«…многообразное применение элемента случайности
в конфликтных ситуациях основано
на трезвом расчете и твердой уверенности
в целесообразности и оптимальности случайной стратегии»
Я оторвался от книги, встал из-за стола и прислушался. Подозрительно тихо. Это могло означать только одно, моя диковатая похожая на длинноногую пантеру черная кошка Зося где-то затаилась и увлеченно что-то творит. Или грызет. Например, любимые провода у телевизора или компьютера. Оглядывая углы, прошел на кухню. Так и есть, я оставил открытой дверь. Вошел, напротив окно, передо мной рисовалась трагикомичная картина.
Я появился в проеме двери, Зося, сидя на подоконнике, смотрела на меня круглыми от неожиданности момента глазами, одна её лапа медленно наклоняла цветочный горшок с каким-то растением, Зося смотрела на меня, застигнутая врасплох. Мгновение повисло, но остановить его было уже нельзя. В эту секунду стоп-кадра я ахнул и подался вперед, но падение горшка было предопределено. Он упал на плитку пола, и с сухим мягким хрустом рассыпал черную землю вперемешку с корнями и черепками.
Зося любила драться. Билась и боролась с моей рукой до полного изнеможения. Потом тут же падала и, громко мурлыча, засыпала. Я осторожно стаскивал ее с колен на диван. Потом она по своему кошачьему обыкновению забиралась на самый возможный верх, то есть на спинку. И там спала дальше.
Диван стоял спиной к окну, окно оттеняла лёгкая белая тюль. Спинка дивана была довольно высокая и узкая. Зося, потягиваясь во сне, тянула лапу. Центр тяжести смещался, и Зося начинала съезжать и валиться со спинки дивана собственно за диван, за спинку. В процессе соскальзывания, как каждое живое существо инстинктивно хватается за любую соломинку, так и Зося на автомате выпускала все свои острые когти и, тормозя падение, кроила красивую белоснежную тюль до самого пола.
А подобрал я её совсем маленьким котенком, однажды, совершенно случайно.
В понедельник с утра мы долго раскуривали рабочую неделю. Бригада наладчиков в холодном гулком помещении электроподстанции. Курили долго, пили чай, грызли семечки, пересказывали выходные.
А тут еще несчастье. Мне знакомые рассказали, что в субботу после ресторана завязалась драка. Подвыпившие мои однокашники и обкуренные подростки что-то не поделили, или возникла причина типа случайно брошенной фразы. Но кончилось печально. Нашего двоечника и задиру Лёху Маташкова пырнули. И разбежались. Он остался лежать, до «скорой» не дотянул.
- Да как же так? – возмущался наш кудрявый розовощекий красавец инженер-наладчик Витя Кель, здоровый детина, бывший десантник. – Как вы допустили, что вашего товарища вот так запросто у всех на виду около ресторана пырнули ножом?
Я оправдывался, что сам там не был. Да и что можно сделать в подобной ситуации, когда действом управляет улетающий в космос разум. Кто пьян, кто под наркотиком.
- Не понимаю я вас. Зачем всё это? Зачем идти в ресторан, напиваться, затевать драки? Зачем травить себя всякой дрянью и становиться неконтролируемым, диким, неуправляемым. В чем радость?
Витя Кель действительно не понимал. Он был здоровяком и спортсменом. Все остальные наладчики в бригаде были обычными людьми и слабо пытались ему возражать.
- Ну, ладно. Вот вы все, ну хоть не нарики, но ведь выпиваете. Просто скажите мне, в чем радость от всего этого? В чем кайф, и что это за слово такое мерзкое – кайф?
- Витек, да пойми, просто, как выпьешь, становится приятно и весело. Хочется говорить по душам, петь, плясать и обнимать всех женщин вокруг.
- Не знаю, не понимаю. Я не пью. У меня есть жена. Я её обнимаю каждый день.
Дачники делятся на трудоголиков-овощеводов и лентяев отдыхающих. Овощеводы всё лето пашут на своих участках и в теплицах, поливают, удобряют, пропалывают. И иногда к осени бывают вознаграждены урожаем, который опять нужно героически собирать и перерабатывать в консервы и варенья.
Лентяи-отдыхающие же напротив, ничего не садят, не пашут, не полют. Они сидят в шезлонгах, пьют чаи с покупным вареньем и наслаждаются летним зноем.
Но только не всегда, а в перерывах между жужжанием газонокосилки. Участок засеян травой, трава беспощадно лезет еженедельной щетиной и требует пострижки. Участок, а то и два, у кого побогаче. Местами кусты, цветы и деревья. Представьте, что вам нужно трижды за лето покосить футбольное поле, аккуратно объезжая ручной косилкой двадцать футболистов. Да еще выгружать траву из быстро набивающегося контейнера косилки. Да еще и таскать за собой длинный электрический провод, который постоянно путается под ногами, попадает под ножи косилки, словом волочится и утомляет своей привязанностью.
Стрижкой газона героически заведовала теща. Очень сетовала на всех домашних, что если и помогают, то редко и неохотно. Были попытки привлечь и меня к этому сенокосу. Но я отвертелся. Я понаблюдал за страданиями косцов, и придумал, как внести свой посильный вклад.
Почти посередине участка был колодец. От него в трех метрах начинались розовые кусты, дальше через узкий проход возвышалась непроходимая гряда можжевельника. А там уже и стена дома. Я протянул кабель от дома – с трудом сквозь колючий можжевельник, по траве через тропинку, сквозь кусты роз, три метра по скошенной траве до колодца. Там и установил розетку. Втыкать можно ближе, провод косилки короче, таскать легче. Меня похвалили. Косьба продолжалась.
Трава росла, постригалась, снова росла и постепенно топила в своем покрове электропровод в пластиковом защитном гофрированном шланге. Он заметно белел своим светло серым в густом зеленом.
Теща твердой рукой ровными полосами возила газонокосилку по полю, не оставляя шанса ни одному пучку травы.
Вдруг, где-то на пятачке между колодцем и кустами роз, раздался сухой треск, в стороны разлетелись светло серые кусочки пластиковой скорлупы. Тёща прекратила наступление, откатила на шаг назад. Снова нажала на рычаг и подала вперед. Скорлупа с треском полетела снова. Тёща отступила. Третья более решительная попытка преодолеть препятствие стала завершающей. Сначала с треском полетели кусочки пластика, потом искры и легкий дымок. Битва окончилась полной победой разума над ерундой, что под ногами.
Косилка больше не включалась. Теща с видом победителя села отдыхать.
Когда первые фанфары в душе отгремели, пролетел легкий ветерок сомнения. Косить надо, но всё нарушено. Нужно вызывать. Нет, не просить о помощи, ни в коем случае. А предъявить и вызвать. Взяла телефон и принялась звонить дочери с известием, что электричества нет, косилка не работает, что зять ничего толком не может сделать, и что клубника пошла, пора приезжать и собирать.
Витя Кель по-прежнему не курил с нами на перекурах. Он стоял, балагурил со всеми вместе и лузгал семечки. Травили анекдоты. Все смеялись.
Вдруг он поперхнулся, натужно закашлял, выругался, что подавился шелухой. Кто-то пошутил, что жадничать не надо, и шелуху лучше выплевывать. Опять посмеялись и пошли работать.
Витя все кашлял, как-то неестественно, специально, пытаясь избавиться от чего-то застрявшего в горле. Спустя, наверное, час он вдруг схватился рукой за грудь, скорчился от боли. И было видно, что дело худо.
Вызвали «неотложку». Витю укололи и увезли.
Как мы узнали потом, кусочек шелухи случайно на резком вдохе попал едва ли не в легкое. Потребовалась срочная операция. Парень он здоровый, никогда ни чем не болел, дали общий наркоз и сразу прооперировали. Общий наркоз штука тяжелая. Некоторые переносят его с трудом. Но здоровый Витя внушал доверие, тянуть с операцией было нельзя. И врачи приняли верное решение.
Следующие три дня Витя отходил от наркоза. И, как он потом рассказывал, это были самые веселые три дня его жизни.
Он летал в космос, он рассказывал соседям по палате смешные истории, сам смеялся, иногда пел и постоянно прихватывал проходящих мимо медсестер.
Зося нечаянно перебила в квартире всё, что плохо стояло и могло упасть. Нечаянно перегрызла все шнуры, однажды не включился бумбокс, вдруг перестал работать принтер. Полез под стол, увидел безнадежно пережеванный провод, уже не срастить.
А потом у Зоси началась «болезнь хвоста», и она вдруг исчезла. Было лето, балкон открыт. Мы запереживали, что она, гуляя по перилам, могла случайно свалиться и упасть с высоты. Но - второй этаж. Чуть ниже козырек подъезда. И никаких следов трагедии на чистом асфальте пешеходной дорожки под окном.
Приехав на дачу, я первым делом пошел смотреть обрыв кабеля на лужайке перед колодцем. Ну да, конечно. Кабель лежит вызывающе, хоть и в защитной гофре, но на самом проходном месте. Это надо было учесть. Тут надо было бы его чуть прикопать в землю, и не искушать беспощадный электро-агрегат с ножами на брюхе. Но, тогда я поспешил, пробросил так, по траве. Сам виноват. Надо починить. И как-то углубить. По крайней мере, на этом участке, от кустов до колодца.
Дальше розы, узкая тропка между колючих розовых кустов и можжевельника. Там можно и так оставить. Узкая тропка, там никто не ходит, кругом колючки.
На пятачке у колодца, на месте аварии, аккуратно срастил провод и защитную гофру, чуть углубил в дерн, включил, проверил. Пошел, доложил, что можно продолжать жужжать и дальше. С легкой ухмылкой был прощен.
Когда вернулись домой, у подъезда нас встретила голодная Зося. Она с явным укором громко и резко мяукала, скорее даже верещала, требуя возвращения домой и еды. Через месяц, что ли, она родила одного единственного котенка, такого же черного и озорного. Мы его - красавчика - легко сбыли с рук, постояв минут десять у выхода метро. Но вскоре дома опять начались погромы и погрызы, кошачьи акции протеста в виде непосещения положенного лотка в туалете. Так продолжалось до следующего лета.
Витя Кель, случайно познакомившись с наркотиком в виде общего наркоза, тем не менее, пробовать снова и злоупотреблять так и не стал. Хотя часто рассказывал о невероятном своем приключении, о том, как летал и был звездой, как был весел и счастлив, и как будто в какой-то неведомой стране, где женщины красивы, а десантники неотразимы.
Зося по первому теплу ушла гулять на балкон и не вернулась.
На даче благоухало зеленью начало лета. Под жужжание газонокосилки я въехал в ворота нашего участка.
В узком проходе между колючим розовым кустом и можжевельником теща упорно наголо брила газон.