ЛВЗ Комьюнити, роман. Глава 2 Аленка и Малика

Глава 1. Казни одного дня

- Аленушка, съешь яйцо… ко-ко. Смотри. Я посолил.
- Пф-ф-ррр. – Алена сделала вид, что яйцо горячее. Поэтому, не будет его есть. Ни сейчас, ни потом.
Она посмотрела на Малику, та тоже не ела. Но, ей и не предлагали. Все тарелки были придвинуты к Аленке.
- Не горячее, попробуй! – отец поднес половинку яйца к нижней губе Аленки, она сделала «пф-ф-ррр» сильнее, сдув часть желтка на стол.
- Ну, как хочешь. – смирился отец.

Малика одобрительно кивнула Аленке. Да, так и надо. Еще чего! Заставляют есть, как маленькую.
Аленка спрыгнула со стула. Отец ничего не сказал, вздохнув, стал листать книгу, явно не читая.

Мать гремела баночками в ванной. Аленка услышала и подумала, что это несправедливо, что они с Маликой до этих баночек не допускаются.
Она вошла в ванную, кое-как открыв дверь, с трудом дотянувшись до ручки. Малика могла бы помочь, она была выше. Но, никогда не помогала. Аленке это очень нравилось. Тем самым, Малика никогда не показывала на то, что Аленка младше и меньше.
Малика никогда не разговаривала за Аленку, хотя наверняка умела это делать, а Аленка пока нет, не считая нескольких отдельных звуков.
Тоже правильно. Чего там разговаривать, и так все понятно. Аленка и не стремилась начинать говорить на языке взрослых, будучи уверена, что Малика обидится. У них был свой язык, гораздо более точный и быстрый, и нечего было его портить всеми этими «дай» и «меня зовут». 

Когда Аленка пробралась в ванную, она замычала с разной интонацией, показывая на небольшие разноцветные баночки с косметикой, которыми занималась мать.

- Чего ты хочешь, Аленушка?

Вот так! Тоже никогда Малики не предложит. Только у меня спрашивает. Как будто, Малики косметика не нужна. Она старше, ей она уже может вполне пригодиться.
От этих мыслей, Аленка еще больше рассердилась, взяла первую попавшуюся баночку, маленькую, но из толстого стекла. Она знала, что именно в таких баночках содержится самая дорогая косметика, которой мать особо дорожит. Размахнулась, швырнула ее куда-то наискосок, под одобрительный кивок Малики и резкое «ну что ты делаешь, в чем дело…» матери.
Баночка запрыгала по кафелю, покатилась, скрылась под ванной. Аленка была удовлетворена настолько, что тут же очень громко заплакала и со всей силы плюхнулась на пол, отчего появился повод заплакать еще сильнее.

- Ну что ты, Аленушка!? – мать обняла ее, а Аленка начала сучить ножками и отпихивать мать от себя.
- А-а-а-ааааа… - навзрыд орала она, все больше злясь и расстраиваясь, что ей опять досталось все внимание, а Малика так и стоит в стороне, никто на нее внимания не обращает.

Потом прибежал отец, с мармеладом. Протянул ей. Опять! Только ей! Она зло отпихнула мармеладную «гусеницу» и принялась прерывисто всхлипывать.
Когда ее «а-ау-уу» стало прерываться кашлем с соплями, Малика показала ей жест, проведя пальцем вдоль горла, означающий «достаточно». Аленка остановилась, взяла мармелад.
Почти сразу съела его, не делясь с Маликой. Она никогда с ней не делилась. В этом было ответное уважение. Если Малика никогда не помогала ей, как более взрослая, то Аленка никогда с ней делилась тем, что давали только ей. Иначе, это было бы похоже на оскорбление типа «ну, раз тебе не дали, то на…».
Такие вещи Аленка всегда хорошо чувствовала, несмотря на еще малый возраст.

Потом был обычный ритуал одевания перед прогулкой. Были предложены еще две мармеладные «гусеницы» и опять только ей, Малике ничего. Поэтому Аленка закатила еще один скандал, даже нарвалась на небольшой шлепок матери. Но, от этого не расстроилась. Малика показала ей «за это казним, увидишь».
Аленка уже давно поняла, что наказаний не стоит бояться. Лучше их копить, чтобы потом были основания для казни. Так они с Маликой условились называть ответные меры: казнями.
Казнить взрослых Аленке очень нравилось. К тому же, это можно было делать часто и почти без усилий. Взрослые все время что-то забывали, упускали, не замечали.
То нож могли забыть где-нибудь, где Аленка могла бы до него дотянуться, взять и поиграть с ним, вызвав потом бурю «ой-ой, ради Бога, Аленкушка…». Можно было взять забытую отцом, на журнальном столике, ручку. Осторожно поиграть с ней для вида, а потом с силой ткнуть в стену. Тем самым, вызвав не столько ругательства в свой адрес, сколько ругань матери на отца, что тот такой «разхезанный», оставляет все без присмотра.
Отец очень расстраивался, мать потом корила себя за случайна брошенные оскорбления. Малика в такие моменты радовалась. Аленка никогда не видела, как Малика улыбается. Но, редкие моменты Маликиной радости она угадывала по каким-то мельчайшим изменениям ее лица.
Во многом, ради таких моментов, Аленка все это и проделывала. 

Впереди еще была задумка с кипящим чайником, пока не реализованная. Чайник бурлил и покачивался от «напряжения», Малика движениями показывала «вот бы». Но, на такую месть, Аленка еще не накопила.
Хотя пыталась. Еще в начале этой недели она дала себе слово копить «на чайник» до самых выходных, в чем получила безоговорочное одобрение Малики, но уже три раза сорвалась. Один раз, раскидав зимнюю обувь, второй – с ножницами, и, получается, третий – сейчас, с банкой косметики.
Поскольку каждая казнь отменяла уже накопленное, то теперь «на чайник» еще копить и копить.

Для накоплений, отличным поводом была прогулка с отцом. Всегда доверчивый и уставший, с ним можно было много накопить. И сейчас у Аленки было такое чувство, что не стоит размениваться на мелочи. Накопить как следует, зато потом устроить родителям настоящую казнь.
Она, было, попыталась скинуть свой самокат с лестницы, чтобы он загремел вниз, да еще желательно развинтился или даже, даже… разбился.
Но, в последний момент, передумала, посчитав это слишком неинтересным, чтобы обнулить все прежние накопления. Малика одобрила. 

Наконец, они вышли во двор. По лицу отца, Аленка заметила, что он уже устал, несмотря на десять утра. Работал всю неделю, приходил поздно. И в субботу не отдохнуть.
Усталость отца была только им с Маликой на пользу. Чем усталость больше, тем больше возможности накопить на большую месть.

Они пошли к дальней площадке. Аленка, под руку, с отцом, в оранжевой кофте, малиновых штанишках, белых сандалиях. Малика в своем обычном платье, которое когда-то было красным, теперь полиняло до морковного. Она шла немного поодаль. Как будто не с ними.
Малика никогда не брала взрослых за руку. Просто шла рядом, чем каждый раз вызывала восторг у Аленки. Быть такой самостоятельной в любой ситуации!
У Аленки так не получалось! Она злилась на себя, а еще больше на отца, но все равно испуганно сжимала свою маленькую детскую ручку в его большой жилистой руке, когда близко проезжала машина, или, того хуже, откуда-то выбегала собака.
Малика даже собак не боялась. Собака выбежала, ну и что!? Собака начинает приближаться, громко лая, мотая вихрастой головой. Ну, и!? Малика спокойно стоит, немного ссутулившись, сложив руки на груди, в своей любимой позе. Собака от этого злится еще больше! Бросается, рычит прямо у тонких бледных ног Малики, выглядывающих из-под оборок ее платья. Ну и что!
В конце концов, все собаки шли на попятную. Аленка вжималась в отца или мать, визжала, а Малика просто стояла и ждала, когда враг отступит.
Точно так же и с машинами. Малика могла иди по краю проезжей части, хотя Аленка с родителями всегда шла только по тротуару.
Очень близко проезжала какая-нибудь машина, да еще со страшным рыком. Малика, ничего. Даже не поворачивала голову.

Один раз вообще случилось что-то невероятное.
Они шли с отцом по тротуару, как обычно. Малика шла по краю дороги. Но, впереди, на проезжей части, был ремонт. Малика стала его обходить, но в это же самое время, ремонт объезжала и машина.
Аленка зажмурилась, даже не успела закричать, машина неслась прямо на худую фигурку Малики. Раздался страшный визг и глухой удар.
Аленка ахнула. И, когда открыла глаза, то обнаружила себя в крепких объятьях отца, а на дороге жуткое столпотворение. Машина, которая неслась прямо на Малику, врезалась в столб.

Все хорошо… все хорошо… хорошо, Аленушка. – успокаивал ее отец, тиская так, что ей становилось больно. Опять! Аленка еще не успела подумать «почему он не успокаивает Малику, это же ее чуть не сбили», а уже сильно заплакала.
Как она потом поняла, не из-за испуга. И даже не из-за несправедливости. А из-за того, что увидела стоящую, справа от осколков и разкореженного металла, Малику, спокойную, как будто ничего не произошло.
Тогда Аленка точно поняла, что никогда не сможет стать такой сильной, как ее лучшая подруга. Первый раз в жизни, ей хотелось что-то сказать на человеческом языке. Это что-то было словом «почему».
Почему, я никогда не буду такой сильной, как Малика. – сказала бы она, если бы раньше тренировалась говорить, как взрослые, а не разговаривала только на языке Малики.

Вместо этого, она сказала что-то типа: Па-пу-му….а-а-ум…папа-уууу.

- Да, папа тебя защитит. Папа будет рядом. – успокаивал ее отец, опять все понявший неправильно.

- Да-ум-ммм…папу-уууу…. – пыталась сказать Аленка «да причем тут папа защитит»?

Но, это только ухудшило. Отец продолжил говорить чушь про «папа защитит», все сильнее обнимая ее. Как казалось Аленке, он больше говорил себе, а не ей.
К тому же, Малика показала ей «чего ты на них время тратишь», и для Аленки это был удар пострашнее, чем случившаяся авария.
После этого случая, болезненное «почему» разбавилось все искупляющим «у меня есть такой сильный друг, как Малика».

Вот и сейчас, когда они с отцом подошли к площадке, где было множество детей, она не испугалась. Малика заняла свое обычное место в самом углу площадки, встав в своей обычной позе. Чуть-чуть ссутулившись, сложив руки на груди, еле заметно ухмыляясь, провожая взглядом будущих жертв. 

Потом, к своему стыду, Аленка на какое-то время забыла о Малике. В песочнице было два мальчика, одна девочка и много новых игрушек, которые они принесли с собой.
Среди них был желтый экскаватор с красным ковшом. Да еще с заводным ключом! Настолько интересный, что при заводке, ездил даже по песку.
Аленка тут же отняла его у мальчика, вызвав бурный плач. Но ей-то что!? Потом какое-то время разбиралась с заводным ключом. Никак не могла завести. Кажется, заводила, но, когда ставила экскаватор, он не ехал, только жужжал внутренними механизмами.
То ли заводки не хватало, то ли еще что-то.
Вот, только… Аленка разобралась с механизмом, поставила экскаватор на площадку, отпустила и… только гусеницы начали цепляться за поверхность, как, как….
Откуда не возьмись, сверху опустилась чья-то большая рука и забрала экскаватор.
Аленка даже пискнуть не успела, наблюдая, как у «возносимого» экскаватора, вращаются гусеницы. Вращаются в воздухе, без всякой пользы.

Дальше она услышала какой-то оглушительный вой. И только потом поняла, что это ее плач «ау-уу-а-уааа».
Когда она перестала выть и открыла глаза, то увидела в углу площадки Малику, стоящую все так же, руки на груди. Только теперь Малика ухмылялась одним уголком рта, явно говоря ей «ну, а ты как думала».
Аленка встала из песочницы, решив, что на сегодня хватит ей быть «одной из них», и принялась ходить вокруг площадки, наблюдая крутящихся, бегающих, возящихся дурачков. Забыв, что пять минут назад, сама такой была.
Все вы маленькие идиотики. – думала она, сверля взглядом то одного, то другого ребенка, придумывая для каждого свою особую казнь.

Чаще всего, исполняла казни Малика. Но, придумывали они их вместе. Вот и сейчас, они обе внимательно смотрели на мальчика, с еще не полностью выросшими волосами, явно глупого ничтожного ребенка.
Это у него Аленка отхватила экскаватор. А та мерзкая рука, которая забрала ее у него со словами «дай другим поиграть», была рукой матери этого уродика.
Аленка сверлила его и сверлила. С начала, думая о том, что неплохо бы он упал с качелей, пропахав своей плешивой головой приличное расстояние по песку. Да чтобы обязательно кровь была. И хорошо бы еще несколько клочков волос были вырваны, чтобы дурацкий розовый шар его головы стал еще более плешивым.
Этот мальчик напоминал Аленке ее игрушку-голыша. Она хотела бы поиздеваться над ним так же, как издевалась над голышом. Топить, тыкать чем-нибудь острым, выворачивать ноги, отрывать руки.
Но, то что потом исполнила Малика, было гораздо лучше падения с качелей. Когда «голыш» переключился с качелей на горку, а с горки на лестницу, которая шла по горизонтали, от одной горки к другой, Малика улучила тот самый момент.
Момент был прекрасен! Мать «голыша», позволившая себе отнять экскаватор у Аленки, как раз отвернулась, и Малика, молниеносно подошла к «голышу», который болтался на лестнице, держась руками и ногами, как мартышка.
Аленка нарезала круги, с замиранием смотря, что же сейчас будет.
Малика не заставила себя долго ждать. Руки у «голыша» провернулись на очередной перекладине, которая оказалась чуть более скользкой, чем предыдущие. А может, просто ладони у идиотика вспотели!? Все может быть. Руки оторвались от перекладины, вот что главное. 
Но, он не просто упал. Нет! Не такой была Малика, чтобы довольствоваться обычным падением.
Одна нога, которой «голыш» цеплялся за две соседние перекладины застряла, и «голыш» совершил кульбит, держась только на ней.
Несмотря на послышавшийся отовсюду вой, крик и какое-то жужжание, которые последовали сразу после кульбита, Аленка услышала то, что хотела услышать сейчас больше всего на свете.
Тихий треск и какой-то «чпок», как будто что-то лопнуло в зацепившейся ноге «голыша».
Вот это казнь! Ай да Малика!
Это не какая-то глупая игра в песочнице. – подумала Аленка и ей стало стыдно за то, что до этого придала значение какому-то игрушечному экскаватору. 

Потом уже было неинтересно. Общая суматоха, в которой Аленка разыскала брошенный и уже никому ненужный экскаватор, было, хотело его взять, чтобы продолжить эксперименты с заводкой. Но, Малика погрозила ей пальцем. Аленка сразу поняла. Нет, не унижайся. Мы совершили казнь. Теперь мы выше этого.

И правда! – подумал Аленка и почувствовала, что казнь еще не завершена целиком. Второй акт впереди.
Малика показала ей на приближающегося отца, кратко объяснив, что это он во всем виноват. Это он не смог отстоять своих дочерей, чтобы они поиграли с экскаватором.
Даже не то, что не смог. Он и не попытался. Сидел где-то на скамеечке, в стороне. Наверняка думая «пусть дети сами играют». Что значит, «пусть сами играют»!? Мы бы отлично играли сами дома, с чем-то более интересным и взрослым. Так нет. Повел нас к этим идиотикам. А теперь «сами играют». Вот и получай!

Вот, кто заслуживает настоящей казни! – поняла из всего этого объяснения, Аленка. И в очередной раз подивилась, как же у Малики получается во всем быть правой.

- Аленушка, пойдем, я куплю тебе мороженого.

Аленка сделала вид, довольно кивнув «у-умм», а сама подумала: так этот растяпа еще и сам нарывается.

И когда они подошли к передвижному лотку, она только укрепилась в своем решении – казнить как следует. Отец купил мороженое ей и себе. Не только ей! Но еще и себе!
Это еще ладно, если купил бы только ей. Тогда еще можно было бы объяснить про «самым маленьким».
Но, он и себе купил! Себе. Малике опять нет! Опять!

Аленка со злостью быстро съела мороженое, буквально заглотила его.
И когда отец сказал «как тебе понравилось, Аленушка. Но, надо есть помедленнее, холодное», она хотела сказать «пошел ты, гад». Но, получилось только обычное «пф-ф-ррр».

Потом отец сказал то, что она давно ждала:
- Аленушка, подожди тут только минутку. Только минутку, хорошо!? Я схожу в туалет. Вот сюда. Хорошо!?
Аленка уже была полностью готова. Она даже не сомневалась и ни капли не боялась.

Малика тоже была готова, показала ей проход между кустами, сразу, как только отец скрылся в небольшом домике, потом повела в прореху в заборе, потом перевела через улицу.
Они подождали, пока проехала машина. Не рисковали, казнь должна быть чистой.
Потом, скрылись в незнакомых дворах. Повернув за угол дома, побежав что есть сил, из одного переулка в другой.
Бежать было тяжело, чуть не высунув язык. Но, так радостно! Мимо проносились детские площадки с какими-то ползающими идиотиками, по небольшим улицам шли взрослые, по одиночке или парами, все оборачивались на быстро бегущих девочек.

Аленка не обращала на них внимания. Только радостно повторяла «навсегда, навсегда, навсегда». Потом, немного замедлялась, переводила дух и опять повторяла «мы убегаем навсегда, навсегда, навсегда».
Малика конечно бежала гораздо быстрее. Но, Аленка со всех сил старалась, чтобы застиранное морковное платье было всегда в поле зрения.

Уж с Маликой ей нечего было бояться, где бы они не оказались.

***

Навсегда убежать не получилось. К вечеру их нашли и привезли домой. Какой-то незнакомый дядя, который не обращал внимания на Аленкины «пф-рр» и «ау-мм», когда она хотела сказать «пошел прочь, нам и здесь хорошо».
Но, Малика успокоила ее, объяснила, что это только часть казни и, что самое интересное - впереди.

Когда они пришли домой, Аленка увидела «отца без лица», как она скаламбурила про себя и мать с таким лицом, что уж лучше бы была без лица.
В углу она увидела какие-то сваленные отцовские вещи. Часть рубашек валялось с оторванными рукавами. Какие-то непарные носки одиноко лежали вокруг всей этой «рубашечной» кучи. Отец с матерь «обходили» друг друга.
Аленка поняла, что Малика имеет ввиду, говоря о «самом интересном». Отец и мать поссорились! Казнь высшего порядка. Двойная казнь! Ему и ей! Пусть знают, пусть получают!

Потом пришлось какое-то время потерпеть. Последовало долгое унизительное мытье, оттирание грязи с рук и ног, надевание новой, до невозможности, твердой одежды, впивающейся всеми своими глаженными стрелками во все тело. Но, Аленка не очень сопротивлялась, понимая, что впереди ее ждет истинное наслаждение.
 
Она зашла в большую комнату. Перед окнами, в которых уже был поздний вечер, стоял отец. Он как-то странно заложил руки за спину, нервно крутил большими пальцами.
Малика тоже была здесь. Ее не помыли и не переодели. В общем-то, как обычно. Малика всегда умудрялась избегать всего этого унизительного мытья, новой одежды, запихивания всякой еды. Только на Аленке ставили эксперименты, причем подлые. Обычно, со словами «Аленушка, ну, попробуй», запихивали в рот всякую гадость. Или «Аленушка, ну померяй», надевали твердые неприятные футболки, штаны, не дай Бог, платья.
Все это доставалось ей. И если раньше, она считала, что это из-за несправедливости к Малике, то сейчас подумала иначе: она может все время ходить в своем истертом платье, а я – нет. Почему!?

Вот и сейчас. Малика так и стояла в темном углу, в прежнем платье. Наверное, удобном и мягком, не то, что жесткая новая одежда Аленки, которая везде врезалась в кожу, натирала, сковывала движения.
Малика, как обычно почувствовав настроение Аленки, показала ей поворотом головы, что надо выйти из комнаты, дать отцу подольше помучаться.

Бунт, так бунт. Попробую по-своему. – решила про себя Аленка и вместо того, чтобы выйти, подошла к отцу.
Что-то шевельнулось в ней. Ей стало его жалко. Сейчас она почему-то вспомнила это «хочешь мороженого, Аленушка», взяла его за руки, остановив бессмысленное вращение больших пальцев.

- Все будет хорошо, папа. – сказала она, забыв, что пока не разговаривает, несмотря возраст в три года.
Но, это не произвело никакого эффекта. Она сказала это настолько чисто, не по-детски, что отец не понял, что это говорит она. Просто кивнул и ответил, как будто отвечал не ей, а каким-то своим мыслям:
- Конечно будет, Аленушка. Я даже не знаю, как тебе сказать, но…

В этот момент в комнате появилась мать. Как всегда, не вовремя. Наконец-то отец хотел что-то ей сказать настоящее. Да и она хотела что-то сказать ему настоящее. Уж, как минимум, то, что они несправедливы к Малике. Пусть, она не любит новую одежду. Это понятно. Пусть не любит игрушки. Что тоже понятно, Малика слишком взрослая и умная для них. Пусть она толком не разговаривает с родителями. Но, как разговаривать-то!?
Они ее почти не замечают. Не кормят, не предлагают куда-то пойти. А уж если и идут, то Малике приходиться пролезать под забором, или через ограждение. Как так!? За что? Ведь Малика, самая лучшая…

Аленка не успела что-то сказать, услышала обрывки слов матери «чтоб ноги твоей здесь не было» и еще «добавку» про мразь.
Так они меня все-таки выгонят!? – обрадовалась она. – А Малику, отпустят!? Да нет же! – сразу поняла. – Зачем Малику отпускать! Она и сама куда хочешь уйдет. Значит, решено!
Они с Маликой уйдут отсюда навсегда и поделом! Они пойдут…

Аленка пока не знала, куда они пойдут, но почти сразу нарисовала себе картинки про лес, полный необычных добрых животных, про фабрику со всякими детскими игрушками, в которой игрушки будут давать и ей, и Малике. А не только ей. И еще много, много чего.
Эти картинки так ее обрадовали, что она запрыгала, затопала, даже захлопала в ладоши.

- Ты тоже этого хочешь… - отрешенно сказал отец.

Ну, конечно, конечно, конечно! Аленка запрыгала еще яростнее, улыбалась, хлопала в ладоши, даже в конце изобразила какой-то танец.

Потом посмотрела на Малику. И ахнула. Та почти что, смеялась. Нет, конечно, лицо Малики было все также спокойно, но глаза ее смеялись. Аленка готова была поспорить на все, что угодно. Пусть даже на большую куклу, которую ей подарили на Новый Год, что она видела в ее глазах смех. 
Даже вот… вот… уголки губ Малики чуть приподнялись. Она улыбалась! Малика улыбается!

Она не заметила, что после слов матери про «ноги твоей здесь не было», последовало еще много слов. Да и зачем. Их отпускают! А то, что они предприняли сегодня, было правильно. Настолько правильно, что… вот только отца вдруг стало жалко.
Что же это!? Они с Маликой уйдут, а он останется!? Да, конечно, он не заслуживает быть с ними на ровне. Хотя бы из-за Малики. Но, чтобы остаться здесь…
Аленка посмотрела на Малику и та кивком головы показала, что отцу не место с ними. Каким бы хорошим он ни был. Не место ему там, в их волшебном мире. Только они вдвоем.

- Я ухожу… - кажется, предпринял слабые попытки отец уговорить Аленку и Малику, идти с ними. Но, видимо, сам почувствовав тщетность своих просьб, расплакался.
- Я у-хо-жу…жу… - все плакал и плакал он, сжимая руку Аленки сильнее и сильнее, пока не стало больно.

Аленка вскрикнула. Но не специально. Случайно. Мать поняла это по-своему.

- Ну все, хватит. Пошел вон. – сказал она, видно, что-то перепутав. Потом, схватила Аленку за руку, чтобы вывести из квартиры или собрать на последок, какие-то вещи, чтобы им с Маликой было удобно в первое время. Опомнилась!
Но, потом, почему-то не стала укладывать вещи, а засунула Аленку в кровать со словами «ты хоть спи».
Это «хоть» очень не понравилось Аленке. Но, она действительно чувствовала жуткую сонливость. Что и понятно. Не спала днем, бегала, прыгала, потом ехала на какой-то странной машине с красной полосой.

Прежде чем закрыть глаза, она отыскала в углу комнаты Малику. Ее опять никто не укладывал. Ну и ладно. Малика последнее время хорошо спала и стоя, и сидя. Все-таки, уже не маленькая.
Аленка увидела, что Малика сейчас тоже трет глаза, как будто сама хочет спать. Это конечно, было неправдой, Малика никогда не хотела спать. Но, явно показывала Аленке, что ей самой стоит поспать. Какое-то время, недолго, отдохнуть перед долгой дорогой.

***

Аленка проспала действительно недолго. И, когда встала, то было еще темно. Что и хорошо. Чем быстрее они с Маликой отправятся в путь, тем быстрее уйдут подальше отсюда. Уже поздним утром, когда солнце начнет припекать, остановятся где-нибудь, наверное, под большим красивым деревом, перекусят. Потом, немного поиграют, может даже немного поспят и отправятся дальше. Хорошо!

Пора уходить! Аленка поискала Малику и удивилась, что ее не было в том углу, в котором она ее видела перед тем, как заснуть.
Она быстро и бесшумно встала. Не как обычно, без рева и разбрасывания игрушек по полу. Вышла из своей комнаты, прошла через коридор.
Было так темно, что Аленка даже подумала, не поспать ли еще чуток, пока не станет посветлее. Но, вспомнив пикник под раскидистым деревом далеко-далеко от дома, решила, что – нет. Главное, - уйти пораньше, чтобы пройти побольше.

Она подошла к комнате родителей. Ей показалось, что Малика сейчас там. Прислушавшись через закрытую дверь, поняла, что отец не пойдет с ними, ни сейчас, ни потом.
За дверью была слышна драка. Обычная драка, когда родители ссорились, а в углу, перед входной дверью появлялись раскиданные вещи отца. С начала мать орала на него, выгоняла, обвиняла во всем. Потом, наоборот, отец отыгрывал свое. Вечером, когда никто уже не видел… Аленка до сих пор не могла поверить в такую подлость отца, он мутузил мать. Скрытно, осторожно, под одеялом. Чтобы никто не мог ему сказать «бить других нельзя».
Аленка не очень-то жалела мать. Пусть хоть как ее мутузит. Да только, противно было за отца. Какая подлость! Еще недавно они были заодно, он хотел идти с ними, сам просил, умолял, плакал. Они почти согласились. И тут…
Нет, прямо с ними он, конечно, не достоин идти. Но хотя бы рядом, на каком-то отдалении. Чтобы иногда покупать им мороженое, билеты на поезда и еще много чего такого, что можно было «повесить» на него.
А тут! Вместо этого, начал бить мать. Да стоит ли она того!? Потом и мать. Как будто ей нравилось, что ее бьют. Да еще так подло, под одеялом и ночью, пока никто не видел. Если бы так били Аленку, она бы визжала что есть сил. Весь дом бы услышал. А мать, вместо этого, только иногда произносила «ах-ох-ух-ах», а в остальное время скулила и стонала. Так, что и почти не услышишь, если не прислушиваться.
Зато Малика шипела. Она всегда так реагировала, когда они заставали, как отец бьет мать под одеялом.
Сейчас, только увидев ее рядом, Аленка поняла, что Малика в своем крайнем состоянии возбуждения. Она ходила туда-сюда по темному коридору. Хоть почти беззвучно, но очень страшно шипела, открывая рот на всю ширину.
Аленка вспомнила, как отец водил ее в зоопарк. И там, в террариуме, точно так же беззвучно, но очень злобно, шипела змея.
С тех пор, Аленка очень боялась и уважала змей. Какое-то глупое животное могло быть таким же страшным, как Малика. Вот это здорово!
Но, сейчас ей стало не по себе. К тому же, она сразу поняла, что пикник под деревом, скорее всего, будет испорчен. Малика была в плохом настроении и не отойдет еще долго.

Она опять представила себе раскидистое дерево, зеленую пышную траву, не очень жаркое, но яркое солнце и голубое небо, не предвещавшее дождь.
И как только представила, все поменялось. Дерево было наполовину сожжено ударом грозы, трава пожухлая и колючая, солнце испепеляло ее руки и ноги. А небо, вместо голубого, было серо-зеленым, как будто какой-то великан высморкался по всему горизонту.
Она не выдержала, села и заплакала. Очень жалея, что их побег не удался. И что, похоже, придется опять остаться здесь, дальше надевать неудобную одежду, есть противную еду и главное, самое обидное, терпеть все оскорбления по отношению к Малике, которую никто не замечает.

Слезы застлали глаза. Аленке уже казалось, что она очутилась в каком-то бассейне. И что она плывет. Она «как бы» не умела плавать. Хотя, на самом деле, умела. Просто не признавалась. Всякий раз, как они с родителями оказывались у водоема, пригодного для плавания, Аленка закатывала страшную истерику, лишь бы не идти в воду. Потому что, оказавшись в воде, нужно было либо унизительно болтаться в руках отца, либо показать, что она может плыть сама.
Но, последнее было невозможно. Малика никогда не снимала своего платья, поэтому не могла плыть с ней. Это было бы страшное предательство. Аленка плывет, а Малика нет.
Болтаться в руках отца не лучше. Аленка пару раз пробовала. В это время, Малика ходила по берегу взад-вперед, только и давая понять своей усмешкой, как это глупо – находиться в воде в руках отца, который зачем-то бултыхает тебя как белье.

Аленка приготовилась плыть в своем «слезном» бассейне, но перед ней появилось красное лицо матери. Отец так сильно ее избил, что лицо ее было не только красное, но и какое-то перекошенное, с края губ, виднелся кровоподтек или след от чего-то.
Отец тоже появился рядом и тоже как будто избитый. Тоже красный, запыхавшийся, с каким-то странным выражением лица.

- Я никуда не уйду, Аленушка. Никуда. Не уйду, не уйду, не уйду… - приговаривал отец то, что она и так уже поняла.
Слезы превратились в громкий плач, который перерос в истерику, которую Аленка не могла унять.
Теперь раскидистое дерево уже не представлялось ей разбитым грозой, а трава пожухлой. Все было гораздо хуже. Дерево упало. Причем, видимо давным-давно. Отчего, на кроне не было ни одной ветки, не говоря уж о листьях. А вокруг дерева, вместо приятно-щекочущей пышной травы, были сплошные проплешины, без единого ростка.

Она поняла, что не только отец никуда не уйдет, что было бы еще хоть как-то приемлемо, а и они с Маликой никуда не уйдут.
Никуда и никогда. Так и останутся здесь, среди всей этой неудобной одежды, гадкой еды и походов на дурацкие детские площадки, полные идиотиков.

- Может показать ее психологу? – услышала она слова матери, которая уже не выглядела такой побитой. Наоборот, по-деловому, прислонилась к стене, ждала, пока отец укачает Аленку.
- Да какому еще… - отец отмахнулся.
- Опять ты начинаешь? – нахмурилась мать.
- Ну а что? Дети все время плачут. Почему…
- Не все время. Не все время. – мать скрестила руки на груди, почти так же, как Малика, стоящая в углу. 

Аленка взглянула через слезы и удивилась, насколько сейчас поза матери и Малики похожи. Сами они были разные, совсем разные. Но, позы и скрещение рук!
Она так долго рассматривала то, как они обе стоят, сравнивая их, что сама не заметила, что перестала плакать. Это в ее первоначальные планы никак не входило.
Она, было, предприняла попытку зареветь так сильно, как только могла. Но, только «размахнулась» всей силой голоса, как поняла, что горло пересохло, а силы закончились. От этого, она обреченно затихла, слегла.
Опять увидела их с Маликой дерево. Уже даже не крону. Что-то пересохшее, истлевшее. Вокруг была не земля, какой-то пепел. Аленка села на этот пепел, сгребла его одной рукой, привалилась к трухлявому поваленному стволу.

Откуда-то донеслись обрывки слов матери «давай второй раз» и «еще хочу». После этого, все пропало.

Зато на кровать к ней села Малика. Аленка вздрогнула, но та очень нежно, как будто незаметно, накрыла ее голову рукой и беззвучно, но при этом, отчетливо говорила «шшшш-шшшш-шшшш», Аленка быстро успокоилась.
Только ее правая рука сильно скручивала краешек пододеяльника, от чего пальцы сильно болели.
Шшшш-шшш-шшш… - все говорила Малика и гладила Аленку по голове, почти не прикасаясь.

Аленка хотела сказать: ну как же пикник под деревом, как же побег!? Но, не успела. Малика, сквозь губы, тихим убаюкивающим «шшшш» говорила ей: не важно, все это неважно. Главная казнь – впереди. Надо отомстить. Надо кого-то казнить. Шшшш-шшшш. Кого-то-о-о каз-нить…шшш… ко-го…шшш… ко-г-го-го-ооо… ка-ззз-ни-ииии-ттт-ть…

Аленка почти успокоилась, не считая, болевших отнимающихся пальцев, скручивающих краешек покрывала и редких «ик-ик», после долгих рыданий.

Опять, кажется, заснула.

Теперь сон не показывал ей далекий интересный поход. Не казался приключением, в котором будет пикник под кроной большого раскидистого дерева, приятной дороги шершавого асфальта, золотистого солнца.
Сон теперь был болезненным забытьем, лишь на время, после которого будет казнь.
А может… Аленка в последний раз представила раскидистое дерево с бархатистой пышной шапкой листвы и поняла, что такое настоящая казнь. Точнее поняла, что есть только одна настоящая казнь.

Надо казнить себя. Это настоящее. Единственное настоящее. 

Казнь для самой себя. Где-то в глубине комнаты незаметно кивнула Малика. А проезжающая под окнами машина чуть осветила краешек карниза.

Ее заинтересовал этот карниз. До этого, карниз был всего лишь карнизом. Теперь показался ей чем-то большим. Чем-то важным.
Надо казнить себя. Но, как же тогда Малика!? Если меня не будет… если… но, это и хорошо, хорошо… наконец, они обратят и на Малику внимание! 

Глава 2. Взрослая жизнь 

Аленка стояла перед карнизом. На столе было несколько, с большим трудом, отложенных пончиков и бутылка вина, в которой оставалась треть. Съеденные пять пончиков стояли в горле прогорклым маслом, плохое вино забивало нос горьким запахом.

Все как обычно. Она и карниз. И Малика. Которая все так же стоит в углу, как и много лет назад.
В соседней комнате никто не «борется», уже некому. Да и Аленка поняла значение этих «схваток» под одеялом. Жаль, что только поняла, но пока сама не пробовала с кем-нибудь «схватиться». А может и не жаль. 

От этих мыслей, она машинально потрогала свои бедра, которые с утра кое-как уместились в джинсы тридцать второго размера. Уже тридцать второй. Даже не тридцатый… хотя бы! Подумала в тысячный раз: да кто со мной захочет «бороться».

Студень. – сказала Малика, и Аленка не спорила. Она и сама знала, что студень.
Почему так!? Она умела управлять поступками, даже судьбами других людей, но никак не могла управлять собой. Наоборот. Только ей хотелось как-то собой поуправлять, как на пути что-то встречалось. Кто-то или что-то встревалось. Потом они с Маликой, конечно, казнили это что-то или кого-то. Это приносило победное облегчение. Но. Да, но… Аленка не знала, что это за «но». 

Вот и последний случай в офисе. Малика как всегда сидела на полке с папками, руки крест-накрест, лицо, чуть перекошенное.
Вошел Петя, принес латте. Себе и Юльке. Аленка не хотела латте, да и вообще, в который раз, пообещала придерживаться диеты.
Но, молочно-кофейный аромат разнесся по их небольшой комнате. Малика подняла взгляд, распрямилась, спрыгнула с полки.
Я все равно не хотела! – запротестовала Аленка, когда Малика показала привычный жест «надо казнь».
Почему тебе не предложил! – в ответ, прошипела Малика.

Петя принес кофе только Юльке и себе. Аленке даже не предложил. Хотя в бухгалтерии они работали втроем… но, может Юлька его просто попросила!?
Мог бы и о тебе подумать. – не отступала Малика.
Аленка решила защитить Петю и Юльку. В общем-то, ей нравился Петя, не как парень конечно, просто как человек. Да и Юлька была ничего.
Перестань, она просто попросила. – буркнула Аленка, явно не желая припираться с Маликой из-за такой ерунды, тем более устраивать казнь.
У нее было полно работы. И она хотела хоть раз сдать ее вовремя. Нет, не ради фирмы, в которой ее просто использовали, так же, как и всех. Ради себя. Сегодня утром, как никогда, она почувствовала, что готова начать по-другому. Нет, не начать с начала. Что за идиотские слова. Просто попробовать чуть-чуть по-другому. Без казней, хотя бы какое-то время. Не идти все время на поводу у Малики. Как бы она не выручала ее раньше, это не повод все время с ней соглашаться.

Но, только она опять погрузилась в таблицу, как краем глаза заметила, что Малика стоит рядом со столом Юльки. Стоит и смотрит, в своей привычной позе, чуть ссутулившись, подав голову и тонкую шею вперед, еще больше обнаруживая сходство с какой-нибудь змеей или ящерицей.

Понятно почему! Аленка сама не ожидала такой гадости. Петя не просто принес и поставил латте, он еще и подсел к Юльке, стал ей что-то показывать в телефоне. Как он может!? Да еще сидит так близко, левой ногой Юлькино бедро задевает. А она, она! Лошадь долговязая! Лыбится своим лошадиным ртом.
Аленке, конечно, все равно. Ревновать к Пете!? Ну уж нет. Но, чтобы так вели себя на работе. И все это, пока сама Аленка напряженно работает, пытается сконцентрироваться.

В следующий момент Петя что-то сказал и Юлька, мерзость, заржала на всю комнату. Она еще и смеется! Тварь, тварь, тварь…
Аленка отодвинулась от компьютера, сказала, как ей показалось, сухо и уверенно:
- Потише, здесь люди работают.
- Ладно тебе, Алька. – Петя махнул в ее сторону, даже не посмотрев.
- Сам ты Петька. – проговорила она сквозь зубы.

Петя не обратил внимание, он показал Юльке еще что-то, и та опять заржала.

В следующий момент, Малика уже стояла рядом, смотрела на Аленку, как будто показывая ей язык «ну что, съела».
Но, Аленка и так уже все поняла. Малика как всегда была права. Обычная мелочь вроде не предложенного латте, как всегда, означала нечто гораздо большее: ее презирают и хотят предать.
Предают, презирают. Хуже! Не замечают. Вон как махнул в ее сторону этот мерзавец, Петя. Аленка еще защищала его перед Маликой!
Нет, нет, нет! Малика права, как всегда, права. Все ее ненавидят. А раз так, то пусть получают казнь.

Аленка уже не могла сконцентрироваться на работе. Только делала вид, что вносит какие-то изменения в таблицу. На самом деле, она вела диалог с Маликой.

- Ладно, как мы это сделаем? – как можно, нейтральнее спросила она, но дрожь в голосе не укрылась от Малики.
- Как ты хочеш-ш-шшш? – прошипела Малика.
- Может, пусть этот кофе на нее прольет? – Аленка представила, как гогочущий Петя опрокидывает все содержимое картонного стакана на белые штаны Юльки.
Еще штаны белые одела! Аленка никогда не одевала белое. Чувствовала себя в нем небезопасно.
- Как ску-ч-ч-ш-ш-но-но-но… - Малика улыбнулась самым краем рта.
- Хорошо, а ты что предлагаешь? – Аленка обессилела, решила полностью отдаться в руки Малики. Пусть сама делает, как хочет. В конце концов, все равно будет, как она придумает.
Вот пусть и казнит. Аленка лучше доделает работу, уйдет домой, сегодня даже на пять минут не задержится. И так, время только девять тридцать утра, а она уже устала и разбита. Думает только о стеклянном блюде в столовой, под которым хранятся кексы и пирожные.
Пусть она на диете, но какой-то десерт все-таки съесть надо. Как говорил отец «а что же к чаю». Эх… папа, папа. Почему…

- Надо накопи-пи-пи-ть. – сказала Малика, прервав мысли Аленки. Она не любила, когда Аленка хорошо вспоминала об отце. – На насто-ящу-ю-ю-ю каз-н-н-нь…
- Ой, да перестань. – отмахнулась Аленка.
- Давай, давай, давай. – не отставала Малика.

Когда Аленка очнулась от своих мыслей, то обнаружила, что уже двенадцать часов, таблица почти доделана, а Петя и Юлька, как ни в чем не бывало, сидят за своими компьютерами.
Малика опять сидела на полке с папками, как будто бы, спала. Но, на самом деле, Аленка знала, что та «крутит воздухом». Так она называла состояние Малики перед очередной казнью или перед «накоплением»

- Алька, пойдешь обедать? – голос Пети разбудил ее во второй раз. К ее удивлению, таблица была доделана, и даже прикреплена к письму. А в графе «кому» значилось: Иван Альбертович.
- Я тебе не Аль… - хотела возразить Аленка, но сочетание «обедать» и кнопка «отправить», означающая конец муторной работе, как-то взбодрила ее. – Ладно, пойдем, Петька.

Алена встала, неприятно отметив про себя, что попа в тугих джинсах вспотела. Сколько она их хранила, чтобы надеть сегодня новыми. Все почему!? Хотела начать чуть-чуть по-другому. И вот, что получилось. Теперь лишний раз бояться, что пятно будет видно.
Лучше бы она одела свои привычные растянутые штаны. Хоть не было бы таких проблем.
И как только Юлька ходит в этих белых обтягивающих штанах!? Дурацких, но все-таки!
Ладно, пусть у нее ноги лошадиные. Некрасивые, хоть и длинные. Аленка не хотела бы такие ноги себе. Издалека посмотришь, вроде длинные, ничего так. А вблизи, все какие-то острые, с буграми.
У Аленки, тоже ноги, конечно, были не идеал. В первую очередь, жирные. Ладно, не жирные, толстоватые. Особенно если спереди смотреть, то никак не жирные. Толстоватые, да. Но, это легко исправляется. Пару недель тренировок. И все, готово, хорошие округлые ноги. Вряд ли бугристые ноги Юльки, как будто они все были переломаны когда-то, можно исправить за пару недель.
Если только во всех местах переломать… хи-хи. Аленка невольно улыбнулась от таких мыслей, представив, как через белую обтягивающую ткань брюк, вырываются кости и сухожилия от открытых переломов.
Ну что, походишь теперь в белом гипсе вместо штанов, ха-ха. – Аленка представила, что стоит, даже не то чтобы стоит, парит, над лежащей с переломанными ногами, Юлькой, и гулко смеется: ха-ха-ха-ха.
Она представила, как на следующий день, в офисе, раздаются «бух-бух-бух». Что такое? Что случилось!? Даже Иван Альбертович выглядывает из кабинета.
Бух-бух-бух все нарастает, пока в коридоре не появляется Юлька. А вместо ног у нее белые гипсовые колонны. Костылей или ходунков у нее почему-то нет. Она идет, переставляя загипсованные ноги по полу, создавая таким образом, громкие звуки.
Хоть теперь ровные. – ехидно думает Аленка.

- Может, тебе кофейку, Юленька!? – подбегает Петька, сует Юльке большой стакан. Но, Юлька, видимо, расстроена от того, что ее появление «в гипсах» произвел такое впечатление. Она отталкивает кофе. У нее еще остались нетронутыми ее длинные лошадиные руки, тоже в каких-то буграх.
Вот бы гипс и на них. – думает Аленка, с увлечением наблюдая всю эту картину.
Но, движение Юльки слишком размашистое. Она выбивает стакан с дымящимся кофе, все содержимое, конечно же, летит ей на загипсованные ноги.
Она визжит, орет, пытается отряхнуть кофе. Но, ничего не получается, он уже проник через слои гипса и страшно жжет искалеченные ноги.
Юлька валится, кричит еще громче, лягается ногами, разбивает гипс. Вокруг летят белые куски, потом красные, все больше красных, все заливает кровь. Вперемежку с кофе. Запах. как будто мясной сок смешали с карамелью.
Но, Аленке уже не интересно. Казнь выполнена. Она хладнокровно отворачивается, еле заметно кивает Малике, которая сидит на полке, и спокойно наблюдает. Той уже тоже не интересно.
Аленка смотрит в какой-то омут, в котором исчезают остатки Юльки, туда же летит куча кофейных стаканов, глупое изумленное лицо Пети.

От этого вращения, ее начинает мутить.

- Два или три? – спрашивает кто-то и смеется. Это смех Пети. Аленка не понимает, к чему это он.
Она оказывается перед круглым стеклянным блюдом с пирожными. Она взяла один эклер и потянулась за сочником. Нет, не потянулась. Уже перенесла его себе на тарелку. Уже.
Ладно, пусть будет и сочник. Первое и второе сегодня довольно скудные, не наешься.

Юлька, тварь, не взяла ни одного пирожного. Что, хочет произвести впечатление на Петю? Зачем эта лошадь так старается!?

Алена ни о чем не думает. Проглатывает свой обед, иногда переглядывается с Маликой, которая тоже сидит за столом. Молчит, накапливает.
Хочется сказать ей что-то типа «почему все так несправедливо», но не говорит. Она знает, что так Малика будет требовать от нее все больше казней. У нее только один ответ на несправедливость. Казнь. Хотя, может, она и права.

- Слушай, Ален. – начинает Петя.
- Чего?
- Мы хотели тебе сказать. Первой.
- Чего?

Аленка напрягается, прострация падает. Малика шипит, как всегда с ней бывает, после слов «мы хотели тебе сказать» или «ты знаешь, что». И всех таких же, после которых не стоит ждать чего-то хорошего.

- Слушай, мы уже месяц встречаемся. – выпалила Юлька, перекашивая свой лошадиный рот.
- Ну и? – Аленка пока не совсем понимает, что ей сказала Юлька. Но когда понимает, злость смешивается с чувством благодарности.
Злость, потому что «как они могли», а благодарности, потому что, похоже, сказали ей первой.
Она мельком смотрит на Малику. Та сидит, уже не рычит, но держит подбородок очень высоко, как будто ждет какой-то развязки.
- Скоро новая планировка в офисе. – продолжает Петя.
Он не к добру складывает ладони «лодочкой», и смотрят прямо на Аленку, с таким глупо-серьезным видом.
- В общем… в общем… - руки «лодочкой» не помогают ему, он не заканчивает свою мысль.
- В общем, - толкает Юлька Петю, по-женски, даже по-супружески. Аленка отмечает это и внутри все накреняется. – В общем, мы хотим, чтобы ты попросила стол в общем зале, чтобы нам с Петей быть в отдельной… ну, ты понимаешь.

Аленка совсем не понимает. Уже месяц встречаются. Сказали ей первой. Новая планировка. При чем тут ее стол? Что значит «отдельной»!?
Она настолько не понимает, что непроизвольно начинает орать «не понимаю, не понимаю, не понимаю». Роняет какой-то прибор, вилку или еще что-то. Потом ее уже не остановить. Она что-то кидает в Юльку и Петю. Куски недоеденной еды, тарелки, какие-то чашки.
Не понимаю, не понимаю, не понимаю. – кричит она под еле слышный глухой смех Малики. Та смеется редко и только в исключительных моментах. Например, таких.

Петя с начала закрывается, потом пытается остановить Аленку. Она хватает ее за руки, но та его отталкивает. Потом, чтобы не плакать при всех в столовой, она убегает в туалет и долго там плачет.

- Ты казнь обещала… обе-ща-ла… обе-ща-лллл-аааа… - рыдает она и уже не стесняясь, вслух разговаривает с Маликой.
- Обещала. Ну и что. – в такие моменты Малика всегда очень серьезна и рассудительна. – Я же тебе говорила, что на настоящую казнь нужно накопить. Вот мы и копим.
- Не хочу, не хочу, не хочу… - все никак не может успокоиться Аленка, рыдает, хлюпает, давится соплями. – Не хочу. Не хочу копить. Надоело!
- Потерпи еще чуть-чуть.

Малика садиться рядом, гладит ее по голове. Еще чуть-чуть, Аленушка, Самую малость.
Аленка уже не кричит, просто плачет.
Казнь хочу. Хочу казнь. Казнь, по-ж-ж-жа-луйста. – канючит она, как маленькая, вспоминая их с Маликой детство.

- Потерпи, потерпи, потерпи… осталось недолго. - успокаивает ее Малика.

В такие моменты, она становится доброй, все понимающей, самой близкой и родной.

Терпеть оказалось, действительно, предстояло недолго. После туалета, Аленка не успела дойти до кабинета, ее вызвал к себе Иван Артурович.
Он говорил что-то. Что, Аленка не понимала. В какой-то прострации видела, как он тыкал в таблицу, которую она сделала сегодня утром. Она старалась.
Но, похоже зря. Может, результат не устроил Ивана Артуровича. Может, он уже узнал про случай в столовой.
Она не знала. И не хотела слышать, что он ей говорит. Иван Артурович был всем известен, как человек «прямой». Так называли его свойство хамить всем сотрудникам.
Аленка страшно боялась, что он назовет ее как-нибудь, вследствие своей «прямоты». Жабой или жирной дурой или еще того хуже. Поэтому, когда он ее вызывал, старалась сидеть и не слушать.

В этот раз, тем более. Обычно Иван Артурович просто что-то говорил непонятное и безразличное, как будто для галочки «поговорить с сотрудником». Сейчас он орал. Поэтому шансы получить «жирную жабу» значительно усиливались.

Малика тоже не слушала. Только сидела довольная, уже не сложив руки на груди. А потирая их. Такие моменты были для Малики и правда – на вес золота. Они позволяли очень много накопить для будущих казней.

Потом Аленка вышла из офиса, даже не переодев потертые мокасины на более подходящие для города, кроссовки. В такой же пелене, зашла в магазин, купила бутылку красного вина и целый пакет пончиков.
Пусть казнь будет сладкой. – решила она. – Жалко, что Малика ничего не есть. Хотя, мне только больше достанется.


***

Так она оказалась перед карнизом. Не таким блестящим, как раньше, алюминий накладки потемнел за долгие годы, вставка под дерево высохла и отвалилась. Но, это был все тот же карниз.
Тот самый, которым Аленка хотела казнить себя, еще много лет назад, чтобы побыстрее оказаться с Маликой под раскидистым деревом, сидеть на мягкой траве, есть вкусную еду из корзины для пикника.
И думать только об одном: какой еще долгий приятный день у них впереди. Вон там, за поворотом асфальтовой ленты будет еще один поворот и еще, еще, еще.
Здесь, по этой дороге, не ездят пугающие машины, не выпрыгивают собаки. Только поют птицы, может шуршат в траве небольшие зверьки. Какие-нибудь безопасные смешные бурундуки, зайцы. Главное, что из людей здесь только она и Малика. Только они вдвоем.

Она встала на хлипкий стол, примерила петлю из тонкой бельевой веревки. Столько раз она уже стояла здесь, боясь, что карниз не выдержит ее нынешнего веса.
Надо было уходить в «поход» тогда. Когда она была еще маленькая. Сейчас может быть поздно.
Что у нее останется, если карниз не выдержит!? Сидеть с петлей на шее, потираю попу, ушибленный лоб и думать «вот жирная дура».

Она скинула петлю, кое-как слезла. Вино сделало ее движения неустойчивыми.

Она отпила еще, одним разом съела целый пончик.

- Что дальше, Малика? Когда мы уйдем?

Малика сделал вид, что не понимает вопроса.

***

Аленка очнулась посреди ночи, так и не решив «что дальше» и «когда». Малика уложила ее, как обычно. В скрюченной позе, ноги переплетены, одеяло закрывало верхнюю часть тела с головой: ничего не вижу, ничего не слышу.

Почувствовала острую боль где-то в животе. Кажется, очень хотелось в туалет. Но, не могла встать. Вместо этого, перед глазами запрыгали ухмыляющиеся лошадиные десны Юльки и тонкие губы Пети. Они ржали над ней.
Потом начали лизаться. Не целоваться, а именно лизаться. Юлька высовывала свой противный длинный язык и лизала голову Пети снизу-вверх, как, наверное, кобыла облизывает своего жеребенка.
Петя ей тоже отвечал. Своим мелким язычком-обрубком дергал часто-часто, как воробей, тыкаясь в щеку Юльки.
До чего они отвратительные! – не в первый раз, подумала Аленка. Вдалеке комнаты, где-то в темном углу, кивнула Малика. Она спала стоя, как обычно, частью тела вжавшись в угол.

Картинка с лижущимися Петькой и Юлькой закружилась, завертелась. Их лица стали то растягиваться, то сплющиваться. Все быстрее и быстрее, пока не получился какой-то калейдоскоп.
Аленка еще успела подумать: куда еще растягиваться и без того вытянутой «тыкве» Юльки.
Потом перестала различать лица, услышала какой-то скрежет. Как будто картинка калейдоскопа крутится на ржавом гвозде.
Скрежет все нарастал, нарастал, пока не превратился в писк. Такой невыносимый, что Аленка дернулась всем телом. И в следующий момент почувствовала сильную бьющую куда-то струю. Потом еще одну конвульсию и еще одну струю.
Она так испугалась, не понимая, что с ней происходит, что вскочила на кровати. И только тогда поняла, что все покрывало мокрое.

В углу еле слышно посмеивалась Малика. Но, Аленке сейчас было не до нее, надо спасать матрас.

Не особо размениваясь на уборку, она и так уже замечала, что от кровати попахивает, с ужасом думая, что может от нее тоже пахнет. Несвежей одеждой, кожей. А может и того хуже, этот запах уже где-то у нее внутри, глубоко в порах тела. В такие моменты она представляла себе какую-нибудь противную бабку с кучей грязных пакетов, на которую все оборачиваются в метро и даже в заполненном вагоне, стараются отойти подальше.
Представляла себе, что она скоро превратится в такую. Даже начала замечать первые симптомы! При выборе из нескольких свободных мест в маршрутке или метро, случайный пассажир почему-то выбирал место подальше.
Малика не подтверждала ее доводы, фыркая в ответ и предлагая казнь, показывая своей худой серой рукой на какого-нибудь олуха, который почему-то сел вдалеке от Аленки.
Но, Аленка на такое не соглашалась, чувствуя, что казнь тут не при чем. Просто ей надо заняться уборкой и гигиеной.

Вот занялась. Засунув в старую стиральную машинку пододеяльник, простыню, покрывало, застирав матрас, как только могла, она села у края кровати совсем без сил.
Закрыла глаза и не увидела ничего. Ничьих лиц, ухмылок, презрительных взглядов уже не было. Как ни странно, она почувствовала себя хорошо. Или спокойно!?

Если бы она не сидела у старой кровати в запущенной комнате, если бы с карниза не свисала бельевая веревка, напоминая о ее слабости «в последней инстанции», если бы справа, на столике, не виднелся силуэт бутылки дешевого вина и смятый пакет от пончиков.
Не будь этих «если бы», Аленка сейчас почувствовала себя, как в своих грезах, во время пикника под раскидистым деревом. Хорошо и спокойно.
Она взяла засохший надкушенный пончик, заела им остатки вина. Все это как-то странно провалилось внутрь, оставив теплый след.
Тогда она почувствовала себя еще лучше. Какой-то странный оптимизм проник в нее. Она поняла, что несмотря ни на что, все у нее будет в порядке. Даже больше того: все будет хорошо.
Рядом села Малика. Аленке показалось, что та тоже как-то «посветлела». Разглядеть это в темной комнате было невозможно. Но, это чувствовалось. Все время сведенные плечи Малики чуть развернулись, голова стояла прямее, чем обычно, тонкая вытянутая шея лучше «соединялась» с туловищем.
- Все будет хорошо, Малика!? – то ли спросила, то ли сказала Аленка утвердительно.
- Будет. – ответила Малика и слегка улыбнулась.

Аленка вспомнила, что сегодня утром решила сделать свою жизнь чуть-чуть другой. Вот и сделала. А все эти неприятности с Юлькой и Петькой, с Артуровичем, с тем что придется искать новую работу, пока непонятно как, с учетом того, что и на прежней она продержалась всего полгода. В общем, все это было лишь основой для того, чтобы жить чуть-чуть по-другому.

От этого Аленка успокоилась и почти сразу заснула спокойным, хорошим сном. Она не спала рядом с плохо пахнущей кроватью, дешевой бутылкой и веревкой на карнизе. Этой ночью она спала под раскидистым деревом. Пушистая крона укрывала ее, яркие звезды освещали ее сны.

***

Аленка проснулась поздно от звонка городского телефона, удивившись, что он еще работает, но почему-то не удивившись, что звонит Иван Артурович.

- Слушай, эээ, как там... – начал он, видно забыв, кому звонит. – Алена. Вот, Алена. Чего у тебя мобильник отключен, а?
- Вам какое дело, Иван Атурович? – почти нагло сказала выспавшаяся Алена.
- Какое, какое. Нельзя так. Давай приходи сегодня, обсудим все, что ты там накуролесила.
- Трудовую забрать? – ничуть не смутилась Алена.
- А тебе чего, работа не нужна!? – разозлился Иван Артурович, потом смягчился, добавил. – В перспективной компании, на перспективной позиции.

В углу фыркнула Малика. Понятно почему. Должность младшего экономиста в компании, торгующей офисной мебелью, вряд ли может хоть как-то попадать под определение перспективной.

- Вы офисной мебелью торгуете, Иван Артурович. – сказала Аленка, сама не ожидая от себя такого выпада.
Малика поддержала ее уверенным кивком головы.
- А ты, ты… - начал задыхаться от гнева Иван Артурович, но почему-то опять смягчился. – Ты в своих коллег бизнес-ланчем кидаешься. Которые, между прочим…

Аленка пропустила мимо воспоминание про сцену в столовой, сконцентрировавшись на этом «между прочим».

- Что значит «между прочим», Иван Арутрович? – сказала она, получив еще один одобрительный кивок от Малики. Два одобрительных кивка! – подумала она про себя. – Вот это рекорд.
- Что, что. Короче, приезжай, обсудим.
- Короче… - Аленка сделала паузу, как будто была ровня Ивану Артуровичу.

В этот момент, она получила еще один одобрительный кивок от Малики. Три кивка! Это уже был не просто рекорд. Это абсолютный рекорд!

- Короче, рассказывайте, в чем дело, тогда приеду.
- Слышь, не борзей. – для вида, рявкнул Иван Артурович. – Хочешь знать. Чего-чего. Эти два голубка вчера вечером под какой-то грузовик заехали. Да и понятно, олух этот, не рулил, а небось эту дуру за коленку мацал. Онанист херов…

Дальше, от Ивана Артуровича последовало пространное объяснение про то, что «был дурачком, а стал идиотом», и что «все ноги себе переломала». Все это закончилось победоносным выводом, что «сами виноваты», а ему теперь расхлебывать.

Аленка уже начала понимать, что именно «расхлебывать» Ивану Артуровичу. Квартальный налоговый отчет и бюджет на следующее полугодие. Вот чего! Если Юлька и Петя попали в аварию, то больше экономистов в компании не осталось. Значит, надо нанимать кого-то быстро. Но, за две недели до сдачи налогов, это совершенно невозможно. А значит, значит…
Все эти доводы сыпались на Аленку, как лепестки роз, пока она ехала на работу. В голове у нее созрел план. Нужно было потребовать выплатить ей три зарплаты сразу, а по результату сдачи налогов и бюджета, отпустить в оплачиваемый отпуск, скажем, скажем…на месяц. А то и больше!
Три зарплаты подряд, это не многовато!? – засомневалась она.
- Как думаешь? – спросила Малику. Но, та только пожала плечами. Вопросы, связанные с деньгами и прочие взрослые вопросы, мало интересовали Малику. Она была умной, очень хитрой и всегда могла спасти Аленку в любой ситуации, но ее образ жизни все равно оставался на уровне девятилетнего ребенка. Ее не интересовали деньги, карьера, отношения с мужчинами. Малика играла по-взрослому, но игры ее были такими, как будто вокруг только дети.

- Да ты не охренела!? – заорал Иван Артурович, услышав про отпуск и три зарплаты.
- Иван Артурович, - Аленка чувствовала себя, как никогда, уверенно. – Мне за весь отдел работать, поэтому три зарплаты. В отделе же три человека. Было три человека. – поправилась она.
- А… - Иван Артурович только отмахнулся. Было непонятно, что его больше раздражало. То, что он теперь зависит от такого ничтожества, как Аленка. Именно так он о ней и думал, она даже не сомневалась. Или то, что если та откажется, ему самому придется разбираться с налогами и бюджетированием.
Может, его в целом, беспокоила обстановка в офисе. После утренних новостей, никто не работал, как минимум, до обеда. Все обсуждали случившееся.
Мужскую половину больше интересовали технические подробности аварии. Женскую – последствия повреждений ее участников.
И пока мужчины делились терминами «тормозного пути», «срабатыванием подушек», а опытные автомобилисты рассказывали свои случаи, женская часть артистично охала «какой кошмар» и «как такое», делясь своими познаниями в области хирургии.

Среди всего этого, бегал взволнованный Иван Артурович. Перспектива падения продаж офисной мебели пугала его не меньше, чем перспектива составления отчета и сдачи налогов.
Поэтому, когда Аленка пришла, он уже был настолько злым и настолько уставшим, что просто подписал ей два приказа, чуть не продавливая бумагу до столешницы.
И со словами «иди, работай», захлопнул дверь кабинета. Судя по всему, до вечера.

Но, Аленка и не думал сегодня работать. Малика сидела с ней рядом в кабинете Ивана Артуровича, и только и показывала, что надо пойти узнать подробности. И теперь, когда Аленка вышла, Малика буквально тащила ее за руку к жужжащему «улью» ее коллег из отдела продаж.
- Ладно, ладно. Я сама хочу знать. – успокаивала ее Аленка, уверенно идя к группе людей, собравшихся вокруг кофеварки.
Сегодня она оделась в свои лучшие брюки, чуть ли не парадные. Не такие «опасные», как обтягивающие джинсы, зато красивые, с отливом. И в лучшую рубашку. С одной стороны, идущую ей. С другой, скрывающую отсутствие талии и неразвитые покатые плечи.
Два подписанных приказа в руках, которые она же сама и должна была пустить в ход, как единственный сотрудник бухгалтерии, только добавляли ей уверенности.

- Как там дела, ребята? – спросила она, стараясь не выдать радости в голосе.
- Как, как… - сказал Володя, - Сама понимаешь…
- А ты чего, тебя же уволили? – вскинулась на нее Лада, которая ее невзлюбила с самых первых дней.
Лада была красивая, спортивная. Аленка для нее была чем-то вроде поганки в лесу, которую стоило заметить только однажды – сшибив сапогом.
Аленка это понимала, и от этого, еще больше ненавидела Ладу, не только за то, что ей повезло с внешностью, но еще больше, что Лада прекрасно знала, как ей повезло с внешностью, и как Аленке – не повезло.
 - Вернули. – Аленка помахала двумя бумажками, ожидая, что они вызовут бурю вопросов.
- Зря. – сказала Лада и пошла к своему столу.
- Пошли курить. – сказал Володя и увел с собой еще троих.

С Аленкой осталось только двое. Но и те быстро отошли на свои места, сказав что-то нейтральное, типа «кофе свежий, нам пора».

- Как же так? – спросила Аленка у Малики, которая стояла у стены, опять ссутулившись, выдвинув вперед шею.
Малика ничего не ответила. Только кивнула ей, как будто сказала «ну а ты как думала».

Аленка оглядела комнату, в которой все как-то неожиданно быстро приступили к работе. Хотя еще пять минут назад, кажется, даже не собирались отходить от общего места сбора, рядом с кофеваркой.
Она немного подождала, в надежде, что кто-то подойдет. Но, никто не подходил.
Как ослы упрямые. – разозлилась Аленка, и пошла в комнату бухгалтерии.

Теперь комната была пустой. Под столом Юльки стояли идиотские туфли на здоровенном квадратном каблуке.
Жуткая безвкусица. – в который раз подумала Аленка и пнула их, закинув далеко в угол. – Теперь нескоро понадобятся. – решила она, вспомнив обрывки фраз про переломы в шестнадцати местах.
Работать сегодня она по-прежнему, не собиралась. С начала порылась в столе у Юльки, но из интересного нашла только тампоны и какие-то билеты в театр.
С такими же мыслями «больше не понадобятся», она порвала их и выкинула.
Потом, обыскала стол Пети, нашла там презервативы, две шутки «сверхтонкие».
Их тоже выкинула. 
- Больше не понадобятся!? – ехидно спросила Малика.
- Уж точно не скоро.

Закончив с обыском «вражеских» столов, она принялась лазить по компьютерам Пети и Аленки.
У Пети нашла несколько их совместных фотографий, на одной из которых, Петя держал Юльку на руках. Та была в купальнике и выставила вперед ноги.
Которых у нее теперь почти нет. – злорадно подумала Аленка и ухмыльнулась, что на этой фотографии Петя выглядит как жокей, мелкий и щуплый, который зачем-то взял на руки свою скаковую лошадь.
Все фотографии она удалила. Если рассказы про «стал дурачком» правдивы, он все равно про них не вспомнит или ничего в них не поймет. А проводить время ей, Аленке, рядом с компьютером, где хранится эта мерзость, никак не хотелось.
Все это время, Малика спокойно сидела на своем обычном месте, на полке с папками, погрузившись в какие-то свои мысли.
Все, что происходило после казни, обычно ее уже не волновало.

В компьютере Юльки, Аленка нашла почти готовый бюджет на вторую половину года. Видно, «кобыла» хотела выслужиться перед Артуровичем, подав заранее.
Давно задумывала отдельную комнату с этим сопляком. – злобно подумала она и переслала отчет себе.
Потом, устав просматривать все папки с личными фотографиями, видео, всякими заметками про распродажи одежды и салоны красоты, просто удалила все.
Пусть Юльке достались переломы, а не трепанация, одежда и салоны красоты ей все равно не скоро понадобятся. – решила Аленка.
Она выключила оба компьютера, сев за свой. И с удивление обнаружила, что рабочий день почти закончился.
На сегодня ей только оставалось провести платеж по своим зарплатам. И можно было спешить домой. Там ее ждал пикник с Маликой под их раскидистым деревом. 

Глава 3. Две жизни

Месяц прошел быстро, подошло время отпуска.

Аленка действительно неплохо поработала. Точнее, неплохо изображала работу. Расчет по бюджету ей достался «в наследство» от Юльки, а сдача налогов прошла не так сложно.
Но, целый месяц она делал вид, что «пыхтит», часто задерживалась. Благо, теперь в ее комнате не было никого и можно было заниматься чем угодно.
Аленка этим пользовалась. Строила планы на отпуск или они с Маликой вспоминали какие-то моменты их жизни. Как ушли родители, как они остались вдвоем. Как приезжал какой-то дядя, из какого-то далекого города, видимо рассчитывая на долю квартиры. Они конечно, быстро разобрались с ним. Потом, как длился период их совместного счастья, пока не закончились накопленные родителями деньги, и пришлось искать работу.

Конечно, больше любили вспоминать разные приятные мелочи. Хотя, может это для других показалось бы, что мелочи. Как ели мороженое в кафе в центре города, как гуляли допоздна, пока стояла хорошая теплая погода, как ездили на конюшню. Им обоим давно хотелось посмотреть настоящих лошадей, а не тех, замученных, на которых предлагали прокатиться туристам в центре города. Настоящие лошади их не впечатлили, даже не давали себя погладить, хотя другим давали. Но все равно, целое приключение. Поездка за город, в незнакомое место. Почти, как если бы, они и правда отправились в дальний поход.

Вот и сейчас, перед отпуском! Аленку все представляла уходящую вдаль дорогу из мягкого асфальта, раскидистое дерево, солнце, безоблачное небо.
Предлагала Малике пеший поход. Но, на это Малика как-то недовольно пожимала плечами, ходить на дальние расстояния она не любила. 
- Но, мы будем часто-часто останавливаться на пикники! – уговаривала ее Аленка.
- Ну-у… - не соглашалась Малика.
- Мы сможем увидеть новые красивые места!
- За-ч-е-емм… - Малика не разделяла ее энтузиазма.

Иногда Аленке казалось. И эти мысли очень тревожили ее, что Малика просыпается от своего полусна только в те моменты, когда с Аленкой происходит что-то нехорошее. Но, она гнала от себя такие глупые размышления, чтобы не оскорбить Малику. Кому, как не ей, она обязана всем!? В том числе тем, что было у нее сейчас!

Так или иначе, месяц прошел. И вот, последний день и Аленка с Маликой, под ненавидимый взгляд Ивана Артуровича, ушли из офиса, чтобы не вернуться в него еще очень долго. Коллеги Аленки радовались, не скрывая. За что они так возненавидели Аленку!? Она не знала, но теперь ей было все равно.


***

Потом, Аленка толком даже не помнила, как они оказались в одном из средиземноморских курортов.
Нет, не пошли в пеший поход, Малика как всегда, одержала верх. Зато, пока летели на самолете, потом ехали в автобусе, смогли выполнить несколько простых казней. Это был подарок от Аленки Малике.
Впрочем, все казни были заслуженными. Мужчина-сосед в самолете позволил себе развалиться так, что Аленке пришлось жаться к окну, а Малике вообще сидеть на спинке, как на жердочке.
То ли мужчина был хамом, то ли просто сильно напился перед взлетом. Это была не их проблема.
Зато приступ гипертонии перед посадкой – был их заслугой. Оправдано! Они мучились весь полет, пусть теперь помучается и он.
Потом, пара простых казней в аэропорту, и совсем небольшая в отеле. Носильщик взял чемоданы всех прибывших постояльцев. Почти, всех. Чемодан Аленки остался лежать в углу, унизительно поваленный на бок! Знал бы он, сколько стараний ей стоило уложить его, подобрать разную одежду, а не ехать с парой растянутых безразмерных штанов! 

Наконец, тихое место, плетеный стол и стул в дальнем углу кафе на берегу. Аленка заказала фруктовый коктейль, Малике взяла шарик мороженого. Та, конечно, все равно не съест. Но, что-то нужно было перед ней поставить.
Обе молчали. Специально выбрав место подальше от всех, чтобы просто сидеть, смотреть на море.
Аленка перебирала ногами мелкий песок, в руках мяла салфетку. Она была на море в первый раз.

Потом, сама не заметила, как слезы начали капать, с начала на ее белые полные колени, потом на столешницу.
Она не знала, почему плакала. Просто хотелось плакать, и остановиться она не могла.
Малика тоже ее не останавливала. Сидела тихо, молчала. Смотрела, как в блюдце оплывает нетронутый шарик мороженого.
Аленка все плакала и плакала. У нее было такое чувство, что раньше она так никогда не плакала.
Нет, конечно, она плакала часто. Любила плакать. Тихо, сама с собой, громко на людях, злобно, когда окружающие этого заслуживали или, наоборот, прося, когда ей что-то было нужно.
Но, сейчас слезы были другими. Какими-то чистыми и спокойными. Даже не чистыми. Очищающими!
Линия моря, мелкий теплый песок, простая плетеная мебель, почти никого вокруг и… чистые хорошие слезы. Аленка на миг почувствовала, что может быть счастлива. Может!?

В следующий момент, это ощущение оборвалось. Перед ней появилось злое уставшее лицо матери.
Мать стояла по щиколотку в воде, в которой плавали какие-то мерзкие куски, как будто прорвало канализацию. В одной руке у нее был шланг. Видимо, он и был причиной потопа. Рот матери, уже постаревший, с безжизненными губами, искривился, она сказала: - Смех без причины, что!?
- Нет… - растерялась Аленка.
- Что-о-о? – настаивала мать, а с ее шланга свалились куски, отвратительно шлепая в воду.
- П-п-признак дурачины. – сказала Аленка, лишь бы мать куда-нибудь пропала. 
- Слезы без причины! Что? – мать угрожающе подняла шланг.
- Приз-н-н-ак дурачины. – выдохнула Аленка. 
– Вот и не реви, как дура.

Видение исчезло. 

То ли от наставления матери, то ли от бриза, у Аленки и правда мигом высохли слезы. На какое-то время, она уткнулась взглядом куда-то вниз.

А когда подняла глаза, перед ней стоял парень, нет, не парень, у него уже были седые виски. Волосы были длинные, кожа загоревшая. На шее и запястьях множество браслетиков, кулончиков.

- Приветик. – сказал он, явно желая выглядеть моложе.
- При… ве…т. – кое как выдавила Аленка, а Малика на всю ширину открыла рот и зашипела «шшшшшшш-шшш-шшш».
- Как тебя зовут? – видно, его не испугало недовольство Малики.
- Алена. А тебя? – сама не зная, зачем, спросила Аленка. Знать имя этого непонятного человека, она не хотела, еще больше волновалась за Малику. Да и вообще, они специально сели в самую дальнюю часть кафе, чтобы ни с кем не разговаривать. А тут! 
- Марк.
- Марк. – повторила Аленка.
- Алена, приходи сегодня, после обеда, играть в дартс. Во-о-н туда. – Марк махнул рукой, от чего многочисленные кулончики зазвенели.
- Ладно… - выдавила Аленка.

Марк ушел. Малика перестала шипеть. Но, от этого стало только хуже. Аленка чувствовала, что ее ждет серьезная взбучка.

- Ладно? Ладно!? – Малика показывала какие-то жесты, страшно кривила рот. – Что это «ладно»?
- А что?
- А что!? Мы же договаривались побыть вдвоем. Наконец!
- Я всего лишь хочу поиграть.
- Всего лишь! А ты обо мне подумала!? Всего лишь.  Я девятилетняя девочка, я не могу играть в дартс с такими, как этот… этот…
- Как, кто? – удивилась Аленка. Марк не показался ей опасным. Может, чудным и глуповатым, но никак не опасным.
- Да ты что!? В своем уме! – никак не могла успокоиться Малика. – Это же, это же…
- Слушай. – Аленка почувствовала себя решительно. – Мы же приехали отдыхать. Я тут не собираюсь сидеть с тобой, - последние слова она проглотила, отчего получилось «сидеть с то-ой», - И… и… ждать, пока у тебя мороженое растает. И вообще! – Аленка, наверное, первый раз почувствовала настоящую злобу на Малику. – И вообще! Ешь свое мороженое!

Она быстро встала, так что Малика не успела и слова вымолвить, побежала к корпусу.
Бежала, не оглядываясь, первый раз убегая от Малики. Обычно они бежали вместе. А тут, она одна.
И чем дальше она отбегала от нее, тем страшнее ей становилось. Слишком хорошо она помнила, сколько неприятностей случалось с теми, кто убегал от Малики. Кто-то ногу подворачивал, кто за какую-нибудь проволоку цеплялся, иногда до крови. Один мальчик, который бросил Аленке и Малике песок в лицо, а потом, убегал, когда они бросили ему в ответ в несколько раз больше, попал под машину.

Но, Аленка благополучно добежала до номера, сама не поверив. Но, когда вошла, то увидела, что Малика уже там. Видно, та обогнула территорию, влезла через балкон в открытое окно.
Малика стояла, расставив ноги на ширине плеч, уперев руки в бока.

Аленка поняла, что та настроена серьезно.

Но, у Аленки не было сил. Она села на кровать, заплакала уже своим обычным плачем. Таким, которым она что-то просила и, одновременно, на что-то злилась. Тем плачем, которым она плакала всю свою жизнь, к которому привыкла, как к собственному дыханию.

- Не… не… не пойду. Прости.
- Вот так. – успокоилась и Малика. – Зачем нам это!? Мы лучше так посидим.

Она села, стала примирительно гладить Аленку по голове, повторяя «не надо, не надо, не надо», пока та окончательно не успокоилась.

Поэтому, когда во второй половине, все собрались вокруг бассейна, Аленка, напротив, выбрала самый высокий балкон, чтобы ее никто не заметил, а она всех видела. 
Она сидела, рядом сидела довольная Малика, показывая худой рукой, обтянутой серой кожей на дурачков и идиотиков. Как она обычно делала все их детство, когда Аленка избегала играть в общие игры, выбирая сидеть подальше.

Так гораздо лучше. – уговаривала она себя. – Так спокойнее для меня и для Малики.

Правда, сейчас эти уговоры не приносили ей обычного покоя и гордости. Она не знала почему. А у Малики спрашивать было бесполезно.
Та и так слишком резко наклонилась вниз, услышав издалека голос Марка, который вел игру в дартс.
Малике он явно очень не нравился. Поэтому, она и рыскала глазами в толпе, чтобы разглядеть его, почувствовать, какую казнь она бы для него хотела.

Аленка старалась просто думать, что она «не как все», ожидая, что эта мысль придаст ей уверенности.
Много лет, как бы ей не было тяжело, эта мысль спасала ее. Но, теперь почему-то казалась неправильной.
И чем дальше она смотрела на группу людей, которые собрались на площадке у бассейна, тем больше она хотела быть с ними. И тем больше чувствовала, что не делает этого из-за Малики.
Малика может и не хотеть, чтобы у нее было что-то хорошее. – поразила ее страшная мысль. - Так она лишится возможности делать свои казни, которые любит больше всего. Нет, казни, конечно, нужны. Мир полон злых и глупых людей, которые ненавидят и насмехаются над ними с Маликой. Но, все ли люди такие!?

Пока Малика искала в толпе Марка, перевешиваясь все больше и больше, уже почти вися полностью на ограждении, как какая-нибудь летучая мышь, Аленка додумала еще одну мысль. Она вспомнила, что сегодня, пока она «хорошо плакала», появилась мать и все испортила.
А может и Малика так!? Появляется и все портит, как и мать? Специально!?

От этих мыслей, Аленка почувствовала жуткую усталость, решила пойти в номер. Малика, от своих розысков Марка, видно, тоже утомилась, была не против.

***

В номере Аленка успокоилась. Надо было сразу держаться закрытых пространств, тогда бы вообще ничего не произошло. – поняла она.
Выпила немного сладкого ликера, съела булочку, оставшуюся с обеда, посмотрела какой-то иностранный канал.
Малика тоже была в порядке. Приготовилась ко сну, заняв свое любимое положение, вжавшись в угол, сложив руки на груди. 
Аленка уткнулась в мягкую душистую подушку, почти заснула. Но, тут в дверь постучали.
Аленка с начала подумала, что ей показалось. Обслуживающий персонал вряд ли мог так поздно ходить по номерам, а больше никого она здесь не знала.
Но, по реакции Малики, которая зашипела со всех сил и прыгнула к двери так, как будто и не спала, Аленка поняла, кто это может быть.
Она еще сильнее уткнулась в подушку, туго завернулась в одеяло, малодушно подумав «пусть Малика разбирается».
В дверь постучали еще и еще.

Потом, к стуку прибавился веселый голос Марка: Аленка, да ладно. Неужели спишь? Чего в дартс не пришла играть?

Что делать? Как быть? Что… что… что…что…
Аленка хотела спросить у Малики, но по тому, как изогнулась Малика, как будто перед броском, к тому же продолжая бешено шипеть, и так было понятно, что она скажет.

Наконец, поняла, что открыть все-таки придется, хоть что-то сказать. А то потом еще полторы недели от этого Марка прятаться.
Она встала, надела халат, испугавшись, что халат держится только на одном поясе, и если распахнется, то Марк увидит ее ноги и бедра из-под короткой футболки. Нет, нет, нет… так стыдно. – думала она, копаясь в чемодане, ища просторное платье, которое купила перед отъездом.
Платье она нашла. Но, то было с этикеткой. Она, было, начала искать ножницы, чтобы отрезать, но ножниц нигде не было.
Потом, остановилась, прислушалась. За дверью было тихо. Издалека, с улицы раздавались звуки музыки, и какие-то крики, а из темного угла – шипение Малики, переходящее в какой-то пронзительный свист.
Но, больше ничего не было слышно. Аленка на всякий случай поискала косметичку в чемодане, на самом дне нашла ножницы, отрезала этикетку. Потом, как можно более бесшумно, надела платье. Новое, прямо на голове тело. Поежилась. Села на кровать, замерла.
- Ну ладно, если спишь, то завтра… - она не расслышала окончания фразы. Видно Марк произнес ее, уходя.
Тут произошло что-то странное. Аленка как бы наполовину встала и так и замерла. Со стороны, наверное, выглядело, как что-то вроде пантомимы, показывающей сидение на несуществующем стуле.
Ей казалось, что она отчетливо слышит почти бесшумные шаги Марка по ворсистому ковру коридора.
В этом положении, в таком «сидении на несуществующем стуле», она почувствовала, что сейчас ее жизнь разбивается на две. В одной, она догонит уходящего Марка. В другой – останется здесь.
И поскольку находиться в такой странной позе, было физически сложно, даже для тренированного человека, а уж Аленке тем более, то она поняла и еще кое-что. Этот выбор между двумя жизнями, ей придется сделать за время двух коротких вздохов.

Наверное, первый раз она настолько хорошо ощущала дыхание. Вот сокращается группа мышц, слегка шевелятся волосы в носу, воздух теплой волной вливается в нее, делает «оборот» внутри, вырывается обратно. И вот он, второй вздох, опять сокращение мышц. Ее кровь как будто бурлит, как жидкость кальяна. Вот волна. Последняя волна. Пока она не закончилась, ей нужно сделать выбор. Либо она перестает напрягать все мышцы и сразу упадет на кровать, либо сделает рывок и понесется за дверь догонять Марка.  Вот она бежит… размахивая подолами нового, не глаженного платья. А ведь она толком еще не знает, как выглядит в нем. Хорошо ли? Не смешно? А не стало ли оно совсем мятым в чемодане? Да нет, она вроде укладывала его «конвертиком». Наверное, не стало. Еще придется бежать без обуви. Некогда надевать обувь. Хотя, почему некогда? Потом будет время, главное сделать это первое движение, потом все уже получится само-собой. Но, хорошо ли получится!? Хорошо ли то, что она прикидывалась, что ее нет в номере? Потом… как она все объяснит, что скажет? Что если он будет над ней смеяться! Как и все они смеялись над ней всю ее жизнь. Предавая, унижая! Наверняка, будет.
Вдруг, еще хуже, он будет над ней издеваться. Будет рассказывать случай про недотепу, которая закрылась в номере в девять вечера. И все вокруг будут гоготать, весь этот их мерзкий «кружок у бассейна». Самое противное, будут кидать дартс и заодно хохотать. Чтобы не было скучно играть. Заодно! Как хорошо, издеваться над кем-нибудь и метать дурацкие дротики. Почему бы и не посмеяться-поиздеваться над кем-нибудь!? Так же интереснее, чем просто в круглую доску «тук-тук, бычий глаз».
Да, они все будут издеваться над ней. Это точно. Закрылась в номере в девять вечера, ха-ха! На танцы не пошла!? Нет? Как же так! Не умеешь танцевать? Конечно, посмотри на себя! А чего тогда в дартс не пошла играть!? В дартс, даже такие, как ты, смогут играть. Ну, не попадешь никуда. Это понятно. Все лучше, чем в номере сидеть. Уже в девять вечера? Что вы говорите!? Да-да, представляете…

Аленка представила, как она делает попытку кинуть дротик. Но, отпускает его в ненужный момент, и он втыкается в ногу. Она слышит свой визг боли и оглушающий хохот вокруг. Многие подходят поближе, чтобы посмотреть, как дротик торчит из ступни, глубоко ли застрял, некоторые даже трогают за его «крылышки», проверяя, плотно ли сидит.
Кто-то просто смеется ей в лицо. Подходит близко, разевает рот, и «плюется» смехом близко-близко.
Таких ртов становится все больше. Все вокруг превращается в красные смеющиеся рты. Аленка даже вспоминает какую-то известную картину, на которой изображены только подсолнухи. Много здоровых, глупых подсолнухов, усеянных черными жирными семечками. Глупость! Какая идиотская картина!
Но, зато теперь она понимает, о чем она. Может этот художник… если бы она умела рисовать, то нарисовала бы сейчас такую же, только вместо подсолнухов у нее были бы огромные красные раскрытые рты, смеющиеся в миллиметре от ее лица. А вместо черных семечек, белые крупные зубы.

Она очнулась уже под утро. Малика тоже не спала. Смотрела на нее из своего угла, сложив руки на груди.
Мерзкие гады. Мерзкий «кружок у бассейна». – подумала Аленка. Малика ее хорошо поняла.
- Я тебе говорила. Я предупреждала. – подтвердила она.

Аленка не ответила, только сжала лицо руками, заплакала. Без слез, просто рыдания. Ей стало еще больнее от того, что девятилетняя Малика видит и понимает то, что она, двадцати двухлетняя, не может увидеть. Почему я не могу быть такой, как Малика? – подумала она мысль, которая не давала ей покоя все детство.   

- Надо казнь. Много казней. – сказала она Малике то, что та надеялась услышать с самого момента приезда.

Малике здесь было не очень. Уже два дня прошло. А ни одной казни! И зачем вообще они сюда поехали!? 
- Наок-о-о-п-п-и-ть, на-д-д-о на-к-к-опить по-боль-ш-ш-ш-ш-е-е. – зашипела она во весь рот. 
- Ладно. – согласилась Аленка.

И на этот раз заснула уже своим обычным сном. Представляя себя где-то между болью, обидой и все искупающей казнью. Казнь! Накопить побольше и казнить! Вот, что нам нужно!

***

Дальше все шло «хорошо». Аленка с Маликой даже удивлялись, как много можно накопить и казнить, пусть и отдыхая.
В столовой, на пляже, вечером, на отрытой веранде бара. Аленка как будто продиралась через толпы людей, как через острые булыжник, которые, чуть дотронувшись до нее, неминуемо оставляли раны.
Малика даже предлагала поехать на одну из экскурсий, чтобы накопить еще больше.
Но, Аленка, не согласилась, настояла на своем.

Вместо этого, в один из дней, они пошли на людную сторону пляжа. Аленка не любила солнце, а уж Малика, со своей серой кожей, никогда не загорающей, и подавно. Но, тут дело стоило того.
Вокруг было много детей. Маленьких, средних, больших. Такую хорошую возможность нельзя было упускать.

Они быстро разобрались с большинством. Некоторые сильно поперхнулось водой, другие потеряли игрушки, а один, особенно противный мальчик, который орал Аленке прямо на ухо, наступил на что-то, купаясь, его нога жутко раздулась.

Быстро всех казнив, они пошли на дальнюю сторону, где была тень и далеко от бара с бесплатными напитками и мороженым, поэтому никого не было.   
Только Аленка закрыла глаза, чтобы немного расслабиться, представить их с Маликой на дороге, среди полей и лесов, в их волшебном походе, кто-то сказал «приветик». Голос был знакомый, а позвякивание кулончиков не оставляло сомнений.
Последние пять дней, они избегали Марка. «Разбирались» с «кружком у бассейна». Было не до него.
Но, вот Аленка поняла, что и его время пришло. Малика в этот раз не злилась и даже не шипела. Видно, теперь она рассматривала появление Марка по-другому. Как возможность накопить побольше, не как опасность.

- И тебе привет. – сказала Аленка, чуть приоткрыв глаза.
- О-хо. Я вижу отдохнула. – улыбнулся Марк. – Ты в первый день совсем уставшая была. Я к тебе вечером приходил, хотел на…
- Да, извини, спала. Что-то слышала, но… - оборвала его Аленка.

Вот так. Молодец. – кивнула Малика. Она хоть не шипела, но смотрела подозрительно.

- Да… после перелета и все такое. – он не спросил, сел на шезлонг Аленки, слегка задев край ее лодыжки.
Кожа в этом месте сразу стала «гусиной». Аленка отодвинула ногу, хоть это движение и показалось слишком явным.
- Ты чего? – улыбнулся Марк.

Видимо, лапать всех девушек отеля, для него, вполне естественное занятие. - поняла Аленка, но не потерялась. Посмотрела на Малику, та подтвердила, сложив руки, ухмылялась своей «фирменной» улыбкой, которая означала скоро грядущую казнь.

- В дартс предлагаешь поиграть? – кажется, удачно пошутила Аленка.
- Дартс будет завтра. Сегодня водное поло? Пойдешь?

В обычной улыбке Марка что-то изменилось. Он стал как-то напряженно смотреть на Аленку. Не так, как в первый день. И даже не так, как когда подошел только что.
Видно, сам не понимал, что это с ним. Обычно дружелюбный, свободный в общении, тут он почувствовал какую-то преграду, которую… нет, не то, что бы не мог. Не хотел преодолевать. Вот это странное «не хотел» и коробило его. Обычно, он относился к общению с людьми как к веселой и, всегда стоящей того, игре. Поэтому и выбрал профессию аниматора, давно забросив свое финансовое прошлое.

- Может и пойду. Если ты пойдешь. – Аленка не заметила в Марке той перемены, которую он и сам-то с трудом чувствовал.
- Я веду… поэтому…
- А! Так ты тут местный тамада?
- Аниматор. – Марк не понял, зачем эта девушка, которая производила на него такой странный эффект, теперь как-то по-детски его унижает.
Аленке такой ход не казался глупым, уж тем более, детским. Она терпеливо ждала какого-то выпада от Марка.
- Слушай, - Марк забрал волосы в хвост, видно, чтобы казаться старше, - А чего ты здесь одна лежишь? Тут забор, стройка за ним шумит. Может… - он показал на десятки свободных лежаков. Только лишь в самом конце, у линии захода в воду, было много народа.
- Люблю стройку. Я вообще строитель. – парировала Аленка.
- Ладно. – опять улыбнулся Марк, - Прости, что побеспокоил.

Аленка, в ответ, изобразила наиболее кривую улыбку, которую могла. А Малика еще и покивала головой, мол «знаем, знаем таких».
Аленка посмотрела на Малику, подумав, что тут она перегибает. Ну, приставучий самодовольный хлыщ. Но, но… ведь знает, когда отвалить.
Она уже была готова простить Марка, обойдясь какой-нибудь незначительной казнью, типа порванных штанов или небольшого пореза.
Но, тут Марк допустил невозможное. Он не успел договорить «побеспокоил», как, уже вставая, погладил Аленку по лодыжке, которую она и так оставила от него как можно дальше. Погладил! Не задел! Намеренно взял и погладил!
Аленка тряхнул «ожог» от чужой ладони. Еще она ощутила противные трущиеся о ее кожу кулончики и браслеты.
Конечно, в следующий момент она отдернула ногу, что было сил. Но, «след» остался.

Марк, видимо, сам понял, что сделал что-то не так. Резко встал, пошел в сторону. Но, их с Маликой уже было не остановить.
Она говорила ему что-то в след по поводу «лапать» и «да как смеет тамада», и еще много «да как». Но, Марк, то ли не слышал, то ли не хотел слышать.

Все это было для него странно. Он регулярно заводил романы с постояльцами. Но, это всегда происходило, скорее, по совместной инициативе.
К тому же, он был не из тех, кто выбирал таких, как Аленка. Ему показалось, что это милая и забитая девушка, он и не думал о каких-то романтических штуках. Просто как-то хотелось ей помочь… растормошить что ли!? В общем, сделать свою работу. Чтобы ей было весело на отдыхе, чтобы она не сидела одна, вдалеке.

Но, теперь, он чувствовал что-то странно-неприятное. То ли от солнца, то ли от того, что он резко встал, перед глазами, появилось черное пятно.
Нет, все-таки, это давление. – успокоил себя он, решил побыстрее расшевелить тело, как-то все это сбросить в воде, во время игры в поло. 

И правда, во время игры, когда вокруг все смеялись и радостно кричали, ему стало гораздо лучше. Черное пятно все так же висело перед глазами, но по сравнению с пляжем, сильно уменьшилось.
Он сделал подачу, потом сделал встречный бросок, потом… потом, он, кажется, сделал несколько мощных гребков к своим воротам, потому, что, как ему показалось, нападающий с другой стороны, уже рвался туда.
Он размахнулся правой рукой, увидев свою подмышку так, как будто видел ее со стороны. Потом, размахнулся второй. И опять увидел себя, как бы со стороны. Потом был третий бросок руки. Или не был!? Или он уже доплыл? Проделал почти семь метров, от линии защиты одних ворот к другим за два-три гребка!? Да нет, быть того не могло.
Но, был третий гребок или нет, Марк не знал. Он просто закинул голову. Сам весь опрокинулся и увидел, что вода перед ним колышется, как будто он плывет куда-то вниз головой. Но при этом, совершенно ничего для этого не делает.
Хотя, может это была и не вода. Это небо! Вот, что это такое. Но, не плывет же он по небу? И где в таком случае разыгрывают мяч!? Они же в бассейне играют, а не на небе!

Потом он увидел лица людей, которые почему-то заглядывали ему в глаза. Как будто, он был каким-то морским животным. Зачем они это делают? Зачем заглядывать мне в глаза!? Мне ведь надо ворота охранять!
И, все-таки! Зачем они все это делают, как будто я не плыву, а лежу. Лежу!? Лежу, точно.

Последняя мысль его поразила и напугала своей правотой и правдивостью. Так он понял, что теперь «вне игры».

Глава 4. Поход

Аленка складывала чемодан, напевала свой любимый мотив. Малика с чемоданом не помогала, зато напевала вместе с ней. Эта была «их» песня.
Они ее услышали, когда обе были еще маленькими. Тогда отец возил их на озеро, в лесу. Хотя, может, это был парк.
Да! Сколько бы Аленка отдала, чтобы сейчас увидеть это место. Тогда оно показалось ей по-настоящему волшебным. Зеленая пушистая трава, раскидистые деревья. Одно из тех деревьев – было так похоже на то самое, которое они когда-нибудь найдут, решившись на долгий поход.
Ей всегда хотелось увидеть то место еще раз. Однако, самой вспомнить, где это было, не получалось. От Малики точных данных тоже было не добиться.
Аленка только помнила, что помимо деревьев и травы, был дощатый стол, за который, точнее – на который, поставили (или положили) ее, еще очень маленькую. Малика села на скамейку. Еще не такая серая и худая, в ярком красном платье, без прорех, она с удивлением и любовью разглядывала Аленку-младенца.
Играла эта музыка. Саму песню Аленка потом узнала, много позже. Ничего особенного, обычная эстрада, которая часто играет в кафе и парках. Но, там она играла как-то по-другому.
А как именно, уже не передать. Как будто звуки волшебных ручьев соединились со звуком колокольчиков, сделанных из магического хрусталя.

Именно такую мелодию Аленка пыталась изобразить сейчас, собираясь уезжать. Какое-то время ей удавалось напевать настолько похоже, будто внутри поселился настоящий оркестр. Она готова была поспорить, что если бы сейчас записала свое мычание, потом от настоящей песни – никто бы не отличил. Так похоже, что… что, Аленка невольно вздрогнула. Так похоже, будто она и правда скоро, очень скоро, попадет в это место. Но, что это может означать!? Ведь она никогда не могла даже вспомнить, где оно!?

Музыка оборвалась. Разом, как будто кто-то вырубил свет.
Она села на кровать. И поняла, что она последний раз села на такую кровать. Нет, не просто последний раз. ПОСЛЕДНИЙ.
В мыслях, она стала перебирать всякие ужасные последствия перелета или то, что перевернется автобус. Но, откинула все это, как слишком нереалистичное.
Ей вдруг стало очень грустно. И то, что она последний раз села на такую кровать. Что возможно, и даже скорее всего, остаток жизни ей придется садиться и ложиться только на свою продавленную, доставшуюся от родителей, уже очень старую несвежую, кровать. Или, кровать какой-нибудь клиники. После сотен других больных, полную их запахами и эмоциями. Не просто эмоциями. Хуже. Болью, по-настоящему больного человека, которому хотят помочь, но, конечно, никак не могут.

- Что это, Малика? – спросила Аленка.
- Ничего. – сказала та, и подошла к двери, дав понять, что хватит с нее угла гостиницы. И что ей гораздо бы лучше было в своем родном углу в их квартире.
- Мне грустно. – сказала Аленка. – Как будто что-то хорошее прошло и никогда не вернется.
- Что тут хорошего. – буркнула Малика и потянула Аленку к выходу.

Аленка послушно пошла. Чтобы хоть как-то подбодрить себя, она опять пыталась вспомнить мотив той песни, которая играла в их давнем воспоминании.
Но никак не могла. Даже не могла промычать первые несколько нот. В голову лезли всякие дурацкие современные мотивы, которые она, во множестве, слышала в отеле.
Но, того, с волшебными ручьями и магическими колокольчиками, было никак не воспроизвести.

Она понуро села в автобус. Потом даже и не заметила, как села в самолет и как долетела.
Возможно, она что-то ела, но не помнила, что. Только тяжесть в животе не давал себя обмануть, что ела она много и что-то вредное. Скорее всего сладко-мучное.
Аленке было все равно.
Так же незаметно она доехала до своего дома. И вот, когда вышла из автобуса на своей улице, все внутри опустилось, провалилось куда-то.

Она сильно захотела назад. Идя по знакомым улицам, уткнувшись взглядом в тротуар, чуть не согнувшись в три погибели, лишь бы не встретиться глазами с кем-нибудь, она все больше и мучительнее думала, как же она хочет назад. Туда, назад. Прожить эти полторы недели еще раз.
Нет, не так. Она чувствовала, что хочет прожить их не только еще раз. Она хочет прожить их по-другому. Совсем по-другому. Все изменить. Но, чувствовала, что это невозможно. Никогда, никак, ни за что, чтобы она не делала дальше.

Когда она открыла дверь, долго возясь со старым заедающим замком, и в лицо ей пахнул знакомый затхлый запах ее квартиры, она вспомнила про звяканье кулонов.
Звяканье кулонов на многих ленточках, резиночках, ремешочках, опоясывающих загорелые руки и шею. Она подумала, что это веселое звяканье, если бы… если бы оно раздалось в ее квартире хоть раз. Хоть один раз! Только лишь этот один раз смог бы унять дурной запах, который здесь везде вокруг. И в ней тоже. 

В следующий момент, Аленка резко обернулась, в каких-то непонятных мыслях, думая увидеть здесь Марка, который вот так просто стоит на этой заплеванной прокуренной лестничной клетке и ждет ее. И будет ждать всегда. В пестрых шортах, широкой футболке с выветренными морским бризом, спутанными волосами. И конечно, многочисленными брелоками, медальончиками, тесемочками, которые были от него неотделимы. 
Но, вместо Марка, рядом с трубой мусоропровода, стояла Малика и ухмылялась.

Аленка распахнула дверь, полностью отдавшись зловонию своей квартиры.
Вошла, куда-то пихнула чемодан. Все равно, он больше не пригодиться. Не сняла обувь. Шла чуть ли не на цыпочках. Но не из осторожности. Было мерзко.
Потом спохватилась. Разыскала чемодан, наткнувшись на что-то жутко-заскорузлое в темном углу, скорее всего, старый сапог ее матери, который давно туда бросила и забыла.
Дотащила чемодан, открыла, вдохнула. Там было то самое. Этот запах. Моря, солнца, песка, еще… каким-то неведомым образом - запах многочисленных звякающих кулонов на загоревших руках.

Она разбросала кучу одежды, большую часть которую так и не надевала.
И не надену. – зло подумала про себя.
Нашла запакованную в бумагу бутылку. Даже бумага упаковки пахла этими кулонами. Добротой, теплом и надеждой, которая не прекращается.
Она везла ром в подарок. Сама не знала кому, некому было дарить. Уж не дарить же Ивану Артуровичу. Хотя, как ни странно, могла и ему подарить. Потому, что полагается!

Эта мысль стала ей противна, она сорвала сургучную пробку. Отхлебнула так много, что в следующие несколько секунд не могла вдохнуть. Потом нашла в холодильнике лимон, кое-как нарезала, съела, запивая водой из-под крана, глотнула еще. Почти так же много.

Потом села на кровать, сразу ощутив, какая она грязная и продавленная. Включила торшер. Комната осветилась, от этого став еще противнее. Как будто, вся в плесени.
В углу стояла Малика. Тоже, как будто вся в плесени. Малика не смотрела на нее, не ухмылялась.
Глотнула из бутылки еще, не так много, как два прежних глотка. Почувствовала, что немного успокоилась, внутри образовалось какое-то тепло, сродни теплу моря и кулонов на загорелой руке.

Дальше все движения Аленка делала в какой-то пелене. Она помнила только то, что долго отпихивала Малику. Но, от чего она ее отпихивала!? Или это Малика отпихивала ее?
В общем, с Маликой явно состоялась какая-то ссора. Но, Аленка была настолько в забытьи или пьяна, что кажется, не жалела ее. Ну и что, что ей всего девять!? – кажется думала она. – Если бы, если бы…
Но, она не успела додумать свою мысль.

Случайно увидела на своей руке яркий браслет.
Последнее, что осталось оттуда. От надежды. – горька подумала она.
Подошла к помойному ведру, и еще не заглянув туда, поняла, что перед отъездом забыла его выбросить, резкий запах ударил ей в нос.
Но, ей он не показался таким уж отвратительным. Это было живое гниение. В отличие от неживой затхлости ее квартиры.

То, что она сделала в следующий момент, заставило ее забыть обо всех запахах. Она взяла ножницы матери, серые, облезлые, перерезала ими яркий браслет, как отрезают последнюю надежду.
Пока браслет падал в ведро, к сгнившим за две недели ее отсутствия, отходам, Аленка прокрутила, очень отчетливо прокрутила про себя мысль о том, что больше никогда не сможет вернуться в тепло и легкость. Браслет упал в помои. И она упала. Навсегда. Браслет упал в помойное ведро, она тоже упала. УЖЕ упала, чтобы она не делала дальше.

Она шла к карнизу, кое-как справляясь с заплетающимися ногами, вспоминая, оставила ли веревку на месте, вспоминая ту ночь, когда хотела идти за Марком, на какие-то мгновения зависла между двух жизней.

Как будто в тумане, она разглядела Малику, которая стояла в своем любимом углу и, кажется, как-то странно кивала.
Проходя мимо, Аленка пихнула ее, чуть сама не упав. Дальше, только отстраненно наблюдая, как Малика, своим тщедушным тельцем, полетела в темноту.

Она встала на стол, в который раз ощутив пятками его, знакомую с детства, лакированную поверхность, теперь сильно потрескавшуюся.
Сколько воспоминаний! Одних и тех же и все время разных. Сколько казней – перед самой главной. Единственно важной, самой важной.

Накинула петлю. Не медлила, будучи совершенно уверенной, что ничего не произойдет. Или карниз обломится, или веревка оборвется. Не получится!
Что есть сил отпихнула от себя стол, где-то вдалеке услышав треск, с которым он полетел и раскололся.

Наконец-то! – успела подумать Аленка, прежде чем увидела большое раскидистое дерево, пышную зеленую траву, петляющую, зовущую вперед, дорогу.