом поглощались бездушными стенами подвала с шумоизоляцией. Эти стены уже слышали стоны и крики, просьбы и рыдания. Они видели кровь, вывихнутые суставы и сломанные пальцы. Они уже давно привыкли к приступам садизма своего хозяина, не по прихоти, разумеется, но по работе. И они молчаливо несли свою тайну, так же молча поклявшись оставить ее в сырых и темных глубинах подвала.

      От нестерпимой боли Илья даже уронил голову на грудь, время от времени сдавленно вскрикивая от адских манипуляций Сени за своей спиной. А Сеня кропотливо продолжал свою работу, занимаясь всем этим кровавым маникюром с особым усердием. Он даже успел вспотеть от напряжения, пока не дошел до самой косточки.

      Такой дикой боли Илья не чувствовал еще никогда. Он разразился бранью вперемешку с угрозами, беспомощно трепыхаясь на стуле и норовя сдвинуть его в сторону, сделать хоть что-то, чтобы оказаться пусть даже на пару сантиметров подальше от добросовестного живодера.

      В этот момент Руслан Альбертович вынырнул из своего сумрачного укрытия, при этом он с самым что ни на есть скучающим видом положил голову на сжатые кулаки и уперся локтями в колени:

      — Сеня! Уймись!

      Племянник послушно прекратил свое изуверское занятие и, перегнувшись через Илью, потянулся за недоеденной шоколадкой, все это время лежащей на столе поверх опасных инструментов.

      — Так что же, — безэмоционально произнес Руслан Альбертович, едва шевеля бескровными губами, — ты будешь на меня работать?

      Илья ничего не ответил, лишь поднял голову и с ненавистью глянул на народного избранника, на что Руслан Альбертович абсолютно натурально зевнул, прикрывая рот своими тонкими холеными пальцами.

      — Сеня! Продолжай! — он кивнул, давая исполнительному племяннику «зеленый свет», и тот продолжил, предварительно скомкав обертку от съеденного десерта и бросив ее куда-то в дальний угол.

      Илья не видел лиц телохранителей. Их темные силуэты только угадывались в печальном полумраке этого помещения.

      В школе у Сени по «труду» в свое время была твердая «пятерка». Ему вообще безумно нравилось что-то мастерить, причем, не просто нравилось, а еще и получалось на совесть. На зоне он делал из хлеба замечательные шахматы, а сейчас, полируя живую плоть, подумывал о миниатюрных фигурках из человеческих костей. Этак из одной фаланги — одна фигурка. За приятным делом Сеня успевал делать в уме скромные подсчеты. Выходило, что из кистей одного человека можно было сделать двадцать восемь таких вот изделий. Для шахматного комплекта не хватало еще четырех косточек. От тяжелых раздумий его отвлек телефонный звонок, раздавшийся из кармана Руслана Альбертовича.

      Тот хмуро посмотрел на экран и снова сбросил вызов:

      — Что это за Леня такой? Леня…

      В ответ Илья лишь застонал, крепко зажмуривая глаза и беспорядочно перебирая подошвами кроссовок по полу. Да, статус «цыган» вот уже как пару недель назад сменился на «Леню».

      Руслан Альбертович снова скрылся в сумраке. Прошло еще десять минут. Один из охранников начал устало сопеть и тяжело вздыхать: очевидно, происходящее действие не доставляло мужчине ни малейшего удовольствия, и он откровенно мучился, просто стоя и слушая рапсодию бесчеловечной пытки.

      На какое-то время Илье показалось, что он отключился от этого мира, выпал в какое-то серое, безжизненное пространство, но напильник в умелых руках снова вернул его в сырой подвал.

      — Меня будут искать! — изо всех сил выкрикнул он, нервно облизывая пересохшие губы.

      — Кто? — искренне удивился Руслан Альбертович, снова появляясь в лучах света. — Этой ночью — уж вряд ли.

      — Матушка!

      — Она пьяная давно. Вдребедан, — жестко произнес Руслан Альбертович, — я ей ящик водки послал. У тебя в квартире сейчас разброд и полное шатание.

      — Чтоб ты сдох, волчара тряпочный! — лицо Ильи раскраснелось от напряжения, жилка на лбу, так хорошо видневшаяся под светом одинокой лампочки, рельефно проступила под кожей, — ты меня в блудняк не затянешь!

      — Я прямо-таки теряюсь в догадках. А вдруг и впрямь у меня ничего не выйдет, — Руслану Альбертовичу все это изрядно поднадоело. Он уже видел, что просто болью от строптивого пленника ничего не добьешься, и действовать нужно было по-другому, — Сеня, яма готова? — осведомился он с нотками раздражения.

      Племянник остановился, вытер пот со лба и, почесывая за ухом окровавленным напильником, ответил:

      — Всё готово. Как в лучших домах.

      Сеня сделал несколько шагов по комнате, уперся ладонями в край металлического стола и отодвинул его в сторону — столярные инструменты гулко задребезжали.

      Илья успел отдышаться прежде, чем сумел рассмотреть небольшое круглое отверстие, вырытое в земляном полу. Очевидно, оно было достаточно глубоким, или просто Илья не сумел рассмотреть дна из своего неудобного положения, только вот насладиться покоем ему не дали. Двое охранников, словно по команде, отделились от стены и, подхватив его под руки, подняли со стула.

      Вот теперь Илья действительно испугался. Быть похороненным заживо — это вам не мелкая травма со скудными ручейками крови. Это темнота перед глазами, земля в трахее и разрывающая, ни с чем несравнимая боль в груди. Илья пытался брыкаться, но после пары чувствительных ударов кулаком по затылку он оставил эти попытки не столько от того, что он упал духом, сколько от потери сил.

      Когда его ноги коснулись твердого дна, а голова осталась возвышаться над поверхностью пола, Илья понял, что все обстоит куда сложнее, чем он думал изначально. Телохранители принялись за дело: в их руках появились лопаты, которыми они очень быстро начали переносить землю, сваленную в углу, и ссыпать ее в злосчастную ловушку, ловушку, в которой, помимо своей воли оказался главный «смотрящий» над всей неблагополучной молодежью города Соры.

      — Представляешь, что с тобой сейчас будет? — Руслан Альбертович присел на корточках рядом, при этом пытливо заглядывая Илье прямо в глаза.

      — Да пошел ты! — брезгливо воскликнул тот и по мере возможности отвернулся.

      Фалангу поврежденного пальца болезненно дергало и яростно жгло, стальные браслеты продолжали с силой впиваться в запястья. Охранники, таскающие землю, тяжело дышали, этими неприятными звуками еще больше нагнетая обстановку.

      Когда Илья оказался закопанным по самый подбородок, мужчины остановились и снова отошли к стене, мерзко стукнув черенками лопат и кирпичную стену. Сеня с видимым удовольствием притоптал рыхлую землю и тихо выскользнул из помещения.

      — Жутковато? — осведомился Руслан Альбертович, склоняя голову к правому плечу. Он безумно хотел добиться своего, не по-хорошему, так по-плохому. Руслан Альбертович всегда получал то, чего так страстно желал, а сейчас он желал, чтобы этот смелый и упрямый человек всенепременно сломался. Властный политик для этого не брезговал никакими средствами, тем более те самые средства были у него в шаговой доступности.

      Дверь распахнулась, ударившись ручкой о стену, и на пороге нарисовался силуэт Сени с чем-то объемным в каждой руке. Он вошел в комнату и с силой захлопнул с ноги металлические «ворота ада». Когда он сделал несколько шагов вперед, то Илья с содроганием сумел различить, что сжимали окровавленные пальцы: в одной руке Сеня держал металлическое ведро, а в другой — клетку с огромной крысой, противно пищащей, мечущейся по замкнутому пространству, разбрасывая нервными движениями дергающегося хвоста свои нечистоты.

      Сердце Ильи испуганно забилось. Теперь он ясно понял, что хочет сотворить с ним высокопоставленный садист.

      — Ну, а теперь ты понимаешь, что сейчас будет?! — Руслан Альбертович постучал согнутым пальцем по его макушке. — С таким характером ты легко можешь лишиться головы.

      Илья с шумом выдохнул:

      — Не зря говорят, что хозяин похож на свою домашнюю скотину, — дышать было тяжело. Плотная сырая земля со всех сторон давила на грудную клетку, затрудняя ее движения.

      Руслан Альбертович проглотил обиду и глазом не моргнув:

      — Я в последний раз спрашиваю: ты согласен работать на меня?

      — Нет, — со сталью в голосе ответил Илья. Он знал, что не проживет долго, но что смерть будет такой омерзительной, даже не представлял.

      Руслан Альбертович молча кивнул племяннику и выпрямился в полный рост, а пока Сеня ловил прескверно пищащую крысу, пока она верещала и извивалась в его руке, пока он удерживал её все это время за хвост, хозяин дома приблизился к столику и взял небольшой молоток, с видом знатока взвесив его на ладони.

      Дальше все произошло очень быстро. Один из охранников ловко надел на голову Илье пустое ведро, а Сеня, приподняв жестяной край, запустил вовнутрь крысу, сразу замершую от неожиданно окутавшей ее темноты.

      — Илья! Эй! Ты там живой? — окликнул его Руслан Альбертович и приглушенно засмеялся.

      Илья молчал. Он и крыса привыкали друг к другу. Он чувствовал прикосновение шерсти к щеке и готов был поклясться, что в этот момент слышал взволнованный стук сердца маленького пленённого хищника.

      — Еще не передумал? — снова осведомился Руслан Альбертович.

      Илья зажмурил веки с такой силой, что перед глазами закружились ослепительно белые всполохи. Он старался дышать как можно тише, но у него это плохо получалось. Илья вздрогнул, когда теплый голый хвост вдруг коснулся его носа, и мысленно начал молиться богу о том, чтобы он сделал хоть что-то, лишь бы эта страшная пытка прекратилась.

      Но не тут-то было. Ведро резко загудело и задребезжало от того, что Руслан Альбертович изо всех сил ударил молотком по самому его дну — в ушах дико зажужжало, словно обух этого орудия опустился прямо на разрывающийся на части затылок. Крыса бешено запищала от испуга и начала биться о стенки своей тюрьмы, пытаясь найти выход.

      — Эй! Есть кто дома? — весело воскликнул Руслан Альбертович и снова саданул по изогнувшемуся дну.

      В эту секунду Илья почувствовал дикую боль — обезумевшая от всего этого шума крыса острыми зубами вонзилась ему в ухо. Илья что было силы заголосил от всепоглощающей паники — невозможность двинуть ни одним суставом, невозможность помочь самому себе — это полное бессилие вылилось в едином душераздирающем вопле.

      Илья не слышал очередного звонка собственного телефона, не видел кислую мину на лице Руслана Альбертовича, когда тот узрел набившее оскомину за этот вечер имя: Леня. В одну секунду ведро отлетело в сторону, и Сеня ловко ухватил, мигом разжавшую зубы, опешившую крысу за хвост. Илья начал судорожно ловить губами воздух, будто только теперь ему предоставили полную возможность надышаться.

      — Да что это за Леня такой настойчивый, — раздосадовано и даже немного удивленно произнес Руслан Альбертович, внимательно глядя на мерцающий экран. — А? Что это за Леня? — он снова присел к самому краю ямы и поднес телефон к глазам измученного пленника.

      Илья ничего не ответил, просто отвернулся в другую сторону.

      — Да! — Руслан Альбертович неожиданно поднял трубку, внимательно вслушиваясь во встревоженный голос на том конце провода, — Илья… — он окинул беглым взглядом перепачканное землей лицо строптивого гостя, — он занят и не может говорить, — с этими словами он нажал «отбой» и снова опустил мобильник в собственный карман, — Сеня, кто такой Леня? Леня… Мне смутно знаком этот голос.

      — Так это тот, что четко по бутылкам стрелял, — отозвался племянник, отросшим ногтем ковыряясь между зубами, второй рукой продолжая удерживать крысу за хвост, — сынок того мужика, который этого охреневшего пацана прессовал, справедливый который — нахмуренное лицо Руслана Альбертовича прояснилось, озарившись догадкой, — мужик, чей магазин охотничий возле парка. Ну, помните?

      Губы Руслана Альбертовича растянулись в злорадной усмешке:

      — Ах, Градский! Тот самый! — в этот момент ему стало так хорошо, как никогда раньше, — так это тот цыганистый парень… Эй! — он повернулся к своему пленнику, — Леня на самом деле твой хороший друг?

      Илья снова не ответил, лишь презрительно поджал губы и насупился, словно сыч.

      — Что, если я приволоку его сюда? — с нескрываемым азартом предложил Руслан Альбертович, — молчишь, ты сильно расстроишься, если я сделаю ему больно?

      — Иди на фиг, — изо всех сил Илья старался казаться спокойным. Он нисколько не хотел того, чтобы во все это втягивали Леонида, Леонида, который к подобным разборкам не имел никакого отношения. Но он не мог предать Седого, свою систему, которой был предан до мозга костей. К тому же он безумно не желал, чтобы их связь с Леонидом стала вообще кому-либо известна. Ему была важна репутация безжалостного, но справедливого пацана, и он готов был поступиться абсолютно всем ради этого.

      — Пожалуй, мы расстанемся до завтра, — Руслан Альбертович сладко потянулся, разведя руки в стороны, — спокойной ночи! — он учтиво кивнул Илье, затем подал знак телохранителям следовать за ним.

      Сеня нервно хохотнул, колыхнул клеткой в вытянутой руке со снова заточенной в ней крысой, словно помахав ею на прощание, и с грохотом захлопнул за собой дверь, оставив закопанного в землю Илью в гордом одиночестве. Лампочка погасла, покидая пленника на всю ночь один на один с тяжелыми мыслями.

      Он не любил анализировать свои чувства, а когда от безысходности начал этим заниматься, то понял, что пытка на самом деле все еще продолжалась, вот только теперь зернистый край точил его сердце. Мысли о том, что завтра жестокий маньяк будет делать что-нибудь жуткое с Леонидом, жгли его воспаленный вечерними происшествиями рассудок.

      Было холодно, тело болело от неподвижности, голова ныла от вороха нехороших предчувствий — Илья не знал, как проведет эту страшную ночь, за которой последует не менее страшное утро.

13. Опасный визит

  В эту ночь Леониду спалось очень тревожно. Нехорошее предчувствие колошматило душу, не давая ей заслуженного покоя. Леонид то и дело прислушивался, хватался за мобильник, опасаясь пропустить важный звонок. В нервных метаниях на постели он провел эту длинную июньскую ночь, и даже раскрытое настежь окно не спасало от тугого, парного воздуха, царящего в квартире. Это была поистине гробовая атмосфера, глухая и мертвенно-тоскливая.

      Мать вернулась к полудню, а Леонид продолжал лежать на кровати, отрешенно глядя в потолок.

      — Ты ел? — Злата Михайловна заглянула в комнату, с порицанием глядя на тунеядствующего сына, — опять нет? Ну хоть бы математику почитал! — с этими словами она громко ляпнула дверью.

      Леонид даже головы не повернул в ее сторону, только вздохнул, закидывая ногу на ногу. Зато на оживившийся телефон он отреагировал моментально.

      — Да! — очевидно, на том конце провода звонящий даже услышал его взволнованное дыхание.

      — Здравствуйте, Леонид? Я не ошибаюсь? — до боли знакомый голос заставил Леонида вздрогнуть. Он не узнал, кому принадлежал этот глубокий, приятный тембр, но сразу весь подобрался: голос ассоциировался с кем-то отталкивающим и позабытым.

      — Ваш друг неважно себя чувствует, — голос звучал не вкрадчиво, не хитро. Собеседник отнюдь не заискивал, он попросту констатировал факт. — Не хотите ли помочь ему, чем сможете?

      — Куда ехать? — у Леонида перехватило горло, и последние слова он уже прохрипел в трубку.

      — Недалеко. Я так и думал, что вы согласитесь, вы предсказуемы, как и ваш отец, — голос зазвучал громче. — Около подъезда ожидает машина, — короткие гудки застучали раздражающей дробью.

      Леонид мигом вскочил с постели: действовать нужно было как можно скорее. Он быстро натянул первые попавшиеся вещи и пулей выскочил в коридор.

      — Через час придет репетитор! — мать услышала его возню возле входной двери и возникла на пороге кухни.

      — Мама, у меня дела поважнее, — проговорил Леонид, торопливо застегивая вторую туфлю, — и, не давая Злате Михайловне взорваться в праведном вопле, он стремглав выбежал на лестничную клетку.

      Пульс в висках стучал быстрее, чем топот ног по ступеням. Сердце колотилось так, что каждый его стук отдавался не только в ребрах, но и в позвонках — слава богу, ему дали возможность действовать, потому что прозябание было для Леонида смерти подобно.

      Возле подъезда и вправду ожидал автомобиль, серый и невзрачный, как и его хозяин. Леонид подошел поближе и внимательно присмотрелся. Ба! Да это же тот самый товарищ, который месяц назад куролесил у Седого!

      — Ну-ка шустро залазь! — Сеня пригнул голову, чтобы получше рассмотреть старого знакомого.

      Леонида не нужно было просить дважды. Он быстро уселся на соседнее место и вопросительно взглянул на оскалившегося в неприятной улыбке мужчину.

      — Вишь, как масть легла, такой человек тебя позвал! — Сеня с каким-то издевательским восторгом поковырял в воздухе указательным пальцем и завел машину.

      — Куда мы едем? — Леонид обреченно пристегнул ремень безопасности.

      — Да к дяде моему, — ответил Сеня, внимательно глядя на дорогу. — Он у меня самый главный человек в этом городе.

      — К Седому, что ли? — Леонид уже решил было, что его догадка подтвердилась. Сеня хохотнул и закашлялся:

      — Да ты, походу, вообще не шаришь! К Монаху. Он — мэр города.

      В этот момент Леонида прошиб мелкий озноб. И если вполне себе можно было как-нибудь догадаться, чего ожидать от вора в законе, Руслан Альбертович оставался для него темной лошадкой, лошадкой, так плохо зарекомендовавшей себя на службе в армии.

      Дальше поехали молча, благо, что путь был совсем близкий. Около самого дома Леонида обыскали и только после этого пустили через порог. Сеня, как мерзкий репей, увязался следом, едва ли не дыша в затылок, но Леониду было уже не до него: один из крепких мужчин указал ему в сторону гостиной, куда Леонид и направился, нисколько не обращая внимания на навязчивого провожатого.

      Из комнаты доносилась завораживающая мелодия, выразительная и волнующая одновременно. Музыка то затухала волнами, то снова вздымалась над воцарившейся мгновенной тишиной трогательными, проникновенными мотивами. А на ее фоне звучал знакомый, неповторимый, бархатный голос:

      — «Я их приводил в свой прекрасный дом.
      Их вином поил, и развлекались мы потом.
      Иногда у них легкий был испуг
      От прикосновенья к нежной шее крепких рук».

      Леонид чуть задержался на пороге, но тут же собрался с духом и решительно приблизился к музыканту, сидевшему за роскошным белым роялем.

      — «Я часто вижу страх в смотрящих на меня глазах.
      Им суждено уснуть в моих стенах.
      Застыть в моих мирах».

      Меньше всего Леонид ожидал вот такой встречи. Руслан Альбертович располагался к нему спиной, поэтому Леонид обошел его и встал рядом, с настороженным любопытством разглядывая хозяина дома. Руслан Альбертович был одет так, словно в любую минуту мог сорваться с места и поехать на какое-нибудь совещание: классические брюки, черная водолазка и серый жилет с темным набивным рисунком и красными пуговицами были тому свидетелями. Лицо Руслана Альбертовича в эти мгновения выглядело очень одухотворенным, сосредоточенным, при этом острые черты бледного лица, казалось, еще более заострились; обычно бескровные губы порозовели, а в безжизненных глазах забрезжил незнакомый, тревожный и подспудно опасный свет. Тонкие длинные пальцы виртуозно перебирали послушные клавиши, отчего струны и молоточки чудесного инструмента словно жили своей жизнью.

      Леонид заглянул внутрь рояля — это была целая вселенная: аграфы и демпферы, стальные колки — музыкальные пальцы заставляли этот специфический мир звучать на волшебный, неподражаемый лад.

      — Здравствуйте, — резкий голос Леонида нарушил всю эту идиллию. — Что здесь случилось?

      Руслан Альбертович перевел на него свой холодный, пристальный взгляд; пальцы на мгновенье замерли над клавишами:

      — Леонид Олегович, позвольте обращаться к вам на «ты».

      Леонида даже передернуло от этой фразы. Мысленно, еще сидя в машине, он более-менее выстроил вероятный диалог у себя в голове, но Руслан Альбертович разорвал все эти шаблоны своей нестандартностью. Поэтому он просто кивнул, пытаясь по одному только взгляду понять, издевается тот или нет. Руслан Альбертович не издевался.

      — Так вот, Леня, твой друг меня крепко обидел. Он не захотел выполнить одну мою просьбу, я даже лукавить не буду, убить премерзкую особь, а он отказался.

      Внутри у Леонида все сжалось: он не хотел якшаться с этим человеком, его грызла досада, что Илья каким-то немыслимым образом вообще оказался у него в логове. Нервы начали шалить: левый глаз снова задергался, выдавая сильные переживания. В его душе поднялся вихрь возмущения:

      — Да вы что… — он с силой вцепился в боковую стенку рояля, — вообще ни черта не боитесь?

      — Черта не боюсь, но все же опасаюсь, — Руслан Альбертович аккуратно прикрыл клавиши тяжелым клапом и, по-монашески сцепив руки в замок, положил их сверху на отполированную поверхность. Весь его внешний вид, начиная одеждой и заканчивая строгим выражением лица, напоминал классического брата-мормона из американских фильмов. — Твой друг не хочет помогать хорошему человеку, а ведь это неправильно, — он буквально вонзился взглядом в своего взбудораженного гостя. Он не тушевался под действием горящих черных глаз, он считывал нервозность, растерянность Леонида, ему нравился тот пыл, с которым молодой гость едва ли не выкрикивал свои гневные фразы, это подталкивало проницательного политика к еще большей провокации, — я ведь хороший человек? За меня большинство проголосовало, а большинство, как известно, не может ошибаться, — Руслан Альбертович улыбнулся, глядя на то, как нервно дрогнули тонкие ноздри. Ему определенно начинал нравиться этот пылкий молодой человек.

      — За вас вообще проголосовали потому, что у вас денег немерено. Значит, воровать меньше будете — нажрались, наверно, уже!

      — Не поверишь, не нажрался! — с цинизмом произнес Руслан Альбертович, медленно поднимаясь с крутящегося стула.

      — Где Илья?! — голос Леонида, и без того резкий и не особо приятный, настолько сильно резанул по ушам, что политик даже поморщился.

      — Так в подвале прохлаждается, — он извлек из кармана свой телефон и продемонстрировал свежайшую запись: с раннего утра бодрый и выспавшийся Сеня, полный сил и энергии, с самым самозабвенным выражением лица неторопливо отпиливал палец на правой ноге своей жертве. Илья, весь в какой-то пыли, помятый и изможденный, снова сидел на стуле под тусклым светом зловещей лампочки и кричал сорвавшимся от натуги голосом, таращась перед собой невидящим взглядом.

      — Ах ты ж, мразь! — воскликнул Леонид, бросаясь на Руслана Альбертовича и норовя ударить того кулаком прямо в бессовестное лицо.

      Руслан Альбертович отреагировал молниеносно. Он и сам мог за себя постоять, он не видел в Леониде угрозы, напротив, его забавляло подобное поведение. Один из телохранителей мялся на пороге, но вперед не сдвинулся, зная характер своего хозяина: если справляется сам, обслуга не нужна.

      В мгновение ока Руслан Альбертович ухватил поднятую на него руку за запястье, резко выкрутил ее назад, вызвав резкий вскрик застигнутой врасплох жертвы, и, прижав Леонида спиной к себе, свободной рукой схватился за волосы, запрокинув его голову назад:

      — Тихо. Нельзя так себя вести в гостях. Ты плохо воспитан, это твой отец виноват, — теплые губы проворного мужчины коснулись мочки уха Леонида. Руслан Альбертович вывернул руку несчастному настолько, что тот зашипел от боли, второй свободной рукой пытаясь ударить неприятеля, но все было тщетно.

      В комнату, словно ураган, ворвался Дагер. За ним, как шлейф, тянулся длиннющий брезентовый поводок. Завидев чужого, питбуль хрипло залаял, припадая на передние лапы. Делал он это вяло, с ленцой, без злобы и необходимой агрессии, лаял просто потому, что так было положено.

      Вслед за ним в комнату влетел запыхавшийся мужчина, ответственный за Дагера, пытающийся ухватить конец поводка.

      — Пошел вон! — рявкнул Руслан Альбертович, обращаясь к незадачливому собаководу, при этом с силой отталкивая от себя Леонида.

      — Руслан Альбертович, возьмите бразды правления, — опекун питбуля поспешно вложил ему что-то в руку и мгновенно ретировался, с трудом разминувшись со вторым возникшим в дверях охранником.

      Леонид едва не упал, но, сделав несколько неуклюжих шагов вперед, ухватился обеими руками за клап злосчастного рояля и удержался на ногах. Дело набирало дурные обороты, хотя ни на что хорошее Леонид и не рассчитывал. Дагер продолжал лениво лаять, и Леонид, взглянув на собаку, заметил, что ее могучую шею облегает электроошейник.

      Руслан Альбертович безумно любил этого пса, он относился к нему словно к ребенку, но и наказывал с полной самоотдачей. Несмотря на отчекрыженные уши и хвост, Дагер ни в каких собачьих боях не участвовал. Просто амбициозный хозяин придал ему, как он сам говорил, более устрашающий внешний вид. Жил любимец мэра как сыр в масле, поэтому на судьбу ему жаловаться не приходилось.

      — Фу! — команда теперь уже относилась ко псу, и тот с чувством выполненного долга умолк, рванув в другую дверь и продолжая тянуть за собою длинный поводок.

      Во всей этой суматохе никто и не заметил, что Сеня куда-то испарился. Про него попросту забыли. Тем временем Руслан Альбертович уже набирал чей-то номер, приводя в порядок сбившееся дыхание. Леонид выпрямился в полный рост и сделал шаг в его сторону, пытаясь понять, кому тот звонит.

      — На-ко, поговори! — Леонид тут же схватил протянутый телефон и с жаром выпалил:

      — Илья! Ты где? — рука, сжимающая мобильник, задрожала, зрачки расширились от воображаемого ужаса; второй рукой Леонид зарылся себе в волосы, нервно взлохмачивая блестящие пряди.

      Руслан Альбертович с интересом наблюдал за его реакцией, он просто глаз с него не сводил, с жадностью ловя каждое движение губ, каждый взмах ресниц, вслушивался в беспокойные интонации пронзительного голоса и с каждым новым мгновением настораживался все больше и больше. Ему показалось, что Леонид слишком переживает, не просто по-дружески, а по иному, с каким-то внутренним трепетом и болезненным смятением.

      — Уходи!!! — безнадежно прозвучало в трубке.

      — Как же я пойду? — с горечью проговорил Леонид, — ведь я приехал за тобой…

      Он уже не обращал внимания на слушающего и наблюдающего Руслана Альбертовича. В этот момент для него существовал только Илья, доведенный до крайней степени исступления, измученный, но не сломленный, самый справедливый, самый добрый и лучший человек на свете. Руслан Альбертович резко выхватил трубку:

      — Ёрш! Кажется, у тебя такое погоняло? Вот если ты сейчас не согласишься, твоему другу мало не покажется, — с этими словами он включил громкую связь и отстранил телефон от уха с тем, чтобы Леонид хорошо расслышал ответ Ильи.

      — Делай, что хочешь! — это был первый раз, когда Илья отрекся от Леонида. Руслан Альбертович даже удивиться не успел, а по залу уже разнесся громкий заливистый смех.

      — Вы и вправду решили, что шантажом и пытками сможете заставить его поддаться? — лицо Леонида озарила белозубая улыбка. — Да вы и вправду дурак, как о вас в народе говорят.

      Глаза Руслана Альбертовича превратились в узенькие злобные щелочки. Щурился он очень специфично, так, чтобы уже не забывалось: он нарочно приподнимал только нижнее веко, чтобы взгляд получался более пугающим. Руслан Альбертович настолько отрепетировал это движение перед зеркалом, что щурился таким образом теперь просто машинально, не отдавая себе отчета, где он находится вообще.

      — Когда ты все же созреешь, дай знать моему человеку, а я пока займусь этим вот Леней. А если Леня, — он сделал ударение на последнем слове, стрельнув глазами в сторону своего гостя, — вдруг заартачится, то мой человек будет просто отрубать тебе пальцы, — с этими словами он повесил трубку и улыбнулся, — страшно быть в доме у дурака? У меня ведь не все дома.

      Леонид провел языком по пересохшим губам и с вызовом взглянул в холодные бесцветные глаза:

      — Что вы будете со мной делать? Как Илью, дрючить? Пока он не согласится? Так он никогда не согласится, даже если вы меня в кислоте топить будете, — Леонид подошел к Руслану Альбертовичу вплотную и, засунув руки в карманы, приблизил свое лицо к его острому веснушчатому носу, — ой, вспомнил! Мне папа на досуге рассказывал, как вы там в армии отличались, — блеклые глаза начали темнеть: Леонид нарочно задевал за живое, — как табуретку с кружкой удержать не получалось, как от товарищей отгребали по полной, а кирзачи-то, кирзачи помните?

      Руслан Альбертович помнил. У него вообще была хорошая память, он помнил любую обиду и даже не пытался ее позабыть, а напротив, холил и лелеял ее, в недалеком будущем надеясь отомстить всякому, кто когда-то посмел затронуть его честь и достоинство. В армии у него проблем было много: гаупвахты за нарушение дисциплины, разборки среди своих за «крысятничество». Олег Алексеевич был вообще за справедливость и очень не любил стукачей, поэтому он, зная о том, что бойцы по-своему разбирались с подобными сослуживцами, никогда не вмешивался, считая, что суд Линча имеет место быть в этой структуре.

      Руслан Альбертович люто ненавидел своего командира. Когда тот совершил оплошность, учинив самосуд над страх потерявшим АУЕ-шником, Руслан Альбертович радовался, как ребенок. Он даже придумал план, заключавшийся в том, чтобы отца Леонида определили на вольное поселение, а оттуда — к нему на прииск. У него уже работало несколько десятков таких осужденных, чем предприимчивый хозяин был весьма доволен. Руслан Альбертович уже наяву видел, как он будет пинать ногами своего бывшего узурпатора, как будет плевать ему в лицо и говорить, что-то — старый идиот и его жизненная философия — полное дерьмо.

      Руслан Альбертович со сладостным чувством ожидал суда, заранее проплатив за его результат. И вот теперь перед ним стоял сын врага, такой же борец за справедливость, такой же упрямый и отчаянный, вот только гораздо более уязвимый.

      Руслан Альбертович не отпрянул от Леонида, напротив, он сократил расстояние до его лица еще на пару сантиметров, соскользнул тягучим взглядом по его пушистым ресницам, по густым изломанным бровям, с удовольствием окунулся в темный омут выразительных глаз и, вынырнув оттуда, ни на доли секунды не поддаваясь цыганским природным чарам, прикоснулся к пухлым приоткрытым губам, а потом устремился вниз к острым ключицам, заманчиво виднеющимся в растянутом вороте футболки. Заметив любопытную татуировку, Руслан Альбертович хищно склонился над шеей Леонида, пытаясь рассмотреть ее получше, но черные волосы благоразумно прятали картинку под своим покровом, заставляя мужчину с силой дунуть на мешающие пряди, вынуждая нежную шею обнажиться в самом интересном месте.

      Леонид не успел отшатнуться, когда Руслан Альбертович с силой сжал его вздрогнувшие плечи и выдохнул прямо в лицо:

      — А сейчас ты будешь делать то, что я тебе прикажу. Я. Тебе. Прикажу. Курсант Леонид. Иначе твой друг будет кровавыми слезами плакать, ну просто света белого он больше не увидит.

      В этот момент Руслан Альбертович почувствовал, как Леонид задрожал в его руках. Его сердце сладко защемило, когда манящие губы словили глубокий вздох, когда испуганно распахнулись темные глаза.

      — Да вы просто моральный урод, — прошептал Леонид, понимая, что сопротивляться абсолютно бесполезно. Он не хотел, безумно не хотел, чтобы по его вине, по его упрямой несговорчивости Илье причинили еще одну порцию боли. Еще сидя в машине по пути к особняку мэра, он решил, что пойдет абсолютно на все, лишь бы спасти Илью. И вот теперь настал его выход.

      — С этой минуты ты будешь отвечать: «Так точно, товарищ мэр!» — Руслан Альбертович сжал трепещущие плечи еще крепче.

      — Так точно, товарищ мэр, — обреченно повторил Леонид, с ненавистью буравя обжигающим взглядом причиняющего ему боль хозяина дома. То, как Руслан Альбертович смотрел на него, как бесцеремонно сжимал в своих объятиях, пугало его до мозга костей. Он настраивался совсем на другое, а хитрый политик снова заворачивал на дорогу, где не было, с его точки зрения, никакой логики.

      — Скажи, — продолжил Руслан Альбертович, — у тебя с этим Ильей что-то было?

      — Никак нет, товарищ мэр, не было, — Леонид отчетливо помнил просьбу Ильи никому ничего не рассказывать, и он решил исполнять ее во что бы то ни стало.

      Руслан Альбертович недобро усмехнулся и разжал руки:

      — Иди за мной. А ты, — он обратился к намеревшемуся следовать за ними телохранителю, — будь здесь.

      Тот молча кивнул, отступая назад.

      Перед Леонидом словно туман развернулся: дорога на второй этаж показалась путем на Голгофу. Не отставая от хозяина дома ни на шаг, он добрался до винтовой лестницы, машинально пересчитав все ее ступени, и вскоре оказался на пороге спальни, святая святых непредсказуемого человека.

14. Предательство

  Комната была небольшой, уютной, в бежевых тонах — никаких излишеств: широкая кровать, застеленная кремовым покрывалом с аккуратно выставленными у ее изголовья подушками, красивый шкаф с росписями на дверцах явно ручной работы, две прикроватные тумбочки и огромный телевизор на стене — вот таким было убранство спальни мэра города Соры.

      По обеим сторонам постели с потолка на разной высоте свисали маленькие лампочки, круглые, блестящие, словно стеклярус, вот только они еще умели дарить свет. Возле одной из тумбочек устроился Дагер, уныло опустив голову на передние лапы. Поводок лежал тут же, зеленой змеей раскинувшись на мохнатом ковре.

      Леонид замер на самой середине комнаты, собирая в кулак всю свою волю, чтобы переступить через гордость, отодвинуть в сторону жизненные принципы, но все же спасти дорогого человека. Глядя на высокую сутулую фигуру Руслана Альбертовича в строгом облачении, со строгим лицом и строгими, скупыми движениями задергивающего тяжелые шторы, погружая комнату в томительный полумрак, он ощутил, как пересохло во рту, а пульс бешено забарабанил в висках от накатывающегося страха.

      Спустя мгновение, комната озарилась точечным приглушенным свечением тех самых маленьких шариков. Они сияли несмело и робко, словно боясь каким-то образом нарушить эту чарующую атмосферу. Как будто десятки маленьких паучков цепко ухватили волшебные фонарики и дружно спустились на своих паутинках только для того, чтобы рассеять таинственную темноту.

      С тенью улыбки на серьезном лице Руслан Альбертович неспешно приблизился к кровати, небрежно бросив на покрывало мобильник и небольшой пульт с непонятными кнопками.

      — Курсант Леонид, ты готов расплатиться за грехи ближнего своего? — он пытливо взглянул на гостя, все еще продолжавшего переминаться с ноги на ногу.

      Леонид нервно закинул руки за голову, в нерешительности пожевал губами и наконец-то ответил, беззвучно скрипнув зубами:

      — Так точно, товарищ мэр.

      Пальцы Руслана Альбертовича заскользили вдоль серебристой пряжки, кожаный ремень плавно расстегнулся, пуговица классических брюк незаметно выскользнула из петлицы, молния вжикнула мухой, темная ткань опустилась до самого пола, обнажая мускулистые, длинные ноги.

      Леонид беспокойно провел рукой по глазам, словно умываясь, когда властный, жестокий мужчина подцепил резинку нижнего белья и обнажил начинающий наливаться страстью половой орган.

      — Подойди, — глубокий голос не просил, он приказывал, ясно давая понять, что все в этом доме происходит по желанию его хозяина. Руслан Альбертович опустился на постель и, избавившись от нижней одежды, слегка откинулся назад на вытянутых руках.

      Леонид приблизился вплотную и, обреченно облизнув губы, с мольбой взглянул на своего мучителя, но тот только одобрительно кивнул и в предвкушении прикрыл глаза.

      Тяжело вздохнув, Леонид медленно опустился на колени и, собравшись с духом, дрожащими пальцами обхватил крепнувший с каждой минутой член. Он зажмурил глаза, чтобы не видеть этого чужого человека, чтобы представлять себе того, другого, ради которого сейчас терпел все эти унижения.

      Леонид плавно провел влажным языком по тонкой коже, чувствуя, как сладостно дернулся ствол в его теплой ладони, — Руслан Альбертович даже глубоко вздохнул от этого робкого прикосновения.

      Леонид плотно сомкнул раскрасневшиеся губы вокруг набухшей головки и начал ритмично водить ими вверх-вниз, одновременно посасывая.

      Многозначительно усмехнувшись, Руслан Альбертович нащупал свой мобильник и включил видеозапись, продолжая опираться только на одну руку, поднес вторую поближе к Леониду, чтобы с самого лучшего ракурса увековечить его унижение.

      Леонид испуганно распахнул глаза и хотел было отпрянуть от уже распаленного этими развратными действиями мужчины, но тот резко ухватился рукой за чернильные волосы, настойчиво направляя его в нужное русло. Леониду ничего не оставалось, как, изо всех сил справляясь с тошнотой, взять горячий член глубоко в рот и крепко сжать вокруг него губы. Прежде чем отодвинуть голову, он замер так на несколько секунд, заставляя пробежать череду мурашек по телу Руслана Альбертовича.

      Глядя на несчастного парня через прицел объектива, Руслан Альбертович распалялся все больше. Ему определенно нравились эти густые красивые брови, такие черные и длинные ресницы, выразительный нос, страстные, пошлые, умелые губы, умелые — это было понятно, они уже делали это раньше, делали, бесспорно, так же жарко и страстно.

      Когда Леонид начал медленно скользить все глубже и глубже, Руслан Альбертович едва сумел сдержать глубокий стон, так и пытающийся вырваться из высоко вздымающейся груди — фильм выходил просто замечательным, и было необходимо поделиться этой прекрасной записью с кем-нибудь еще, поэтому расчетливый политик одним нажатием кнопки отправил видео на телефон человеку, находящемуся рядом с Ильей, чтобы строптивый пленник, возможно, изменил свое опрометчивое решение.

      Почувствовав ком в горле, Леонид осторожно отстранился, страстно облизывая губы. Руслан Альбертович удовлетворенно зашипел — он едва не кончил — Леонид отпрянул вовремя.

      — Курсант Леонид, раздевайся, — лицо Руслана Альбертовича порозовело и даже слегка припухло от будоражащих ощущений. Пока Леонид поднимался на ставших ватными ногах и избавлялся от своего незатейливого одеяния в виде футболки и бахромистых джинсов, он торопливо расстегнул мелкие пуговицы жилетки и швырнул ее и черную водолазку прямо на пол.

      Переступив через оставшиеся на ковре вещи, Леонид с неподдельной тоской взглянул на стоявшего возле края постели Руслана Альбертовича и, стыдливо прикрывая руками свое достоинство, взобрался на кровать.

      Руслан Альбертович даже залюбовался той позой, в которой Леонид уселся на кремовом покрывале: подтянув колени к себе и обхватив их руками — красивый испуганный мальчик, только с виду такой непорочный… Руслан Альбертович чувствовал весь пыл, на который был способен этот скромный молодой человек в пылу страсти.

      Взобравшись на постель вслед за Леонидом, он как-то нерешительно прикоснулся ладонью к блестящим прядям, спустился по ссутуленной спине и с удовольствием провел по проступающим позвонкам, чувствуя напряжение своего желанного объекта. Руслан Альбертович слегка сжал острое плечо, заставляя Леонида раскрыться и медленно опуститься на подушки. Мужчина с трепетом чувствовал, как при виде разметавшихся по светлой наволочке чернильных волос, при виде притягательного бархата таких неповторимых глаз, нервно подрагивающих пухлых губ у него вспотели виски.

      Ловко взгромоздившись сверху, Руслан Альбертович с силой придавил коленями раскинутые в стороны смуглые руки и, склонившись над отрешенным и напряженным лицом своей жертвы, плотоядно прошептал:

      — Курсант Леонид, у тебя ведь с Ершом что-то было?..

      Магнетический цыганский взгляд послужил красноречивым ответом, но упрямые губы глухо прошептали:

      — Никак нет, товарищ мэр, не было.

      — Ты определенно врешь, — с этими словами Руслан Альбертович с силой наотмашь ударил его по лицу, заставляя охнуть от неожиданности. — Еще раз. Курсант Леонид, что у тебя было с этим малолетним уголовником?

       Леонид с ненавистью взглянул в бывшие бесцветными глаза — зрачки заметно расширились, красноречиво говоря о возбуждении своего хозяина. Руслану Альбертовичу безумно нравилась эта новая роль, ощущение физической власти и абсолютной беспомощности лежащего под ним обнаженного тела.

      — Никак нет, — Леонид коротко рассмеялся, блеснув ровными блестящими зубами, — ничего не было.

      Руслан Альбертович гневно зарычал. Удар за ударом он пытался выбить и без того очевидную правду, с каждой секундой возбуждаясь все сильнее. Леонид уже не смеялся: слишком жгучей была боль, слишком сильным было унижение — у него из носа тонкой струйкой потекла кровь, и только тогда Руслан Альбертович остановился, переводя дыхание.

      Убрав колени с уже онемевших рук, Руслан Альбертович с какой-то животной страстью крепко ухватил длинными пальцами нежное горло, заставив Леонида запрокинуть голову назад и даже сдавленно застонать — теперь он точно знал, чего хотел:

      — Дагер!

      Черный питбуль лениво поднялся и, потянувшись, подошел к краю кровати. Руслан Альбертович приблизился к своему домашнему питомцу и, быстро отстегнув поводок, с самой многообещающей улыбкой на четвереньках подполз к Леониду, приподнявшемуся на локтях, чтобы лучше контролировать ситуацию.

      — Я не хочу так, — простонал Леонид, когда брезентовая лента крепким узлом обхватила его правое запястье.

      — Зато я так хочу, — отозвался Руслан Альбертович, затягивая в точеной прорези изголовья кровати лихую петлю.

      Леонид еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным, как теперь. Когда вторая рука попала в брезентовый плен, он инстинктивно свел колени согнутых ног и с тревогой посмотрел на деспотичного хозяина — нехорошее предчувствие заставило его сердце болезненно защемиться.

      Руслан Альбертович с жадностью осмотрел результат своих усилий, проверил крепость узлов, стянувших жилистые запястья, тыльной стороной ладони стер еще не запекшуюся алую струйку, вытер руку о покрывало, а затем выжидающе застыл над Леонидом, осторожно смахнув смоляные пряди с красивой татуировки, чтобы в полной мере насладиться ее видом.

      От прикосновения теплых пальцев Леонид едва заметно вздрогнул и даже зажмурился: Руслан Альбертович был ему неприятен. Леонид не просто ненавидел этого человека, он презирал его и начал это делать не сейчас, а давно, когда отец, сидя за кухонным столом, делился рассказами о подлом солдате Церковном.

      Руслан Альбертович страстно припал к цветастой птичке, грубо, нарочито неосторожно кусая пульсирующую жилку. Леонид недовольно завозил ногами по постели, брезентовая лента с силой впилась в кожу, но ничуть не ослабила своей хватки — оставалось только лежать и терпеть все эти бесцеремонные, жестокие действия.

      Оставив на шее следы явных кровоподтеков, Руслан Альбертович спустился ниже, жадно прикусывая кожу, как будто пробуя ее на вкус, и этот вкус ему определенно нравился. Он обхватил сосок губами, страстно оттягивая его, а затем проводя языком, при этом подушечкой большого пальца требовательно теребя второй, заставляя нежную плоть затвердеть. Руслана Альбертовича уже не тешила мысль о том, что он изощренно мстит своему бывшему командиру, в этот момент он уже и думать перестал о том, как впечатлится Олег Алексеевич от просмотра постыдного видео, сейчас он безумно желал этого парня, просто желал и все.

      Оторвавшись от трепещущей груди, Руслан Альбертович перевел взгляд, полный истомы, на красивое лицо Леонида, омраченное гримасой отчаяния и полного бессилия.

      Ох, как заводил этот взгляд широко распахнутых глаз, устремленных в никуда, влажных и завораживающих! Руслан Альбертович хотел его до безумия, до какого-то колдовского помутнения рассудка. Голова кружилась как в пьяном угаре, рука сама проложила дорожку к низу живота и обхватила половой орган своей безропотной жертвы.

      — Ну, давай же, — приглушенно, как-то сбивчиво произнес Руслан Альбертович, — реагируй на меня!

      — Муторно от вас, товарищ мэр, — с вымученной улыбкой прошептал Леонид, — не реагируется.

      Руслан Альбертович обиженно закусил губу, быстро, на доли секунды, но Леонид заметил его досаду и расхохотался:

      — Товарищ мэр! Жалость-то такая! Ну, не выходит!

      Руслан Альбертович недовольно засопел, но ничего не ответил: этот наглый, беспечный, красивый до одури цыган откровенно бросал ему вызов. Он все же умерил свой пыл, с которым хотел уже было разобраться с Леонидом уже совсем другим способом, но внешность, притягательная внешность этого юноши сыграла весомую роль. Руслан Альбертович всегда пасовал перед красивыми людьми, он даже сам себе признавался в этом, поэтому и действовал сейчас иначе.

      Телефон молчал, и это значило, что Илья, просмотрев видео, не переменил своего решения. Илья не заботился о преданном друге, но Руслана Альбертовича сейчас это не особо заботило. В его голове появилась возбуждающая все его существо мысль, и он поспешил немедленно воплотить ее в реальность.

      — Дагер! Ко мне! — он снова подозвал собаку, и когда послушный пес, радостно виляя обрубком хвоста, подошел к краю кровати, Руслан Альбертович освободил его от электроошейника, недобро улыбаясь при этом.

      — Место! — Дагер снова удалился к нагретому пятачку возле тумбочки.

      Леонид весь напрягся, когда коварный мужчина, сжимающий в руке опасный метод воздействия, подполз к нему с неприятным, беспокойным сопением.

      — Ну, ну, — Руслан Альбертович сладострастно провел ладонью по его щеке, — я буду воспитывать тебя, раз у отца не получилось.

      — Мразь вы редкостная, — проговорил Леонид с прищуром и провокационно запрокинул голову.

      Руслан Альбертович даже облизнулся, глядя на его шею.

      Когда электроды прикоснулись коже, Леонид судорожно сглотнул, понимая, на что обрекает его садист-извращенец.

       Ошейник затянулся. Руслан Альбертович с неуемным наслаждением одним только взбудораженным взглядом запечатлел желанное беспомощное тело и решил, что в таком виде Леонид выглядит весьма многообещающе.

      В паху тянуло до безумия, пульсация сердца гулким эхом отдавалась в напряженном органе, который уже успел истомиться от предвкушения.

      Руслан Альбертович свесился с кровати, достал из верхнего ящика презерватив и быстрым движением оторвал ребристый край упаковки.

      Леонид приподнял голову и в ужасе откинул ее назад на подушку: теперь мучитель действовал весьма предсказуемо.

      Торопливо раскатав латексную защиту по пульсирующему органу, Руслан Альбертович с силой ухватил стыдливо сведенные колени Леонида и резко развел в стороны стройные ноги. Пульт он держал тут же, под рукой, готовый к работе в любую секунду.

      — Курсант Леонид, вы готовы понести наказание за проступки своего друга?

      — Давайте уже скорее, — глухим, изменившимся голосом ответил Леонид: он уже выбрал муху на потолке и решил, что бы не произошло, он будет просто смотреть на нее, терпеть и смотреть — так пытка пройдет намного быстрее.

      Руслан Альбертович в мягком свете крохотных светильников выглядел специфично до определенной привлекательности: вкрадчивые искусственные лучи смягчали резкие черты его лица, выгодно подчеркивая греческий нос, острые скулы и красиво очерченные губы, приоткрытые нервным дыханием. Лицо в этом ракурсе казалось почти белым, веснушки как будто вовсе исчезли, а волосы покрылись удивительной позолотой. Тело было худое, но безо всякого намека на астеничную костлявость, с проступающими мышцами — это был энергичный, ловкий человек. Леонид даже представить себе не мог, что под слоями едва ли не монашеского облачения может скрываться такая сила.

      В желанную глубину Руслан Альбертович погружался неторопливо, несмотря на все свое стремление овладеть Леонидом как можно скорее. Один болезненный толчок — это было бы слишком просто. Сантиметр за сантиметром, оттягивая напоследок самый сладкий момент, с замиранием сердца наблюдая, как узловатые пальцы сжимаются в кулаки, как проступают ребра под смуглой кожей, как блестящие черные глаза, избегая ответного взгляда, смотрят куда-то вверх, как пухлые, такие нежные и влажные губы, только что так чутко ласкавшие его естество, бормочут что-то наподобие молитвы, а может быть, песни, — Руслан Альбертович получал целый букет обостренных, приятных эмоций.

      Он дошел до конца и замер, крепко сжав разведенные бедра. Леонид тоже не двигался, лишь слишком быстрые взмахи ресниц да сбившееся дыхание выдавали его истинные ощущения. Руслану Альбертовичу было хорошо: тесная плоть туго обхватывала его почти доведенное до безумия желание — непокорный дух был сломлен, порабощен, уже почти наказан, почти — Руслан Альбертович поднял пульт с покрывала и тут же нажал на нужную кнопку.

      Почувствовав жгучий удар током, Леонид резко вскрикнул, выгнувшись в спине и рефлекторно широко распахнув глаза — боль была очень сильной: искушенный мужчина любил острые ощущения. От внезапного сокращения узкого колечка судорожно сжавшихся мышц Руслан Альбертович совершенно озверел. Усилив разряд еще больше, он тяжело толкнулся вовнутрь, осознавая, что испытывает ни с чем не сравнимые ощущения.

      Один беспощадный удар током следовал за другим. Леонид, обреченно бьющийся в жестоких и крепких руках, перед собой уже ничего не видел. Вспышка за вспышкой, ярко, ослепляюще взрывались перед глазами, как будто те самые точечные светильники лопались крошечными облачками осколков и умирали безвозвратно, оставляя на мягком ворсистом ковре пыльцу из битого стекла.

      Руслан Альбертович не мог себе даже вообразить, что Леонид сможет доставить ему такое непревзойденное удовольствие. Он чуть отдышался, закинув длинные ноги себе на плечи, и склонился над Леонидом настолько, насколько это было возможно, чтобы как можно подробней рассмотреть каждую черточку привлекательного цыганского лица, уловить каждый момент боли, получше расслышать каждый стон, вырывающийся из юношеской груди.

      Пик наслаждения пронесся медово-приторной волной по всему телу. Руслан Альбертович чувствовал, как задрожали руки, спина, колени — он абсолютно обессилел, исходя на финальный стон освобождения. Леонид превзошел все его ожидания, он был бесподобен.

      Благоразумно отключив ставший ненужным прибор, Руслан Альбертович аккуратно снял ноги Леонида со своих плеч, подполз поближе к изголовью и наконец-то расстегнул проклятый ошейник. Он с любопытством рассмотрел две покрасневшие припухлые точки, оставленные на тонкой коже электродами, и не замедлил к ним прикоснуться — эти следы почему-то показались ему эстетично прекрасными. Руслан Альбертович даже тщательно растер их подушечкой большого пальца, срывая с губ Леонида еще один тяжелый стон.

      Слезы сверкнули на карих глазах, руки обреченно повисли в туго затянутых петлях, ноги снова согнулись в коленях и подтянулись поближе к ягодицам — Леонид все еще не мог прийти в себя от беспощадной пытки. Опомнился он лишь в тот момент, когда почувствовал, что его запястья покидают брезентовую неволю. Он сел на постели и закрыл руками лицо, чувствуя, как по ладоням потекли горячие слезы после пережитого им унижения.

      Руслан Альбертович, к тому времени уже успевший облачиться в свой строгий наряд, устроился рядом. Обняв Леонида за обнаженные плечи, он зарылся пальцами в его шелковистые волосы и прижал голову к своей груди.

      — Ну, все, все закончилось, я больше тебя не трону. Ты, главное, папе потом расскажи все, что тут было, во всех подробностях расскажи, пусть впечатлится старый дурак.

      — Да отцепись от меня! — Леонид резко дернулся в сторону, переместившись на другую половину кровати.

      Руслан Альбертович лишь усмехнулся, застегивая мелкие красные пуговицы на своем темном жилете.

      Леонид торопливо выпутался из сбившегося покрывала. Пока Руслан Альбертович справлялся с последними застежками и приглаживал ладонью слегка растрепавшиеся волосы, он быстро натянул на себя вещи, разбросанные по полу.

      — Илья где? — зло прошептал Леонид, слишком туго затягивая ремень и глядя на политика исподлобья. — Сюда веди! — руки нервно дернулись, не попадая с первого раза металлическим кончиком ремешка в непослушную шлейку, — слышь меня?

      Руслан Альбертович красочным дирижерским взмахом распахнул темные шторы, позволяя яркому летнему солнцу ворваться в несчастную комнату, обреченную быть свидетельницей насилия и разврата. Он развернулся лицом к Леониду и с фальшивым удивлением хлопнул в ладоши:

      — Кто тут у нас раскукарекался? Это кто тут такой петух борзый? А? Пошел отсюда! У меня с твоим другом разговор еще не окончен!

      В ответ Леонид просто сплюнул на пол и продемонстрировал хозяину дома неприличный жест.

      Руслан Альбертович очень устал, и наглый мальчишка, не желающий покидать помещение, начал его изрядно раздражать. Тогда мужчина попросту схватил его за шкирку, не обращая ни малейшего внимания на сопротивление своего теперь уже нежеланного гостя. Дагер резко вскочил и стремглав понесся в сторону двери — ему безумно надоело лежать в этой комнате. За дверью Леонида ожидала охрана.

      — Выведите его отсюда! — рявкнул Руслан Альбертович, выталкивая Леонида в коридор.

      Один из охранников, такой же серьезный, как и его хозяин, жестом велел Леониду следовать за ним. Сразу стало понятно, что возражений он не приемлет. Второй охранник едва слышно сообщил Руслану Альбертовичу:

      — Вас ожидают в гостиной. Семен Андреевич какого-то гопника на костылях привел, говорит — важная персона.

      Леонид прислушался, но чувствительный толчок в спину заставил его пойти в сторону лестницы. Как бы то ни было, его путь пролегал через ту самую гостиную, а, следовательно, догадке Леонида в любом случае суждено было подтвердиться, а может быть, и наоборот.

      Руслан Альбертович тоже устремился на первый этаж, надев на лицо дежурную маску полного бесстрастия. Перед ними резво мчался Дагер, навострив покалеченные уши. Леонид почему-то даже не удивился, когда увидел Вадима с закатанной до колена штаниной, опирающегося на черные костыли, с самым что ни на есть циничным видом осматривающего обстановку комнаты.

      Было неизвестно, что подумал Вадим, узнав в госте мэра своего главного обидчика, растерянного и помятого, со следами засохшей крови под длинным носом, только он ничего не сказал, лишь едва заметно вскинул брови, когда Леонид, настойчиво выпроваживаемый неумолимым охранником, поравнялся с ним.

      Леонид посмотрел на него смущенно: его до сих пор терзали угрызения совести по поводу того, что он, так сказать, своим негуманным решением покалечил человека. Он даже хотел уже что-то сказать, но так и замер с раскрытым ртом, услыхав за спиной телефонный разговор хозяина дома:

      — Здравствуйте! Нету у меня никакого пленника! Да за кого вы меня принимаете?! Клянусь вам! Нет, я не хочу войны, как можно! Не надо приезжать, не надо!

      Сердце с болью сжалось в груди. Говорили о нем! Об Илье! Леонид резко обернулся: от этого диалога Руслан Альбертович буквально изменился в лице и как будто даже постарел за пару мгновений. Глаза его прищурились, губы странно побелели, пальцы свободной руки нервно оттянули воротник водолазки, словно ее хозяину вдруг стало тяжело дышать. По всему было видно, что Руслан Альбертович боялся. Он безумно боялся мести Седого, одновременно недоумевая, откуда заслуженный местный авторитет настолько быстро узнал об исчезнувшем Илье, ведь он, опытный интриган, все просчитал наперед. Руслан Альбертович не собирался отпускать Илью. Если бы парень не согласился на его условия, то должен был просто исчезнуть, вот так просто выпасть из жизненной цепи — и все. Но теперь, после звонка Седого и прямолинейных угроз, осуществить старый план становилось невозможным.

      — Это что? Он сам звонил? — встрепенулся Сеня.

      Руслан Альбертович потер кулаками глаза, словно стирая какое-то наваждение.

      — Сам. Какая-то тварь сдала все же. Сеня, выпускай этого. Выбрось его за ворота — доберется до дома как-нибудь.

      Сеню не нужно было просить дважды. Он резво метнулся ко входной двери, только пятки засверкали.

      — Пошел, пошел! — снова подтолкнул Леонида охранник.

      А вот теперь уже Леонида как ветром сдуло. Пулей он пересек гостиную, ловко перепрыгнул через разлегшегося у порога Дагера и ломанулся к выходу. Ему было уже неважно, что делал у мэра Соры оклемавшийся Вадим. Илья, его Илья сейчас будет освобожден! Так хорошо! И сейчас он сможет его увидеть!

      Притормозил Леонид только у захлопнувшейся за его спиной кованой калитки, на улице, напротив оживленной проезжей части. Он счастливо засмеялся, устремив свои глаза к небу и приложив сплетенные друг с другом пальцы к вздрогнувшим губам, — его самые лучшие надежды оправдались.

      Леонид ждал недолго. Минут через десять калитка снова распахнулась и чья-то крепкая рука неучтивым жестом выпроводила ставшего неугодным гостя на улицу.

      От этого толчка обессиленный, измученный парень, не удержавшись на ногах, упал на асфальт, в кровь сдирая ладони.

      — Уроды, — он сплюнул на тротуар, окрашивая его серую равнодушность пеной розовой слюны.

      Леонид трепетно метнулся к нему. Опустившись на одно колено, он аккуратно подхватил Илью под руку, помогая ему подняться.

      Грязный, с подбитым глазом, окровавленными пальцами, но живой! Главное — живой! Леонид с жадностью заглянул в его лицо, торопливо бормоча какие-то глупости и помогая своему другу принять более устойчивое положение.

      Проходившие мимо люди с удивлением оборачивались, провожая недоуменными взглядами этих странных, потрепанных жизнью молодых людей, словно приходящих в себя у ворот самого главного человека этого города.

      — Отвали! — это было первое, что сказал Илья, когда в конце концов ему удалось принять вертикальное положение: искалеченная нога, лишенная пальца, болела безумно, позволяя стоять только с помощью большого выброса адреналина. Он брезгливо скинул со своего плеча руку Леонида.

      Тот стушевался, не понимая подобной реакции. Лохматый, со свежими ранками на шее, с бордовыми браслетами от тесных пут на запястьях — теперь со стороны Ильи он провоцировал презрение. Он даже сказать ничего не успел, когда Илья, глядя на него исподлобья, произнес свою гневную тираду:

      — Убери от меня свои грязные руки! Подстилка ты политическая! Сюда помочь приперся? Меня это кино несколько раз посмотреть заставили! Что, отбиться не смог? Не смог?

      Леонид четко ощутил, как теперь уже привычно задергался его левый глаз, сильно, даже в щеке отдавать начало. Глаза против воли наполнились горячими слезами, руки дрогнули, умоляюще протягиваясь в сторону разъяренного Ильи. Леонид не понимал, почему Илья, его Илья, ведет себя так, неужели из-за того, что с ним сотворил бессовестный мэр? Но ведь он, Леонид, пошел на это только ради него!

      — Молчать! — Илья не позволил Леониду вымолвить ни слова в свое оправдание. — Рожа цыганская! И не смотри на меня своими глазищами! Никогда, слышишь, никогда не подходи ко мне, иначе убью!

      Соленые ручьи хлынули из черных очей. Леонид абсолютно не понимал, как это, за что ему такое? Он все же сделал робкий шаг вперед, проронив лишь: «Ты чего?» — чтобы хоть как-то надоумить негодующего Илью.

      В душе у Ильи на какое-то мгновение зародилась частица жалости к человеку, который пошел на весь этот кошмар, а в этом Илья даже не сомневался, ради него. Вот только тем самым в глазах Ильи Леонид замарался. Замарался настолько, что принципиальный Илья уже не мог принять его вот такого, пусть даже после мэра, но уже не полностью своего. Леонид вызывал теперь только чувство жалости и брезгливости — ничего более, при этом он стоял настолько близко, растерянно и умоляюще глядя своими бархатными влажными глазами, что Илья рассвирепел еще больше: он ненавидел слезы. Его рука, уже занесенная для удара, непроизвольно сжалась в кулак. Он очень хотел, чтобы Леонид зажмурился, испугался удара и тем самым прервал свой природный гипноз, но Леонид продолжал смотреть, и лишь блестящая влага струилась по щекам, стекая на черную футболку и оставляя на ней мокрые пятна.

      В этот момент душа Леонида разрывалась на части. И тогда Илья приложил все усилия, чтобы встряхнуть головой, сбросить с себя цыганские чары, навсегда оттолкнуть от себя этого незаурядного человека:

      — Иди ты к черту, колдун! — с этими словами Илья развернулся и, прихрамывая, поковылял прочь от проклятого дома. Это был второй раз, когда он отрекся от Леонида.

      Леонид остался стоять, как потерянный, бессильно опустив ослабевшие руки. Сейчас для него наступила могильная тишина: не было гула проезжающих машин, народ кругом топтался бесшумно, открывая рты словно рыба в аквариуме. Мир вокруг был, мир жил, но Леониду в один миг он стал просто не нужен. Пройти через ад, пусть каждый своей дорогой, а потом разбежаться в разные стороны, — он такой судьбы не желал и в помине.

      Леонид медленно подошел к каменному забору и обеими руками ухватился за торчащие выступы. Для него теперь все закончилось, он потерял себя за этими суровыми стенами.

      Люди начали останавливаться в растерянности, глядя на обезумевшего парня, бьющегося головой о каменную кладку, выкрикивающего что-то несуразное при этом. Он хотел выбить все мысли о самом важном в жизни человеке, но только глубже заколачивал их в подкорку воспаленного мозга. Леонид попросту не мог поверить в происходящее, еще совсем недавно было все нормально, а сейчас… Отец в СИЗО, мэр города торжествует, а Илья не простил ему такого… в этот момент Леонид очень хотел, чтобы снаружи было больнее, чем изнутри, просто немного больнее, иначе он бы попросту шагнул под машину.

      Когда несколько неравнодушных человек все же оттолкнули его от забора, Леонид наконец-то опомнился. Он высвободился из крепких пальцев, ладонями вытер предательские слезы, и пошатывающейся неровной походкой устремился по улице в противоположную сторону той, по которой скрылся Илья.

15. Восстание

  Руслан Альбертович нервно грыз ноготь на указательном пальце. Он всегда так делал, когда нервничал, и вот теперь детская привычка давала о себе знать. А сейчас опасность действительно грозила — сегодня, в пятницу, посреди рабочего дня несколько сотен молодых людей разного возраста заполонило дворик перед зданием мэрии. Здание было небольшим, дворик тоже, поэтому молодежь хаотичными горстками рассыпалась по проезжей части, лишив автомобили возможности следовать своей дорогой. Шпана от десяти до восемнадцати лет, разноцветная, беспокойная, агрессивная до остервенения. Девочки и мальчики, парни и девушки — все они пришли к убежищу мэра для того, чтобы требовать его отставки.

      Не по собственным убеждениям это происходило, но по просьбе так называемого «батьки» города. Отозвались практически все. Лето, каникулы, родители на работе — дебош на центральной улице Соры представлялся веселым приключением в фантазиях неискушенных подобными зрелищами подростков.

      Было жарко и душно: лица присутствующих раскраснелись, капли пота стекали со лбов, слипая волосы в неровные пряди, разрастаясь темными пятнами под мышками. Лица молодых людей были суровы и злы: Седой сказал, что все несчастья от мэра, и они злились на мэра, Седой сказал, что мэр — плохой человек, и они его искренне ненавидели, Седой проставил несколько ящиков водки, и пьяные дети готовы были в этот момент поддерживать доброго дядю всем, чем только могли.

      — В отставку! В отставку! — громогласно раздавалось то тут, то там, — руки, сжатые в кулаки, вздымались над головами, кое-где мелькали транспаранты с надписями: «Мэр — вор! Пошел вон!», слышались выкрики: «АУЕ! Смерть легавым, жизнь — ворам!» Особое внимание привлекала к себе группа молодежи, державшая лопаты и громогласный плакат: «Уроем врага народа!».

      Конечно, митинг был недружным, каким-то разболтанным и хаотичным. Кто-то орал что было мочи, кого-то уже тошнило с непривычки за ближайшими кустами, но расчет Седого был верным: полиция не смела трогать несовершеннолетних.

      Целый отряд ОМОНа со щитами и в касках оцепил здание мэрии, приняв боевую стойку. Но ни алюминиевые щиты, ни суровые лица серьезно настроенных полицейских, прикрытые прозрачными забралами, ни резиновые дубинки, в самом крайнем случае готовые пойти в ход — ничто не пугало оголтелую банду подростков. Малолетние беспредельщики, будто стая обнаглевших кутят, тявкали и лезли, лезли и тявкали, пользуясь своим возрастом, словно неким козырем в мутной игре, развязанной взрослыми.

      Руслан Альбертович с ненавистью, смешанной со страхом, смотрел на все это безобразие из окна второго этажа и думал, с каким бы удовольствием он встряхнул за шкирку парочку таких вот отморозков, прямо над землей бы приподнял, чтобы они сучили своими конечностями, плакали и просились к маме, тряхнул бы так, чтобы дурь из башки повыскакивала и обратно не вернулась.

      — Руслан Альбертович! В целях вашей же безопасности, — в очередной раз начал один из охранников, — отойдите от окна!

      Руслан Альбертович ничего не ответил, лишь повернулся боком к подоконнику и косо взгянул на маячащего тут же Сеню. На того самого человека, который сдал его с потрохами, человека, который позвонил Седому, поведал ему о пленнике, человеку, который так сильно хотел избавиться от своего дяди, что связался с одноногим пройдохой якобы для того, чтобы убить Седого, а на самом деле расправиться со своим благодетелем. Он, Руслан Альбертович, все разузнал. Сеня оказался недостоин не только быть фиктивным владельцем золотого прииска, он был недостоин носить фамилию Церковный и вообще являться племянником мэра города Соры.

      Руслан Альбертович прищурился, глядя на мерзкого родственника, прищурился противно, так, как умел, одними только нижними веками — Сеня нервничал и суетился, заложив руки за спину и шагая из угла в угол. Он одним местом чувствовал неладное, но виду не подавал, громко возмущаясь несанкционированным восстанием.

      Руслан Альбертович извлек из кармана брюк тщательно выутюженный платок и шумно высморкался — сначала он разберется с оравой поддатых детишек, а уж потом — с нашкодившим племянником. Мало не покажется никому: уже вызвали подкрепление из ближайшего города. Он победит, он выстоит, на его стороне сегодня стоял Закон!

      Седой, словно король в растревоженном государстве, был тут же, рядом со своими подданными в качестве поддержки и постоянного одобрения. Он сидел поодаль на удобном мягком стуле, выволоченном из какой-то квартиры на первом этаже ближайшего дома, и улыбался. Вытянув перед собой короткие ноги, Седой делал небольшие затяжки и привычно выпускал в небо ровные колечки ядовитого курева. Он сдержал угрозу. Строптивый мэр возомнил о себе слишком много, делиться по-братски не захотел, позабыл, гнида, кто его на должность препроводил.

      Седой здесь хозяин города, и он решает, кто, когда и сколько башляет в воровской общак, кто занимает места в кабинетах. Надменные политиканы! Нате — выкусите! В этом городе правит Зона, и он здесь — главный смотрящий!

      Около Седого топтался Вадим, хотя сказать «топтался» было слишком уж большим преувеличением. Бедняга мыкался на одной ноге, обреченно опираясь на два черных костыля, и с беспокойством посматривал то на толпу, то на ОМОН, то на Седого. У него уже болели мышцы от не самых удобных подлокотников, болела нога, та, которая была, болела та, которой не было, болела голова от пьяных воплей, но он был рядом, рядом с королем, его снова допустили к «руке».

      Сеня глубоко ошибся в нем, решив, что ему можно доверять, пригласил в дом к Руслану Альбертовичу якобы для того, чтобы договориться о способе покушения на Седого. На самом деле дальновидный Сеня просто спал и в гробу уже видел осточертевшего дядю с его честолюбивыми мечтами и его мэровским, мэрским, короче, мерзким креслом градоначальника. Золотой прииск уже принадлежал формально ему, но он хотел еще и неформально, а еще уважения и общественного признания.

      А Вадим желал снова втереться в доверие к Седому, снова занять теплое место под воровским крылом — и это ему удавалось на славу. Вадим сдал всех: и Руслана Альбертовича, и его гаденького племянника. Прямо-таки двойной агент далекой периферии. Зато каков результат: раскрыл все планы коварного мэра, убедил Сеню сообщить Седому об исчезнувшем Илье — одним словом, и за товарища заступился, и за общее дело радел от всей души замечательно. Его раскосые глазки-щелочки улыбались, как у Чеширского кота: Вадим был доволен собой. Он доказал не только Седому, Илье, остальным, но главное, самому себе доказал, что даже с одной ногой он способен очень на многое.

      Не только дети составляли толпу недовольных, здесь были и взрослые: приближенные Седого, стоявшие по периметру толпы, как бы контролируя размеры этой хаотичной массы, чтобы она не растекалась дальше, вдоль дороги; а еще просто случайные свидетели, которых постепенно становилось все больше и больше; были и родители подростков, не все, конечно, но несколько человек, которые на помилуй бог просили несговорчивых чад одуматься и вернуться домой. А еще были люди, на самом деле недовольные политикой нового мэра. Они присоединились к митингу с удовольствием, басом поддерживая детские выкрики, подбадривая себя халявной выпивкой, стоявшей в ящиках вдоль дороги и распалявшей озлобленную толпу еще больше.

      Илья был одним из активистов и даже самым активным активистом. Он намеренно находился в центре внимания — стоял на высоком бортике клумбы и через громкоговоритель задавал тон своему окружению:

      — Мэра — на свалку! Пошел в отставку!

      И толпа вторила ему. Илью уважали и боялись. Он был для подростков кумиром, образцом для подражания: имел судимость, необходимый для жизни тюремный опыт, был справедливым, беспредел не чинил, стоял за своих, к тому же пострадал от рук того самого неугодного политика. Илья был символом сегодняшнего собрания, олицетворением людского недовольства, ему верили, ему подражали. На днях Илье исполнилось восемнадцать, и он чувствовал себя совсем взрослым.

      На левую ногу, лишенную пальца, было больно наступать, но Илья не хотел казаться слабым. Он кричал, срывая голос до хрипоты, он контролировал толпу: любое слово, сорвавшееся с его губ, с легкостью могло спровоцировать агрессивных подростков к действию. Он смотрел в пьяные лица, юные, потные, такие серьезные и знал, что в этот момент сила на его стороне. Он управлял толпой, а Седой с самодовольной улыбкой сидел на стуле и управлял Ильей, а заодно и толпой, и криминальным миром, и по сути вообще всем городом.

      Время от времени Илья посматривал на окна мэрии, он видел невнятную фигуру возле окна, он чувствовал страх скрывавшегося там человека и хотел отомстить ему за все: за себя, за Леонида, за разбазаривание городской казны, он разорвал бы злодея голыми руками, будь на то воля Седого. Но Седой молчал, пока что молчал, и Илья, как верный пес, ждал сигнала, по которому он готов был сорваться с места и вести за собою в бой целую толпу.

      — АУЕ! АУЕ! АУЕ! — шумело людское море. Тряслись транспаранты, кулаки сжимались до хруста — от такого сгустка ненависти стекла здания мэрии должны были вот-вот лопнуть, попросту не выдержав этой нехорошей энергетики.

      Руслан Альбертович с тоской посматривал на заполоненный нетрезвыми фигурами дворик, где он подумывал было воздвигнуть статую, чтобы память о себе увековечить. Руслан Альбертович думал о том, что он когда-нибудь помрет, а статуя останется и напомнит людям о днях процветания города при его власти. Он еще не придумал, что это будет за памятник, но уже точно знал, что расположится олицетворение его идеального труда вон там, в самом центре зеленой зоны. Нужно только побыстрее разобраться со скандалом, выстоять, дождаться подкрепления, а потом можно будет уже и дальше продумывать тщеславные проекты, наслаждаясь своею властью.

      Вот такая непростая ситуация сложилась на центральной улице возле мэрии, а тем временем Леонид, совершенно не подозревающий о народных волнениях на другом конце города, сидел дома и преспокойно штудировал задачи по математике, порученные ему репетитором накануне.

      Он сидел за столом и с задумчивостью жевал синий наконечник шариковой ручки. На податливом пластике уже остались следы его острых зубов, но бездушная пожеванная штука все стерпит, не правда ли?

      Окно было распахнуто: занавеска даже не колыхалась. Ветра не было. Мамы тоже не было: она работала в первую смену. Леонид очень любил, когда сильный ветер выбрасывал занавеску в распахнутое окно, трепал ее подобно парусу с приятным хлопающим звуком, то и дело норовя сорвать тонкую ткань с петель карниза. Леонид любил, когда в этот момент в комнату заходила мать и громко бранилась по поводу того, что «занавеска сейчас улетит, закрой немедленно фрамугу!» Мама злилась, и от этого становилось по-глупому весело.

      Но сейчас царила могильная тишина. Леонид слишком сильно надкусил колпачок, даже в десне заболело, и рассерженно отбросил от себя шариковую ручку. Математика не училась, примеры не решались, потому что мысли блуждали совсем в другом измерении. Из этого задумчивого состояния его вывел звонок мобильного телефона.

       — Да, — с хрипотцой отозвался Леонид. Звонил друг Дима, тот самый, который тоже был на железной дороге в знаменательный вечер.

      — Леня! Тут такое! Напротив мэрии куча народу! Короче, митинг! И этот твой знакомый, гопник главный, тоже там! В рупор орет и людей подначивает!

      Леонид нехорошо выругался. Он всеми силами старался абстрагироваться от старых знакомых: и мэра, и Ильи, и их сомнительного окружения в целом. Не получалось. И даже уже не сиделось на месте.

      — Ты где? — Леонид нервно вскочил со стула.

      — Мы с Таней у тебя под подъездом. Ты поедешь?

      — Выхожу! — Леонид мигом нацепил на себя первую попавшуюся рубашку, длинные бахромистые шорты и выскочил из квартиры.

      Леонид понимал, что появиться на центральной улице во время подобного сборища будет чревато. Такой митинг для маленького городка являлся делом невообразимым, для городишки, где почти что все знали друг друга, это было каким-то самым настоящим событием.

      Леонид спешил не потому, что беспокоился за Илью, не потому, что ненавидел мэра и желал каким-либо образом ему отомстить, ему попросту надоело терпеть тот порядок, который установили в городе бывалые воры. Леонид не признавал воровскую идеологию. Ему осточертело слышать отовсюду, как кого-то там побили, унизили, отобрали последние деньги. Тюрьма, самоубийства, отчаяние, слезы — терпение Леонида достигло своего предела.

      У подъезда его уже ждали: Дима, нахмурившись, прохаживался взад-вперед около самого крыльца, а Таня, одетая по-простому, сидела на скамейке и задумчиво теребила ремешок наручных часов.

      Увидев Леонида, они замерли: Дима остановился, а Таня вопросительно подняла голову.

      — Оставайтесь здесь! — с ходу бросил им Леонид, не сбавляя шага по направлению к своему автомобилю, припаркованному под ближайшим деревом.

      — Ты что?! Один поедешь?! — Таня подскочила со скамейки, в удивлении разводя руками. — Там же опасно!

      Леонид, уже взявшийся за ручку металлической дверцы, притормозил и, обернувшись, произнес очень серьезно:

      — Я сказал: один поеду!

      Ни Дима, ни Таня больше и с места не шелохнулись. Они признавали решения своего лидера, он заботился, он беспокоился о своих людях, он не рисковал почем зря. Когда Леонид отъезжал от подъезда, то в боковое стекло видел, как Дима обнял Таню за плечи и что-то торопливо приговаривал, наверно успокаивая.

      На заднем сиденье громыхнула коробка с пневматом: Леонид даже не удосужился отнести его в квартиру. Баллончики с газом стучали друг о друга, баночка с пулями перекатывалась из одного угла картонной упаковки в другой — Леонид вздрогнул, принимая определенно сложное решение.

      Его настолько достал Арестантский Уклад, властвующий в городе, что от нахлынувшей волны неприкрытого гнева он даже путал передачи. Что ни светофор, то досадная перегазовка — Леонид очень хотел добраться поскорее.

      Приближаясь к месту назначения, он услышал громкие крики, смелые лозунги и неприличные призывы. Полиция, стоявшая тут же, предупредительно разворачивала машины. Но в планы Леонида не входило плестись в обратном направлении. Недолго думая, он выехал на тротуар, пугая своим появлением глазеющих зевак. Объехав полицейский кордон по пешеходной зоне, Леонид вырулил снова на проезжую часть, разгоняя распаленных злобными фразами митингующих. Подростки-АУЕ-шники опасливо покосились на серебристый внедорожник — безбашенных людей боялись даже они. Остановившись напротив мэрии, Леонид обернулся к заднему сиденью и торопливо достал коробку с пистолетом — с первого взгляда оружие выглядело как настоящее, никто и определить бы не смог, что это всего лишь пневмат. Но это была не суть для Леонида.

      Он молниеносно достал пистолет из упаковки и выскочил из машины, ошалело глядя по сторонам. Завидев оружие в его руках, начавшая приближаться было молодежь пугливо отпрянула в стороны, опасливо переглядываясь и перешептываясь между собой.

      Леонид понимал, что толпа — это страшная сила, особенно пьяная, злая, питавшая ненависть, ненависть клокочущую, бешеную, совершенно неуправляемую.

      «Зомбиапокалипсис, — стукнуло в голове у Леонида, когда он встретился взглядом с раскрасневшимися от крика, вытаращенными глазами агрессивных подростков, — да чтоб вас всех!» Недолго думая, он вскочил на капот и в два движения оказался на крыше автомобиля. Несколько громких выстрелов в воздух заставило гудящую толпу умолкнуть.

      Илья, заметив Леонида, прекратил кричать в свой рупор и в недоумении, правильнее было даже сказать, в замешательстве уставился на него.

      «Что же он делает?!» — Илья почувствовал, как в груди с силой сжался какой-то сгусток, плотный и значительный. Ему даже показалось, что этот сгусток был давно, но дал знать о себе почему-то только сейчас. Его глаза на доли секунды встретились с пронзительным взглядом черных сверкающих глаз, всего лишь на пару мгновений — Леонид отвернулся, он был здесь не из-за Ильи.

      С крыши автомобиля хорошо просматривалась толпа. Леонид глядел поверх взъерошенных голов подростков — он искал взрослых, искал тех, кто сомневался, тех, кто еще не был поглощен идеей царствования воровского закона на свободе.

      Эти люди стояли поодаль, в тени деревьев. Они опасались вступать в толпу, предпочитая глядеть со стороны, молча наблюдая за разворачивающимися действиями. Здесь были пожилые женщины и мужчины, живущие невдалеке и подтянувшиеся на проспект, будучи привлеченными непонятным шумом; и люди помоложе, те, кто был в отпуске, безработные, отпросившиеся — их было много, и с каждой минутой это количество возрастало.

      Они с удивлением, выжидающе смотрели на Леонида, и подростки смотрели, и Седой со своей кодлой, и мэр из окна двухэтажного здания — все внимание было приковано к странному молодому человеку в криво застегнутой темной рубашке с пистолетом в руках.

      — Тихо! –Леонид окинул взглядом присутствующих. — Молчать!

      Все и так молчали, с интересом рассматривая небывалого смельчака. С высоты крыши автомобиля было видно многое, но только не то, как небольшая группа подростков начала разбирать пешеходную дорожку, вытаскивая из нее тротуарную плитку. Ощутив на себе многочисленные взгляды, Леонид нервно сглотнул и громко продолжил, уже опустив руку с пистолетом.

      — Люди! — он обратился к задним рядам. — Сколько можно терпеть беспредел?!

      Лица мужчин и женщин слегка вытянулись. Они с напряжением начали вслушиваться в смысл резких слов, выброшенных в парный воздух. Замечая искорки любопытства, которые загорались в глазах притихших зрителей, Леонид воодушевился и, набрав в грудь побольше воздуха, решил продолжать:

      — Вас всех устраивает то, что происходит на улицах и в школах? Ваших детей чморят и опускают, а вы продолжаете терпеть и молчать! Вы вообще знаете, чем занимаются ваши дети в интернете? В каких группах они зависают? Чего хотят? И кто для них авторитеты?

      — Пошел нафиг! — раздалось совсем рядом. Какая-то неумытая малолетка, бряцавшая ножиком на короткой цепочке, угрожающе насупилась и провокационно харканула себе под ноги.

      — Иди, язык русский учи! — выкрикнул подросток постарше, шморгнув носом и утершись воротником футболки.

      Со всех сторон начали доноситься бранные выкрики, состоявшие из высокопробного мата. АУЕ-шники уже смекнули, что Леонид не представляет никакой угрозы, что пистолет — это всего лишь фикция, что у смелого молодого человека нет никакой поддержки, поэтому кольцо вокруг машины постепенно начало сужаться.

16. Линии судьбы

  — Сказочный идиот, — Седой бросил под ноги недокуренную сигарету. — Да уберите его, наконец, оттуда!

      Несколько человек, бывших уголовников, особо приближенных к признанному вору в законе, поспешили исполнить распоряжение. Но пока они пробирались через плотную толпу, самые предприимчивые подростки, те, что разбирали тротуар, уже успели вооружиться кирпичами и тоже начали продираться сквозь людские дебри к главному нарушителю планов митингующих.

      Первый кирпич разбил лобовое стекло, мелкими прозрачными слезами высыпавшееся в салон автомобиля. Народ вокруг чуть расступился, чтобы не попасть под летящие «снаряды».

      — Бей выродка цыганского! — завопил один из активистов, пытаясь угодить кирпичом Леониду прямо в голову.

      Леонид увернулся и закричал что было силы:

      — Люди! Да что вы за люди такие?! Заберите отсюда своих детей!

      Полиция даже не шелохнулась: ее было так мало, а беспредельщиков так много, что проще казалось не делать вообще ничего, пока не появится долгожданная подмога. ОМОНовцы тоже не реагировали, продолжая цепью стоять возле мэрии. Пожилые зрители охали, причитали и даже делали шаги назад; те, кто был помоложе, переглядывались в нерешительности, тоже ничего не делали, но и не уходили. Они откровенно трусили: пожилые считали, что они слишком старые, молодые, что они слишком слабые, а им еще жить да жить и желательно целыми и невредимыми. Поэтому все стояли, где стояли, и просто продолжали смотреть.

      Илья отбросил в сторону рупор. Он понимал, что добром все не кончится — бесполезный, бравадный поступок Леонида не мог остаться безнаказанным. Со лба потекла струйка пота, оставившая на губах неприятный горько-соленый привкус. Илья неожиданно для себя осознал, что ему не хватает кислорода. Приходилось дышать чаще и беспокойней, хотелось урвать побольше воздуха из постылого, прогнившего мира, чтобы меньше досталось вот этому, в заляпанных трениках, и вон тому, с кастетом на правой руке. Илья судорожно хватал губами тот самый липкий, густой, тяжелый кислород, настолько плохо усваиваемый его организмом, что заболела голова.

      Сегодня передавали тридцать два градуса жары — на этот раз синоптики явно не ошиблись. Закинув руки за шею, Илья с ужасом наблюдал за тем, как Леонид, пытаясь образумить невменяемую толпу, метался по крыше искалеченного автомобиля. Отчаянный храбрец или храбрый безумец?.. Его можно было называть и так и эдак, но Леонид несмотря ни на что оставался Леонидом со своим мировоззрением, как всегда, честным и прямолинейным. Его жизнь одним днем играла слишком злую шутку: Леонида слушали, слышали, но не внемлили, не внемлили, потому что знали, знали и без того, знали, но вслух не говорили. А он сказал, сказал во всеуслышание, прокричал своим резким, пронзительным голосом, не побоясь ни Седого со всей его кодлой, ни толпы сорванцов во главе с Ильей.

      Еще садясь за руль автомобиля, Леонид взаправду надеялся что-то изменить и, взывая к разуму толпы на крыше машины, он продолжал надеяться. Если бы в этот момент его увидела мать, то совсем обезумела бы от горя, боясь потерять свое последнее утешение. Но мать была на работе, даже не подозревая о том, где на самом деле находится ее сын.

      Один из кирпичей наконец-то достиг своей цели. Плохо обработанной острой кромкой он зацепил висок Леонида, заставив того охнуть от неожиданности и, приложив руку к свежей ране, опуститься на правое колено.

      Илья как-то странно дернулся в его сторону, но все же остался на прежнем месте, рядом с Седым.

      — Прекратить! — один из уголовников, наконец-то добравшись к машине, сделал предупреждающий жест, и малолетки остановились, побросав кирпичи на асфальт. Леонид даже опомниться не успел, как несколько пар татуированных рук стянули его со спасительной крыши и поволокли по направлению к центральной клумбе. Пистолет отобрали. Один из особо приближенных тут же полез в салон с целью поживиться хоть чем-нибудь.

      — Ну-у-у, — разочарованно протянул Седой, когда Леонида, растрепанного, взбудораженного, заставили опуститься перед ним на колени и заломили руки за спину. — У нас от гандона до батона — все для войны готово, а ты самый децл мешаешься.

      Леонид устало посмотрел на волосатые щиколотки местного авторитета, которые с каким-то противным вызовом демонстрировались между штанинами и туфлями, и ему стало откровенно нехорошо.

      Илья неловко спрыгнул с бетонного бортика клумбы, неудачно приземлившись на покалеченную ногу, и шикнул от боли, инстинктивно поморщившись.

      Краем глаза заметив его приближение, Леонид поднял голову и вперил в него взгляд, полный абсолютного отчаяния, этим взглядом он умолял о помощи, о заступничестве, о защите в конце концов. Остановившись рядом, Илья с горечью всмотрелся в черные глаза загнанного зверя — зверь хотел жить, хотел свободы, себе, своим близким, всему городу в целом. Он хотел жить по совести, а не по-людски, по чести, а не по закону. Он не вписывался в рамки, он мог вести за собой людей, он любил жизнь, он любил и жил каждый день как последний.

      Струйка крови текла от виска через щеку, капая на воротник рубашки. Чернильная прядь прилипла к лицу, пропитываясь багряной влагой.

      — Так я же его у Монаха видел! — с нескрываемой радостью воскликнул Вадим, расцветая в самой что ни на есть лучезарной улыбке: его заклятый враг попался, и он не упустит своего шанса поквитаться. — Ясность тут полная! Монах порешить вас хотел, вот и пригласил этого… — Вадим махнул рукой и чуть было не выронил костыль. Илья даже сделал шаг назад, чтобы не мешать ему падать, но тот все же удержался на честном слове и на одной ноге.

      — В елочку базаришь, — Седой в задумчивости цыкнул зубом, принимая более удобное положение на стуле, — я видел, как стреляет этот цыганенок.

      — Что вы там видели? Что вы там знаете? — с горечью проговорил Леонид. — Я не собирался никого убивать!

      — О! — Вадим заметно оживился. — Илья! Это ж, кажись, твой дружбан?! Что он делал в доме у мэра?

      — Ничего не знаю, — процедил сквозь зубы Илья, невидящим взглядом глядя куда-то сквозь Леонида, — не друг он мне. Так, пару раз бухали вместе.

      Слабая улыбка затронула губы Леонида, но тут же стерлась, уступая место кривой усмешке. Он ничего не ответил, понимая, что остается один на один с источником чумы, поразившей весь город, а заодно и с самой чумой, уже собиравшейся бросаться камнями в просторные окна мэрии прямо через головы ОМОНовцев.

      Седой хотел вынести какой-то важный вердикт, но тут толпа странно всколыхнулась и разделилась на две половины, ну прямо-таки людское море разверзлось: по главной улице города тянулся Юрочка-блаженный. Он действительно тянулся, не шел, а медленно и вымученно переставлял одну за другой ноги в стоптанных ботинках с заломанными задниками. Брюки защитного цвета пузырились на коленях, темная майка была усыпана стружкой, а на сгорбленных плечах болталась расстегнутая рабочая куртка. Юрочка пыхтел и отдувался, его очки в роговой оправе успели запотеть, а на рыхлом носу повисла капля пота, которая все никак не могла упасть, из последних сил цепляясь за посиневший от вечной пьянки шнобель. Юрочка горбился от того, что на его спине лежало «дело всей его жизни» — здоровенный деревянный крест, украшенный странными завитками «под хохлому», порожденными фантазией нездорового мозга.

      — Сегодня Апокалипсис, — бубнил Юрочка себе под нос, — люди, покайтесь. Спаситель! — фанатично воскликнул он, увидав Леонида.

      Тот встрепенулся и задергался, не ожидая повстречать в одном месте на центральной улице абсолютно всех неприятных личностей.

      — Спаси и сохрани нас всех! Искупи грехи наши и не позволь нам оказаться в Геенне огненной! — Юрочка как-то неказисто перекособочился и очень осторожно опустил крест на землю, прямо перед Леонидом.

      Вадим сделал усилие, чтобы склониться к уху Седого и прошептать тому свои красочные соображения.

      — Минуточку внимания! — Седой резво подскочил со стула — идея Вадима вызвала приятный прилив сил. — Наш градоначальник сильно желал поставить памятник! Так мы ему сейчас поможем! Эй! Стройбат! — он весело окликнул ребят, тусовавшихся невдалеке с лопатами, — копайте яму вон у того куста, — он указал на пустующее место посреди густого газона, — пусть мэр полюбуется, что ожидает его окружение. На крест его! — Седой легким жестом, полушутя-полусерьезно указал на Леонида, — примотайте покрепче чем-нибудь, чтобы не свалился ненароком!

      Леонид попробовал было сопротивляться, но это оказалось делом невозможным: несколько мужчин, значительно превосходивших его по силе, мигом подхватили своего пленника и уложили на крест, не обращая ни малейшего внимания на отчаянную борьбу и гневные крики.

      — Твари! Сволочи! — в груди Леонида все клокотало от подобного безобразия. Он пытался дергаться из стороны в сторону, бить ногами, кусаться — ничто не помогло, и в считанные минуты голени были привязаны к проклятой деревяшке буксировочным тросом из его собственной машины, а запястья примотаны скотчем.

      Илья нервно взъерошил волосы на затылке, когда работа была закончена, — такого расклада он даже и предположить себе не мог. Любопытные подростки нависали со всех сторон: их очень интересовала судьба Леонида. И чем дольше, тем любопытство их разгоралось с новой силой.

      — Вот как-то непроникновенно, — с задумчивостью произнес Вадим, склоняя голову набок. Он бы еще хотел для пущей убедительности обхватить рукою подбородок, да костыли мешали, и ему пришлось обойтись без этого театрального жеста, — реализму не хватает.

      — Мозгов тебе не хватает! — живо отозвался Леонид, повернув лицо в его сторону. — Стоишь тут еле-еле, а все туда же!

      Вадим ненавидел Леонида больше всех на свете, он винил его в тех бедах, которые с ним приключились, винил больше Ильи и желал поквитаться с ним как можно скорее.

      Седой быстро прикинул что к чему — ему понравилась идея Вадима. Он не был любителем кровавых методов воздействия, но Руслан Альбертович не реагировал, не сдавался и даже не брал трубку телефона — его нужно было каким-то образом растормошить.

      — Эй! Пацаны! — он окликнул мальчишек, сжимавших в руках в качестве оружия штыри металлической арматуры, — давайте-ка сюда свои колья!

      Вадим хищно усмехнулся, как-то нездорово, слишком радостно, со сладким предвкушением долгожданной мести. Месть выходила красочной и даже исторически значимой для судьбы небольшого городка.

      — Илья! — Седой упер руки в бока, — докажи, что этот товарищ, — он кивнул в сторону Леонида, — тебе не товарищ.

      — Чего?! — Илья как-то даже подрастерялся, когда почувствовал, как ему в руки вложили железный штырь и кирпич.

      Седой смотрел испытующе, словно выжидая его реакцию — провокация выходила хорошей: или ты со своей «стаей» и ничуть не жалеешь какого-то там цыгана, или ты мутный фраер, который боится поквитаться с людьми народного избранника. К тому же Илья очень опасался, чтобы не вскрылся факт их связи с Леонидом — этого нельзя было допустить — его пальцы крепче сжали орудия пытки, и он сделал роковой шаг вперед.

      Толпа нахлынула еще плотнее. Подростки достали свои телефоны и включили видеозапись. Десятки объективов были направлены в сторону Ильи, подталкивая его к своеобразному подвигу.

      — Господи, помилуй! Господи, помилуй! — стоя на коленях возле распростертого на кресте Леонида, Юрочка мелко-мелко крестился, время от времени касаясь лбом самой земли.

      — Озверели совсем?! — Леонид в очередной раз попытался высвободиться от крепких пут, но его привязали на совесть — буксировочный трос лишь больно впился в обнаженные лодыжки, а скотч лишь слегка натянулся. Левый глаз опять начал дергаться — Леонид не был готов к такому удару судьбы. — Не надо, — прошептал он одними губами, с трудом приподнимая голову и глядя на все еще колеблющегося Илью.

      — Смелее, — прошипел Вадим над самым ухом Ильи, — сделай так, чтобы он не мог держать ни оружия, ни варгана.

      Нет, у Ильи не было сомнений. Он знал, что нужно делать, как повелел Седой, нужно в очередной раз подтвердить свою приверженность АУЕ, преданность воровским идеалам, вот только колени чуть дрогнули и руки охватил неприятный тремор — издеваться над абсолютно беззащитным человеком, уже не чужим, к нему неравнодушным, оказалось делом не из легких. Толпа, видя это замешательство, начала подбадривать его криками, которые с каждым мгновением становились все громче:

      — АУЕ! АУЕ! АУЕ!

      Толпа видела его нерешительность, а сам Илья видел страх и ужас, горящие в глазах Леонида. Он видел, как порывисто вздымается грудь под испачканной кровью и землей рубашкой, как сжимаются и разжимаются длинные пальцы, как приоткрываются губы в безмолвной мольбе: «Пожалуйста, не делай!» Илья все мешкал, и тогда Леонид, прекрасно понимая, что помощи ждать неоткуда, попросту перевел взгляд на небо. Он знал, что Илье так будет легче, а ему теперь уже все равно, потому что за него все решили.

      Солнце слепило. Было даже непонятно, от чего на черных ресницах показались слезы: то ли от беспощадных, лишавших способности здраво мыслить лучей, то ли от леденящего душу предвкушения чудовищной боли.

      Леонид вовсе не собирался геройствовать, он не хотел приносить себя в жертву, он не желал кому-то что-то доказывать таким вот бесчеловечным способом, становясь на путь напрасного мученика. Он безумно не хотел, чтобы Илья исполнил распоряжение своего лидера, он до последней секунды все же надеялся на чудо, на то, что Илья расставит другие приоритеты. Леонид понимал, что все это бред, что даже вдвоем они не смогут противостоять разъяренной толпе, он понимал, но надеялся, а Илья ни на что не надеялся вовсе, он просто понимал и принимал ситуацию такой, каковой она была.

      Собравшись с духом, он присел возле Леонида и приставил острие ржавой арматуры к обессилено разжавшейся ладони. Взмах кирпича — и пронзительный крик, вызванный нестерпимой болью, заставил дрогнуть барабанные перепонки всех окружающих.

      Штырь не пригвоздил руку Леонида с первого раза, Илье пришлось еще несколькими ударами заколачивать кривое острие, разрывая сухожилия и дробя хрупкие кости. Кровь горячими струями хлынула из безобразной раны, пропитывая отполированное дерево своей пугающей краснотой.

      Илья бил и бил по железному штырю, и каждый удар отзывался в его голове чудовищным спазмом — ему тоже было больно. Мозг отрицал экзекуцию, а руки упорно делали свое дело, уродуя природные линии, тем самым меняя судьбу несчастного человека.

      Мобильные телефоны продолжали снимать. Желающих заполучить необычные кадры становилось все больше. Подростки поднапирали сзади, толкались, стараясь как можно ближе подойти к эпицентру событий.

      Голос Леонида охрип от крика, когда Илья, покончив с одной рукой, тут же перешел ко второй. Вадим стоял рядом, опираясь на свои костыли, и омерзительно улыбался. При каждом новом ударе его голова утвердительно кивала, словно приговаривая: «Да! Вот так! Давай еще!» Весь вид беспомощного распятого тела доставлял Вадиму огромную порцию долгожданного удовольствия.

      Руслан Альбертович видел из окна какую-то возню, но сразу не понял, что к чему, пока крест не подняли.

      Солнечные лучи окутывали обессиленную фигуру, словно то самое свечение исходило именно от нее. Раскинутые в стороны руки казались бледными и тонкими, глаза были широко распахнуты, они смотрели вверх, в небо, в безоблачное синее небо, надеясь увидеть там бога. Но то ли всевышний отлучился по неотложным делам, то ли просто не соизволил одарить своим взглядом несчастного человечка, вот только легче совсем не становилось: искалеченные руки с разорванными сухожилиями, пробитыми мышцами, истекающие кровью, доставляли просто неимоверные страдания.

      Крест несли несколько человек. Мрачной и торжественной казалась страшная процессия.

      — Господи, помилуй! Господи, помилуй! — продолжал бубнить Юрочка, плетясь на полусогнутых ногах вслед за крестным ходом, не забывая отвешивать поясные поклоны.

      Илья не пошел за всеми этими людьми, он забился под ближайший каштан. Растрескавшаяся кора неприятно вонзилась в позвоночник, но Илья не обратил на эту несуразность ни малейшего внимания. Он уткнулся затылком в дерево и, закусив нижнюю губу, обхватил себя руками. Илья устал от рамок. Впервые в жизни ему захотелось убежать из Соры, туда, где его никто не знает и он не знает никого. Впервые в жизни ему стало нестерпимо стыдно: перед Леонидом за свое предательство, перед собою — за трусость. Видит бог, он не хотел наносить все эти увечья, не хотел радовать толпу. Уже в тот момент у него мелькнула мысль: а верна ли та система, в которую он свято верит? Вот Леонид живет безо всякой системы, без правил, живет без оглядки. Леонид поистине свободен, а он, Илья, очертил вокруг себя границы, окруженные колючей проволокой…

      Он остался на месте, он бесцельно подпирал собою дерево и мял иссохшую от зноя траву, пытаясь абстрагироваться от внешнего мира. Крики: «АУЕ!», раздававшиеся то тут, то там, жгучими ударами хлыста стегали раздраженный слух, поэтому Илья от безысходности зажал уши руками.

      Крест аккуратно погрузили в свежевыкопанную яму и торопливо начали засыпать землей его основание. Несколько особо активных подростков стали делать селфи на его фоне — им было очень весело. Не каждый день подворачивался такой потрясающий фон для съемки.

      Веки Леонида стали тяжелыми. Глаза прикрывались сами по себе, устав от палящего солнца и слабости, охватившей все его существо. Боль уже не досаждала особо, она притупилась, заставив Леонида свыкнуться с ее существованием. Очень хотелось пить. Леонид с трудом облизнул пересохшие губы, понимая, что в этой толпе воду ему не подаст никто. Картинка перед глазами начала расплываться. Уже в полузабытьи Леонид подумал о том, что забыл захлопнуть учебник по математике, а это означало, что прочитанное позабудется очень скоро.

      Руслан Альбертович, прислонившись плечом к оконной раме, глядя на распятого Леонида, принесенного в жертву тюремной системе, размышлял о том, что такие красивые руки испорчены, а еще о том, что подкрепление изрядно задерживается.

      — Едут! Едут! — радостно закричал Сеня, буквально подпрыгивая от радости возле соседнего окна.

      Руслан Альбертович вгляделся вдаль, с облегчением узнавая в приближающейся транспортной колонне автобусы ОМОНа.
***


       Благодаря размещению жуткого видеоролика в интернете, всколыхнувшего общественность, внимание Государственной Думы сосредоточилось на таком криминальном явлении, как АУЕ. В результате все группы в социальных сетях, названия которых содержали те самые заветные символы, были запрещены на территории страны.

Эпилог



      Илья в нерешительности потоптался возле двери Леонида. Ему повезло — домофон выдрали с корнем какие-то вандалы, и он сумел подобраться к желанной квартире как можно ближе. В конце концов, собравшись с духом, он все же нажал на заветную кнопку.
      Дверь открыла Злата Михайловна в длинном цветастом халате и шлепанцах на босу ногу.

      — Я, это… — Илья растерялся, — а можно Леню позвать?

       Злата Михайловна хмуро смерила своим проницательным взглядом его с ног до головы:

      — Леня! Это к тебе! — крикнула она куда-то в сторону.

      Леонид появился бесшумно, как тень. Аккуратно постриженный, с лихой челкой, зачесанной на левый бок, очевидно для того, чтобы хоть как-то скрыть нервный тик, похудевший, с перевязанными, почти неподвижными кистями. Черты его лица заострились, глаза казались уставшими, они смотрели не провокационно, не пронизывающе, как раньше, а снисходительно, снисходительно с позиции страшного, ненужного жизненного опыта.

      Злата Михайловна удалилась на кухню, оставив сына наедине с незнакомым ей гостем.

      — Привет, — несмело произнес Илья, не зная, в какую точку прихожей вообще посмотреть: этого взгляда он выдержать не мог. Ему не нужно было снисхождение, он просто хотел, чтобы его простили.

      Леонид тяжело вздохнул и ответил как-то невпопад:

      — Скучно.

      Ему и впрямь было невесело: из-за тяжелых травм он не смог поступить в университет. Он даже варган в руках не мог теперь держать — его планы, его судьба все-таки изменились.

      — У меня тут это, — дрожащими пальцами Илья вытащил из кармана листок, сложенный вчетверо, — повестка в армию пришла, — он несмело взглянул в печальное лицо, надеясь вызвать этим известием хоть какую-нибудь реакцию.

      — А, — равнодушно отозвался Леонид, глядя куда-то в сторону, куда угодно, только не на Илью.

      — Ты придешь на присягу? — тот задал робкий вопрос, чувствуя ком, подкатывающий к горлу.

      — Нет, — Леонид так и не поднял глаз.

      Они помолчали.

      — Я тогда… пойду, — продолжил Илья, уставившись на носки собственных кроссовок. Теперь ему больше ничего не оставалось, как развернуться, снова сложить повестку и направиться в сторону лифта. Илья делал все это медленно. Его упорно не покидала надежда на то, что Леонид может быть остановит его, окликнет, догонит возле самой лифтовой кабины, но за спиной только хлопнула дверь.

      Когда Илья уже вышел на улицу, то все же почувствовал тяжелый взгляд, устремленный на него с высоты шестого этажа. Он обернулся: знакомый силуэт мелькнул в окне и тут же скрылся, словно боясь быть замеченным.

      Губы Ильи зацепила почти неуловимая улыбка. Он торопливо похлопал себя по карману теплой байки и, нащупав дежурную пачку сигарет, вытащил ее на свет божий. Взглянув на нее как-то по-новому, Илья без малейшего сожаления опустил упаковку в ближайшую урну. Туда же последовала зажигалка.

      Илья шел домой. Он не просто хотел изменить свою жизнь к лучшему, он менял ее, и жизнь вокруг него приобретала другие, абсолютно новые краски.